Инцест
— Эксперт! Всегда! Сам! Осматривает! Одежду! — отчеканил Михаил Гурьевич с каменным выражением лица.
— От пасибки! А я и не знал! Надо же, — пробормотал Женька и хотел еще что-то добавить, но тут вмешался Самуилыч:
— Ребята, да не спорьте. То, о чем рассказал Евгений, это «закон подлости», или подлость закона. Все мы в своей работе нет-нет, но допускаем некие небрежности, легкие отклонения от предписанных правил, положений, и происходит это как по субъективным, так и по объективным причинам. Просто есть люди, которым нельзя ни в чем отклоняться от этих правил. Пусть он тысячу вскрытий проведет и ни одной ошибки не допустит. Но стоит ему снебрежничать на тысяча первом вскрытии — и это обязательно вылезет наружу. Так и здесь случилось. Да ты сам, Михаил, рассказывал, что рану на спине трупа не нашел. Чего ж прокурорским тоном-то вещать? Вот у меня была одна история, — начал было Самуилыч, но тут с шумом распахнулась дверь, и на пороге возник Сашка Царюк:
— Во компашка-то какая теплая! А я слышу голос Самуилыча и думаю: они в преферанс, как обычно, дуются — а они, оказывается, байки травят. Хорошее дело! Нужное!
— Ты много интересного пропустил, Александр Николаевич.
— А что вы про одежду-то говорили?
И Самулыч в двух словах пересказал ему зенинскую исповедь.
— Да-а-а… Такие рассказы интересны, но, увы, не помогают избежать подобных ошибок слушателям, — Сашка встал и, хитро прищурив один глаз, прошелся по комнате, поглаживая свой «комок нервов», который был не мал, но все же Самуилычеву уступал, причем заметно.
— Одежда… одежда… плохо осмотрел, деньги не нашел, — задумчиво повторил Саша. — Что деньги? Деньги — дело наживное, а вот я, ребята, однажды чуть убийство не прозевал. Рассказываю? — спросил он и обвел глазами присутствующих. Не услышав возражений, он начал:
— Я в нашем областном Бюро был уже… ну, так скажем, не последним человеком, когда однажды летом меня вызвал начальник:
— Александр Николаевич, у нас пи`ковая ситуация в районах. В одном районе эксперт в отпуск ушел, а в другом — тот, что его перекрывал, — сломал ногу, и теперь работать некому. Может, тряхнешь стариной, на пару недель съездишь поработать, а? Больше некого послать, вот ей-богу!
— То есть все заняты делами, и нашелся один бездельник, которого можно без ущерба для дела отправить…
— Не кипятись, Николаич, не кипятись. Поверь, ты единственный реальный кандидат. Или прикажешь мне самому ехать?
Ехать не хотелось, да и своих дел все-таки было навалом, а потом прикинул: лето, райцентр — на берегу реки, работа и отдых рядом. Короче, поехал. Работы там оказалось немерено. За первые три дня я вскрыл семь трупов, да и освидетельствований живых лиц было немало. А вот в четверг — навсегда запомню этот четверг! — в морге был всего один труп. Бабушка 75 лет. Крепкая, крупная, нормального телосложения. Умерла внезапно, хотя ранее ничем не болела. При осмотре снятой с трупа одежды и самого трупа никаких повреждений не обнаружил. При вскрытии каких-либо заболеваний или повреждений, что могли бы послужить причиной смерти, не выявил. Ситуация всем знакомая, верно? Набрал на анализы все, что положено, и, помывшись, пошел писать бумажки и печатать акт. Но, видимо, есть профессиональный ангел-хранитель у человека. Вот он-то снова, минут через 15–20, и повел меня в секционную. Санитар труп уже собрал, вымыл и стал одевать в принесенную родственниками одежду. И вот хожу я по секционной и слышу иногда странный металлический стук, тихий совсем — вроде как маленьким гвоздиком по стеклу постукивают, причем совсем легонько. Все это происходит в моменты, когда санитар, одевая, шевелил тело.
— Тихо, — говорю я санитару, — что это постукивает?.. слышишь… вот снова?
— А хрен его знает? Какая-нибудь застежка о стол, — отвечает тот, невозмутимо продолжая свои действия.
— Стой, — скомандовал я ему и, подойдя к трупу, сам стал его двигать, поворачивать — короче, шевелить, чтобы определить, что это за звук и откуда он идет. И вот в какой-то момент снова его услышал. Он исходил из области шеи — там, где она опиралась на металлический подголовник секционного стола. Мы повернули тело на живот, и я пальцами стал ощупывать кожу шеи сзади и почти сразу наткнулся на плотный «шпенек» под кожей.
Короче, коллеги, это был кончик, вернее, тупой конец обломившегося шила. Вот так! А ранка на шее сзади была столь незначительна, что я на нее не обратил внимания, приняв за маленькую родинку. Конечно, труп снова расшили, я широко обнажил все шейные позвонки и только тогда обнаружил и повреждение оболочек спинного мозга, и сквозное повреждение самого мозга на уровне четвертого позвонка. А само шило, пройдя строго «сзади-вперед», пронзило тело четвертого шейного позвонка, причем острый кончик его находился всего в двух миллиметрах под передней поверхностью позвонка. А теперь представьте те чувства, что я тогда испытал! Кто и почему повел меня в секционную — до сих пор не знаю. У меня там уже не было дел. Совсем не было. Санитар — лоб под два метра — в моей помощи не нуждался совершенно! Что меня туда повело?
— А знаете, — сказал Михаил Гурьевич, — мне тоже знакомо такое чувство. Вот иногда бывало так: есть труп скоропостижно умершего человека. Нигде и никаких указаний, и даже подозрений на криминал или просто насильственную смерть нет. А ты посмотришь на труп, и у тебя вдруг появляется чувство, что здесь надо искать! И почти никогда не ошибаешься: то ли сломанные ребра находишь, то ли подъязычную кость…
— И у меня, и у меня такое бывало, — вразнобой ответили почти все слушатели.
— Странное чувство, — подытожил Самуилыч, — у меня часто такое бывало; ну а дальше-то что было, Александр?
— А что дальше? Дальше все, как обычно! Я принял вид умного и проницательного эксперта, который только что, после многочасового, сложного, кропотливого и, самое главное, целенаправленного исследования выявил криминал! Убийство! Что мы в таком случае делаем? — и сделав короткую паузу, сам же ответил: — Звоним в дежурную часть РОВД и сообщаем о факте… Короче, я уже набирал номер «дежурки», когда вспомнил, что начальником местного розыска работает мой старый знакомый. Раньше он в области опером работал, и мы, можно сказать, были приятелями. Вот его телефон я и набрал:
— Федорыч, привет, как дела и бла-бла-бла — о погоде, жизни, семье…
А он, видимо, был занят, и с трудом сохраняя вежливость, скупо и односложно отвечает — потом, не выдержав, говорит мне:
— Николаич, ты извини, я…
— Д-а-а, Федорыч, совсем забыл, заговорил ты меня, старик! Я ж на вскрытии… — ну и перечислил то, что нашел!
Мой визави чуть трубку от неожиданности не проглотил, услышав такое известие:
— Не врешь?
— Да ты что? Такими вещами не шутят!
— Ща будем, — и короткие гудки…
— Так вот, — хитро улыбаясь, сказал Сашка, — я только успел трубку положить, зайти в комнату отдыха и, не присаживаясь, выпить три глотка холодного кофе, а уже перед раскрытыми дверями морга, истошно скрипя плохо отрегулированными тормозами, остановилась ментовская «девятка». Судя по той скорости, с которой они прибыли, можно было думать о какой-то фантастической нуль-транспортировке, а не о банальной езде по улицам довольно сонного городка!
— Короче, ты получил маленькую моральную компенсацию за все свои терзания и переживания, да? — сказал Зенин. — А менты убийцу-то нашли? Или дело прекратили, так как пришли к выводу, что бабушка сама упала и накололась шеей о случайно торчащее из земли именно в этом месте шило?
— Да нет, не прекратили. В принципе, я до следующего лета так толком и не знал, чем все это закончилось. Сначала подозрение пало на 16-летнего внука бабушки, ведь они жили вдвоем. Однако это был маленький и довольно субтильный юноша, и, как посчитали, не способный нанести такой мастерский удар. Сами понимаете, что для такого удара нужен навык, нужна сила, нужны знания. Да и поведения был очень примерного. В общем, пацана, еще пока я был там, отпустили. А я уехал. В положенное время сдал экспертизу, и текущие дела так засосали, что и поинтересоваться было некогда. Пару раз дергался своему приятелю звякнуть, но не получалось…
Начальник розыска сам мне позвонил уже после майских праздников следующего года. Договорились о встрече, и он после обеда ко мне подъехал. Сели, налили по 50 граммов — сугубо для разговора.
— Ну, так что, Федорыч, как с тем случаем? …ну, где шилом бабушку? Раскрутили?
— Да! Ее внук убил.
— Серьезно? И доказуха есть? Или заставили признаться в том, что он не делал? Не темнуху же вешать себе на шею, а?
— Обижаешь, Александр Николаевич! И доказательная база железная, и все закреплено, да что толку-то?
— Все, давай рассказывай, не томи!
— Как ты помнишь, мы мальчишку отпустили еще, по-моему, при тебе? — и увидев мой кивок, продолжил: — Тогда мы стали отрабатывать другие версии, но все было впустую, темнуха нависала железная. Случай помог. Примерно через месяц мне позвонил начальник розыска из соседнего района — ну тот, что в 30 км от нас, помнишь? Ну так вот, он позвонил и сказал, что его опер случайно узнал у своей родственницы, что за пару месяцев до нашего убийства какой-то мальчишка купил у нее в магазине — она продавцом работает — два десятка… шил! По фотографии она уверенно опознала внучка. Ну, мы все, как положено, оформили и провели у него обыск. Нашли в сарае с десяток рукояток от шил, нашли полено, в котором застряли острия обломанных шил — это он тренировался, и арестовали его. Мальчишка запираться не стал и дал всю раскладку: и как тренировал руку, и как сначала вытаскивал из рукоятки острие, чтобы потом вставить назад, для того чтоб острие в позвонке и осталось, а рукоятка бы не торчала. Это он где-то вычитал.
— И что ему дали?
— А ничего. Судебно-психиатрическая экспертиза признала его невменяемым. Сейчас он лежит в областной психбольнице. Диагноз… — он открыл папку и прочитал по бумажке: — Шизофрения, галлюцинаторно-параноидная форма. И эта болезнь была единственным мотивом для убийства.
— Вот и вся история, что пришла мне первой на ум, — закончил Саша, однако Влад, недоверчиво покрутив головой, спросил:
— …и что, в родове у мальчишки были шизофреники?
— Да нет, коллеги, все проще и… гнуснее! Дело в том, что родной дедушка мальчика был его отцом…
