«За время вернуться!»
Мы таки вернулись на Приморский, заполонённый торговцами в честь Дня Нэзалэжности.
Прикупили торбу сувениров. Ну и, собственно, саму торбу. И уселись на скамейку с видом на гранёный стеклянный купол, возведённый над фрагментом катакомб.
– Самолёт в пять. А я так ничего и не успела. Мы не погуляли по «Трассе здоровья» от парка Шевченко до Аркадии. Мы не прошли пешком от Аркадии до Монастырских плит. Мы не погуляли по центру вдоль и поперёк, и я снова не показала тебе цифру «1984», выдолбленную архитектором на здании Комитета государственной безопасности. Год постройки. Как эту цифру могли утвердить для такого здания? Оруэлла они, что ли, не читали? Мы не изрешетили вдоль и поперек Садовую, Баранова, Тираспольскую…
– Стоп-стоп-стоп!
– Воронцовский маяк, чтобы вблизи… На катере… Храм Свято-Пантелеймоновского собора, тот, что планетарий, тот, что невдалеке от того, где моя детская поликлиника… Дом Руссова. Тот, что после смерти Руссова выкупил Гаевский. Который «аптека Гаевского»… Мы не поднялись по Потёмкинской лестнице. Мы не сходили в Литературный музей. Не сходили в музей-квартиру Пушкина… Дом Навроцкого на Ланжероновской… Монастырь! Монастырь, в конце концов! Я же пишу «Коммуну», которая «одесский роман». Мне же надо…
– Ты пишешь путеводитель?
– Нет, но…
– Скажи мне, что есть в Одессе самое-самое-самое. Для тебя. Только подумай.
Что мне думать, я давно это знаю!
– Мы никогда не целовались с тобой в парке под Приморским бульваром. Мы целовались с тобой в этом городе на Шестнадцатой, на улицах центра, в гостиницах, на Зерновом, даже на Котовского и на Таирова. Но никогда не целовались в парке под Приморским бульваром. Как два юных дурака. Такие, знаешь, что ещё совсем щенки. Мы встретились не совсем щенками. Я хочу вернуть всё туда, где было прекрасно само по себе, потому что юность, потому что южная ночь, потому что море и ветер. Не так прекрасно, как черепки от вазы эпохи Минь прекрасны для археологов. Я хочу, чтобы стало прекрасным текущее прошлое. Чтобы времени не стало совсем. То есть чтобы оно было всегда. Целая ваза, понимаешь? Не черепок для музея, а целая ваза для цветов. Дело не в том, что я там целовалась не с теми. А в том, что я там целовалась как с юностью, с южной ночью, с морем и с ветром. Я хочу вернуться и целоваться с тобой. Именно в парке под Приморским бульваром. Именно ночью. А сегодня ночью уже никак, потому что самолёт в пять…
Передо мной возникли носовой платок и фляга с текилой.
– Ну, тогда за время вернуться!
Мы о чём-то ещё смеялись. Мы куда-то ещё ходили. Мы купили рюмки в антикварной лавке. Мы замёрзли под кондиционерами очередной инкарнации «Фанкони». Таксист за двенадцать километров, отделяющие «Лондонскую» от аэропорта, взял с нас двести пятьдесят гривен (тысячу рублей). Муж добавил ещё, сказав:
– На чай!
– Восемьдесят три рубля километр? Однако! – завопила я Кисой Воробьяниновым. – Да ещё и на чай, когда тут уже кофе буквально в постель?! Однако!.. Это что же, за московский акцент, что ли?!
– Это за чистоту восприятия! – ответил муж за таксиста, зачем-то подмигнув последнему. – Идём! – и поддал мне пинка.
Ворча, я двинулась к зданию аэровокзала.
– Ну и ладно! – сказала я после первой затяжки. – Действительно. Хек с ним серебристый. Чего это я так разжадничалась?
– Ага. Как поцелуи под Приморским бульваром раздавать…
– Хоботов! Это мелко. Я ему как родному, о мечте! А он!..
– Про мечту я понимаю. Разделяю. Одобряю. Осуществлю. Но я таки мужчина! Как поцелуи под Приморским бульваром раздавать…
– Ты не поверишь, какой я была целомудренной девочкой. И долго-долго даже не подозревала, как мужчины устроены…
