Когда я трудилась, а не ландыши в лесу с утра до ночи собирала, пока сезон лисичек не наступил, работала я – недолго – под началом толстого-претолстого заведующего. Очень толстого. Нереально толстого. До операционного стола еле руки дотягивал. Зато у него инструмент никогда не падал. Операционный. Мужской инструмент у него давно уже не поднимался. Жена ушла, прихватив сынишку. Он в её любовника из ружья стрелять ходил. Но любовник быстро бегал, потому что был нормостеником в самом расцвете физической формы. В общем, никакой личной жизни не стало. Даже медсёстры и проститутки не спасали. Потому что брюхо было – жуть. До колена реально.

Он – назовем его Вася – был пухлым мальчиком с самого раннего детства. У него была заботливая мамочка еврейских кровей (не антисемитизм – простая констатация) и непростой личной судьбы. В смысле – всю себя отдала детям. Двум сыновьям-погодкам от папы, растворившегося в неведомых далях. У мамы, в свою очередь, тоже была мама. И тоже еврейских кровей. И папа у мамы Васи был. Очень неплохо комиссаривший на хлеб их насущный с икрой, актуальной и для себя, и для дочери, и для внуков. Мама и мама мамы, пока папа-дедушка был слишком занят, сделали из сыно-внуков двух таких поросят. Поросята росли, росли и превратились в хряков.

Вася закончил мед, и дальше всё у него было кучеряво со всякими тогдашними спецклинординатурами и странами Африки, освобождёнными от французских захватчиков. В общем, и деньги были и квартиро-машины. И мама. Мама, кстати, ему даже на работу судки носила. Жуть. Хотя он по ночам из ресторанов заказывал. Ну и больничной кухней не брезговал. Ведро овсянки мог, к примеру, за один присест слопать, если на диете сидел. И изюма два кило.

Жил он уже практически в больнице, потому что очень жадный был. Клиентов громадьё. И если у кого из поступивших хоть мало-мальские бабки, или хоть курица там дохлая, или бутылка-конфеты – Вася всё на себя брал. Вот такой был хороший человек. Даже чужих клиентов уводил. Ты всю беременность мудохаешься, чуть не на руках носишь, а он – раз! – деньги чует и мухой к начмеду, мол, сложный случай, только заведующему под силу. И сидит в родзале, шутки шутит. А бабы и довольны. Шутки шутит и сидит при них неотлучно, – значит, доктор хороший, чего ж ещё?

Правда, если без денег – мог такими матами обложить и пациентку, и родню её, – любой пьяный грузчик отдыхает. В общем, душевнейший был человек. Когда просыпался. Потому что, как только садился, к примеру, – сразу засыпал. Сидит и спит. Рыба, бывало, ему в ухо как заорёт: «Василийяковлевич! Пора переводить в родзал!!!» Так он ей: «Не ори, дура старая, я не сплю!» Кстати, стулья в родзале менять не успевали. И в конференц-зале. Васю уже начмед попросил персональную табуретку себе заказать, а не на разных заседать в наши многочасовые пятиминутки.

Как-то после ведра овсянки, щедро приправленной кастрюлей изюма, приспичило Васе в рест-рум. Помещение сие – то, что для врачей – в те смутные времена великолепием не поражало, прямо скажем. А тут ещё и лампочка перегорела.

Присел Вася задумчиво, а дверку слегка приоткрытой оставил, чтобы свет из коридора. Даже «Российский вестник акушерства и гинекологии» с собой прихватил, чтобы почитать. Дело, к слову, было ночью и перед закрытием роддома, так что народу было немного, и никого он особо таким своим поведением шокировать не мог. Ну, боится человек сидеть в темноте, бывает.

Но дежурная-то смена есть, куда ж она денется? Мало ли… Даже в родзале бригада есть, хотя уже никого не принимаем накануне плановой помывки.

Вася присел и… уснул на втором абзаце какой-то увлекательной статьи. Сидит себе спит. Что там овсянка с изюмом творили – мне неведомо. Вася спал, как безмятежный карапуз, – пижамные штанишки размером с тент приспущены. Журнал в безвольно повисшей руке держит. Темно, тепло и мухи не кусают.

И надо же было такому случиться, что Рыбе тоже не спалось по привычке. Тут она ещё и кофию напилась по самое не могу уже. И тоже захотела посетить заведение. А без очков – подслеповата была. Да и зачем ей очки, когда она в этом роддоме со дня заливки фундамента ориентируется, как в родовых путях среднестатистической роженицы. Вот и вышла она в коридор. Подошла к тёмному-тёмному туалету. Пощёлкала туда-сюда выключателем – без эффекта. Ну не за фонариком же бегать. Рыба со света в темноту зашла, штаны спустила и присела…

В этот-то момент и проснулись все, кто был в роддоме.

Рыба истерически хохотала до самого окончания дежурства. Со всей своей детской – не смотри, что шестьдесят, – непосредственностью, добавляя:

– Хорошо хоть не пописала!

А Вася добавлял:

– Зато я обкакался от ужаса.

В общем, ожирение – зло, чего уж там. Для них сесть – встать – реальный подвиг, не то – что уж там секс. Вот так ожиреет мужик, и ему на обнажённую плоть вместо трепетной лани на домашнем диване присядет шестидесятилетняя бой-баба в рабочем сортире.

Берегите себя. И немедленно выбросьте эти китайские синтетические макароны в пластиковом стаканчике. А в субботу – в лес за ландышами. Пешком.

И работайте из любви к искусству хотя бы иногда. Потому что сперва – искусство и только потом – деньги. Не путайте причину и следствие.