Глава тридцать четвертая

Они шли по открытой местности, Торгрим и его небольшой отряд, хотя передвигаться по дороге было бы удобнее. Она прямиком привела бы их туда, куда и хотел попасть Торгрим. Но они не могли выбрать ее. Уж это было ясно с самого начала. На открытой местности у них еще был шанс ускользнуть. Если только у ирландцев не окажется собак.

Правая рука Харальда была заброшена на шею Торгрима слева, а викинг по имени Освив, служивший в хирде Арнбьерна и сидевший на веслах на борту «Черного Ворона» напротив Харальда, положил ему руку на шею с правой стороны. В двадцати шагах позади, поминутно спотыкаясь, плелся Старри Бессмертный вместе с четырьмя другими викингами. Здесь были все, кого Торгриму удалось заставить подняться на ноги.

Хотя он приказывал взяться за оружие всем мужчинам в лагере. Он кричал на них, осыпал пинками, упрашивал и умолял, но только эти семеро откликнулись на его призыв.

Харальд настолько привык беспрекословно повиноваться Торгриму, что поднялся без слов, пусть и едва переставляя ноги. Старри тоже подчинился, но, встав на колени, заявил, что дальше никуда не пойдет и что у него просто нет на это сил. Торгрим присел рядом с ним на корточки и негромко заговорил. Ему удалось описать берсерку картину смерти, которая его ожидает: он будет стоять на коленях перед своими врагами, в луже рвоты на траве, обессилевший настолько, что не сможет поднять меч, не говоря уже о том, чтобы сражаться.

— И вот таким тебя найдут валькирии, Старри. Они назовут тебя Старри Жалкая Погибель. И оставят тебя на съедение свиньям.

Это было жестоко с его стороны, но слова его прозвучали искренне и оказали свое действие. Мысль о том, что Старри убьют, была Торгриму неприятна, но осознание того, что берсерк может погибнуть, как бессловесный скот на бойне, не имея в руке даже клинка, приводило его в бешенство. Кто угодно, только не человек, который с таким трепетным уважением относился к благородной смерти и который заслуживал вечной жизни в Вальгалле. Его друг.

И этих слов оказалось достаточно, чтобы убедить Старри встать и, спотыкаясь, на заплетающихся ногах, двинуться в ночь.

Прочие, Освив и викинг по имени Халльдор, тоже из хирда Арнбьерна, и еще один воин, но уже из хирда Ингольфа, чьего имени Ночной Волк не знал, да еще Нордвалл Коротышка, вошли в число тех, кого Торгриму удалось поднять на ноги. Почему это оказались именно они, он не знал. То ли они съели мяса меньше других, то ли организм у них оказался более выносливым, то ли просто возобладала внутренняя решимость — словом, что бы это ни было, но из всех, кто приплыл сюда из Дуб-Линна, только они сумели встать на ноги и уйти из лагеря.

Первым порывом Торгима было вступить в бой, но когда он увидел выступившую из Тары колонну хорошо вооруженных воинов, которых насчитывалось по меньшей мере человек восемьдесят, с копьями, мечами и щитами, да еще в полном здравии, а потом перевел взгляд на собственное воинство, которое не могло стоять на ногах, не говоря уже о том, чтобы размахивать мечом, он решил, что поспешное отступление — самое лучшее, что им остается.

— Пошли, — сказал он и первым зашагал по открытой местности туда, где, как он помнил, находилась опушка леса.

Его люди послушно побрели следом, и он быстро понял, что они не смогут ускорить шаг, чтобы оторваться от ирландцев. Поэтому он забросил себе на шею руки Старри и Нордвалла и, поддерживая обоих, перетащил их чуть ли не волоком на сотню ярдов ближе к лесу. Оставив их раскачиваться на месте, он вернулся за Халльдором и человеком Ингольфа, а потом и за Харальдом с Освивом. После этого он вновь взвалил на себя Старри и Нордвалла, и вся процедура повторилась с самого начала. Таким вот образом ему удалось увести свой отряд достаточно далеко, чтобы раствориться в темноте еще до того, как люди Морриган достигли покинутого ими лагеря.

Торгрим сновал взад и вперед, словно челнок, настороженно поглядывал в сторону лагеря, пытаясь представить себе, что там происходит. Огни факелов метались, словно искры в ночи, и Ночной Волк ожидал, что с минуты на минуту они осиным роем разлетятся по полю, пока ирландцы будут добивать норманнов, которые, скорчившись, лежали на земле. Люди из Тары должны были действовать быстро, но не потому, что норманны представляли для них какую-либо угрозу, а потому, что работа им предстояла неприятная и постыдная для настоящих солдат и они наверняка поспешат покончить с ней как можно быстрее. Однако Торгрим увидел совсем иную картину.

Вместо этого огоньки факелов метались взад и вперед по лагерю, то выходя за его пределы, то вновь возвращаясь в него. А потом в их мерцающем свете он разглядел повозки.

Повозки? Это могло означать одно из двух: ирландцы пригнали повозки для того, чтобы увезти на них или трупы, или еще живых пленников. И если верно было последнее, то, следовательно, яд, которым их отравили, был вовсе не смертельным. Ночной Волк помнил, что Морриган весьма искусна в применении трав и снадобий, и он понимал также, что она с легкостью могла добиться нужного для себя исхода, будь то болезнь или смерть.

К тому времени как они добрались до леса, повозки пришли в движение. Торгрим подталкивал и торопил своих людей, пока они не продрались сквозь заросли папоротника и не оказались среди деревьев. Сам же Ночной Волк напряженно вглядывался в ту сторону, где остался лагерь. Люди с факелами кольцом окружили повозки, и они двигались к крепости. Торгрим смотрел, как они постепенно удаляются от рядов шатров и палаток. Он увидел, как пламя факелов осветило ворота Тары и высокие земляные стены, увидел, как распахнулись высокие створки и подводы вкатились внутрь.

«Во имя всех богов, что все это значит?» — подумал Торгрим. Морриган взяла их в плен, всех до единого. Это было единственное возможное объяснение. Ирландцы ни за что не привезли бы в Тару тела убитых или умирающих от яда людей. Значит, викинги остались в живых. Он не думал, что Морриган уготовила им счастливую судьбу, но, пока они остаются живы, всегда есть надежда.

Кроме того, это означало, что выживут и его люди. Яд оказался не смертельным. Харальд и Старри будут жить.

Но только в том случае, если он сумеет обеспечить им безопасность. Вскоре Морриган поймет, что его и Харальда нет среди пленников. И что она предпримет тогда? Сочтет ли их достаточной угрозой, чтобы объявить на них охоту? Пожалуй, следовало предполагать самое худшее — она отправит кого- то по их следам.

— У меня для вас хорошие новости, — громким шепотом сообщил Торгрим. Никакой реакции. — Яд отравил вас и сделал больными, но я почти уверен, что он не убьет вас. — Он выдержал паузу. И вновь никакой реакции. — Разве это — не хорошие новости?

Харальд в ответ лишь застонал. Остальные и вовсе не издали ни звука.

— Плохие же новости заключаются в том, что мы не можем оставаться здесь, — продолжал Торгрим.

Наклонившись, он ухватился за чью-то руку — это оказался Халльдор. Торгрим поднял его на ноги. Халльдор со стоном покачнулся, но устоял. Одного за другим Ночной Волк заставил встать всех своих спутников.

— Пошли, — сказал он и углубился в лесную чашу.

За спиной у него раздались медленные шаркающие шаги тех, кого он вел к свободе. Свободе, которая вполне могла оказаться временной.

Местами лес превращался в непроходимые заросли, да и ночь выдалась темной. Прогулка по такому лесу в любых обстоятельствах была бы нелегким делом, но, учитывая, что викинги едва держались на ногах, вперед они продвигались поистине черепашьими темпами. Они брели по лесу вот уже полчаса, и Торгрим боялся даже подумать о том, сколь жалкое расстояние они прошли за это время. Откровенно говоря, он понятия не имел об этом, но подозревал, что совсем немного. Он даже не знал, в правильном ли направлении они идут.

Лес оказался слишком густым, чтобы он и дальше мог тащить на себе двух человек сразу, а рискнуть и позволить им разделиться он не хотел. Стоит им только потерять друг друга из виду, как соединиться вновь уже не удастся. Поэтому они брели гуськом, двигаясь со скоростью того, кто шел медленнее всех, то есть Освива, который пошатывался и спотыкался на ходу, хватая воздух широко раскрытым ртом.

Уже совсем скоро Торгрим сообразил, что они лишь напрасно теряют время. Ну пройдут они еще полмили по ночному лесу, а потом им, обессиленным, останется только лечь на землю и умереть на месте. Уж лучше остановиться сейчас, отдохнуть и понадеяться, что им хватит сил спастись.

— Мы остановимся здесь, — сказал Торгрим, обнаружив островок густых зарослей, который мог сойти за укрытие. — Прямо здесь, среди деревьев. Нам нужно отдохнуть, а потом посмотрим, хватит ли у нас сил, чтобы утром добраться до корабля.

Сейчас Торгрим мог думать только об одном — как достичь корабля. Тот представлялся ему спасительным прибежищем, средством побега, единственным знакомым ориентиром в этой чужой и незнакомой земле. Даже если прибежище было всего лишь иллюзией, химерой, оно влекло его к себе, как магнитом.

От своих спутников он не услышал ни протестов, ни других предложений, ни каких-либо комментариев. В очередной раз освободившись из-под власти авторитета Ночного Волка, который один только и заставлял их передвигать ноги, они повалились на землю и замерли без движения.

Торгрим же застыл в абсолютной неподвижности, позволяя ночи окутать себя своим покрывалом. Вскоре он стал различать шуршание крошечных созданий в подлеске и шорох верхних веток деревьев, раскачиваемых легким ветерком. Он улавливал резкий запах земли и сухой листвы под ногами. В тусклом свете звезд, который тоненькими острыми лучиками пробивался сквозь переплетение листвы, он видел темные стволы деревьев и очертания кустов. Ничто не нарушало лесной покой, если не считать его самого и его людей, и лес уже перестал обращать на них внимание.

Найдя подходящее дерево с толстым стволом, он сел, привалившись к нему спиной. Ночной Волк устал так, как не уставал уже давно, и усталость эта была не только физического свойства. Он сказал себе, что должен бодрствовать, оставаться настороже и держать глаза и уши открытыми, подмечая любые изменения в шуме леса. Он знал, что не должен садиться. Он приказал себе встать. А потом пообещал себе, что посидит всего лишь минутку. Или пять минут. Уж наверняка он заслужил пять минут отдыха.

Ему показалось, что прошел всего лишь миг, когда он вздрогнул и очнулся, стряхивая с себя сонную одурь, но мир вокруг уже изменился. Он не знал, сколько времени спал. Еще стояла непроглядная темень, и он по-прежнему сидел в зарослях деревьев, но чувства его странным образом обострились. Рядом в тех же самых позах лежали его люди, так и не шевелясь. Он видел деревья и кустарник, причем вполне отчетливо и совсем не так, как раньше. Обоняние его различало каждый запах, долетавший к нему из леса. Он отстраненно подумал, что всему виной краткий сон, что именно этот недолгий отдых обострил его восприятие, но это было не так.

Он подался вперед, бдительный и напряженный, словно струна, и вдруг ощутил, как в животе у него зарождается гнев. Жаркая волна ярости прокатилась по телу, как бывает, когда по пищеводу стекает первый глоток горячего напитка. Он спросил себя, что же породило этот гнев, хотя вопрос этот так и не оформился в фразу, а возник на уровне чувств и инстинктов, гораздо более сильных, нежели слова.

А потом он услышал шум где-то вдалеке, и ночной воздух донес до него запах.

Собаки!

Ирландцы все-таки решили преследовать Торгрима и его спутников. И у них нашлись собаки. Он слышал их далекий лай, но даже за те несколько мгновений, которые понадобились ему, чтобы осознать, что именно он слышит, лай стал ближе. Но они не настигнут его здесь. Они не найдут его спутников, не приведут тяжело вооруженных солдат с мечами, копьями и ножными кандалами к тому месту, где спали его люди.

Не думая ни о чем, не имея никакого плана, Торгрим сорвался с места и побежал через лес, навстречу собачьему лаю. Ветки свистели у него над головой, земля пролетала под ногами, а усталость сменилась яростной неутомимостью. Ему казалось, что во рту, словно смутное воспоминание, уже ощущается явственный привкус крови.

Гончие стали ближе, он слышал, как они мчатся к нему, а позади них, с трудом выдерживая темп, неуклюже бегут люди, держащие их на поводке. Егерей было не меньше дюжины, и столько же собак, с треском ломящихся сквозь лес по следу, оставленному им и его людьми во время суматошного бегства. Торгрим, кстати, шел по тому же следу, только в обратную сторону, и он должен был непременно встретиться с собаками в некой, пока еще невидимой точке.

А потом он остановился. След и запах обрывались на берегу неширокого ручья. Торгрим припомнил, как они уже пересекали его сегодня. Ручей образовывал естественную преграду на пути к тому месту, где беспробудным сном спали Харальд и остальные викинги. Ночной Волк обонял запах воды, запахи приближающихся собак и загонщиков. Он чувствовал едкую вонь горелого дерева и ткани. У егерей были факелы. Вдалеке, меж деревьев, он уже заметил пляшущие огненные точки.

Торгрим пересек ручей и нашел то место, где след начинался снова. Здесь он задержался, влез в кусты, ломая ветки, оставляя свой запах и обозначая свое присутствие как можно отчетливее. Остановившись на мгновение, он прислушался, чутко улавливая звуки погони и зловоние собак и людей. Они были уже совсем близко. Он скрипнул зубами. Но его час еще не пробил. Еще не сейчас. Он должен увести их подальше от этого места и от настоящего следа.

Ночной Волк бросился влево, в заросли густого кустарника, чувствуя, как хлещут по одежде ветви деревьев. Некоторое время он бежал вдоль берега ручья, а потом вновь углубился в лес и остановился. До его слуха донеслось жалобное скуление гончих и их растерянный лай, когда они добрались до того места, где след обрывался, после чего уходил в другом направлении. Запах тоже должен быть совсем другим, поскольку теперь он остался один, и Ночной Волк не знал, удастся ли ему одурачить собак.

Торгрим слышал, как люди что-то кричат друг другу, но не мог разобрать слов. Он внутренне подобрался. Если ему придется вернуться и вступать в бой, что ж, он готов и к этому, но подходящее место для схватки ему хотелось выбрать самому.

А потом он услышал, как его преследователи вновь бросились в погоню. Собаки залаяли и завыли, напав на новый след. Они натягивали поводки, нюхали землю и рвались вперед, вновь учуяв в лесу запах Торгрима и идя по оставленному им следу.

Торгрим побежал, дивясь про себя резвости собственных ног и силе, которую он ощущал во всем теле, уходя от погони. Он понимал, что сегодня ночью ему, скорее всего, суждено умереть, но при этом знал, что умрет достойно и умрет не один.

Деревья расступились, и передним открылся небольшой луг, ярдов пятьсот в диаметре, на дальней стороне которого виднелся крутой и поросший лесом склон холма, похожий на стену, возведенную самой природой. Он скачками понесся через луг. Гончие были уже близко, он слышал их, но пока не видел и потому знал, что и они тоже еще не видят его. Наконец он добрался до дальнего края луга. У подножия холма росло несколько дубов, и он устремился к ним. Подлеска и кустов здесь почти не было, и деревья располагались на некотором расстоянии друг от друга. Склон холма за его спиной разъела эрозия, и оттого вблизи он походил на земляную стену, крутую и неприступную. Он решил, что это хорошо. Здесь было самое подходящее место, чтобы остановиться и дать бой преследователям. Торгрим понимал, что лучшего ему уже не найти.

Он остановился и развернулся. Дышал он часто и шумно, но, как ни странно, совсем не чувствовал себя запыхавшимся. Ночной Волк увидел, как на дальней стороне луга из-за деревьев появились гончие с егерями. Три факела отбрасывали вокруг жутковатый трепещущий отблеск. Собаки рвались с поводков, завывая и заливаясь злобным лаем. Они вставали на задние лапы и готовы были выскочить из ошейников. Они тоже знали, что он там, и отчаянно стремились добраться до него. А он был готов встретить их.

Егеря вновь заговорили между собой, но Торгрим опять не смог разобрать ни слова. Зато он видел, как они взмахами рук показывали в его сторону. Очевидно, они с жаром обсуждали что-то. А потом егеря шагнули вперед, схватили собак за ошейники и спустили их с поводков. Завывая и заливаясь злобным лаем, свора рванулась вперед по лугу, вывалив языки из распахнутых пастей и стремительно пересекая открытое пространство. Торгрим смотрел, как они приближаются. Он ждал. Он был готов.