Так неловко глядеть на мир снизу вверх.

Не из-за того, что шея затекает. А именно неловко. Как бы говоря: «Извините!» Но это поначалу. Только поначалу…

«Зачем я такой? Мой мир должен был быть ниже…»

Так думал Чак, сидя на диване, прижав колени руками к подбородку и созерцая через огромный экран окна бисер дождевых капель, которые быстрыми паучками иногда сбегали по стеклу вниз… «Всё стремится вниз. Вода стекает, камень падает, самолёты рушатся, корабли уходят на дно… А я живу в каморке на семнадцатом этаже. Мир смеётся надо мной. Правда, сверху есть ещё восемь этажей. Ну, тогда в пентхаусе должны жить уже совсем карлики. Потому что на первом этаже живёт Билл – он баскетболист. Высоченный, как телеграфный столб. Смотришь на него и думаешь: „Почему он не падает?“ Так и хочется врыть его в землю по пояс. Для устойчивости. Выше – семейная пара. Он – сноб, а она – красивая. И я ей по плечо. Биллу она, наверное, по пупок. Своему снобу – по нос. Идеальное сочетание. Тот, в свою очередь, Биллу по грудь. А я на семнадцатом. И если чуть-чуть напрячь воображение – они, наверное, смогли бы носить меня в карманах по очереди…»

О таких вещах Чак думал всегда. Сколько себя помнил. А помнил он себя – так чтобы хорошо, осмысленно, – наверное, лет с шести. Ростом он тогда был чуть выше табуретки.

«Я вырасту и всем вам покажу!» – кричал он своим сверстникам в кривляющиеся подбородки. «Я вырасту!» – топал он маленькой ножкой на отмахивающихся от него, как от назойливой мухи, вредных девчонок.

И он рос. Не спеша, как все.

«Класс, встать!» Все встают. А маленькому Чаку, что встать, что остаться сидеть – ни черта всё равно не видно. Что так – одни спины вокруг, что эдак. Правда, и его тоже не видно… Эх, маленький, маленький Чак. Человечек по прозвищу Чекушка.

«Почему я такой? Я должен быть выше… Как все!»

И он становился выше. Просто как будто отставал немного. Задержался на старте и теперь никак не мог нагнать. И это отставание, этот разрыв – не давали ему покоя.

Неплохой колледж – спасибо родителям. Детские простые и грубоватые насмешки сверстников остались в прошлом. Их сменили перешёптывания и политкорректные смешки девочек на трибунах в спортзале.

Какие-то ферменты, витамины, гормональные препараты… Родители старались помочь, чем могли.

«Я должен! Должен быть выше!»

И он становился выше. Но мужчины и женщины вокруг тоже становились выше. Старые приятели становились выше и женились. Становились выше вредные девчонки и выходили замуж. Рожали выросшим мужчинам детей, и те, в свою очередь, становились выше не по дням, а по часам, догоняя Чака в его вечной «гонке за лидером».

Он никогда не опускался до высоких каблуков, приподнятой феном шевелюры или, там, бейсболки на размер меньше, нет. Он боролся. Часами – до посинения фаланг пальцев, висел на турнике, встроенном в дверной проём. Бассейн каждый день. Гимнастика на растяжку. В общем, всё, что советовал терапевт. Пожилой симпатичный добрый дядька. Невысокий, к слову. Всего-то метр семьдесят. Но не метр же сорок семь! Каково, а?! Нет, каково каждый день по нескольку раз садиться в лифт с НОРМАЛЬНЫМИ людьми и дышать им в пупки, в подмышки?! Бояться, что они перепутают тебя с мебелью и поставят на голову сумочку, чтобы дать отдых рукам!

Мужчины – как призрачные тени великанов в вагонах метро. Женщины – недоступные прекрасные вершины…

Метр сорок семь. Вот уже больше года без изменений. Как приговор.

Квартирка на семнадцатом. Офис на двадцать четвёртом. Лифт – четыре раза в день минимум. Метро – два раза. Автобус. Раздевалка в бассейне… К чёрту бассейн! Всё бессмысленно. Крепкая фигура, широкие плечи… Что толку! Если на тебя в гостях набросят пальто, как на вешалку, если вообще заметят!

«Я ничего больше не могу изменить в себе. Просто МОЙ мир должен был быть ниже…»

Так думал Чак в тот печальный дождливый вечер, сидя на диване, прижав колени руками к подбородку и, созерцая через огромный экран окна бисер дождевых капель, которые быстрыми паучками иногда сбегали по стеклу вниз…

«Вниз, вниз, ниже, ниже…»

Интересно, сколько ещё коротышек думали похоже в этот час? Видимо, достаточно. Ибо иначе дальнейшие события никак не объяснить.

Открыв глаза, реагируя на звук будильника, Чак понял, что заснул вчера на диване. Он встал, потянулся вверх по многолетней привычке и… чуть не разбил руками плоский стеклянный плафон люстры над головой.

Вам, НОРМАЛЬНЫМ, не понять. Представьте – если бы вы вдруг ночью вышли в палисадник подышать воздухом, потянулись и… дотронулись до Луны. Представили?

От неожиданности Чак резко пригнулся, отскочил в сторону и быстро огляделся. Всё вроде на месте, никаких изменений… Кроме… Кроме одного. Чак оглядывал свою квартиру СВЕРХУ! Да, именно такая мысль первой пришла ему в голову. А вторая мысль:

«Боже мой! Языческая сила! Я ВЫРОС!!!»

Ни о чём больше не думая, он метнулся к дверному косяку, где над последней жирной линией – как приговор – было выведено маркером: «1 м 47 см». Чак даже не удосужился сделать всё по правилам – повернувшись спиной и с линейкой. Он просто встал перед роковой отметкой и понял, что она оказалась где-то на уровне солнечного сплетения…

Будильник запищал повторно. Прошло десять минут.

Спохватившись, Чак оторвался от созерцания нового чудесного соотношения между собой и дверным косяком и стал быстро приводить себя в порядок и собираться. Вырос ты или утрясся – на работу опаздывать нельзя.

Захлопнув дверь, он выскочил в лифтовый холл и нажал кнопку вызова. Послышался приглушённый звук тронувшейся где-то несколькими этажами выше кабинки. Под сердцем неприятно кольнуло. Опять… Да нет же! Никогда! Больше никогда он не будет чувствовать себя тумбочкой для чужих вещей!

Двери почти бесшумно разъехались. Никого. Странно… Чак глянул на часы – всё как обычно. Ну, значит, миг триумфа просто отсрочен, подумаешь. Он гордо шагнул в недра лифта, на глаз оценив, что от его макушки до притолки всего каких-то несколько сантиметров.

«Надо привыкать. А то, не ровён час, с непривычки ещё голову себе где-нибудь расшибёшь!»

Эта мысль почему-то жутко развеселила. Чак хихикал и кривлялся всю дорогу, пока двери не открылись в фойе первого этажа.

Первым, кого он увидел, был Билл.

При виде его что-то внутри Чака съёжилось и затрепетало так, что он чуть не сел прямо на пол.

Билл был ВСЁ ТАК ЖЕ ОГРОМЕН!

Он стоял у стекла, сосредоточенно созерцая улицу.

Матиас – консьерж – и ещё жильцы с первых этажей толпились на крыльце за дверью и что-то горячо обсуждали, жестикулируя.

Только спустя несколько секунд, глубоко вздохнув, Чак осмотрелся внимательнее и понял, что ужас от увиденного сразу после того, как открылись двери лифта, он испытал вовсе не от того, что Билл остался таким же телеграфным столбом, как и был. Это-то дело привычное. А от того несоответствия, которое представляли фигуры увиденных им знакомых людей и… всего остального. Окон, дверей, конторки консьержа… Люди по отношению к Чаку остались прежними. А вот всё остальное уменьшилось. Да что тут говорить! Фигура Матиаса – невысокого относительно человека – была на голову выше проёма парадной двери! Что уж говорить о Билле, который стоял, сгорбившись и склонив голову, чтобы не упираться в потолок. Который в холле был выше метра на два, чем в любой квартире дома.

Со смешанным чувством Чак пересёк пространство фойе и вышел на улицу. Матиас и жильцы, стоявшие на крыльце, не обратили на него никакого внимания.

– Да я чуть не пробила головой дыру в потолке, что вы мне говорите! – кричала, обращаясь к консьержу красивая жена сноба. – А двери?! Муж померил – два метра пять сантиметров! А на самом деле они мне по подбородок, что вы на это скажете?!

– А у меня ванна теперь размером с унитаз! А унитаз… Знаете, что я вам скажу – в стакан из-под кофе проще помочиться… Вот, что я скажу! – гневно рокотал рядом старик с четвёртого.

– А лифт! – не унималась красивая. – Я что, на четвереньках теперь должна в нём подниматься, а! Как вы себе это представляете?

Матиас, по долгу службы смиренно перенося все эти крики, бормотал что-то вроде «экстренная помощь», «уже звонили», «служба эксплуатации»… Но хор жильцов не умолкал.

Чак огляделся.

Улица была запружена людьми. Кругом стояли без движения маленькие скутеры, маленькие такси, маленькие автобусы… Чак поднял голову. Бог ты мой! Весь город как будто просел, съёжился. Сплюснулся.

Вдруг раздался звонкий сигнал клаксона. Сквозь всю эту неразбериху медленно пробирался маленький автобус. Из громкоговорителя, оборудованного на крыше, неслось над толпой: «Сорок седьмой. Сорок седьмой. Остановки по требованию. Проходите на посадку… Кто влезет». Реплика завершалась плохо скрываемым хихиканьем.

Маленький автобус остановился у тротуара. Можно было разглядеть через боковые стёкла водителя – низкорослого коренастого человека в бейсболке, повёрнутой козырьком назад.

По толпе людей, запрудивших улицу, прокатился то ли вздох, то ли стон.

Чак нерешительно сделал шаг.

«Сорок седьмой… Метр сорок семь… Надо же! Никогда бы не подумал…»

И он решительно двинулся к остановке. Как бы там ни было, а на работу опаздывать было нельзя.

Высоким людям, стоящим на крыльце, было хорошо видно, как Чак шёл сквозь толпу, расступающуюся перед ним. Подошёл к автобусу. Взялся за поручень. Поднялся на одну ступеньку и оглянулся. Через стекло парадного, открыв рот, на него смотрел Билл, похожий на богомола-переростка. Чак задержался ещё лишь на миг и скрылся внутри. Через пару мгновений двери закрылись, и автобус тронулся.