Глава тридцать шестая

Уж такая Харальду выпала дьявольская удача, что он повалился спиной прямо на торчащий из земли корень. Поначалу, правда, это не имело никакого значения. Откровенно говоря, он даже не обратил на него внимания. Тело его, больное, измученное, усталое, пытающееся любыми способами выгнать из себя отраву, провалилось в сон настолько глубокий и крепкий, что казалось, будто он покинул земную юдоль навсегда. И в таком положении он провел несколько часов, приоткрыв рот и разбросав руки в стороны, с корнем, упирающимся ему в спину.

Пока он пребывал в забытьи, желудок его отчаянно сражался с цикутой, и, хотя враг этот был незнакомый и оттого страшный, Харальд был молод и силен, так что в конце концов победа осталась за ним. Не то что бы это был полный и окончательный триумф — он по-прежнему чувствовал себя слабым и разбитым, — но он победил, а цикута начала отступать.

А там и чары сна стали ослабевать и таять, как снежный покров под дождем, а вместе с тем обнажился и корень. Харальд ощутил боль в спине и пошевелился, но от этого ему стало только хуже. Он застонал. Он еще не совсем выздоровел, и тело его запротестовало, вновь требуя сна, но корень, словно чей-то толстый и назойливый палец, продолжал давить ему в спину.

Харальд перекатился на бок, подальше от наглого древесного отростка, и открыл глаза. Вокруг было темно, и он решительно не мог понять, где находится. Он попытался собрать свои утомленные мысли воедино и упорядочить их, вспоминая недавнее прошлое. Пиршество. Кошмарное ночное путешествие по лесу, когда лишь сила воли отца подгоняла его, заставляя передвигать ноги, а сам он страстно мечтал только об одном — упасть на землю и забыться. Он вспомнил все.

Харальд приподнялся на локте. Вокруг на земле лежали его спутники, распростершиеся в самых разных позах, словно павшие на поле брани, и выглядели они как бесформенные груды одежды и шкур. Здесь, под сенью деревьев, царил мрак, и он с трудом различал лишь очертания их тел, зато отчетливо слышал дыхание и видел легкое движение, и потому понял, что выжил не только он один.

«Отец?» — подумал Харальд и огляделся, но ни один из лежащих не походил на Торгрима. Он с трудом сел, но тут же зажмурился и стиснул зубы, ожидая, когда мир вокруг вернется к прежним очертаниям. Самое худшее было уже позади, но даже то незначительное усилие, которое потребовалось ему, чтобы сесть, вызвало головокружение и очередной приступ тошноты. Он ждал, пока желудок его не успокоился, а круговерть перед глазами не остановилась.

Замерев в неподвижности, он вслушивался в звуки леса и отделял их один от другого, как учил его отец, когда они вместе охотились и выслеживали зверя в лесах Норвегии. Он слышал дыхание своих товарищей и легкий шорох колышущихся ветвей над головой. В сухих листьях раздавалось какое-то шуршание, там, в чем Харальд был уверен, возился кто-то совсем маленький, правда, производя при этом громкий шум.

А потом уши его уловили звуки, которые не принадлежали лесу. Он сел чуточку ровнее, вглядываясь широко раскрытыми глазами в темноту, и прислушался. К ним приближался шорох чужих шагов. Эти люди старались, пусть и безуспешно, двигаться скрытно, и их присутствие до сих пор не стало явным только потому, что они были еще далеко. Харальд сосредоточился и вновь напряг слух. Людей было много. Он уловил негромкое бормотание, похожее на журчание ручья, но не сомневался, что это люди вполголоса разговаривают друг с другом.

Харальд вскочил, забыв о своем состоянии, но оно живо напомнило ему о себе. Перед глазами у него все поплыло, к горлу подступила тошнота, и он, покачнувшись, попятился, изо всех сил стараясь не упасть. Спохватившись, юноша замер в неподвижности, ожидая, пока чувства его не придут в норму. И только тогда он шагнул вперед, медленно и осторожно, стараясь не издать ни звука и не делать резких движений, чтобы вновь не вызвать приступ головокружения. Харальд стал обходить своих распростертых на земле спутников. Одного или двух ему даже пришлось перевернуть пинком ноги, чтобы вглядеться в их лица. Торгрима среди них не было.

Он опять прислушался и понял, что голоса стали ближе. Напряженно вглядываясь сквозь заросли кустарника и переплетение ветвей, он различил вдали три тоненьких огонька, которые неровными прыжками перемещались по лесу. «Факелы», — подумал он. Из увиденного можно было сделать вывод, что людей по меньшей мере трое, но, вне всякого сомнения, их должно быть намного больше. Они кого-то искали, скорее всего, именно их, тех норманнов, кто сумел сбежать из лагеря. И они явились сюда в достаточном количестве, чтобы не бояться быть обнаруженными и не таиться.

Харальд обошел всех викингов, спящих под деревьями, и окончательно убедился, что Торгрима среди них нет. Это открытие и встревожило его, и одновременно вселило надежду. Если к ним приближаются преследователи, значит, Торгрим должен был первым обнаружить их. Не потому, что он избежал действия яда, а потому, что был Торгримом, и Харальд привык полагаться в таких вещах на отца. Так что, скорее всего, Тор- грим ускользнул и приготовил какую-то ловушку тем, кто идет сюда. Не исключено, что он постарается увести их за собой.

«Но почему же он не разбудил меня? — подумал Харальд. — Не предупредил о том, что собирается сделать…»

По какой-то причине Торгрим не счел нужным поделиться с ним своими планами, и Харальд понял, что ему лучше составить собственный. Пригнувшись, он быстрым шагом направился к тому месту, где на земле, скорчившись, лежал Старри. Левой рукой он легонько тронул его за плечо и потряс. Правая рука юноша застыла над лицом берсерка и, когда Старри очнулся от забытья, быстро зажала ему рот, заглушив тревожный вопль, уже готовый сорваться с его губ.

— Старри, Старри, это я, Харальд, — зашептал юноша.

Заметив, что на лице берсерка проступило узнавание, он отнял руку, которой зажимал ему рот. Даже в лучшие времена Старри отнюдь не выглядел человеком, полностью отдающим себе отчет в том, где находится, а сейчас времена были далеко не лучшими.

— Послушай, Старри, — продолжал Харальд, — сюда идут какие-то люди. Они, без сомнения, охотятся на нас.

При этих его словах Старри огляделся, и его охватило привычное тревожное возбуждение: руки и ноги задергались, а пальцы начали сжиматься и разжиматься. Он потянулся за мечом. Они все были при оружии, все норманны, поскольку, даже несмотря на отравление, они скорее бы оставили в лагере свои руки и ноги, чем мечи и топоры.

— Подожди, подожди! — хриплым настойчивым шепотом остановил его Харальд. — Мы не знаем, сколько их, а сами мы больны и ослабели. Они без труда пойдут по нашему следу. Мы спрячемся в кустах, позволим им войти на поляну, а потом нападем и застанем их врасплох.

Старри молча смотрел на него.

— Ты понимаешь, что я имею в виду? — спросил Харальд.

Старри кивнул.

— Хорошо. Последи здесь, пока я разбужу остальных.

И юноша принялся быстро переходить от одного норманна к другому. Он будил их и объяснял каждому, что происходит, приказывая укрыться в кустах, затаиться там и быть наготове, чтобы ударить по его сигналу. Понадобилось некоторое время и немало усилий, чтобы заставить больных, измученных и полумертвых людей уразуметь, что от них требуется, но в конце концов каждый встал, выждал, пока у него не прояснится в голове, и затаился в темноте под сенью деревьев.

При этом никто не стал возмущаться, по какому праву Харальд вздумал командовать ими. Да и самому Харальду и в голову не пришло задаться вопросом, почему он взял на себя роль вожака. Он просто поступил так, как счел нужным, и остальные повиновались. В конце концов, он был Харальдом сыном Торгрима. Сыном Ночного Волка.

Норманнам понадобилось меньше минуты, чтобы неверным шагом дойти до линии деревьев и затаиться. Харальд же оставался на открытом месте до тех пор, пока не убедился, что его спутников не видно с поляны. Прислушавшись, он уловил лишь звуки приближающейся погони, после чего нырнул в темноту под деревьями, туда, куда несколькими мгновениями раньше ушел Старри. Чтобы они остались незамеченными и захлопнули мышеловку в нужный момент, Харальду наверняка придется присматривать за берсерком.

Их обняла и надежно укрыла темнота. Харальд чувствовал запах Старри и слышал мягкий шорох его туники, когда у напарника начинали подергиваться руки и ноги.

— Спокойно… спокойно… действуем только по моей команде, — прошептал юноша.

Звуки погони были уже слышны вполне отчетливо, и свет факелов лизал листву деревьев, за которыми укрылись норманны. Харальд в изумлении покачал головой. Он не мог поверить в то, насколько неуклюжими оказались ирландцы, которые подходили к невидимому врагу столь открыто, безо всякой опаски.

«Не будь мы все больными и отравленными, эти идиоты уже давно стали бы покойниками», — подумал он.

Вот чья-то нога наступила на сучок, и тот громко треснул. На мгновение все замерли, ирландцы и норманны. Воцарилась тишина. Лишь над головой раскачивались под ветром ветви деревьев. Погоня вновь двинулась вперед. Свет проник на поляну, на которой спали викинги. Не заметить разбросанные листья и потревоженную землю мог только слепой, и Харальд вынужден был признать, что те, кто преследовал их, несмотря на неосторожность, все-таки знали свое дело.

А Старри Бессмертного уже начала бить крупная дрожь. Листья вокруг него зашуршали, и Харальду оставалось лишь надеяться, что ирландцы примут это за шелест ветра.

— Спокойно, Старри, — едва слышно выдохнул он.

На поляну вышел человек и остановился не далее чем в десяти футах от того места, где затаились Харальд и Старри. В одной руке он держал факел, а в другой меч, хотя ему явно недоставало ловкости в обращении с ним. На нем была кольчуга. Старри тихонько заскулил, и Харальд понял, что не сможет долго удерживать его в бездействии. Он уже догадался, что установка капканов и мышеловок отнюдь не являлась сильной стороной берсерков.

За первым ирландцем последовали и другие, сжимая в руках факелы. Они негромко заговорили, и Харальд смог расслышать несколько слов. Речь шла о собаках, и ему показалось, что один ирландец спрашивает другого, куда же подевались те люди, которых они рассчитывали здесь найти. Они отчетливо видели следы пребывания норманнов.

На поляне появилось еще несколько человек. Всего их насчитывалось шестеро или семеро, и они разошлись в разные стороны, высматривая, очевидно, любые свидетельства того, куда могла уйти их жертва.

«Еще чуточку, еще немного», — подумал Харальд. Он хотел, чтобы преследователи рассредоточились, и желал выяснить, сколько же их всего на самом деле. Еще две секунды, одна…

Но тут в пятнадцати футах от него из-за деревьев с диким криком выскочил Нордвалл Коротышка, встрепанный, с безумными глазами, с боевым топором з руке. Он походил на бешеного тролля из старинной легенды.

— Проклятье! — вырвалось у Харальда. Еще несколько мгновений, и момент был бы самый подходящий, но теперь уже нельзя было переиграть. — Вперед! — выкрикнул он, и голос его превратился в громовой боевой клич.

Он выпрыгнул из-за дерева, но Старри все равно опередил его, размахивая мечом и боевым топором.

Харальд увидел, как Нордвалл с душераздирающим воплем набросился на человека с факелом, стоявшего прямо перед ним, того самого, который первым вышел на поляну, окруженную деревьями. Тот испуганно отступил на шаг, и Нордвалл замахнулся топором, рассчитывая снести ему голову. Но тут берсерк споткнулся о корень, торчащий из земли, а в следующий миг кто-то из преследователей сделал выпад копьем, и оно глубоко вошло Нордваллу под мышку.

Коротышку отбросило в сторону, и ударившая из раны струя крови была хорошо видна даже в неверном свете факела. Его топор, описав широкую дугу, опустился, но удар копьем отшвырнул его в сторону. Лезвие топора бессильно рассекло воздух, и Нордвалл повалился на землю. Копье торчало из него, словно мачта корабля. Он пронзительно закричал, вцепившись в древко и жалко и нелепо перебирая ногами, как будто все еще бежал в атаку на врага.

Харальд больше не мог позволить себе смотреть на Коротышку, поскольку краем глаза уловил какое-то смазанное движение справа от себя. Он развернулся в ту сторону, подняв меч. Прямо в грудь ему устремилось копье. Охотник в кольчуге орудовал им так, словно собирался заколоть дикого кабана. Но Харальд не был берсерком, боевая ярость не ослепила его, и ловким поворотом запястья он отвел от себя наконечник копья.

Прием было достаточно несложным, он тысячу раз отрабатывал его на тренировках и сотни раз применял в бою. Отвести своим клинком копье в сторону, шагнуть вперед и, продолжая движение меча, нанести ответный удар. Для него этот прием был столь же естественным, как и ходьба, но сейчас собственное тело отказывалось повиноваться ему. Он вдруг обнаружил, что, отведя в сторону наконечник, его рука словно бы остановилась, а силы инерции оказалось недостаточно, чтобы совершить обратный замах и раскроить череп противнику. Он мог только тупо смотреть на него, когда человек в кольчуге нанес ему сильный удар в лицо.

Харальд отлетел на несколько шагов, смутно отдавая себе отчет в том, что копье вновь устремилось к нему, а у него самого нет ни щита, ни кольчуги. Наконечник был нацелен ему прямо в живот, но он не мог даже пошевелиться и лишь смотрел на него, как вдруг из темноты материализовалась какая-то странная и нелепая фигура и вихрем подлетела к ним. Вот она выскочила на свет, и Харальд отстраненно сообразил, что это Освив и один из стражников, сцепившиеся в тесных объятиях и обменивающиеся в падении кулачными ударами. Они врезались в человека, угрожавшего Харальду копьем, и втроем рухнули на землю.

Харальд, пошатываясь, двинулся к ним. Вот из кучи малы высунулась чья-то рука с ножом. Человек этот был в кольчуге, так что это не мог быть Освив. Харальд ударил по этой руке мечом, пальцы врага разжались, и клинок выпал на землю. Он попытался вонзить свой меч сверху вниз, но понял, что не может двигаться достаточно быстро, чтобы поразить одного ирландца и не задеть при этом Освива. Юноша выпрямился, отступил на шаг и огляделся, выбирая нового противника.

Два факела уже валялись на земле, шипя и потрескивая, но не погасли, и в их неверном свете Харальд увидел, что неравный бой складывается не в их пользу. Норманны застали врагов врасплох, что дало им некоторое преимущество, но ирландцы превосходили их числом. Кроме того, у них были кольчуги и щиты, а самое главное — они не ослабели от усталости и яда.

Нордвалл уже лежал неподвижно, и если он еще и не умер, то конец его был близок. Освив сумел освободиться от хватки своего противника, но явно был ранен, весь перепачкан в крови и прихрамывал, а теперь ему противостояли сразу двое. На земле лежал еще кто-то, но Харальд не видел его лица и потому не мог сказать, норманн это или ирландец. Старри сражался, как безумец, кем и был на самом деле, но без своей обычной безудержной ярости. Создавалось впечатление, будто он дерется подводой — та же самая бесстрашная и отчаянная манера боя, только в замедленном темпе. Причем замедленном настолько, что умелый воин мог достать его мечом.

Харальд заковылял туда, где Освив противостоял двум стражникам в кольчугах. Он поднял меч, но даже это простое движение потребовало от него нешуточных усилий. Юноша задыхался, а перед глазами у него все плыло. В него ткнули копьем, и он отбил его, но слишком медленно, почувствовал, как наконечник задел его предплечье, и вскрикнул от боли.

Освив, пошатываясь, отступал, с трудом отбиваясь от своего противника, вооруженного мечом и щитом. «Плохо дело, ой как плохо», — подумал Харальд. Он отчаянно напрягал разум, пытаясь придумать, какую же команду отдать и что еще предпринять, чтобы не оставаться на этом ограниченном пространстве, не смотреть на то, как их всех методично изрубят на куски.

А потом из-за стены деревьев, огораживающих поляну, на которой они дрались, донесся душераздирающий вопль, какого они еще не слыхали нынче ночью, да и в другие ночи тоже. Крик этот был полон такого неизбывного ужаса, что противники, ирландцы и норманны, замерли на месте.

Крик повторился, сопровождаемый жутким рычанием и треском, с каким ломаются сухие ветки, а потом наступила тишина. И вдруг раздался чей-то голос, громкий и пронзительный. Он выкрикивал ирландские слова, которые Харальд не мог понять. Они услышали, как сквозь заросли папоротников ломится кто-то, человек или зверь, затем прозвучал новый вопль, столь же страшный и отчаянный, как и первый, и вновь воцарилась тишина.

И на том стычка закончилась. Ирландцы дружно побросали свое оружие и факелы и устремились к узкой тропинке, по которой они и попали на эту полянку. Вот последний из них, в кольчуге, которая била его по бедрам, выбежал из круга света, отбрасываемого факелами, и растворился в ночной темноте. Харальд и оставшиеся в живых викинги прислушались, но до них донеслись лишь треск и топот, с которым ударившиеся в панику преследователи ломились через лес. Еще один пронзительный вопль прорезал темноту, но он не заставил охваченных ужасов ирландцев остановиться или хотя бы замедлить бег.

Харальд стоял, глядя на черный лес и выставив перед собой меч. Он был готов встретить любого, кто мог выйти из-за деревьев, но свет факелов безнадежно испортил его ночное зрение. Юноша уже собрался отдать приказ погасить их, но мысль о том, чтобы остаться в полной темноте, повергла его в смятение. Вокруг него одни норманны замерли в тех же позах, держа оружие наготове, а другие упали на землю, раненые и обессиленные.

Топот ног убегающих в панике ирландцев растаял вдали, и вскоре вокруг вновь воцарилась тишина лесной ночи. Харальд не знал, сколько времени он простоял вот так, держа перед собой меч, но тупая боль в руках и ногах подсказала ему, что это длилось довольно долго. Он медленно отступил на шаг, опустился на корточки, а потом сел и привалился спиной к дереву, положив меч на колени. Некоторые викинги уже спали. Он слышал их легкое похрапывание.

«Я стану караулить, подумал он. — Пусть остальные спят». Так поступил бы Торгрим, но, поскольку отца не было рядом, юноша принял эту задачу на себя. Он позволил себе расслабиться, готовясь к долгой ночной страже, и впустил в себя тишину окружающего леса. Он будет бодрствовать и останется начеку, давая остальным возможность отдохнуть и набраться сил. Эта была его последняя сознательная мысль перед тем, как сон сморил его.

Солнце уже час как взошло, когда Харальд очнулся от тяжкого забытья, сидя спиной к дереву и с мечом на коленях. Он быстро огляделся. Все прочие оставались на своих местах, лежали там, где упали, спящие или мертвые. Следовательно, за ночь с ними ничего не случилось.

Он встал медленно и осторожно, на тот случай, если перед глазами у него все опять поплывет, но ощутил лишь легкое головокружение. Его состояние с прошлой ночи значительно улучшилось. Стоя, он вновь огляделся. Хотя у него было такое чувство, что они скрываются на этой поляне уже несколько месяцев, он еще ни разу не видел ее при свете дня. Оглянувшись, юноша понял, что Старри Бессмертного рядом нет.

Харальд шагнул к тропинке, протоптанной через кольцо деревьев. Он двигался медленно и осторожно, не зная, что увидит за пределами их ненадежного укрытия. Отведя в сторону ветки, он заметил в двадцати шагах своего отца и Старри. Сидя на корточках, они о чем-то негромко беседовали. Старри занимался любимым делом, то есть бесцельно теребил висящий у него на шее расщепленный наконечник стрелы, потирая его пальцами.

Двое мужчин подняли на него глаза и улыбнулись, и он тоже улыбнулся им в ответ, испытывая невыразимое облегчение. Харальд шагнул к ним, и они выпрямились и пошли ему навстречу. Торгрим протянул сыну руку, крепко пожал ему ладонь, а другой рукой стиснул ему локоть.

— Старри рассказывал мне о том, как ты возглавил людей прошлой ночью, сынок, — сказал он. — Я горжусь тобой, очень горжусь.

— Спасибо, — ответил Харальд и почувствовал, как жаркий румянец заливает ему лицо.

Он открыл было рот, чтобы спросить у Торгрима, где тот пропадал, но промолчал. На сапогах отца виднелась грязь, а одежда была забрызгана кровью. «Волчьи сны», — понял Харальд. Узнавать что-либо еще ему вдруг расхотелось.

— Нужно похоронить мертвых и уходить отсюда, сказал Торгрим.

Харальд кивнул. В течение следующего часа они старательно рыли могилы достаточной глубины, чтобы достойно похоронить своих павших товарищей. В стычке погибли двое, Нордвалл и викинг из хирда Ингольфа, имени которого так никто и не узнал. Их погребли, положив рядом оружие, поскольку после долгой и мужественной борьбы им, несомненно, вновь понадобятся клинки в Вальгалле, а оставшиеся в живых медленно потащились в сторону реки Бойн.

Теперь, когда солнце уже взошло, хотя и не выглянуло из- за крон деревьев, пробираться по лесу оказалось совсем не сложно. Через двадцать минут они вышли к дороге, которая днем ранее привела их к Таре. Остановившись под прикрытием деревьев, они прислушались, не идет ли за ними погоня, но не уловили ничего и медленно потащились по пыльной дороге в сторону реки и кораблей, шаркая ногами и прихрамывая.

Место высадки было уже близко, хотя еще и скрыто от их глаз, когда из-за деревьев до них донеслись мужские голоса. Они оставили небольшой отряд для охраны кораблей и Бригит, но сейчас там явно собралось намного больше людей. Харальда захлестнула паника. Неужели Морриган отправила из Тары своих людей, чтобы захватить корабли? С ее стороны это было бы вполне разумно. Значит, Бригит теперь пленница?

— Отец… — хриплым шепотом заговорил он, но Торгрим поднял руку, призывая его к молчанию, и повернулся к остальным.

— Спрячьтесь за деревьями, — тоже шепотом распорядился он. — А мы со Старри и Харальдом подберемся поближе и посмотрим, что там происходит. Ирландцы могли захватить корабли.

Его слова заставили норманнов обменяться встревоженными взглядами, но они сошли с дороги и затаились на краю леса. Торгрим же повел Старри и Харальда вперед. Они старались не выходить из-под прикрытия деревьев, готовые раствориться в лесной чаще при первых же признаках опасности. Они двигались тихо, но от места высадки доносился такой шум, что Харальд счел подобные предосторожности излишними.

Пройдя еще пятьдесят ярдов по дороге, они уже начали разбирать отдельные слова, и слова эти были не ирландскими. Люди переговаривались по-норвежски. Они двинулись дальше, поскольку по-прежнему не желали обнаруживать себя, пока не увидят все своими глазами и не поймут, что же все- таки там происходит. Дорога начала расширяться, выводя к причалу на берегу реки, и они скрылись за деревьями, ища такое место, откуда могли бы видеть все, сами оставаясь невидимыми. Последние десять футов они проползли на четвереньках, достигнув зарослей папоротника на опушке леса, где и остановились, глядя на представшую перед ними картину.

На берегу реки расположились человек семьдесят или около того. Норманны. Они были вооружены, но не выстроены в боевые порядки и к выступлению куда-либо явно не готовились. Они разговаривали, пили мед, некоторые обрабатывали точильными камнями длинные клинки своих мечей. Клубы серого дыма поднимались над несколькими углублениями в земле, в которых был разведен костер, а на вертелах над ними жарились поросята, от одного вида которых Харальд испытал острый приступ голода и одновременно тошноты.

А потом он различил голос, который был ему очень хорошо знаком, но который при данных обстоятельствах он никак не рассчитывал услышать. Юноша перевел взгляд направо, на группу людей. Там, в самом ее центре, привлекая всеобщее внимание, с высоко поднятым кубком, с завязанными ленточкой на затылке рыжими волосами, в которых отчетливо пробивалась седина, с торчащей во все стороны бородой, с кожаным поясом, поддерживающим его внушительное брюхо, стоял дед Харальда Орнольф Неугомонный.