Глава одиннадцатая

С седла своего коня Конлайд Уи Кенселайг уже видел, как над зеленым холмом, по склону которого он поднимался, встают шпиль церкви, высокая остроконечная крыша главного зала и стены крепости, окружающие Тару. Он привстал на стременах и в который уже раз возрадовался окружающему великолепию. Это был его дом. Его новый дом. А ведь он так толком и не понял, как это случилось.

По обеим сторонам от него, отставая на полкорпуса и больше, ехали ри туата, которые решили задержаться после свадебной церемонии и последующего пиршества, и было их десятка полтора. Прочие младшие короли, прибывшие на торжества, разъехалась уже на следующий день, вернулись в свои владения, чтобы заняться повседневными делами и хлопотами: надзирать за крестьянами, собирать арендную плату и сокрушать фамильные заговоры против собственной власти. Но люди помоложе, которых связывала с Конлайдом Уи Кенселайгом давняя и долгая дружба, остались. Здесь их ждал слишком уж теплый прием, чтобы они спешили вернуться домой.

Тара радушно распахнула им свои объятия, поражая неслыханной роскошью: лучшие кушанья, дармовая выпивка, прекрасная охота и избыток доступных женщин. Причем всем этим повелевал один из их числа, счастливчик, коему неведомым образом удалось возвыситься настолько, что отныне все эти богатства принадлежали ему.

При этом Конлайд, разумеется, не стал ри руирех, верховным королем. Даже он сам не заблуждался на сей счет. Порядок наследования постоянно менялся. Но, пусть пределы власти Конлайда и оставались весьма неопределенными, он обнаружил, что его влияние уж точно распространяется на кухню, пивной и винный склады, равно как и на конюшни, чего было вполне достаточно как ему самому, так и тем благородным молодым господам, что собрались здесь. По правде говоря, он вовсе не искал ответственности большей, чем право возглавить этих людей, своих бывших товарищей, а теперь в некотором роде подданных, в подвигах на охоте. Мысль о том, чтобы по-настоящему править таким королевством, как Брега, приводила его в ужас.

Тара. Он вновь поднял глаза на стены и крыши, постепенно встававшие вдали за холмом. Невидимый отсюда стражник уже открывал огромные главные ворота, чтобы охотничий отряд мог без остановки въехать в крепость и с внушительным грохотом промчаться по широкой главной улице, ведущей к конюшням. И, когда это случится, возглавлять кавалькаду будет он, Конлайд Уи Кенселайг. Никто не имел права ехать впереди него. Никому в голову даже прийти не могла столь крамольная мысль. И лишь отчаянно скулящие и не знающие покоя гончие могли позволить себе подобную вольность. Мысли о Таре неизбежно заставили Конлайда вспомнить о Бригит, а вместе с тем пришло и чувство вины. Если быть совсем уж откровенным, после свадьбы он не уделял ей должного внимания. Целыми днями он пропадал на охоте, а с заходом солнца возвращался вместе с другими, грязный, усталый и самодовольный, к очередному пиршеству в большом зале. И какие бы планы Конлайд ни строил, проснувшись поутру, какие бы твердые обещания себе не давал, превозмогая боль в похмельной голове, к наступлению ночи он неизбежно засыпал без чувств или на полу, или за столом. И так продолжалось вот уже целую неделю.

«Сегодня вечером я не стану пить так много, нет, не стану, — сказал он себе и почувствовал, как по щекам заструился пот, несмотря на то, что вечер ранней весны выдался прохладным. В ноздри ему лез запах лошадиного пота, собачьей шерсти, кожи, немытых мужских тел и сырой травы. — Сегодня вечером я…»

Он поспешно отогнал от себя эту мысль, поскольку додумать ее до конца было бы чересчур унизительно даже в уединении собственного разума. Он ведь еще не консумировалсвой брак, не возлег со своей новой женой, не породил зверя с двумя спинами или как там еще называются супружеские отношения. Не то что бы он этого не хотел. Бригит считалась самой желанной женщиной в Ирландии. Ее красота была исключительной и несравненной. А Конлайд был не из тех, кто сторонится и чурается дамского общества.

«Это все выпивка и мои навязчивые друзья…» Он опять не додумал и эту мысль, боясь, что она заведет его в неведомые дебри, и предпочел укрыться за массой смутных и разрозненных впечатлений, похожих на далекую гору, подняться на вершину которой Конлайд не осмеливался. Хотя горькая правда заключалась в том, что он боялся жены. Она была так красива… К тому же она оказалась намного умнее его, что он сообразил лишь накануне их свадьбы.

Если бы Конлайд отважился чуть повыше подняться на гору своих сомнений, то неминуемо оказался бы на опасном и отвесном обрыве. Бригит не была девственницей. Она уже была замужем за Доннхадом Уа Руайрком, тем самым, кому хватило мужества восстать против Маэлсехнайлла мак Руанайда, отца Бригит. Сам Конлайд на это никогда бы не отважился, даже если бы нашел в себе смелость хотя бы на миг задуматься над этим.

Вместо этого он предпочел выступить на стороне Маэлсехнайлла. Он видел, как Доннхад, не дрогнув, принял свою смерть от рук Маэла, и лишь едва слышно охнул, когда ему вспороли живот. Где-то в самых потаенных уголках души у Конлайда крепко засело убеждение, что любой мужчина столь отчаянной храбрости должен непременно совершать героические подвиги и в постели. Он спрашивал себя: а сможет ли он сам соперничать с таким мужчиной? И ответ наполнял его ощущением неуверенности и страха.

Главные ворота Тары распахнулись в тот самый миг, когда охотничий отряд подъехал к ним. Они ворвались в город на полном скаку, и ни самому Конлайду, ни его ри туата даже не пришло в голову хотя бы поприветствовать стражников, отчаянно боровшихся с тяжелыми створками. Вместо этого они с гоготом помчались по главной дороге, проложенной через центр крепости, направляясь в конюшни и предоставив тем, кто попадался им на пути, возможность убираться с дороги, чтобы не угодить под копыта их коней.

В конюшне они осадили своих скакунов с такой помпой и шиком, что непременно подняли бы столб пыли в те несколько дней, когда земля оставалось достаточно сухой, чтобы эта самая пыль могла образоваться. Конлайд уже широко улыбался во весь рот. Тот легкий дискомфорт и чувство неуверенности, которые он испытал, завидев Тару, вновь растаяли в волнительном экстазе их драматического въезда в крепость и в предвкушении восхитительной еды и выпивки, ожидавших их в большой зале.

Грум принял у него поводья, и он спрыгнул с седла, пытаясь успокоить разгоряченное животное. Кто-то из его спутников протянул ему бурдюк с вином, и Конлайд направил тонкую струйку себе в горло, после чего вытер потеки на подбородке рукавом туники. Руки у него были красными от засохшей крови третьего оленя, которого они загнали нынче утром. Пока что день складывался просто великолепно.

Со смехом, шутками и прибаутками, как это принято у довольных жизнью мужчин, Конлайд Уи Кенселайг и его ри туата повернулись спиной к конюшням, прошли мимо крошечной хижины старшего грума, миновали куда более внушительное здание, в котором размещались священники, и обошли кругом переднее крыльцо церкви. Оно вовсе не было их конечной целью, являясь скорее досадной помехой на пути в главный зал. Они как раз гурьбой проходили мимо, когда высокая дубовая дверь церкви скрипнула и отворилась. Мужчины ускорили шаг из опасения, что сейчас их задержит какой-нибудь надоедливый клирик.

— Конлайд? — окликнул его женский голос, и Конлайда охватила паника оттого, что это могла оказаться Бригит.

Однако он сделал вид, что все в порядке, натянул на лицо улыбку и обернулся. Но это была не Бригит, а Морриган ник Конайнг, сестра Фланна. Насколько понимал Конлайд, именно Фланн обладал реальной властью в Таре, хотя было вполне очевидно, что и Морриган пользуется нешуточным влиянием. Все это было так сложно и запутанно!

— Морриган! Как поживаешь? — небрежным тоном осведомился Конлайд.

— У меня все хорошо, благодарю тебя. Я могу поговорить с тобой? Наедине?

— Да, конечно, конечно…

Конлайд терялся в догадках, что ей от него нужно. Морриган всегда старалась помочь ему, была с ним неизменно мила и даже почтительна. Тем не менее она внушала ему страх, хотя он никак не мог понять, что было тому причиной.

«Есть что-то гадкое и нечистое в этом месте…» — подумал он, решив, что всему виной интриги, неизменно процветающие при дворе верховного короля. Конлайд на мгновение задумался, а не увезти ли Бригит к себе домой в Ардсаллах, а Тару послать куда подальше. Впрочем, это наверняка приведет к ссоре с женой, одна мысль о которой вновь заставила его занервничать.

— Идите, ребята, я вас догоню, — напутствовал Конлайд своих приятелей, и те шумной толпой отправились дальше, а Морриган повела Конлайда в притвор церкви.

Они были здесь одни. Конлайд закрыл дубовую дверь, а Морриган обернулась и в упор посмотрела на него.

— Ты хорошо устроился? — поинтересовалась она. — Тебе нравится Тара?

Конлайд кивнул, пытаясь понять, нет ли в ее вопросе какого-либо скрытого подтекста, прекрасно сознавая, что даже прямые вопросы иногда бывают для него неразрешимыми.

— Тара — прекрасный город. Отличное местечко. Да, мне здесь очень нравится.

Морриган улыбнулась, и ее улыбка показалась ему искренней.

— Так я и думала. — Она коротко рассмеялась. — Впрочем, я и сама вижу, что ты хорошо устроился.

Конлайд вежливо улыбнулся в ответ и спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— В общем… — Похоже, Морриган с трудом подбирала слова. — Позволь мне быть первой… Я надеюсь, что стану первой… кто поздравит тебя.

— С моей… женитьбой?

— Нет. Не думаю, что была первой, кто поздравил тебя с этим. Я имею в виду… наследника.

Конлайд растерянно пригладил волосы.

— Чьего?

— Твоего. Твоего сына. По крайней мере, я буду молить Господа, чтобы он оказался сыном. Я хотела поздравить тебя с тем, что твоя супруга носит под сердцем ребенка.

Конлайд прищурился и покачал головой.

— Ребенок? Ты полагаешь, что Бригит беременна?

— Конечно, Бригит беременна. Разве она ничего не сказала тебе?

— Я… А ты откуда знаешь?

— Прости меня, Конлайд, если вы намеревались держать это в тайне. Я никому ничего не скажу. Но женщина всегда замечает подобные вещи. Тем более Бригит такая стройная. У нее уже заметен животик.

Конлайд отвернулся, глядя в темное нутро церкви. Он слабо разбирался в потомстве и похожих материях, если это не касалось лошадей и собак, но при этом был совершенно уверен, что живот у женщины не может вырасти за неделю. Он попытался припомнить, как обстояли дела с беременностью у его многочисленных сестер.

И тут он вспомнил. Она не может быть беременна. И живота у нее никакого быть не должно, потому что они с Бригит… Тогда он понял все.

— Ты уверена? — спросил он, и голос его походил на глухое рычание просыпающегося зверя, но Морриган сделала вид, будто ничего не заметила.

— О да, конечно, уверена. Не сомневаюсь, она просто ждала подходящего момента, чтобы сообщить тебе приятные новости. А теперь я все испортила. — Протянув руку, она погладила его по щеке, заросшей трехдневной щетиной. — Пожалуйста, не говори ей, что я выдала тебе ее тайну.

После того, как Морриган ушла, Конлайд еще некоторое время оставался в притворе, глядя перед собой невидящим взором и пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Что же, получается, она наставила ему рога, пока он с друзьями развлекался на охоте? Или она уже была беременна, когда они поженились?

В конце концов он распахнул высокую дубовую дверь и вышел наружу. Солнце уже скрылось за горизонтом и наступила глубокая ночь, когда он достиг главного зала и вошел внутрь. Прохладный вечерний воздух сменился теплом огромного очага, запахами жареной оленины и горящих факелов, укрепленных на стенах, а тишина в испуге бежала от криков и хохота ри туата. Конлайд опустился на свое место во главе стола, схватил кубок и осушил его до дна. Он хмурился и хранил молчание, но никто из приятелей не заметил его дурного расположения духа, и пиршество продолжалось так, словно его здесь вообще не было.

Перед ним стояли разнообразные яства, но у него напрочь пропал аппетит. А вот вино, мед и эль, которые ему передавали, он не пропускал, щедро вливая в себя эти продукты брожения. Рев ри туата превратился в неумолчный и неразборчивый шум, подобный рокоту прибоя, накатывающий и отступающий, но Конлайд не обращал на него никакого внимания, погруженный в собственные мысли, щедро разбавленные выпивкой.

«За неделю у стервы никак не мог вырасти живот, нет… — заключил он. А в самом ли деле он виден? Он ведь еще ни разу не лицезрел ее обнаженной. — Проклятый трус, жалкое ничтожество». Неужели она была уже беременна, когда они поженились? Тогда к чему выходить за него замуж? И кто отец ребенка?

«Грязная шлюха… выставила меня на посмешище… или она не считает меня мужчиной, достойным спать с ней?» С каждым глотком и с каждой секундой его гнев и смятение только возрастали. А потом ему в голову вдруг пришла еще одна мысль, внезапная и обжигающая, как молния: «А что, если она уже была беременна, когда мы обручились, и вышла замуж за меня только ради того, чтобы убедить остальных, будто бастард — вовсе не бастард, а законный ребенок?» Молния превратилась в ослепительный луч света, который моментально высветил всю головоломку, и та предстала пред ним во всей своей первозданной ясности. Все кусочки мозаики сложились в единое целое.

Конлайд грохнул кулаком по столу и вскочил на ноги.

— Подлая тварь! — проревел он, причем настолько неожиданно, что остальные гуляки затихли и с недоумением воззрились на него.

После недолгого молчания кто-то крикнул:

— Ты имеешь в виду Айдана? — и остальные ответили на его слова дружным хохотом.

— Сука! — вновь выкрикнул Конлайд, схватился за край стола и перевернул его, так что посуда с выпивкой и закуской разлетелась по утоптанному земляному полу, а некоторые гости еле успели отпрыгнуть в сторону. Но уже в следующее мгновение ри туата согнулись пополам от смеха, будучи не в силах вымолвить ни слова.

Развернувшись на каблуках, Конлайд решительным шагом направился к двери. «Надо узнать, беременна ли она, узнать, кто… чертов отец». Позади него, не утихая ни на миг, продолжалось шумное застолье охотников. Никто из них не попытался последовать за Конлайдом, и никто даже не поинтересовался, куда это он направляется.