Наш юмор
Юмор в Одессе я называю разговорным джазом, потому что здесь нужен абсолютный слух: пойдешь налево — юмор угробишь, пойдешь направо — загубишь интонацию. Одесский язык требует точной интонации, чуткости к музыке слова, легкости.
Мне так дорога была наша одесская интонация, что я в конце концов сделал эту изумительную речь, этот солнечный язык, пронизанный юмором в каждом звуке, своей профессией.
Сейчас мало осталось в Одессе тех одесситов, среди которых я вырос, тех, кто населял мой город, как населяет тело его душа. Они разъехались, развезли Одессу по кусочкам, и эти кусочки ставят свои интонационные ударения на улицах Израиля, Австралии, Америки, Канады…
Здесь…
Как-то в Одессе ко мне подошел мальчик лет восьми:
— Дядя Рома, я вас первый раз вижу живым!
— Ну и какое у тебя впечатление?
— Я думал, что вы хуже! А вы нормальный!..
На стадионе возле меня сидел мальчишка лет одиннадцати. Он увидел своего друга на противоположной трибуне и закричал:
— Придурок, иди сюда! Здесь место есть, придурок! Придурок, место для тебя есть! Придурок!..
Он кричал полтора часа, он был синий! Его били по голове, он всем мешал, но он орал:
— Придурок! Место есть!..
Так он любил своего друга.
А главное, никогда не знаешь, чем закончится разговор.
Два одессита стоят разговаривают. Подходит третий, незнакомый, слушает часа два, потом бросает:
— Ой, не морочьте голову! — и уходит.
Звоню в Одессу из Москвы:
— Алло! Алло! Это Одесса?
Какой-то старичок:
— Пока да!
Поднимаюсь по лестнице в гостинице «Красная».
Швейцар снизу:
— Молодой человек, молодой человек!
Я себе иду…
— Молодой человек!
Уборщица ему:
— Ну что кричишь? Он правильно не оборачивается. Какой он молодой — погляди, сколько ему осталось!
Та же гостиница. Иду с пляжа в шортах. Навстречу горничные — одна молодая, другая пожилая. Молодая здоровается.
— Мы так рады вас видеть! Как здоровье?
Пожилая:
— Кто это?
Молодая:
— Да вы что, Зина, это же Карцев, что вы, он в люксе живет!
Пожилая:
— А я думала, иностранец! Я ему каждый день меняла полотенца!
Больше я ее не видел. Ни ее, ни полотенец…
На одной из одесских Юморин зашли мы с компанией в ресторан. Встретили нас возгласами:
— О! Кого мы видим!.. Чем обязаны?..
Подходит ко мне официант принять заказ.
— Не узнаешь меня? — спрашивает. — Я Миша. Мы в одной школе учились.
— В какой?
— В сто девяносто третьей.
— Я там не учился, — говорю.
— Не выдумывай! Что, я тебя не помню?!
— Но я учился в семьдесят второй!
— Не морочь голову! В сто девяносто третьей. Я же лучше знаю!..
Встречаю знакомую:
— Наташа, ты прекрасно выглядишь!
Она:
— Это я еще плохо себя чувствую!..
— Романчик! По пятьдесят!
Я:
— Почему по пятьдесят, давай по сто!
Он:
— Давай!
Я:
— Что давай?
Он:
— Деньги давай!
Встречаю на Дерибасовской знакомого, не видел его лет двадцать, он обзавелся огромной бородой. И еще издалека:
— Ты меня узнал? А?
Я:
— Конечно!
Он:
— Не может быть! Меня никто не узнает! Ну как меня зовут?
Я:
— Гриша.
Он:
— Где я жил?
Я:
— На Преображенской.
Он:
— Как маму зовут?
Я:
— Софа.
Он:
— Ну как тебе Путин?..
Прихожу в бассейн. Молодой тренер:
— О, кого я вижу! Ну, покажите класс!
Нырнул, плыву. У него ушла одна группа, другая, третья, он пришел закрывать бассейн — смотрит, я плыву.
— Сколько вы проплыли?
— Два километра.
— Ого! Класс! А по времени?
— Не знаю, часа полтора.
— Ого! Завтра у нас соревнования, вы всех побьете! Соревнования ветеранов!
— Так я уже ветеран? — говорю.
— Ну а кто же так медленно плывет?..
Захожу в магазин.
— Что такое, девушка! Я вчера покупал эту копченку по восемь гривен за кило, ночь прошла — она уже двенадцать стоит!
Продавщица:
— А вы не ложитесь!
Моментальный ответ, без обдумывания.
Привоз — любимое место. Рыночная экономика. Стоит женщина, кричит:
— Зелень! Зелень!
Я:
— Дайте два пучка.
Она:
— Отойди!.. Зелень!
Я:
— Дайте три пучка!
Она:
— Отойди, я доллары меняю! Зелень, зелень!..
В сентябре в Одессе огромный урожай винограда. На Привозе крики: «Пробуйте виноград!», «Без косточек!», «Лечебный виноград!»… Женщина ходит, пробует у одного, у другого.
— У вас виноград лечебный?
— Лечебный, мадам, лечебный, — и снова кричит: — Покупайте лечебный виноград!
А она все пробует, пробует…
— Мадам! Вы что, здесь будете лечиться?!
В одесской филармонии в шестидесятые годы работала контролером бессмертная мадам Гризоцкая, ей было тогда лет восемьдесят. Она уже плохо видела, и когда ей давали деньги, она их рвала вместе с билетами. Возле нее на полу лежали разорванные купюры. Ей говорили:
— Мадам Гризоцкая, идите уже на пенсию!
И она отвечала:
— Я умгу на контголе!..
— Куда вы едете? — спрашивала она меня.
— В Ташкент.
— Пгивезите мне фильдепегсовые чулки!
— Зачем?
— Пусть лежат!
В той же филармонии была уборщица тетя Маня: если ей вздумалось мыть пол, она выгоняла со сцены симфонический оркестр.
— А ну выходите, мне надо убирать!
Прервали генеральную репетицию, вышли. Она убрала, кричит:
— Идите играйте себе!
От нее я услышал лучшую рецензию на свое выступление. Она подошла ко мне после спектакля и заметила:
— Вы неплохой артист, товарищ Карцев, но вы сильно пересаливаете лицом!
Прилетаю в Одессу, меня не встречают. Таксисты толпой:
— О, давай подвезу за полцены!
— Давай за четверть цены!
Один подошел, отвел в сторону:
— Я тебя везу бесплатно, но ты будешь меня слушать!
Он повез меня в роддом — показать, где он родился. Потом повез в школу, где он учился, в ЗАГС, где он женился, на кладбище, где лежит его мама. Он возил меня часа два, и когда мы подъехали к гостинице, сказал:
— Знаешь, мой брат уехал в Америку лет тридцать тому назад. Он живет вот так! — и показал выше головы. — Я здесь эти тридцать лет живу вот так! — и провел по горлу. — Так из-за такого кусочка я должен уезжать?!
…и там
Одесситы на Брайтоне, как у себя дома, разговаривают через дорогу, почти все знают друг друга — кто с кем, кто куда и зачем.
Встречает меня женщина:
— О!
Я:
— Что «о!»?
Она:
— Ничего!
В гастрономе «Интернешнл» на Брайтоне есть все. Бычки в томате, дунайская селедка, свекольник, соленья — ну все! Хозяин — мой друг детства Марик, в магазине работают только его родственники — дяди, тети, сестры, племянники. Мы пришли с Витей покупать продукты. Марик со второго этажа дал команду сделать нам скидку двадцать пять процентов. Сказал громко — чтоб слышали все. Мы покупаем колбасу, мясо, рыбу, берем две селедочки, и продавщица берет с нас полную стоимость. Мы говорим:
— Марик же сказал — скидка!
Она:
— Ой! Что вы его слушаете!..
Оказалось, это его теща за прилавком.
Он сказал:
— Зачем вы к ней пошли, она даже мне не делает скидку!..
Моя тетя Поля уехала с дочкой в Америку давно. В Одессе жила плохо, в Америке тоже. И вот я прилетаю в очередной раз в Нью-Йорк — она прекрасно выглядит, в пенсне, красиво одета. Я спрашиваю:
— В чем дело, тетя Поля?
— Ой, что ты знаешь! У меня оказался талант, я открыла кабинет — маникюр, педикюр, макияж. У меня очередь, запись, ходят американки!
— Ну а как с языком? Вы уже говорите?
— И не говорю, и не хочу!
— Почему?
— Я не хочу коверкать свой!
— Ну хорошо, а люди, которые по-русски не говорят? С ними как?!
— Американки — они как лошадь: стучу по правой — дают правую, стучу по левой — дают левую!.. Еще эти, в магазине, вьетнамцы, — ни бум-бум по-русски. Я беру альбом и рисую. Рисую морковку, капусту, нарисовала яички. Он не понял. Я дорисовала все остальное — и он тут же сообразил!.. Так зачем мне их язык?!
Иду я как-то по Брайтону — ищу, где можно отремонтировать фотоаппарат (не работает вспышка), — и встречаю знакомого. А у него есть привычка: когда разговаривает, все время смотрит не на собеседника, а по сторонам.
— Ну что слышно? Чего ты здесь?
— Иду чинить фотоаппарат.
— Покажи!
И, едва взглянув, бросает его в урну.
— Леня, ты что?! — возмущаюсь я и чуть ли не с головой ныряю в эту урну. — Что ты делаешь?!
— У нас не чинят, — отрезает он. — У нас выбрасывают.
И тут же, без паузы:
— Что слышно в Одессе? Как «Черноморец»? Где ты выступаешь?
— В школе, — отвечаю, все еще роясь в урне.
— Я приду, — говорит он, — со всей семьей. Не волнуйся, я взял билеты. Идем, мусорщик!..
Переходим мы дорогу, заходим в магазин — там висят дубленки, кожаные пальто.
— Гриша! — с порога кричит мой спутник. — Дай ему фотоаппарат!
— Леня, какой фотоаппарат! — оторопел тот. — Ты что, не видишь, чем мы торгуем?!
— Дай фотоаппарат! Не видишь, что ли, кто это!
— Вижу, ну и что!
— Дай ему фотоаппарат!
Через пару минут на прилавке лежал десяток фотоаппаратов.
— Выбирай, — приказал Леня.
Я выбрал.
— Дай ему пленку! — приказал он Грише.
— Он заряжен.
— Тогда сфотографируй нас!
А когда мы уже уходили, он обратился к хозяину:
— Гриша, позвони мне! У меня есть для тебя товар!..
Это тоже Одесса. Которая уже там, на Брайтоне.
…Да, мой город дал сильный крен, он вот-вот опрокинется и уйдет под воду, как подбитый кит. Но кое-что осталось. Остались блестки одесского разговора. Это неистребимо, это в генах, и по этому коду я всегда узнаю Одессу — что на Приморском бульваре, что на брайтонской дощатой набережной. И оттого я твердо знаю: как бы Одесса ни менялась — все равно она останется Одессой.
