От редакции

Кто он, Рэймон Руссель (1877–1933), — великий писатель или великий безумец? Не одно поколение исследователей его творчества пытается найти ответ на этот вопрос. Но то, что он великий, не отрицает никто. Сам Руссель в девятнадцать лет, заканчивая поэму «Подставное лицо», написал:

«По каким-то неуловимым признакам догадываешься, что из-под твоего пера выходит шедевр, а сам ты чудесным образом отличаешься от остальных…

Мой гений стал равен дару Данте и Шекспира, мои ощущения спорили с чувствами умудренного старостью семидесятилетнего Гюго или мыслями Наполеона в 1811 году, мне было ведомо все то, о чем мечтал Тангейзер на Венериной горе. От написанных мной страниц исходит какое-то сияние, и я плотно закрываю ставни на окнах, чтобы ни одна щелочка не пропускала сверкающие отблески моего пера — мне хотелось отдернуть занавес внезапно и залить светом весь мир. Оставить эти листки бумаги без присмотра значило высвободить ослепительные лучи такой силы, что они наверняка достали бы до самого Кигая, и в мой дом ринулась бы обезумевшая толпа».

Эксцентричный одиночка, автор не поддающихся классификации романов и пьес, Руссель был одним из гениальных современников сюрреализма, так и не присоединившийся к движению, хотя объединяло их многое. В глазах сюрреалистов Руссель представал «фанатичным средневековым алхимиком, ищущим поэтический эликсир действительности, не отвлекаясь на такие мелочи, как одобрение или свист толпы». Сюрреалисты восхищались его творчеством, но приглашение присоединиться к группе Руссель холодно отклонил.

Происходивший из очень богатой семьи, Руссель довольно рано приобщился к искусству и литературе. Он серьезно занимался музыкой и даже пробывал сочинять, но неожиданно увлекся поэзией. Месяцами он искал единственно верные образы и рифмы, и именно тогда он осознал собственную гениальность. Вдохновленная новым чувством поэма «Подставное лицо» (1897), однако, успеха не имела и славы ему не принесла. Оправившись от потрясения, Руссель продолжал работать, еще более методично оттачивая фигуры стиля и язык, вырабатывая рецепты своих будущих «машин для письма».

Следующие несколько лет — во время которых, как признавася Руссель, ему случалось «в бешенстве кататься по полу от осознания собственной неспособности достичь тех высот искусства», к которым он стремился, — были посвящены работе над «Африканскими впечатлениями» (1910), которые критики вновь встретили холодно. Театральная адаптация «Африканских впечатлений» выдержала всего лишь три представления. И именно она стала первым знакомством будущих сюрреалистов с творчеством Русселя. Они восприняли пьесу как блестящее воплощение «холодного, трезвого юмора», как «модель новой, абсурдной вселенной». Многие исследователи считают именно этот день началом истории дадаизма, прямого предшественника сюрреализма.

Постановку «Locus Solus» (1914, постановка 1922) сюрреалисты смотрели все десять вечеров подряд, восторг их был единодушным. Столь же горячий прием, разительно отличающийся от «возмущения остальной публики», ждал и «Звезду во лбу» (1924), написанную уже специально для театра.

Руссель тем не менее всегда избегал прямых контактов с группой сюрреалистов. Одновременно денди и затворник, разъезжающий по городу в шикарном экипаже, построенном по заказу, с опущенными шторами, чтобы не видеть окружающей суеты, Руссель сторонился молодых бунтарей, по-своему понимая повседневное чудо и магию вдохновения, которые пытались найти они.

Сам он при этом совершил в литературе ничуть не меньшую революцию, чем сюрреалисты в живописи. Его книги «как бы находятся на краю литературы — читатель вроде бы уже стоит на пороге словесного рая, но в любой момент может сорваться в пропасть шизофренического дискурса». Находки Русселя приветствовали и использовали структуралисты, писатели Нового Романа, члены объединения «УЛИПО».

Известный французский литературовед Жан Леви писал: «Автор «Locus Solus» отличался довольно любопытным взглядом на природу прекрасного в литературе: по его мнению, нужно исключить из произведения всякую отсылку к реальности, вымарать любое наблюдение над внешним миром или состоянием умов, оставляя одни лишь вымышленные сочетания героев и событий — только так можно осознать, что же происходит за границами людского мира».