— Ладно, — после короткого раздумья сказал доцент и, посмотрев на часы, добавил: — Время еще есть, так что слушайте дальше.

Смысл операции, в которой санитар должен был играть основную роль, по сути роль живца, роль подсадной утки, заключалась в следующем. Следователи обоих прокуратур и ребята из Особого отдела Округа разработали три варианта писем — как раз по числу главных подозреваемых. Легенда была такой: санитар, помогая вскрывать труп убитой, нашел в одежде письмо, в котором она писала о своем любовнике, не называя, правда, его имя. Но в письме были умело прописаны «сведения», с помощью которых можно было вычислить имя любовника-убийцы. Понятно, — пояснил рассказчик, — что информация в письмах была разная, но такая, что позволяла предполагать только одного из подозреваемых.

Далее, с помощью командира войсковой части — он был частично посвящен в план операции — подозреваемого офицера направляли в город, в заранее обговоренные места, где его «случайно» встречал санитар. Там они знакомились, и санитар сообщал, что у него имеется одно интересное письмо, которое он в свое время нашел в одежде убитой, а в этом письме… Короче, если это письмо попадет в «органы», то вам, товарищ капитан (прапорщик, майор), светит червонец, не меньше. Впрочем, письмо в «органы» можно и не отдавать, ведь два трезвых и здравомыслящих человека всегда могут договориться…

Вот в этот-то момент, считало следствие, убийца обязательно себя проявит. Хоть как-то, но проявит: словом, эмоцией или действием. Понятно, что санитара страховали для пресечения возможных нежелательных эксцессов, а офицера после контакта с «шантажистом санитаром» было решено брать независимо от результата беседы и работать с ним хотя бы на чистой психологии и фальшивом письме.

— Так-то, конечно, расколют, — сказал Боря, воспользовавшись тем, что Ильич опять замолчал, — семеро одного не боятся. Хм, а интересно, кто же из них — прапор, капитан или майор — оказался убийцей?

— А вы как думаете?

— А что здесь думать? У нас нет фактов, чтобы думать. Мы можем только гадать, — ответил с ленцой осторожный Боря. — Так кто же?

Ильич усмехнулся и сказал:

— Первым был капитан. Услышав гнусное предложение санитара, он опрокинул на него стол и хотел еще стулом добавить, однако мо`лодцы из Особого отдела его в пять секунд повязали, так и не дав ему разгуляться.

Майор был вторым. Услышав то же предложение, он встал со стула и ледяным голосом посоветовал санитару засунуть письмо в… одно известное место, потом развернулся и спокойно ушел.

Прапорщик, услышав от санитара про письмо, неожиданно вскочил и, не дослушав его речь, бросился бежать, да с такой прытью, что особисты его догнали только в конце квартала.

С задержанными, конечно, побеседовали, очень профессионально побеседовали. В первый день — с капитаном. Он все начисто отрицал, держался уверенно. В конце концов под честное слово о неразглашении он назвал имя и адрес женщины, у которой был в ту ночь. Случай с майором был абсолютно идентичен. Только адреса и имена женщин, у которых они ночевали, были, естественно, разными.

А вот прапорщик через пять минут разговора потребовал бумагу с ручкой и, обливаясь потом и благоухая «запахами», написал явку с повинной. Потом он три с лишним часа строчил признательные показания, из коих следовало, что в те сутки, когда произошло убийство, он — прапорщик — торговал ворованной со склада части тушенкой, крупами и кое-какой амуницией. Назвал, как говорится, все явки, адреса и пароли, раскололся до… ну вы сами понимаете, докуда, — улыбнулся Ильич. — Вот только к убийству прапор тоже не имел ни малейшего отношения, — закончил он.

Вот так след оборвался второй раз, а вся следственно-оперативная машина оказалась у разбитого корыта. Причем разбитого на меленькие щепочки, собрать которые уже невозможно…

— Да, — добавил Александр Ильич, — за те три дня ни прокурор, ни эксперт практически не виделись. И только когда под белы рученьки взяли прапора, прокурор мельком сообщил эксперту, что судья срочно укатил в областной суд, а вот зачем и почему, а главное, когда вернется — он не сказал.

После «провала» операции эксперт снова приступил к своим непосредственным обязанностям. Он, два дня не вылезая из отделения, наверстывал упущенное, разгребал завалы накопившихся дел.

Вечером третьего дня к нему заскочил прокурор и сказал, что только что звонил судья и приглашал их назавтра в 18 часов на «свадебные посиделки» в ресторане.

— Ты пойдешь? — спросил он эксперта.

— Наверное, да, а ты?

— Знаешь, — задумчиво сказал прокурор, — я — скорее нет, чем да. Скорее не пойду. Поздравлю «молодоженов» до вечеринки, сошлюсь на обстоятельства и… не приду. Не нравится мне все это! Да, а ты в курсе, что он уже официальные разводы состряпал? И свой с женой, и этой рыжей Нинки с мужем. И все через областной суд. Уж как ему это удалось — ума не приложу!

— Слушай, все недосуг было спросить: а муж-то у нас кто?

— А муж у Нины Петровны наш коллега — помощник военного прокурора гарнизона, к которому и относится авиационный полк. Он, правда, последние два месяца отсутствовал — был в командировке и только сегодня ночью прибыл в полк. Здесь у него есть свой кабинет. На завтра у нас с ним запланирована встреча. Возможно, у него кое-какой материал имеется.

— То есть по убийству — глухо?

— Да, — устало ответил прокурор, — ни у нас, ни у военных нет больше ничего. Впрочем, военная прокуратура втихаря радуется: их контингент оказался непричастен. И еще, — добавил прокурор, — мы мало того, что в дерьме по самую маковку сидим, так командир части накатал на нас такую «телегу» во все инстанции, что мама не горюй. В ней он и о беспринципных сатрапах, и про творимый нами беспредел, и про кровавую гебню…

— А ты б его носом ткнул в делишки ворюги-прапорщика, а то строит из себя… целку, а сам-то, глядишь, тоже замазан по самую маковку? А что, — загорелся идеей эксперт, — вы же дело по прапору возбудили? Возбудили, — сам себе ответил он. — Вот и копайте прицельно под товарища полковника, а то уж сильно он засуетился. Ведь так?

— Не учи ученого. Мы и так все проверяем. На всех уровнях. И махинации там, похоже, немалые выплывают, и я ничуть не удивлюсь, если полковник к ним хоть чуточку, да причастен. Дурашка: если бы он не взялся строчить таких пасквилей, мы бы и не стали так глубоко проверять, а сейчас — звиняйте, инстинкт самосохранения сработал.

С тем мы и разошлись, не пропустив даже по рюмашке: дел у обоих было навалом, и каждому предстояло пахать еще до позднего вечера. Уже на улице, когда прокурор садился в свой «газон», мы еще немного помыли косточки будущим молодоженам, поговорили о том, сколько предстоит дел на завтра, и разошлись.

Если бы они знали, какой сюрприз преподнесет им это «завтра», если бы они знали! Ведь говорят же: «Если хочешь насмешить Бога, поделись с ним своими планами». Вот и наутро эксперт пришел на работу ранехонько — задолго до 8 утра. Позже, даже через года, ему часто будет вспоминаться это утро — прекрасное, теплое утро середины октября: голубое бездонное небо, еще не облетевшие желтые листья. И как контраст — весь жуткий кошмар последующего дня…

Впрочем, на работе все было спокойно, умерших не было. Правда, наличествовала толстая пачка историй болезни с постановлениями о проведении судебно-медицинской экспертизы по пострадавшим гражданам. Примерно полтора часа эксперт с медрегистратором неторопливо печатали акты. А потом…

А потом подъехал прокурорский «ГАЗ», и водитель спокойненько так сказал:

— Доктор, поехали. Убийство. Прокурор уже на месте, — и когда эксперт сел в машину, Ерофеич как-то индифферентно ответил на его молчаливый вопрос:

— Судья застрелил какого-то военного. Капитана, кажись. Насмерть, — добавил зачем-то он и замолчал. Молчал и эксперт, пораженный этим известием. В голове его крутилась мысль: ревность, женщину не поделили, посадят дурака, что делать…

Когда машина вывернула к подъезду пятиэтажной «хрущевки», эксперт увидел прокурора:

— Специально ушел оттуда. Тебя жду…

— Так это правда…

— Пока точно неизвестно, кто убил. Мало данных. А все было так: мы с майором к 8 утра подъехали сюда, — прокурор махнул рукой в сторону подъезда, — здесь живет… жил этот капитан, муж Нины Петровны. Когда мы поднялись на площадку между 1–2 этажами, вверху раздался выстрел. Знаешь, такой хлесткий, пистолетный — типичный выстрел в замкнутом пространстве. Мы с майором остановились и тут же услышали, что сверху кто-то бежит, прыгая через ступеньки, да так, что лестница содрогается. Это был судья. Если бы ты видел его лицо в тот момент, если бы ты видел… — повторил он и продолжил: — Ну, мы его остановили. Он сопротивления не оказывал. Тогда я остался с ним, а майор сходил в квартиру капитана. Вернулся и лаконично сказал:

— Труп. Огнестрельное ранение в грудь. Рана как раз напротив сердца, — и почему-то добавил: — Как у той женщины с чердака. Опергруппу из РОВД уже вызвал, в гарнизонную Прокуратуру тоже звякнул. Давай колоть этого…

— Мужики, это не я, это он сам в себя… я здесь ни при чем, — и заплакал.

— Ну да, ну да! Кто б сомневался. Вот только почему ты весь в крови? — и он показал на красные капельки спереди на всегдашней белой рубашке судьи.

В общем, посадили мы его в прокурорский «газик», и судья рассказал о произошедшем примерно так:

— С капитаном я договорился о встрече еще в городе: мол, надо как мужикам поговорить. Сегодня утром я пришел рано — капитан еще в трусах был. Говорили мы с ним минут 15. Он был спокоен, даже чересчур, как я сейчас понимаю. А потом — нет-нет, мы не ругались, никто никому не угрожал! — он из стола достал «макара» и спокойно так говорит:

— А вот я сейчас тебя шлепну, и все разговоры закончатся. Все для тебя закончится! Я отсижу, а ты…

Потом он пару минут молчал, пристально разглядывая меня. И после этого, видимо, приняв окончательное решение, он так же спокойно сказал:

— Судья, я не в претензии, что ты увел у меня жену. Просто все в моей жизни сломалось, а ты — так, никто… последний штришок этой поганой жизни. Помнишь стих:

и громко, прямо взахлеб рассмеялся. Отсмеявшись, он помолчал чуточку и сказал:

— Ну а ты и сам скоро узнаешь, какое золотце тебе досталось, — и снова засмеялся, — рыжее… рыжее… рыжее… золотко!

Потом, не прекращая смех, он очень быстро повернул пистолет к себе дулом, приставил его к груди и выстрелил. Я пытался откинуть его руку, но не успел.

— Вот так, со слов судьи, и было дело, — закончил рассказ прокурор.

— Ты веришь ему?

Однако вопрос остался без ответа, так как эксперта пригласили в дом для осмотра места происшествия.

Труп капитана вскрывали через день, вдвоем с приехавшим из города военным судебно-медицинским экспертом — первичная комиссионная экспертиза.

И буквально на следующий день грянула оглушающая новость! Пуля, изъятая из трупа Капитана, и пуля, изъятая из трупа убитой летом женщины, были выпущены из одного ствола: того самого пистолета, из которого и застрелился капитан!

Эту новость мне сообщил прокурор. Видели бы вы его в тот момент!

— Так что получается? — спросил эксперт. — Женщину застрелил капитан, а потом из того же ствола и себя? Или и женщину, и капитана пристрелил судья?

— В том-то и дело, что судья исключается. Он с женой во время убийства женщины был в отпуске, в Анапе.

— Значит… капитан?

— Получается так. Но ведь это абсурд, они были незнакомы. По крайней мере, никто их не видел вдвоем, нет никаких данных об этом. И если это так, то какие мотивы для того убийства?

— А может, он маньяк?

Тут Александр Ильич прервался и рассказал, что судью не задерживали, только отстранили от работы. А буквально через неделю в Прокуратуру городка пришел пакет из Облпрокуратуры, а в нем — посмертное письмо капитана. Он, оказывается, написал его незадолго до самоубийства. Написал и отправил в обе прокуратуры — военную и нашу.

Тут Ильич залез в свой старомодный обшарпанный портфель — не иначе, ровесник самого хозяина, достал папку и, раскрыв ее, сказал:

— Это копия того самого письма. Так, — сказал Ильич, листая бумажки, — ну тут в самом начале обращения он указывает звания тех, кому он писал, официальная часть… это пропускаем… так. Вот, нашел, слушайте:

«…после Афганистана жена для меня стала чужой: что-то изменилось. Нет-нет, по мужской части было все нормально, но между нами появилась стена. У нас были ровные отношения, но исчезло тепло, да-да… потом… узнал, что пока я был в Афгане… был любовник…Тогда я в прошлом году познакомился с женщиной из городка, где базировался курируемый мной полк. Сначала мы просто встречались в городе, но у нас ничего не было. А потом я застукал жену с майором С… мы с той женщиной стали близки. Я, как вы знаете из моего личного дела, окончил Высшую школу КГБ, отделение контрразведки, и имел навыки изменения внешности… стали встречаться, жене было все равно. А мне с той женщиной было хорошо. Только вот с весны она стала меня звать жить к себе… чтобы я ушел от жены. А меня охватывал ужас, что… через несколько лет все станет так же, как и с Ниной… Мы встречались часто… иногда на квартире, иногда в других подходящих местах. Вот и в тот день мы тайком прокрались на чердак… меня очень возбуждало заниматься ЭТИМ в ТАКИХ местах. А потом… снова заговорила о женитьбе… отказался… Она стала говорить, что ей все надоело, что она хочет определенности в отношениях, что она устала по чердакам… что она всем расскажет о нашей связи. Ну я и рассвирепел… в глазах потемнело… она стала насмехаться… трус, говорит… нерешительный… И тут вдруг прямо над крышей дома раздался сильный нарастающий рев… я испугался и по афганской привычке выхватил пистолет… увидел… смеется… и сразу же выстрелил… Она закрыла рану рукой, но кровь просочилась между пальцами… капала вниз… Она не сразу упала, а стояла и смотрела прямо мне в глаза, а потом прошептала: „Как же так…как же так, за что… дети…“ И упала навзничь, на толстый слой шлака, которым был засыпан чердак… Я в Афганистане убил полтора десятка духов, и никто из них мне не вспоминался. А ее вижу каждую ночь… слышу ее слова: „…Как же так… как же так, за что… дети…“ И вижу ее глаза. И она все время падает, но не на спину, как тогда на чердаке, а мне на руки, и тогда я чувствую, что ее кровь течет по моим рукам — горячая-горячая. Я просыпаюсь, а ее нет, только рукам горячо… где кровь ее… иду и долго отмываю руки от крови. Больше жить не хочу и не буду. Все плохо. Я решил. Ее кровь я больше чувствовать не могу…».

Ильич замолчал, молчали и мы. Потом он в полной тишине сложил все обратно в свой доисторический портфель и, поставив его на пол, сказал:

— Вот и вся история! А теперь — к занятиям!

— Как все! Как к занятиям! — возмущенно воскликнул Бурков. — А что же было дальше? Вы сказали, что эксперт это наш бывший коллега. Почему бывший? А судья, а его адвокатша, а…

Но тут открылась дверь, и в класс вошел профессор Саркисов, а за ним немолодой, в белом халате, мужчина, которого на кафедре за все время учебы мы ранее не видели.

— Вот, коллеги, это прокурор-криминалист нашей облпрокуратуры. — И, повернувшись к Ильичу, он спросил:

— Вы все, закончили?

— Да, закончил. Вот только наши студиозусы интересуются о том, как сложилась судьба героев рассказа.

— Хорошо. Коллеги, — обратился профессор к нам, — господин прокурор вам прочтет лекцию на тему: «Практические аспекты взаимодействия судебно-медицинских экспертов и следователей на местах» — я так назвал тему?

— Да, профессор, именно так!

— Ну и отлично. Занимайтесь! А мы с Ильичом вам мешать не будем. Да, — сказал он нам, — о судьбе тех, о ком вам рассказывал доцент, поведает ваш сегодняшний лектор, прокурор-криминалист. — И они вышли из класса.

Прокурор улыбнулся и, сев за стол, спокойно оглядел нас.

— Ну, спрашивайте! Что и кто вас интересует?

— А вы, — спросил Бурков, — и есть тот прокурор?

— И-эх, молодо-зелено, — с насмешкой сказал Самуилыч. — А подумать не судьба? — обращаясь к Бурку, спросил он. — Забыл? Ильич же говорил что эксперт — бывший?

— Так вот я думаю, что вы и есть тот эксперт? Верно?

— Да, — улыбнувшись, ответил прокурор, — верно! Я на следующий год поступил на юрфак и заочно его закончил. Работал немного в районе, а вот теперь работаю криминалистом… вот уже пятнадцать лет!

Так, о ком вы хотите знать? Прокурор? Прокурор выслужил положенный срок и в звании старшего советника юстиции ушел на пенсию. После этого он переметнулся в стан противника — трудится адвокатом. Судья? Судью тогда все ж не уволили, а отправили работать на Дальний Восток. Ниночка уехала с ним. Там он снова вляпался в темную историю, связанную с золотом, — несмотря на настойчивые руководящие указания районных начальников, оправдал крупного золотоискателя. А потом судья перестал быть судьей и уехал в самую западную область России. Там, приобрел (интересно, на какие шиши?) гостиничный комплекс из нескольких двух— и трехэтажных зданий — то есть он стал миллионером. Лет пять назад он с Ниночкой разошелся, а в прошлом году она умерла. Как судачат злые языки, сгорела от водки. Чему мне — верится! Ну а самую замечательную карьеру в новой России сделал прапор. Да, да — тот самый ворюга из воинской части. Он за то воровство получил смехотворный срок. Отсидел и в начале 90-х вышел на свободу, широко позиционируя ярым демократом, борцом с коммунистическим режимом и за это пострадавший при коммуняках. А потом стал олигархом местного уровня — его состояние в свое время оценивалось почти в миллиард долларов. Он, как вы знаете, начал с тушенки, а кончил эшелонами со списанной бронетехникой. А под видом старой техники он «толкал» и другую, далеко не списанную, а очень даже наоборот… Сейчас его за эти фокусы, ну и еще кое за что, усердно разыскивает Интерпол. Старые привычки ворюги он так и не смог перебороть.

— Вот на этом, пожалуй, ставим точку и начнем лекцию? — спросил он курсантов и, не услышав возражений, начал занятие:

— Коллеги, в свое время профессор Крюков В.Н. говорил так: «Друзья, внимательно следите за моими размышлениями и они приведут вас в волшебный мир судебной медицины!» Я, конечно не столь нахален, что бы сравнивать себя с титаном, однако про сравнительный анализ судебной медицины и прикладной криминалистики я кое-что могу вам поведать…