Иван Сидорович вообще спал плохо, а последние три месяца и того хуже, разве что стакан доброго самогона помогал… Да и то ненадолго, а потом снова – близкий потолок, отблески фар редких машин да мысли, мысли, мысли. А еще его мучил возраст – за 50 перевалило, в любой момент может прийти приказ и тю-тю – вот она пенсия. А у него ни детей, ни внуков, ни жены, и вообще никого родных – один на белом свете. А еще работа. Почему-то именно сегодня вспомнились родители. Они всегда говорили, что чужие деньги счастья не принесут… Да где они теперь? И отец, и мать пропали в конце 1944 года. То ли с немцами ушли – они тогда под Львовом жили, – либо их убило шальным снарядом, или наступающие москали захватили и в лагерь угнали. Ему в 1945 году всего-то десять годочков было. А вот брату уже стукнуло пятнадцать. Его москали и арестовали – захватили с автоматом в руках и посадили. А потом, по слухам, угнали в Сибирь. Искать брата он поехал через несколько лет. Но ни в Новосибирске, ни в Красноярске, ни в Иркутске следов его он так и не нашел и тогда… сам поступил на службу в охрану лагерей. Идти-то ему некуда было. За это время он объехал не один десяток лагерей, но даже упоминаний о фамилии брата нигде не нашел. А потом – став опытным опером-кумом! – перевелся в милицию небольшого сибирского городка.

Прозвеневший будильник вернул его в настоящее, и он, кряхтя, медленно поднялся, умылся и, не надевая формы, благо работникам уголовного розыска это разрешалось, пошел в свой РОВД.

Анна в милицию пошла пешком и через десяток минут уже подходила к зданию РОВД. Пока шла, все думала про своего Петьку – ведь хороший он, работящий и ее любит, хоть и стесняется показывать это другим. Вздохнув, она вспомнила, как еще весной он подрался и сломал кому-то нос. Тогда только благодаря Николаичу дело удалось замять, и вот опять… А вдруг Петьку посадят? С такими горестными думами она вошла в здание милиции и после долгих расспросов: к кому, по какому вопросу, ей сказали, что следователя нет, а если хочет, то могут пропустить к работнику уголовного розыска, который в курсе того, что натворил ее муженек. Анна согласилась и прошла на второй этаж. Там немолодой уже мужчина поначалу долго ее пугал тем, что Петьку посадят, что это у него второе правонарушение за короткий промежуток времени, что светит ему лагерь. В общем, долго рисовал ей мрачные перспективы как относительно Петра, так и ее самой. Потом вкрадчиво сказал:

– Впрочем, вы, как я убедился, барышня положительная, и я вам могу помочь. Трое суток ему гарантированы, он их отсидит – уж не обессудьте, а потом на ночь буду выпускать его домой. А когда пройдут пятнадцать суток, я с потерпевшей поговорю, чтобы она заявление забрала.

– Ой, спасибо вам, товарищ майор. Мне и Михал Николаич так же говорил, что потерпевшие должны забрать заявление…

– Вот, кстати, про Михаила Николаевича… вернее не про него одного, а вообще! В общем, вы, гражданочка, нам должны помочь! – перебил ее майор, испытующе глянув в глаза женщины.

– А как же я вам могу помочь? Товарищ…

– Меня Иван Сидорович звать. Фамилия – Жабыко, но ты можешь меня звать дядя Ваня. – И, немного помолчав, продолжил: – Чем помочь, говоришь? А ты иногда рассказывай мне о том, что у вас в морге творится. Кто приходит к Эксперту, о чем говорят, кого ругают?

– Мне что ж, предлагаете стучать на Михал Николаича? – округлив глаза, спросила Анечка, простая душа.

– Ну, во-первых, не стучать, а сообщать! А во-вторых, людей в своих мыслях, Аня, частенько заносит не в ту сторону, а мы, если будем знать о таких мыслях, сможем предупредить плохие поступки. Ведь для этого советская милиция и существует – не дать преступлению совершиться! Ведь так?.. Ну что скажешь, Анна Сергеевна?

– А вы точно Петьку моего отпустите?

– Слово даю! – ответил искуситель. Анечка немного поерзала, повздыхала и, скромно потупив глазки, сказала:

– Ну… в морге часто выпивают врачи, потом еще из гаража приходят пить…

– Ну это я и без тебя знаю! Я тоже там бывал, это все пустяки, хотя…

– Ой, чуть не забыла, товарищ… дядя Ваня… я сегодня видела в сейфе у доктора большой пистолет… Как же он его назвал?.. Не помню.

– Ну да? Так уж прям и пистолет? – и увидев, как она кивнула головой, вытащил из шкафа большущую книгу и, положив на стол перед девушкой, стал листать:

– Как узнаешь…

– Да вот он, дядя Ваня, вот точно такой!

– А ты, дочка, не ошибаешься? – вроде бы как светлея лицом, переспросил майор и, повернув книгу к себе, переспросил: – Точно «ТТ»?

– Ой, правильно… они с Брячениновым так его и называли – «тэтэшник»! Вот!

– Интересно… – задумчиво сказал майор, – интересно!

Потом, встрепенувшись, сказал:

– Все, беги домой, девочка. Часам к восьми вечера жди своего хулигана дома. И чтобы в шесть утра следующего дня он был уже в «дежурке»!

После этого майор несколько минут с задумчивым видом сидел за столом, выбивая пальцами по столу нервную дробь. Затем взял чистый лист бумаги, ручку и, написав с десяток строк, сложил его пополам и спрятал в сейф. Тщательно замкнув его, он прошел по коридору и заглянул в один из кабинетов, где довольно молодой парень орал на сидящего в углу кабинета потрепанного мужичонку:

– Да ты урод, если не признаешься, я тебя… ты у меня…

– Антоша, – укоризненно сказал Иван Сидорович, – вежливее с людьми надо, вежливее… Через десять минут в скверике, на нашем месте жду. Давай, шибче, шибче…

Вскоре к сидящему на скамейке под большущей елью Деду – так звали сослуживцы старого опера – подошел Антон, старший лейтенант розыска.

– Садись, – похлопал по скамейке Дед, – разговор есть! – И, дождавшись, когда тот уселся, сказал:

– Значит, так. Эксперт, как я и ожидал, приобрел пистолет у того барыги из Покровки. Теперь надо точно убедиться, что это именно тот пистоль. А если все ж Барыга продал другой – надобно заменить его и положить нужный «ТТ», тот, что… ну ты понимаешь какой.

– Дальше! Петька твой обнаглел – напился, нахулиганил, и его посадили на пятнадцать суток. С Петькой что-то надо решать. Я его завтра выпущу…

– Как решать, Иван Сидорович?

– А вот так и решать! Или ты что, хочешь, чтоб нам всем лоб зеленкой вымазали? А Петька, сам понимаешь, психует, нервы у него врастопырку. Ведь если нам упадут на хвост опера из КГБ – слышал, что их тоже к этому делу подключили, – то Петька, сука гнойная, расколется до самой жопы. Поэтому нам надо ускорить проведение нашего плана – переключить все внимание на Эксперта и Касторку. У тебя письмо готово?

– Которое намалевано его почерком? – весело спросил Антон.

– Ты не скалься, не скалься, а отвечай как положено.

– Так точно, готово.

– Держи его в надежном месте. Дам сигнал – сделаешь, как уговаривались. А теперь – ноги в руки и дуй в морг. Там точно проверь, что за пушка и… ну, в общем, сам знаешь что делать! Все, свободен!

Оставшись один, Дед снова погрузился в воспоминания. Когда он переводился из ГУИНа в МВД, то в лагерь, где он отрабатывал последние дни, пришла новая партия осужденных и, листая вместе со своим преемником их дела, обратил внимание на осужденного по кличке «Касторка» и сказал:

– Ох и веселуха у вас начнется сейчас! Второй Вор в Законе на зоне? Скучать будет некогда, – и, хохотнув, добавил: – Впрочем, то уже не моя головная боль.

В МВД Иван Сидорович пришел после почти полугодового отпуска, и именно тогда, получив солидные отпускные, он впервые съездил на Батькивщину, на Львовщину. Ехал туда с тяжелым сердцем. Ему почему-то казалось, что земляки его живут в невыносимых условиях, что москали все повывезли оттуда, что люди голодают. Но все было не так, как он себе нафантазировал. Люди ничем не отличались от тех, кто жил в Сибири или Подмосковье (он как-то в санатории там по бесплатной путевке отдыхал). Все были веселы и довольно беззаботны. Украинская мо́ва слышалась на каждом углу. В общем, уехал он оттуда и радостный – живет Ридна Украина и грустный – по той же причине. Оказывается, москали вовсе не брехали о хорошей жизни своих земляков.

После этого он остался навсегда в Сибири. Да и сам стал настоящим сибиряком – неплохо узнал нравы тайги, стал завзятым охотником, даже говорить стал так же как и сибиряки – твердо и резко выговаривая слова. Так Иван Сидорыч дожил до середины 80-х, дожил в полном единении и с собой, и с окружающим миром. А потом началась – не к ночи будет помянута – перестройка, и он понял, что власть коммунистов заканчивается и что дальше будет в стране – никто, и он в том числе, и представить не мог. Но он знал лишь одно – ничего хорошего не будет. Эту нехитрую аксиому он – многоопытный розыскник и немало повидавший человек, знал твердо: коль власть пошатнулась, коль партийная верхушка ослабила вожжи, которыми понукала народ полвека, жди бардак, неразбериху, жди развал. Такое он видел и в лагерях – маленьких и закрытых мирках, когда по той или иной причине «Хозяин» выпускал бразды правления, и тогда начинались склоки и ссоры, доносы и стукачество друг на друга по поводу и без повода. Так же и среди заключенных – стоило откинуться сильному пахану и все! Порядок в Зоне кончался, или, как говорили, Зону держать было некому. В таком случае сразу находилась кучка горлопанов, которым ничего в общем-то не надо было, и в то же время все было не по их нраву, – смутьяны, одним словом.

И тогда Иван Сидорович решил, что единственным спасением в надвигающемся бардаке будут деньги, одни только деньги! И желательно большие деньги, которые надо будет раздобыть любым путем. В те же примерно дни он оказался в Зареченске, соседнем городке. Там они проводили совместное с тамошним РОВД оперативное мероприятие по поиску двух зэков, сбежавших из лагеря. И вот, толкаясь по рынку, он взглядом Опера выцепил лицо, показавшееся ему знакомым. Не теряя его из вида, он прошелся немного за ним и вспомнил – это «Касторка», вор в законе. А такие граждане просто так на рынках время не убивают. Значит, он не просто так. Вот это совпадение его мыслей о наживе любой ценой и абсолютно случайная встреча с вором в законе едва не привели его к провалу. Провалу того дела, которое хотел осуществить и которое даже еще не начинал осуществлять. У него в голове только смутные мысли бродили и не более того.

Так вот, тогда он установил, где Касторка проживает, выяснил, что его фамилия Сидоров, по воспоминаниям ему казалось, что раньше фамилия была другой. И вот под утро он к Касторке и наведался. Подойдя к домику, – от оперков он знал, что законник на месте, – Иван Сидорович постучался, и дверь ему отворили почти тут же, без вопросов.

– Что не спрашиваешь? А вдруг порешить кто тебя задумал? Грехов-то небось вагон и маленькая тележка?

– А чего мне, начальник, бояться? Я твою фотографию срисовал еще вчера и видел, как ты за мной топал. Знал, что рано или поздно придешь. А ментов мне бояться теперь ни к чему. Чист Гриша Сидоров перед законом. Последний срок отмотал и после этого даже зайцем в трамвае не ездил. Вот так-то. А ты чего, мил человек, ко мне приперся, а?

– А не сильно ли ты наглеешь и вольно себя держишь… Гриша Сидоров… а может, не Гриша и не Сидоров? Может… Касторка?

– Может, и Касторка. Только я уже давно не Касторка. Сход воров в законе мне разрешил уйти на покой, и я сейчас на пенсии, выращиваю ягодки и торгую ими – не желаешь, начальник? – и, открыв дверку холодильника, достал большущую миску с клубникой. – Говорят, лучшая в округе. Угощайся.

Иван Сидорович аккуратно взял ягоду – самую большую – сначала надкусил, а потом съел всю. И правда – хороша! Съев несколько ягод, спросил:

– А не впадлу угощать мента?

– Не, начальник. Я в завязке, и мы с вами теперь одинаковые. Вы мне не гражданин Начальник, а я вам не Касторка.

– Ну и хорошо, ну и правильно… А не хочет ли в таком случае товарищ Сидоров помочь товарищу майору провернуть дельце на много-много тысяч рубликов?

Некоторое время они мерялись взглядами – два волка, всю жизнь прожившие за колючей проволокой, только по разные ее стороны. Но эта колючая проволока, несмотря на разницу сторон, делала их взгляды и поступки порой одинаковыми. Или по крайней мере взаимно понимаемыми.

Касторка первым отвел взгляд и сказал, усмехнувшись:

– Рыбку в мутной воде хочешь споймать, а? Время подошло?

– А почему бы и нет? Ты всю жизнь этим занимался, и ничего?

– И дельце, видать, из таких, по сравнению с которым фирма «Рога и Копыта» – детская шалость? Так?

– Какие такие рога? Какие копыта? Ты что плетешь, старый?..

На некоторое время в комнатенке воцарилась тишина, а два собеседника сердито сопели по разные стороны круглого стола.

– Вот мое слово, начальник, – наконец молвил Касторка, – я в завязке! А если бы и был в деле, то и тогда на дело с ментом не пошел бы. И ты это знаешь!

Опер несколько секунд смотрел на Касторку и его издевательскую улыбку, а потом поднялся и, не сказав больше ни слова, вышел на улицу. Почти полная тарелка с красной ягодой сиротливо осталась стоять в центре стола почти не тронутой.

Иван Сидорович по утренним улочкам Зареченска шел в гостиницу в крайне мерзком настроении. Отказ Касторки сильно нарушил его планы. Ему почему-то казалось, что Касторка с удовольствием примет участие в акции – за такие-то деньги. Придя в свой номер, он помылся и решил, что все что ни делается, делается к лучшему, и лег вздремнуть на часок, но сон не шел. Спать мешала мысль о Касторке, вернее, о настоящей фамилии того. Она была навязчивой, не дающей покоя. В конце концов Иван Сидорович Жабыко, майор милиции и начальник уголовного розыска маленького провинциального городка, составил план действия. Утром он сходил в местный отдел и, пройдя к Начальнику РОВД, попросил разрешения воспользоваться одним из телефонов. Разговаривал майор недолго и, положив трубку, ушел из РОВД с очень довольной физиономией. Местные любопытные опера быстро выяснили, что разговаривал майор с неким подполковником из Управления лагерей.

По приезде домой майор вызвал своего подчиненного Антона Гудкова.

– Значит, слушай: в зависимости от той информации, что придет, мы будем осуществлять один из двух планов. Номер один – сберкасса, номер два – автобус, перевозящий деньги. Петьке ничего не говори, используй пока втемную. Вопросы? Нет? Свободен!

Глянув на закрывшуюся за Опером дверь, он усмехнулся: уж в ком-ком, а в нем он были уверен, так как замазан был Антоша по самую маковку. У Сидоровича лежал материал о том, как Антон обирал пьяных в вытрезвителе, майор покрыл и более его серьезный проступок – во время допроса он изнасиловал молодую девушку, и Ивану Сидоровичу стоило немалых усилий замять это дело. И еще! Антон просто был врожденным подлецом, лишенным всяческих моральных устоев. И это для предстоящего дела было хорошо. Но… Но от него все равно избавляться придется. По окончании акции и по той же причине – подлец предаст любого.

А когда еще через три дня пришел пакет из управления лагерей, Иван Сидорович, ознакомившись с содержимым пакета, даже засмеялся. Значит, он не ошибся. И, сложив все бумаги в сейф, он вышел на улицу, за угол, где был сносный телефон-автомат. В будке он цепко огляделся по сторонам и набрал номер:

– Все подтвердилось! И про Ка… хорошо, не буду имена светить… а про Э… еще лучше… Хорошо, на старом месте… завтра обсудим в деталях… Да, понимаю, что всех ложить… да… да. До завтра, Батя!

Положив трубку, зашел в магазинчик и купил молоко, пряники – для обеда и отвода глаз сослуживцев.