Нелогичная логика смерти
На черной виселице сгинув,
Висят и пляшут плясуны,
Скелеты пляшут Салладинов
И паладинов сатаны…
А. Рембо
Глава 1
Почему так бывает: человек ложится спать с желанием крепко, много и долго поспать. Отоспаться наконец-то за длинную и тяжелую рабочую неделю. И, как назло, что-то случается. То в час ночи телефон зазвонит — мол, извините, ошиблись номером, или неожиданно за стенкой у очень тихого соседа громко-громко на минутку заорет телевизор, или еще нечто подобное. И все! Сна нет! Ты лежишь, мучаешься, сокрушаешься и наконец засыпаешь, погружаясь в сонную нирвану со сладкими мыслями-мечтой: «Сплю до десяти… Суббота, имею право… а там хоть трава не расти… все… засыпаю». И действительно засыпаешь и спишь… спишь… Сны приятные… И так до семи утра, когда раздается звонок проклятущего будильника, который ты — вот точно выключал! — но он все равно сработал. И все! Сон опять нарушен. Ты ворочаешься еще полчаса и встаешь злой, как… разбитый, как… и вялый, сдавшийся обстоятельствам, но с тайной мыслью, что уж следующую-то ночь…
Доктор Огурцов полежал и потихоньку — чтоб супругу не потревожить! — прошел на кухню, поставил чайник и приготовил кофе. Иногда он вместо излюбленного своего чая по утрам пил и кофе, правда, редко. Взяв кружку с горячим черным напитком, Огурцов подошел к окну и отдернул штору. Внизу, напротив окна, он увидел Перцева, чему не то что удивился, а прямо-таки изумился, ибо доктор Перцев славился как большой специалист по части сна. Он умел это делать в любом месте и в любых количествах — в смысле спать по десять-двенадцать и более часов… Тот, увидев приоткрывшуюся шторку, сразу же обрадованно замахал руками и пальцами показал, что идет к Огурцову, изобразив на морде вопрос: а можно ли?
Уже через минуту он осторожно поскребся в дверь, и Огурцов ее тихонько приоткрыл. Перчик на цыпочках прошел на кухню и молча взял протянутую кружку.
— Ты чего это? — увидев содержимое кружки, спросил Перцев. — На кофе переключился? С каких это пор?
— С тебя дурной пример беру. Не нравится — поставь на место. А ты чего приперся в такую рань? Наталья наконец-то выставила?
Однако тот не ответил, а попивая из кружки, лишь молча посматривал на Огурцова.
— Давай уж, говори! — не вытерпел тот. — Ведь вижу, что чего-то хочешь?
— Да у меня такое дело! — слегка смущенно сказал Перчик. — Ты вроде вчера говорил, что с семьей на речку едешь? — И, увидев утвердительный кивок Огурцова, попросил: — А может, отложишь, а? Сегодня приезжает мой школьный друг: жена, дочь и вселяются в квартиру…
— …В ту, которая на втором этаже, что ли, в двушку? Пустую?
— Ага. Он после школы поступил в Новосибирский институт железнодорожников… или как он там теперь называется? Несколько лет работал там же, а вот теперь решил на родину вернуться. Ему квартиру и предоставили — она ж муниципальная.
Огурцов кивнул головой — как же, знаю, живали и мы в тех пенатах по приезде.
— А что, квартирка небольшая, но главное ее достоинство — теплая. А трудиться он где будет?
— По-моему, его куда-то в депо принимают. Может, даже и замом начальника. А жена у него учительница литературы и русского языка. Дочери семь лет. Так как?
— Да, конечно! Какой вопрос? Только если до обеда приедут, максимум до двух часов, а потом отбываем на речку. А то в прошлые выходные собирались — не получилось, так что сегодня — обязательно надо ехать.
— Ну, мы, само собой, до двух часов успеем, они уже подъезжать должны.
— Так! — раздалось из коридора, и, завязывая поясок халата, в кухню вошла супруга Огурцова, Нина Алексеевна. — Мало того, что этот тип, — и она ткнула рукой в сторону мужа, — не дал спать, так еще и Проперченный заявился. Что задумали, колитесь?
— Да, Алексеевна, я твоего попросил… — И он рассказал ей о приезде нового соседа.
— Ну, все ясно! Я так и думала: Перенести… обмыть переезд… поговорить, познакомиться… добавить…
— Ну Нин, ну помочь же надо, — ляпнул Огурцов. — На крайний случай, завтра с утра на речку поедем…
— Это ты сыну объясни! Он уже все свои кораблики приготовил! — И, повернувшись к выходу, коротко бросила: — Алкаши!
Огурцов, почесав затылок, сказал:
— Вот видишь? Лучше уж сразу поищи другого, а то…
Впрочем, все сложилось наилучшим образом. Машина с вещами новых соседей приехала уже к десяти часам утра, и семейство Огурцовых, при активном Перцовом содействии, быстро познакомилось с новыми соседями. Глава семейства был чем-то схож с Огурцовым: такой же массивный — вернее, склонный к излишней полноте. У него были такие же упругие щеки — как потом сказала супруга Огурцова, такой же губошлеп, намекая на массивные губы обоих мужиков. И, самое главное, сосед — Иван Посохин — был таким же невозмутимым и немногословным человеком, как и Огурцов. Жена нового соседа, Инесса, или просто Инна, быстро нашла контакт с Алексеевной, и вскоре они защебетали о чем-то своем, девичьем. В общем, на речку они и так бы не поехали в тот день. Пока разгружали, пока заносили, пока расставляли… Потом женщины приготовили обед, обмыли слегка новоселье. Но «тут примчались санитары и зафиксировали нас», как пел Владимир Семенович Высоцкий. Правда, роль санитаров сыграла майор милиции Неделина: она скрутила своего законного мужа Перчика — он ей, оказывается, что-то обещал сделать еще неделю назад. Вот и схлопотал! Потом повернулась к Огурцову:
— А вам, Дмитрий Иванович, тоже надобно оторвать от стула свое, извините за выражение, седалище и часа два поисполнять служебные обязанности.
— Что? Труп? Убийство?
Неделина, мельком глянув на сидящих за столом дам и одного мужчину, сказала:
— Поехали, в дороге расскажу.
Впрочем, ехать было совсем недалеко, и даже не ехать, а просто пройти в подъезд соседнего дома. Там, на лестничной площадке первого этажа, свернувшись клубочком, в позе, напоминающей крепко заснувшего человека, лежала женщина. Но обширная кровавая лужа у головы, стекающая то струйкой, то частыми каплями вниз по ступенькам, заставляла подумать, что это вовсе не сон. До детального осмотра казалось, что у нее голова разбита. Кто-то из сержантов даже сказал:
— А че? Поскользнулась и голову о ступеньки расшибла. Бывает!
Пока фотографировали, не меняя позу трупа, ничего никто не увидел. Когда же ее перевернули на спину, то все ахнули: шею спереди пересекала обширная резаная рана. Она была большой — как говорится, от уха и до уха. В ее зияющем просвете просматривался позвоночник, а вот кровь уже не текла, хотя обе сонные артерии были полностью пересечены. Белое и застывшее, как маска, лицо убитой как бы говорило… да что там говорило — кричало: «Меня зарезали, меня убили, я умерла!»
Случай был не рядовой! Нет, нет. Особых затруднений эксперту Огурцову исследование такого трупа не должно было доставить. Все было ясно — и механизм, и способ причинения, и причина смерти, а также прочие специфические вопросы были вполне разрешимы. Вот только сложность была в том, что подозреваемые напрочь отсутствовали, и орудия преступления в пределах прямой видимости не наблюдалось. Документы у женщины тоже отсутствовали, и никто из жителей девяти квартир этого нехорошего подъезда убитую женщину не знал. И еще! Случай был резонансным для такого маленького городка, где нечасто встречаются такие зверские и хладнокровные убийства. Пока осматривали, пока записывали, время ушло, и Огурцов пошел было домой, но у подъезда столкнулся с доктором Перцевым, явно спешащим на продолжение банкета. Увидев друга, он почти силком потащил его к новоселам, и никакие отбрыкивания Огурцову не помогли. Впрочем, придя в захламленную вновь привезенными вещами квартирку, доктор Огурцов застал там и свою супругу, причем веселье там било ключом. Двум докторам сразу набулькали по штрафной — правда, скромно, скромно! — и Огурцов, хватанув ее, понял: на речку едут завтра. Наверное, завтра!
Стук вилок и дружное шевеление челюстей некоторое время наполняли всю комнату, а потом хозяин, запив съеденное каким-то лимонадом, тоном праздно-любопытствующего спросил у Огурцова:
— А, собственно, что там случилось? Почему эксперта вызывали? Какой-то несчастный случай?
— Да нет, — ответил судмедэксперт, лениво нажевывая хвостик селедочки, — в соседнем доме в подъезде зарезали женщину. Шею перехватили ножом…
На пару минут в комнате воцарилось молчание, а потом хозяйка как-то потупилась, громко ахнула, ее глаза наполнились слезами. Закрыв руками лицо, она выскочила из-за стола и убежала в другую комнатку. И уже оттуда они услышали ее приглушенный плач.
Глава 2
В комнате после ухода хозяйки воцарилась тишина. Все уткнулись в тарелки, молча слушая всхлипывания Инессы. Настроение у всех сразу же с большого и ослепительного плюса поменялось на черненький мрачный минус. Доктор Огурцов подумал, что пора линять отсель — мало ли что связывает семью Посохиных с разыгравшейся трагедией, а то, что как-то связывает, — сомнений не вызывало.
— Слушай, Вано, — будничным тоном спросил Перчик у хозяина, — а чего это твоя? Чуть что — слезки на колески? Может, нам пора сваливать?
Лицо Ивана тоже не излучало радости, но он, хмуро прислушавшись к тому, что происходило в маленькой комнатке, довольно вяло сказал:
— Да, нет! Зачем уходить? Посидим…
— Ну, вы как хотите, а я пойду, — сказала супруга Огурцова. — Уж коль не едем на речку, то хоть домашние дела кое-какие сделаю. Да и ты не засиживайся, — бросила она мужу, и трое мужиков остались одни. Никаких звуков из комнатки, где находилась Инесса, не слышалось.
Иван взял коньяк, разлил всем по чуть-чуть и, не дожидаясь остальных, одним глотком ликвидировал свою порцию. Поморщившись, он сказал, глядя на Перцева:
— Вот ты, Толик, все недоумевал: почему это Посохин уезжает с хорошего места? У него там и хорошо оплачиваемая работа, и квартира, и перспективы, да и тот городок в три раза больше нашего.
— Ну да, спрашивал, — ответил уже слегка захмелевший Перчик.
— Та-а-к, — протянул Иван, — а вот после сегодняшнего случая…
— …Убийства, что ли? А ты-то каким боком к нему относишься?
— Слушай, Перчинка малая, но все равно горькая, не перебивай, а то ничего рассказывать не буду.
— Рассказывай, Иван, — проговорил Огурцов, — а ты, — и он показал Перцеву кулак, — не перебивай!
Иван налил минералки, сделал пару глотков и начал рассказ:
— Жили мы в том городе неплохо. Действительно, и работа была — заместителем начальника депо работал. А там оно в пять раз больше нашего, то есть здешнего. Квартирка, правда, была обычная, в стандартной пятиэтажке, но трехкомнатная. И вот однажды — это было чуть больше года назад — я заболел, простыл: чих, кашель, сопли до пояса, да еще и температура навалилась. Я взял больничный и дня три пролежал пластом. Когда слегка полегчало, а температура стала нормальной, пошел на улицу подышать свежим воздухом. Сначала сидел около своего подъезда, однако потом перешел на скамеечку другого, так как наш подъезд был крайним, а из-за дома задувал холодный ветерок. Ну, посидел я минут пятнадцать и ушел домой. А еще через часок в дверь постучались два сотрудника милиции. Они прошли в комнату и сообщили, что примерно в то время, когда я сидел на лавочке, в квартире на первом этаже произошло убийство, и спросили, не видел ли я кого постороннего или просто подозрительного. Я ответил, что нет, не видел. Потом они попросили осмотреть одежду, в которой я был на улице. Мне бояться было нечего, и я провел их в прихожую, отдал им то, в чем ходил на улицу. И эти менты на куртке — ну, что-то типа брезентовой штормовки, но только с подкладом, — обнаружили красное пятно.
Они стали выспрашивать, откуда оно да давно ли оно и прочее. Потом была осмотрена моя обувь, и на подошве одного ботинка тоже увидели что-то красное. Что это такое и где оно прицепилось к подошве, я не знал, и они предложили мне «проехать».
По дороге мне и сказали, что в том подъезде, возле которого я сидел, убили женщину, перерезав ей ножом шею. То есть крови там было много. Вот они меня и мурыжили в милиции до позднего вечера — хорошо хоть жене разрешили позвонить. Инна, конечно, прибежала в отдел. Вечером они меня отпустили, и мы уехали домой. А возле дома, среди соседей, уже прошел шепоток, что именно я подозреваюсь в убийстве.
Сказав это, Иван встал, прошелся по комнате, постоял, глядя в окно, и, повернувшись к нам, сказал:
— И вот представьте себе картину: мы подходим к подъезду — а это были последние апрельские деньки, тепло. Смеркалось. У подъезда стояло человек пятнадцать и, видимо, обсуждали новости. Увидев нас с женой, они враз замолкли и уставились на меня. Знаете, как всей шкурой ощущались их мысли: «Как?.. Отпустили?.. Убийца же… Почему?..» Мы прошли мимо них как сквозь строй врагов. Это чувство я не забуду никогда.
Вот с того вечера и началось: шепотки, косые взгляды. Меня еще пару раз вызвали в милицию, один раз следователь домой приезжал — прикиньте, пока возле нашего подъезда стоял милицейский «уазик», около него снова собралась толпа народу. Все ждали, что сейчас-то «убийцу» уж точно арестуют, и вслух спорили, сколько Ивану Посохину дадут за то, что он зарезал женщину. Но следователь вышел один, сел и укатил к себе. Потом мне вернули и штормовку, и обувь, потому что следы на них не совпадали с кровью убитой. В общем, претензий ко мне у милиции не осталось. Убийцу так и не нашли, ну а жители устойчиво шептались, что Иван «дал на лапу», вот его и отпустили. Пару раз за спиной кричали что-то типа: «Убийца!.. Ты где прячешь свой нож?» Так мы прожили год. И когда это стало невыносимым — собрались и уехали. Да, и еще! Когда грузили вещи в машину, у нашего подъезда собралась толпа жильцов. Они все стояли и смотрели. Молча смотрели, как мы грузились и уезжали. Представьте теперь, парни, наше — особенно Инкино — состояние, когда мы уехали оттуда и приехали сюда. А здесь, на моей родине, в первый же день нас настигло то же самое.
— М-да!.. От чего уехали, к тому и приехали, — как-то удивленно пробормотал Перцев.
— Да уж, — задумчиво сказал Огурцов, — совпадение… Это ж надо так? Зато сейчас у тебя стопроцентное алиби. — И, помолчав, задумчиво добавил: — А хотите, я вам — вернее, Ивану — расскажу один необычайный случай, который, может, если и не объяснит, то поможет понять, что в мире бывает много такого, что человек объяснить еще не в состоянии… В общем, слушайте и сами решайте.
Доктор Огурцов встал, прошелся по комнате и начал рассказ.
— Итак, случилось это… происшествие ровно пять лет назад. Даже чуть более — весна еще не совсем победила зиму, и в тени еще лежали сугробы. Однако они, — поправился рассказчик, — отношения к сути рассказа не имеют, это в качестве преамбулы, а суть моего рассказа в потерянной вещице. Ведь наверняка каждому из вас приходилось что-либо терять и затем находить эту потерю в самых неожиданных местах и в самое неожиданное время. Например, очки, авторучки, инструменты, ключи. Ключи! И вот однажды потерял ключи и я, причем потерял не просто ключи, а довольно увесистую связку: ключи от дома, ключи от работы, от кабинетов и, самое главное, от сейфа. Представьте ситуацию. Конец рабочего дня, все коллеги из отделения судмедэкспертизы минут тридцать уже как ушли. Допечатав какие-то бумаги, собирался уходить и я. Снял рабочий халат, надел куртку, выключил в кабинете свет, вышел в коридор, сунул руку в карман за ключами… в один, другой… нет ключей! Снова не спеша обшарил карманы, залез в джинсы — нет ключей! Вернулся в кабинет, глянул на стол, обшарил карманы халата, посмотрел замок сейфа — нет ключей! Затем предпринял планомерные поиски пропажи. Разделся, разложил на диване куртку и неторопливо, последовательно — и не один раз — обшарил все карманы, осмотрел столы и полы кабинета, осмотрел все карманы всех халатов в шкафу. Заглянул под диван и даже под линолеум. Ключи исчезли! Затем поиски перенес в соседние кабинеты, в коридор — туда, где мог их случайно положить и, забывшись, оставить. Пересмотрел во всех кабинетах, во всех столах, облазил на корточках все полы… Ключи исчезли намертво! Далее, закончив поиски уже по пятому кругу, я стал звонить своим сотрудникам: а не захватил ли кто из них — по случайности! — мои ключи, и вскоре совершенно точно выяснили, что, когда уходил последний сослуживец, я копался в открытом сейфе и что-то в нем искал. Но ведь на момент поисков дверка сейфа уже была закрыта на замок. Следовательно, я сам ее закрыл, следовательно, случайно унести мои ключи никто не мог!!! Где же они? Особо уточню: я был абсолютно трезв, ничем не удручен. Как говорится, вменяем и адекватен! Ну, посидел, посокрушался, подумал и позвонил своему санитару, и он принес свои ключи. Мы закрыли входную дверь и ушли, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее! Потеря, конечно, удручала, потеря создавала массу проблем, да еще каких — в сейфе и печати, и журналы, и… Короче, все, что необходимо для работы. С очень невеселыми, даже мрачными мыслями я поплелся домой, утешаясь лишь тем, что запасной комплект ключей от квартиры есть у соседской бабушки и угроза ломать домашние замки отпадает. По дороге набрал в полиэтиленовый пакет каких-то продуктов, пришел к дому, поднялся к бабульке, взял у нее запасной комплект ключей и открыл двери квартиры. В прихожей поставил сумку на пол, а запасные ключи сунул — по привычке! — в карман куртки, и они… брякнулись об уже лежащую там связку ключей! Ту, которую я потерял! В ту же секунду возникло странное ощущение потери равновесия. На мгновение потолок и пол поменялись местами и снова вернулись в исходное положение. Мимолетно возникло ощущение дереализации, что я — не я! И сразу же появилось чувство какой-то «звенящей пустоты», чувство, будто я оказался в толстом слое ваты. Эти ощущения были настолько странными, что, когда вспоминаю все это, мне сначала приходят на ум именно эти очень странные ощущения, а не потеря и последующая странная находка ключей.
Тут Огурцов откашлялся, попил минералки и продолжил:
— После такой находки я долго стоял в прихожей, держа две связки ключей в руках, тупо глядя то на бывшие пропавшие, то на запасные ключи, как бы мысленно взвешивая их — что перетянет? Здравый смысл или какая-то фантастика?
Так вот, друзья, я потом долгие дни и ночи думал о том, что это было? Как можно было не заметить в кармане связку — заметьте, увесистую связку — ключей, я не представляю! Не заметить после многочисленных и длительных поисков! Это ведь не маленькая монетка затерялась в карманах, а увесистая, подчеркиваю, увесистая связка ключей, ощутимо оттягивающая карман. Как врачу, имеющему подготовку по психиатрии, мне были известны многие феномены и выверты человеческой психики, но ведь случившееся с трудом объясняется этими теориями. Если вообще объясняется! И даже не потому, что связка ключей слишком большая, а я адекватен, а потому, что все это сопровождалось своеобразными внутренними ощущениями.
Тут Дима Огурцов замолк и, оглядев комнату, сказал:
— Я это рассказал затем, чтобы ты, Иван, понял, что есть в мире необъяснимое, и зачастую его нельзя ни понять, ни объяснить. Как объяснить такое совпадение в твоем случае? — спросил Огурцов и сам же ответил: — Никак! Не знаю как и думаю, что никто не сможет обоснованно объяснить такое. Вот поэтому успокойся и приди к выводу, что это просто надо пережить. И тебе, и Инессе.
Все молча посидели у стола, а потом Иван сказал:
— Спасибо вам, ребята, вот только… только Инке про разные там алиби и невиновности не ляпните. А то она от прошедшего года кошмаров еще не совсем отошла. — И, помолчав, сказал: — Давайте по последней тяпнем, и пойду я к жене. Вдвоем побудем.
Процедуру «тяпанья» коньяка провели дружно, быстро и, пожелав хозяину квартиры спокойной ночи, пожелав дурью не мучиться, а о происшедшем побыстрее забыть, гости ушли.
На улице было еще совсем светло, но около соседнего дома, там, где произошло это… этот инцидент, все еще стоял милицейский «жигуль». Мы с Перчиком обсудили и рассказ Ивана, и сегодняшнее убийство, и пришли к выводу, что Иван не виноват. Была бы хоть малейшая зацепка, наши правоохранители черта с два бы выпустили его. Вешать на шею «темнуху»? За это им прилетает так, что… В общем, сильно. С тем двое «теоретиков» и разошлись.
* * *
Утром в понедельник, вопреки многолетней привычке, доктор Огурцов на работу летел сломя голову, так как проспал! Впервые за долгие годы проспал, а ведь на работе его ждали два следователя — им не терпелось узнать подробности по убитой женщине. Они еще вчера, в воскресенье, закинули было удочку:
— Доктор, а давайте вы сегодня вскроете труп? Нам бы… — Однако доктор Огурцов сделал им от ворот поворот, а удочку поехал закидывать на речку, вместе с сыном. Там он в полной мере реализовал свое конституционное право на отдых. Вместе с сыном они и загорали, и купались — разочек, правда, вода-то холодная еще, — и запускали корабль, сделанный ребенком Огурцова, и просто походили по лесу.
А вот в десять минут девятого Огурцов бежал на работу и опаздывал, и сейчас Неделиха будет его ядовитым голосом отчитывать. А ведь он терпеть не мог опаздывать и никогда не опаздывал, особенно если обещал! Подбегая к своему отделению, увидел, что милицейской машины нет: «Значит, ее уже отпустили, а сами ждут в отделении». Влетев в коридор, он застал там тишину. Посторонние отсутствовали.
— А где все? — несколько растерянно спросил Огурцов у медрегистратора.
— Кто — все? Санитар халаты понес, лаборантка у себя — срезы красить пошла…
— Нет, где следователи?
И в этот момент раздался звонок.
— Да, да, — схватил трубку доктор, — слушаю!
— Дмитрий Иванович… — раздался голос следователя Неделиной.
— …И сколько же вас еще ждать? — сварливым голосом спросил судмедэксперт. — В восемь же договаривались?
— Полчасика потерпи еще… кровожадный ты наш! Уже небось ножи наточил и рукава закатал — резать не терпится…
Обменявшись дежурными любезностями, а потому совершенно спокойный, Огурцов с медрегистратором отправился пить утренний чай и ждать заказчика работы — следователя. Неделина появилась почти через час…
— Иваныч, прости. Я звонила в городок, откуда приехал Посохин. И хоть…
— Перчик уже настучал?
— Почему настучал? Рассказал! У меня же в прокуратуре того городка работает однокашник по университету, вот я ему и дозванивалась…
— Дозвонилась?
— Да, поговорили. — И, не дожидаясь вопросов, рассказала: — Случай, о котором рассказал Посохин, действительно имел место в том городке. Все произошло примерно так, как он и рассказал. Только он не рассматривался как предполагаемый убийца. Проверили, и все. А про травлю семьи соседями мой приятель ничего не знает.
— Так надо… — начал было Огурцов, но Неделина перебила:
— Ты — умный, а я — дура? Да? Сама не догадалась? Я попросила проверить. Участковые поработают и материал потом нам отправят, тогда точно узнаем, кто, как и почему травил Посохина.
В этот момент хлопнула дверь и в отделение ввалился начальник розыска Капустин:
— Не начинали еще? Думал, не успею. — И, взяв огурцовский стакан, в пару глотков осушил его.
— Эй, эй! — воскликнул Огурцов. — Это не коньяк был, это чай! Мой чай!
— Спасибо, Иваныч, — ответила Капуста, Разморенная жарой, — вы что, уже вскрыли?
— Чего-то вы, друзья, очень сильно интересуетесь вскрытием? Темнуха темная? И думаете, что в одежде трупа будет спрятан паспорт убийцы, да? — ехидно спросил Огурцов.
— А вдруг? — хитро прищурившись, спросил Капустин. — Помнишь, пару лет назад…
— Ладно, хватит препираться, пошли вскрывать, — перебила их Неделина, — дай халат, жлоб.
Как и ожидалось, исследование трупа ничего особо нового не дало. Так, уточнили общую картину, кое-что обговорили, и Неделина с Капустиным уехали.
Глава 3
Прошло почти два месяца. Убийство женщины в подъезде соседнего дома так и оставалось нераскрытым. Через пару недель после убийства Неделина получила материалы из городка, где ранее жил Посохин, и, пригласив Огурцова, продемонстрировала фотографии убитых. Эксперт глянул на фото убитых и удивился. Убитые женщины были чем-то похожи: в светлых плащах, примерно одного роста и возраста — чуть за сорок. И абсолютно одинаковые раны шеи.
— …И обе убиты в подъездах жилых домов!
— …И надо искать связь между этими двумя убийствами?
— Понимаешь, с одной стороны, это глупо: два разных города, расстояние между ними почти тысяча километров. А с другой стороны — уж слишком много совпадений. И единственная связующая нить — это Посохин.
— Хорошо, — подумав, сказал Огурцов, — пусть там женщину зарезал Посохин. Пусть там просто не смогли связать убийство с Посохиным, не было никаких улик, но здесь? Здесь-то он ни на одну минутку не оставался один, все время с ним кто-то был. Он не мог. Физически не мог. — Снова помолчав, продолжил: — И потом! Как ты себе это представляешь? Вот приехал человек на новое место жительства, приехал начинать новую жизнь. Приятели и он с упоением вещи таскают, жена уже готовит импровизированный стол. И вдруг он видит в своих вещах красивый нож, достает его, идет в подъезд соседнего дома, где режет шею какой-то женщине? Абсурд!
— Почему абсурд? Личность-то ее до сих пор не установлена, и мы не знаем, кто она такая и как связана с Посохиным…
— Если связана! То есть ты хочешь убийство повесить на Посохина? А мотивы?
— Повесить? Убийство? Нет, не хочу, но Посохин — единственный путь, единственная ниточка, что связывает убийства двух женщин в двух городах. И оба раза вблизи мест этих убийств присутствовал Посохин. А мотивы? Не знаю пока, не знаю, надо работать! — И, немного подумав, Неделина спросила: — Ты с ним часто видишься?
— С Посохиным? Да не особо часто, но вижусь. Два раза вместе отмечали какие-то праздники — кстати, твой тоже там был, мед-пиво пил…
— А вот ты, Дима, врач, — перебила его следователь, — как ты считаешь, он нормальный человек? Ну, в смысле, ты никаких странностей в его поведении не замечал?
Огурцов уж было открыл рот ответить: «Не замечал», но задумался и через пару минут сказал:
— Знаешь, Наталья, я подумаю, проанализирую его поведение, жесты, слова и завтра-послезавтра скажу свое неофициальное мнение. Но мне кажется, что ответ будет отрицательный. Кстати, ты и Перчика своего спроси.
— Уже. Его ответ твердо отрицательный. Странностей не отмечал. Дима, и еще: вспомни тот день по минутам, ладно? Сколько таскали, кто таскал, кто уходил, где была Инна? Мне надо все разложить поминутно. Хорошо?
* * *
От машины Огурцов отказался и пошел пешком, благо погода позволяла. А кроме того, была пятница, и сегодня он решил как следует отоспаться, тем более что супруга с сыном уехали на выходные в город — в школу кое-кого собирать, так что…
Огурцов действительно лег спать довольно рано, для страховки приняв самую малую кроху феназепама. И быстро заснул. И, как ему показалось, буквально тут же проснулся, хотя, глянув на часы, увидел, что уже час ночи — то есть он проспал без малого четыре часа! Однако он так и не понял, что же его разбудило. Он прислушался: все в квартире было тихо, телефоны не звенели. Тогда Огурцов встал и прошелся по квартире. Все было в порядке. Везде была тишина. Что же его разбудило? Почему так бывает, с досадой подумал Огурцов, человек ложится с мыслью крепко, много и долго поспать. Отоспаться наконец-то за длинную и тяжелую рабочую неделю. И, как назло, что-то случается. Ладно бы звонки, стуки в двери или еще что-то явно звуковое. А здесь что? Огурцов снова лег и долго ворочался, устраиваясь поудобнее.
«А вот интересно, почему люди умирают?» — подумал доктор в тысячный, наверное, раз. Нет, нет! Он думал не про стариков предельного возраста жизни. Он думал о том, почему люди умирают внезапно. Вот, казалось бы, живет молодая семья. Непьющие, здоровые, любящие жизнь, стремящиеся что-то сделать. И вдруг муж разбивается насмерть на машине. Почему? Ведь непьющий, не лихач, не разгильдяй. Почему он погибает? Почему не погибает сосед-пьяница, сто раз садящийся за руль не просто под легким градусом, а сильно пьяным? От него устали уже и соседи, и родные. А он еще и хвастается: «Ты знаешь, Иваныч, вчера я так нажрался, что… Прихожу в себя, а я за рулем и уже в город въезжаю — а это сто километров. Как сел за руль, как проехал эти километры — ничего не помню». И все это он рассказывает с этакой ноткой горделивости, даже превосходства. Человек смертен внезапно — вспомнил он Булгакова. Эти мысли о внезапной смерти благополучных, хороших людей, и о Посохине, и об убитых неизвестных женщинах не давали ему заснуть еще часа три. Когда он последний раз смотрел на часы, было уже половина четвертого ночи. И только потом он заснул.
Из сна его долго и нудно вытаскивал звонок в дверь. Осознав себя и окружающий мир, Огурцов глянул на часы. Они показывали семь утра. А звонок все надрывался, звенел и звенел. Он встал и, пошатываясь не столько от недосыпа, сколько от насильственного пробуждения, пошел к двери.
— Кто там?
— Иваныч, Иваныч, — раздался голос Посохина — открой, скорее открой!
Огурцов стал открывать, но сосед, не дожидаясь, буквально протиснулся в узкую щель. Был он в майке и трусах.
— Где горит, что случилось?
— Иваныч, помоги, помоги, — лязгая зубами, проговорил Посохин. Огурцов провел его на кухню и протянул соседу стакан воды, которую тот выпил, наполовину пролив ее себе на грудь — так у него дрожали руки. Поставив стакан, он сказал: — Понимаешь, вчера лег спать не поздно, настроение было отличное — ведь Инка завтра приезжает, то есть сегодня уже, ну и быстро заснул. И понимаешь, Иваныч, сплю и вдруг просыпаюсь от того, что кто-то водит рукой по одеялу. Я спросонья подумал, что это Инка хулиганит, и бурчу ей: «Инка, я спать хочу, отстань!» От своих слов я окончательно проснулся и открыл глаза. И я увидел, что надо мной склонилась какая-то фигура и гладит… Нет, не гладит — просто водит руками поверх одеяла. Большой, черный, страшный. И он, поняв, что я его увидел, издал какой-то звук — типа хмыкнул! — распрямился, скачком кинулся к окну и сквозь стекла сиганул прямо на улицу. А меня обуял такой страх, такой ужас… Я весь одеревенел от испуга. Я не знаю, что это было… или кто это был! Помоги! Второй раз пережить такое… Иваныч, почему так? Почему меня какая-то… хрень преследует? Там — конкретные люди шептались месяцами, здесь все повторилось — убийство, я имею в виду. А теперь еще и Черный…
Иван Посохин просыпался медленно и, открыв глаза, не понял, где он находится. Повернувшись на спину, он огляделся и понял, что лежит на диване в квартире Огурцова. «А как я здесь оказался?» — подумал он и, откинув одеяло, сел. Тут же, видимо, услышав движения, в комнату вошел улыбающийся Огурцов:
— Доброе утро! — и протянул ему чашку кофе.
Посохин взял ее и, снова оглядевшись с весьма сконфуженным видом, сказал:
— Слушай, Иваныч, ты прости меня, но… А как я здесь оказался? Я ни фига не помню.
— Да очень просто. Пришел и попросился переночевать. Сказал, что сильно жену ждешь и поэтому заснуть не можешь. Ну, я тебе дал снотворного, потом мы потрепались, и ты прямо на стуле стал дремать. Ну, я тебя и уложил на диван.
— Черт! — смущенно сказал Иван. — Ничего не помню, даже как я шел к тебе.
— Наверное, вчера принял на грудь?
— Да нет… Ой, а сколько времени?
— Половина десятого.
После этих слов Посохин буквально застонал:
— Мне же к девяти на работе надо быть. Вот пролетел! Иваныч, спасибо, но я побежал. — И, как был в трусах, скаканул по лестнице вниз, в свою квартиру.
— Ну и хорошо. Ты на работу, а я на рыбалку поеду. Посижу один на бережку, в тишине.
На работу Посохин приехал на такси уже к десяти часам. Он прошел в сторожку, где его обругала дежурная вахтерша, сказав, что, мол, не успел еще поработать, только приехал, молодой такой, а уже по утрам, не опохмелившись, на работу прется. Вон морда-то какая опухшая.
Посохин быстро проскользнул мимо церберши, прошел к себе в кабинет и, переодевшись в спецовку, зашел в цех, что был при депо.
— Проспал… простите, товарищи, больше не повторится.
— Не переживай, Иван, — сказал начальник депо. — Сегодня ж выходной. Вон Петька пришел минут десять назад, а Петрович, — и он показал на убеленного сединами старичка, — тот, по-моему, и ночевал здесь… Давай, не стой, подключайся. Сегодня надо закончить.
Часа через два упорной работы Посохин накинул спецовку и пошел к двери.
— Если ты в туалет, то он не работает, ты уж извини. Сходи в кустики за угол.
Иван Посохин вышел на улицу и свернул, куда ему указали. Там, постояв минутку с каким-то озабоченным видом, развернулся и пошел на проходную. Что-то тянуло его туда, ему надо было на что-то посмотреть. На что? Он не знал, но он там что-то видел, когда проходил на работу. Когда Посохин зашел в помещение, вахтерша — не старая еще и довольно привлекательная женщина — сидя за столом, читала книгу.
— Что, отдохнуть решили? — неожиданно приветливо спросила она, но Посохин ее не слышал. Он увидел то, что хотел. Это был большой, красивый нож, лежащий посреди стола. Он, замерев, разглядывал его: широкое, плоское лезвие с продольными узкими углублениями.
«Дола, — вдруг всплыло у него в голове. — Эти углубления называются дола!»
Он во все глаза рассматривал хищно изогнутый кончик клинка, упор для руки и наборную цветную рукоятку. Но его поразило не это. Его поразила узкая, ровная полоска заточки клинка, что шла вдоль режущей кромки лезвия. Она блестела, переливалась отраженными лучиками света.
— Этот нож мне сын подарил, — сказала вахтерша, заметив, что Посохин разглядывает нож.
— Можно? — каким-то не своим голосом спросил он и, протянув руку, взял нож со стола. Он был тяжелый и хорошо сбалансирован. И тут он увидел белую, совсем не загорелую шею женщины. И тогда он шагнул вперед и, схватив за волосы, запрокинул ее голову назад, неторопливо провел лезвием поперек шеи и тут же толкнул тело вперед, на стол. Она упала на стол, а потом, как кукла, завалилась набок, упав со стулом на пол. Посохин, отступив на пару шагов, во все глаза смотрел, как мелко-мелко дрожит ее нога, смотрел, как она пыталась поднести руку к шее, но кровь заливала и пол, и ее руку, а ее поток прямо на глазах становился все меньше и меньше. Тогда Посохин нагнулся и глянул ей в глаза. Они были тусклыми и пустыми. Он пару секунд вглядывался в эти глаза, затем, распрямившись, удовлетворенно улыбнулся. Потом он пошел в свой цех, но нож держал так, что его не было видно другим, особенно со стороны здания депо. Он прошел туда, за угол. Подойдя к забору и размахнувшись, с силой бросил этот красивый, наполненный чужой жизнью нож далеко-далеко, за забор, где его никто и никогда не найдет, ибо там было маленькое, но очень топкое болотце. Затем Посохин осмотрел одежду и ни одного подозрительного пятнышка не нашел. Вернувшись в цех, он приступил к работе. Никто даже не обратил внимания на его возвращение.
Глава 4
Доктор Огурцов ехал с рыбалки довольный. Хорошо посидел с удочкой, кое-что поймал, погода была прекрасной, что еще человеку надо? Было уже около шести вечера, когда на въезде в их городок из стоящей машины ГАИ выскочил сотрудник и остервенело замахал своей волшебной палочкой.
«Новое дело», — подумал, притормаживая, Огурцов, привыкший, что его здесь не останавливают.
— Дмитрий Иванович, товарищ эксперт, вас срочно просила приехать следователь Неделина. Специально нас поставили здесь…
— А что случилось?
— У нас снова убийство, женщину зарезали.
— В подъезде? — тупо спросил Огурцов.
— Почему в подъезде — на работе.
— На чьей работе?
— Так на ее… в общем, поехали в прокуратуру, мы сейчас мигалку включим.
До прокуратуры они под кваканье сирены и огоньки мигалок добирались не более десяти минут, и Огурцов, как был в сапогах и прочей рыбацкой одежонке, так и прошел в кабинет старшего следователя Неделиной.
— Дима, — с досадой бросила она, — где тебя черти носят?
— Что, опять шея? — И, увидев ее кивок, спросил: — А Посохин что?
И она рассказала ему и про шею, и про то, что Посохин был недалеко, но никаких улик против него нет. Даже следы его естественных отходов есть там, где он показал. Ну и ножа тоже нет. Вот нет, и все. Опера в полном составе уже весь день роют землю, но…
Но открылась дверь, и вошел мрачный Капустин.
— Все глухо. Нет ни ножа, нет никаких зацепок. — И, попив водички, сказал: — Это Посохин, голову на отсечение даю — он! Надо его брать и… И работать по полной.
— По полной, говоришь? А вот сегодня ночью… — И Огурцов рассказал о том, как ночью Посохин убегал от Черного.
Следователь и опер переглянулись:
— Не врешь?
— Век воли не видать! — цыкнул по-блатному Огурцов.
— Ладно, — подумав пяток минут, сказала следователь. — Брать, то есть задерживать, нам его не за что. Нет никаких зацепок. Он или очень опытный, или…
— …Или ему везет! — продолжил Капустин.
— Или везет, — согласилась Неделина. — И вот что! За Посохиным — плотное наблюдение, по полной форме. Но и про других тоже не забывайте. Все. Дима, завтра с утра посмотрим труп, опишем все, ладно?
— Хорошо, — ответил Огурцов. — В девять утра.
— Значит, ты, Дима, домой, ты, Капустин, работай, а я пошла к прокурору.
Огурцов пошел в машину, сел в нее и задумался. Почему-то после ночного рандеву Огурцов ничуточки не сомневался в том, что убийца — Посохин. По крайней мере, сегодня убил он. Вот появилась такая уверенность, и все. А что делать? Впрочем, посидев еще пяток минут, он решил, что Неделина с прокурором что-нибудь да придумают, и поехал домой. Там, во дворе, он поставил машину, потрепался с соседом и, едва отвертевшись от выпивки с ним, пошел домой. У входа в подъезд он глянул на окна и увидел, что в квартире Посохина горит свет, хотя на улице было еще светло. Решение зайти и поговорить пришло внезапно, и поэтому, решительно подойдя к двери, он позвонил. Посохин без особых расспросов открыл дверь.
— О, Дима, проходи, — сказал он без особого удивления и, глянув в бидончик, присвистнул: — Ого, это ты все на удочку поймал?
— Ну конечно, — ответил Огурцов и пригляделся к Посохину. Тот был такой же, как всегда: неторопливый и совершенно спокойный. — Слушай, Иван, а за что ты сегодня убил Анну Ивановну? — неожиданно для себя спросил он Посохина. Тот на мгновение замер и медленно повернул голову, глянув прямо в глаза Огурцова. И тот содрогнулся, увидев в глазах Посохина то, что не видел никогда. Он увидел мертвые глаза. Причем они были не такие, как у просто умерших людей. В них была какая-то внутренняя сила. И эта сила была направлена на Огурцова.
Посохин вдруг медленно улыбнулся, причем эта улыбка на фоне таких мертвых глаз была еще страшнее. Его губы растянулись, став тонкими-тонкими, и он сказал каким-то не своим, лязгающим голосом:
— Я так и знал, что ты догадаешься. А раз догадался, то умрешь! — и неожиданно быстро бросившись на Огурцова, сжал пальцами его шею. Огурцов захрипел, тщетно пытаясь разжать руки Посохина.
«Сейчас сломает подъязычную кость, и все, хана…» — мелькнула чисто профессиональная мысль, и вдруг он остервенело крутанул на излом палец душителя. Раздался хруст, и Посохин заорал, выпуская шею Огурцова.
— Я… тебя… сейчас-с-с… — буквально прошипел он, — у-у-бь-ю!!! Я зарезал эту сторожиху, — сказал Посохин, дуя на палец и одновременно глядя бешеными глазами на противника, — и это было сл-а-дко! Если бы ты знал, Димочка, как сладко резать шею и видеть, как жизнь перетекает в меня. А сейчас… — и он выхватил из-за спины нож. Огурцов с трудом успел поставить блок и тут же упал лицом вперед от сильного толчка резко открывшейся двери.
— Стоять!!! Лежать!!! Руки вверх!!! Тварь!!! Гнида!!! — раздались громкие мужские выкрики, пересыпаемые грубым матом, и одновременно топот множества ног, чей-то вскрик боли, рычание… И тишина!
— Ты как, Димон? — раздался знакомый голос. Он поднял голову и увидел Капустина. — Ты цел, все в порядке? — снова спросил тот.
— Ты?.. Откуда… тут? — хрипло, с трудом проговорил Огурцов.
— Так мы же плотно его обложили. Прослушка, еще кое-что. Только вот никак не подумали, что ты пойдешь к нему да еще возьмешь его на пушку. Мы сразу сюда и ломанулись, как только ты позвонил в его дверь. — И, отстранившись, снова посмотрел в лицо доктора. — Ты и в самом деле цел? Все в порядке?
* * *
Все было в порядке. Убийство вахтерши было раскрыто. Огурцов не пострадал, ну почти не пострадал, потому что неделю разговаривал весьма и весьма хриплым голосом — даже к ЛОРу ходил. Потом все прошло. Прежние убийства — как в соседнем доме, так и в том далеком городе — так и остались до поры не раскрытыми.
Посохина направили на судебно-психиатрическую стационарную экспертизу, и комиссия признала его невменяемым. На этой экспертизе в спецотделении он находился почти два месяца. Уже в ноябре Огурцову позвонила следователь Неделина, пригласила к себе и, посадив за свой стол, ознакомила с заключением экспертов-психиатров по Посохину. Вот, в частности, что прочитал там Огурцов:
«…Я никогда не страдал какими-то психическими расстройствами, всегда правильно воспринимал окружающий мир, и мои эмоции и помыслы никогда не несли угрозы никому живому. Я и драться-то не любил. Все изменилось после того, как убили ту, первую, женщину. Я так же, как и все, ужасался, думая о том убийстве, но потом нас целый год донимали соседи, шептали за спиной… они как бы внушали, говорили, что это я убил. Так длилось год. И вот однажды я подумал, а смог бы я на самом деле вот так убить человека — горло перерезать, и попытался представить себе, как бы я это делал. И, к моему удивлению, когда я это представил, мне стало как-то легче, у меня исчезло внутреннее напряжение. А ведь доходило до того, что я боялся выходить на улицу. Вот так я нашел защиту от выкриков и шепотков: я представлял, как подхожу сзади к этому крикуну и режу горло… и отталкиваю его. И меня посещала какая-то благость от понимания, что Я так могу сделать, что Я не такой, как все, что Я — Избранный! Когда мы переехали и в первый же день в нашем городке произошло убийство, меня это сильно возбудило, и я о том убийце подумал с уважением. И решил, что мне надо сделать так же… Если снова начнут про нас шептать. В ту ночь я не спал, что-то неприятное снилось. Когда приехал на работу, то меня почему-то ругала вахтерша. Но не это меня задело. На столе у нее я увидел такой красивый нож, что меня всего затрясло от желания взять его в руку, провести по шее этой тетке. Еще я подумал: этот нож наконец-то осуществит мою мечту. Когда я вернулся в проходную, сделал это… вы не представляете, что Я испытал! И когда шел в цех, то подумал, что нож может стать моим врагом, и выбросил его в болотце… Я покажу, откуда его бросал, как стоял, но при условии, что следователи мне его покажут хоть издали, я на него хочу посмотреть… Я так жалею этот нож, так ругаю себя за то, что его выбросил в болото… этот нож был МОИМ…»
Вот такое письмо прочитал Огурцов. Оно было очень большое, и это лишь отрывок, вернее, отрывок из заключения экспертной комиссии. Вскоре состоялся суд по делу об убийстве. Он был недолог и определил Посохина на принудительное лечение в специальную психиатрическую больницу.
Примерно через три месяца раскрыли то убийство, что произошло в день приезда в городок Посохина. Но это совсем другая история, так как к этому убийству он никакого отношения не имел.