Око за зуб
Анну редко будили ранними звонками, настолько редко, что она никогда не отключала телефоны на ночь. Доцент кафедры иммунологии и аллергологии мало кому требуется срочно-срочно. Вот, если бы Анна, к примеру, заведовала бы отделением травматологии или неотложной кардиологии, тогда другое дело.
На определителе высветился неизвестный номер. Скорее всего, кто-то просто ошибся, но если уж проснулась, то почему бы не ответить?
— Анна! Доброе утро! Извините, что так рано, но у меня большая проблема…
Анна не сразу поняла, что ей звонит Гарусинский, муж Виктории, подумала, что это развлекается кто-то из пациентов.
— Если у вас срочные проблемы, то вызывайте «Скорую помощь», — перебила она. — Не теряйте время. Если же срочного ничего нет, то перезвоните мне хотя бы в девять часов.
Будильник, он же радиоприемник, стоявший на прикроватной тумбочке, показывал четверть пятого. Самое подходящее время для звонков.
— Зачем в «Скорую»? — удивился собеседник. — «Скорая» мне не поможет. Анна, вы меня не узнали? Это Леонид.
— Какой Леонид?
— Гарусинский, — немного обиженно ответила трубка. — Мне всегда казалось, что у меня довольно редкое имя.
— Что с Викторией?! — Анна проснулась окончательно. — Что случилось?!
— Это я хотел узнать у вас, — туманно ответил Гарусинский. — Анна, я конечно, понимаю, что сейчас не самое подходящее время для визитов, но я хотел бы приехать…
— Приезжайте, конечно! — разрешила Анна. — Только скажите — что?! Что с ней?! Она хоть жива?!
— Не знаю. — Сердце Анны мгновенно провалилось куда-то, а стены спальной поплыли перед глазами. — Я пришел домой, Вики нет, а есть записка: «Исчезаю на несколько дней. Не ищи и не волнуйся»…
Сердце вернулось на место и забилось вдвое чаще обычного. Усилием воли Анне удалось отогнать дурноту и мобилизоваться. Главное — Вика жива.
— Я очень волнуюсь! Она так никогда не поступала! Последнюю неделю мы даже не поссорились ни разу! Никаких предпосылок. Я места себе не нахожу, можно я к вам приеду? Есть вопросы…
— Приезжайте, Леонид! — Анна тоже предпочла бы пообщаться с Гарусинским тет-а-тет, а не по телефону. — Адрес напомнить?
Первое — просто так люди никуда не исчезают. Второе — что-то сильно волнуется Гарусинский, позвонил ни свет ни заря. Поздновато он, кстати говоря, домой с работы возвращается… Третье — как-то это не похоже на Викторию, хитрюгу и мастерицу подстраховок. Не нашла подходящего повода для оправдания своего отсутствия? Это Виктория-то? Смешно. Странно. Страшно…
— Спасибо не надо, я же был у вас. Через полчаса приеду.
По ранним пустым дорогам Гарусинский домчался за двадцать пять минут. «Летчик», — подумала Анна, открывая ему дверь. Выглядел «летчик» неважно — глаза красные, физиономия какая-то снулая, руки трясутся. Даже глянцевая лысина и та потускнела. Пальто снял так, что оторвал одну пуговицу, да не повесил его, а просто отшвырнул от себя и, не дожидаясь приглашения прошел на кухню.
— Кофе? — предложила Анна.
— Яду мне, яду! — возопил Гарусинский, швыряя на стол лист бумаги и припечатывая его сверху своей короткопалой ладонью. — А лучше объясните мне вот это!
Он убрал руку, сел на угловой диванчик и выжидающе уставился на Анну.
Почерк, во всяком случае, был Викин, размашистый, с закорючками. Полностью текст был таков: «Лелик! Исчезаю на несколько дней. Очень срочное дело. Не ищи меня и не волнуйся, это совсем не то, что ты себе навыдумываешь. Твоя Викуля-красотуля-погремуля».
— Звонить бесполезно, — сказал Гарусинский, предвосхищая вопрос Анны. — Записка была прижата Викиным мобильником.
Виктория уехала без мобильного телефона? Поверить в такое было невозможно…
— А машина?
— Стоит в гараже.
— А что она взяла с собой? Какие вещи исчезли?
Кажется, сыщики в фильмах начинают именно с этого, чтобы сделать вывод о том, куда направляется беглец…
— Господи! — страдальчески вздохнул Гарусинский. — Кто ж, кроме нее, ответит на этот вопрос?
— А кто-то ее видел? У вас же, кажется, есть охрана?
— Есть, да какой от нее прок? — Гарусинский махнул рукой. — Видели ее охранники. Сказали, что около полудня видели ее уходящей с большой сумкой через плечо. Одну.
— А потом?
— А потом — суп с котом! — Гарусинский потянул за конец галстука, ослабляя его еще больше. — Анна, я знаю, что от вас у Вики нет и не было секретов…
— Вы ошибаетесь, Леонид, — перебила Анна. — Если вы думаете, что я хоть что-то знаю о причинах и мотивах такого поступка, то очень ошибаетесь. Это я вас хотела спросить — а не произошло ли в последнее время между вами чего-то такого, что могло вынудить Викторию…
— Не знаю! — вскинулся Гарусинский. — Ни могу вспомнить ничего такого! По поведению Вики нельзя было предположить, что у нее кто-то появился, — по лицу Гарусинского пробежала судорога, — или у нее что-то случилось. Да и что могло у нее случиться?
— Ну хоть какие-то предположения должны у вас быть? — спросила Анна. — Или версия?
— Версия у меня одна и очень плохая — кто-то обманом выманил Вику из дома, чтобы… Нет, я даже предположить не могу!
Вид Гарусинского окончательно перестал нравиться Анне. Побагровел, лицо цветом сравнялось со свеклой, трясется весь, того и гляди кондрашка хватит.
— Хотите успокоительного, Леонид? — предложила Анна.
— Да, хочу! Водка у вас есть! — наткнувшись на недоуменный взгляд Анны, Гарусинский пояснил: — Я с водителем.
Анна достала из холодильника початую невесть когда «гостевую» бутылку, поставила ее на стол и полезла в шкафы за посудой — рюмкой и тарелками для закусок. Когда она обернулась к Гарусинскому, то увидела, что он пьет прямо из бутылки, даже не пьет, а запрокинул голову и льет водку себе в открытый рот.
Анна невольно засмотрелась, потому что подобного способа ей никогда не доводилось видеть. Закончив пить (водка в бутылке еще оставалась), Гарусинский вытер губы тыльной стороной ладони, удовлетворенно хмыкнул и сказал:
— Спасибо. Закуски не надо и водки больше тоже.
Трястись, однако, перестал и вообще выглядел уже не таким взвинченным. Анна убрала посуду обратно, а бутылку на всякий случай оставила на столе.
— Давайте вспоминать вместе, — сказала она, садясь за стол напротив обмякающего на глазах Гарусинского. — Возьмем последнюю неделю или даже две недели…
Увы, «реконструкция событий» ничего не дала. Гарусинский божился, что никаких размолвок и ссор между ним и Викторией в последнее время на происходило. И ничего непонятного тоже не происходило. И ни про что такое, из ряда вон выходящее, Виктория не рассказывала и никакими переживаниями не делилась.
В итоге сошлись на том, что с Викой все в порядке, не иначе как чудит она, точнее — каждый попытался убедить другого в этом. Потом Гарусинский уехал «подключать» кого-то из знакомых к негласным поискам Виктории, а Анна отправилась на работу, гадая, что же такое могло произойти с кузиной. Впрочем, от такой взбалмошной особы всего можно ожидать. Небось нагрянул в Москву кто-то из давних друзей, а времени на «выстраивание» полноценного алиби с участием кого-то из подруг не было. Другое дело, если бы сестра исчезла, не оставив записки. Записка обнадеживала и успокаивала. Анне немного повезло — в отличие от Гарусинского ее не терзала ревность. А Гарусинский ревновал и ревновал нешуточно, потому что в речах его на фоне «Где она?» и «Как она могла?» часто звучало: «С кем она, интересно, сейчас?». Анна, в конце концов, поверила, что Гарусинский ничего не знает о обстоятельствах, подвигнувших Викторию на такой шаг. А вот Гарусинский ей, кажется, так до конца и не поверил…
Сестра объявилась вечером следующего дня. Анна уже успела доехать домой и поужинать, как запищал мобильный, который она забыла по приходе выложить из сумки.
— Вика! — заорала Анна, предупрежденная определителем о том, кто ей звонит. — Ты где?!
Вопрос был идиотским, ведь Гарусинский сказал, что Вика оставила свой мобильный дома.
— Отмокаю в ванне, — ответила Виктория. — Отдыхаю, а, заодно, очищаюсь от скверны, то есть отмываюсь.
— Мы с твоим Гарусинским так волновались!
— Я в курсе. Охрана стукнула ему, как только я вернулась. Мы уже пообщались. Он сказал, что приедет и убьет меня сразу же, как только закончатся какие-то там переговоры. Вот — готовлюсь. Умирать надо чистой.
По голосу было ясно, что с Викторией все нормально. У Анны, что называется, отлегло от сердца. Она прошла в гостиную, плюхнулась в кресло, задрала ноги на стол и приготовилась выслушать Викину исповедь или, хотя бы, рассказ о приключениях. Но не тут-то было — сестра намертво вцепилась в нить разговора и сама забросала Анну вопросами.
— А что ты подумала, когда узнала?
— Ты волновалась?
— Гарусинский приехал к тебе? Зачем?
— Он буйствовал?
— Он тебя не обижал?
— Слушай, сестренка, а он случайно не искал утешения в твоих объятьях?
По поводу объятий и утешения Анна высказалась более чем резко. Виктория поспешила заверить ее, что все в порядке, это у нее так, к слову не совсем удачно пришлось и перевела разговор на день рождения Анны, до которого оставалось два дня.
— Как и где будешь праздновать?
— Как обычно, — ответила Анна. — Устрою небольшое застолье на кафедре, плавно перетекающее в вечеринку…
В этом году день рождения очень удачно выпал на пятницу.
— А где и когда я смогу тебя поздравить?
— Давай в субботу ближе к вечеру, — предложила Анна. — А где…
— В пять у тебя дома устроит? Тортик я привезу. И мартини.
Виктория пила любые алкогольные напитки (от «сангрии до текилы», как выражалась она сама), но сладкое запивала исключительно мартини, белым.
— Ань, если не хочешь мыть посуду, то можем закатиться куда-нибудь… Тебе как вообще самой хочется — сменить обстановку или дома в тишине посидеть?
— Дома, но не в тишине, а под музыку.
— Хай будэ так.
— Ты что, в Киев ездила? — поинтересовалась Анна.
— Нет, а что?
— По-украински вдруг заговорила, вот я и подумала…
— Нет, ни в какой Киев я не ездила.
— А где же ты все-таки была?
— Вот встретимся — и узнаешь! Только не гадай — все равно угадать не получится. Ты же любишь сюрпризы, верно?
— Хорошие люблю, плохие — нет.
— Это будет такой сюрприз, что ты язык проглотишь от удивления! — пообещала Виктория и свернула разговор. — Ладно, Ань, давай прощаться, а то меня скоро убивать придут, а я совсем не готова. Так Гарусинский к тебе точно не приставал?
— Вика, ну как тебе не стыдно! — не выдержала Анна. — Человек переживал, испугался, не знал, что и думать! На нем лица не было! Я его водкой отпаивала, а ты заладила «приставал» — «не приставал»! Нельзя же быть такой бездушной! Я тоже волновалась и было мне совсем не до объятий…
— Ладно, ладно, извини, — пошла на попятный Виктория. — Я не хотела никого обидеть. Просто представила себе, как он рыдает у тебя на груди, а сам все ручонками шарит…
— Вика!
— Ой, опять занесло! Ты же знаешь, Ань, когда у меня хорошее настроение, меня всегда заносит. Слушай, а он что в самом деле водку пил?
— Водку. Из горлышка, прямо как воду.
— Наверное, и впрямь переживал, он же кроме шывасрыгала с гленвельветом ничего не пьет. Надо же! Так уж и быть — за это разрешу ему убивать меня сегодня как он пожелает…
— Не переусердствуйте, — попросила Анна и отключилась.
Теперь, когда непутевая кузина целой и, судя по всему, невредимой вернулась домой, Анна уже не сомневалось, что причиной двухдневного отсутствия послужила какая-то спонтанная, скоропалительная интрижка с каким-нибудь визажистом-массажистом-суперменом-бизнесменом. В который уже раз удивившись про себя Викиному авантюризму и легкости, с которой двоюродная сестра смотрела на жизнь, Анна приготовилась выслушать очередной рассказ о красавце-мужчине быстро соблазнившем Викторию и еще быстрее ее разочаровавшем. Быстро разочаровавшем — это стопудово, иначе не вернулась бы Виктория домой так скоро, отрывалась бы в объятьях нового любовника еще не меньше недели. Какой там сюрприз, когда и так все ясно.
Анна ошиблась — сюрприз и впрямь оказался таким, что хоть стой, хоть падай. Приехав в гости с опозданием на час, Виктория вручила Анне обещанные тортик с бутылкой мартини и подарок — два довольно изящных и в то же время увесистых чеканных серебряных кубка («Новодел, конечно, Ань, врать не стану, но если долго не чистить, будут выглядеть как антикварные»), расцеловала, попробовала подергать за уши, а едва усевшись за праздничный стол в гостиной, потребовала:
— Садись, сестра, чтобы не упасть! Расскажу чего.
«Новый кандидат в мужья, — подумала Анна. — Точно. Так вот почему Гарусинский так распереживался».
— Столько терпела, потерпи еще две минуты, — ответила Анна. — Сейчас принесу салаты и сок…
— Я тебе помогу! — сорвалась с места Виктория.
Салату из баклажанов и цукини повезло. В руках Анны он благополучно добрался до стола. Салату из филе судака с яблоками и грецкими орехами повезло меньше. Виктория несла его весело, с песнями и плясками (нечто вроде твиста под «Хэппи бездей») и выронила из рук в метре от стола. Фарфоровая салатница уцелела, потому что упала содержимым вниз, а наложено в нее было изрядно, с горкой. Пол был чист, но брезгливая Анна (несмотря на горячие протесты кузины) все же отправила салат в мусорное ведро. Разве можно было подавать его на стол? Виктория ликвидировала последствия, вытерев пол чистым кухонным полотенцем и со словами «Чем меньше еды, тем лучше для здоровья», села за стол. Анна сделала еще один рейд к холодильнику за соками. Виктория всполошилась, что забыла купить свечи. Анна успокоила ее, сказав, что свечи у нее есть, еще с прошлого «бездея» остались. Успокоившаяся Виктория разделила содержимое салатницы между собой и Анной («Замучаешься каждую минуту подкладывать!»), заявила, что мартини с баклажанами может пить только Гарусинский и поинтересовалась, нет ли у Анны красного вина, желательно — сухого. Вино нашлось. Когда бокалы были наполнены, Виктория подняла свой и неожиданно, вместо ожидаемого и традиционного «Поздравляюсднемрожденьяжелаюсчастьяв-личнойжизни!», сказала совсем другой тост:
— За благополучное завершение нашего с тобой дела!
— Какого? — удивилась Анна, не затевавшая никаких дел вместе с Викторией.
— Сначала выпьем! — распорядилась сестра и залпом осушила свой бокал.
Анна отпила немного из своего и выжидательно посмотрела на Викторию — давай, выкладывай свой сюрприз, пора уже.
— Ты, Ань, теперь можешь спать спокойно! — не сказала, а торжественно объявила Виктория. — Твой враг повержен! Я за тебя отомстила!
— Какой враг? — не поняла Анна.
— Хм! У тебя их разве несколько? — удивилась кузина. — Если что, то я имею в виду Тихонова Дмитрия Григорьевича, врача отделения урологии сто пятьдесят четвертой клинической больницы. Кстати, давно хотела спросить — что означает слово «клиническая»? И так же ясно, что больница — это клиника.
— Означает, что в больнице есть кафедры… — смысл сказанного был столь глубок, что доходил до Анны постепенно. — Вика, ты что его…
Не найдя в себе силы для произнесения страшного слова, Анна провела большим пальцем поперек шеи.
— Стану я обо всякое дерьмо, не за столом будь сказано, руки пачкать! — возмутилась Виктория. — Я его не того, — она повторила жест Анны, — а вот чего!
Обильные кольцами, пальцы Виктории сложились в решетку и на несколько секунд замерли в таком положении.
— Ты его посадила?
— Во всяком случае — подвела под уголовное дело о взяточничестве. Взяли голубчика с поличным, так что пусть теперь попляшет…
— К-как подвела? — ахнула Анна. — Ты дала ему взятку и…
— О, это была целая операция в духе Джеймса Бонда! — Виктория подцепила вилкой немного салата и отправила в рот. — М-м, ничего, только перца можно побольше. Ань, ты не сиди как памятник, разливай винцо, за дело наше выпили, пора бы и за тебя выпить!
— Вика, что ты сделала? — Анна продолжала сидеть, как сидела.
— Чо-чо, — передразнила Виктория, продолжая есть. — Подкатилась к этому гаду с жалобами на почки, пообещала отблагодарить по полной программе, лишь бы обследовал и спас от неминучей смерти. Договорилась, что как только он меня к себе положит, так сразу с меня и получит, а потом стукнула в ОБЭП Восточного округа.
— Стукнула в ОБЭП?
— Слушай, а там такие мужики попадаются, я тебе скажу…
— О мужиках после! — перебила Анна. — Расскажи про Тихонова и подробно!
— Ну какая же ты зануда! — вздохнула сестра, кладя вилку с ножом на тарелку. — Подробно? Ладно, желание именинницы — закон. Все началось с того, что мне стало тебя жаль. Даже не как сестру, а чисто по человечески, ну, хотя и как сестру тоже, у меня же кроме тебя никаких сестер больше нет. Сижу я утром, кофе пью, а слезы так в кружку и капают. Даже Гарусинский, на что уж ирод бесчувственный, а заметил: «Что случилось?». Я его, конечно, отшила, но легче мне от этого не стало. Как представлю, что тебя ни за что ни про что… В общем, хреново мне было, и стала я искать выход из этого положения. И тут пришла ко мне в голову очередная гениальная мысль… Знаешь, Ань, ты как хочешь, а я выпью!
Виктория разлила вино по бокалам (немного досталось и скатерти), подняла свой, посмотрела на Анну, сидевшую в прежней позе (спина прямая, руки на столе), покачала головой и сделала пару глотков.
— Хорошее вино! — одобрила она. — Откуда?
— Из магазина, — ответила Анна и попросила: — Вика, ты рассказывай, не отвлекайся.
— Как его зовут и где он работает, я знала. Оделась похуже, накрасилась как девица с трассы и пришла к нему якобы на консультацию. Своим ходом пришла, для конспирации. Пожаловалась на боли в пояснице, сказала, что пришла по рекомендации подруги, у которой он когда-то лечил родную тетку… Заболтала, короче. Он, правда, не столько на мою поясницу смотрел, сколько на сиськи с коленками. Но не домогался и намеков не делал, чего не было, того не было. Вежливый, обходительный, этого у него не отнимешь. Похвалил за то, что обратилась ко врачу быстро, рассказал страшилку про какую-то молодую бабу, которая в прошлом месяце умерла от запущенного рака почки и спасти ее было нельзя. Короче, договорились мы, что я ему плачу для начала пятнадцать тысяч, а он меня укладывает к себе в палату и в два-три дня проводит полное обследование, вплоть до томографа, если понадобится. За томограф, правда, плата отдельная, сверх этих пятнадцати. Деньги вперед, никаких обещаний. Я прикинулась недоверчивой дурочкой и сказала, что вперед платить не привыкла. Ну так, для пущего правдоподобия. Договорились так, что платить я буду после того, как он меня уложит в отделение и начнет мной заниматься, чтобы я понимала, за что свои кровные отдаю. Я от него вышла, села в такси и поехала в ОБЭП, заявлять…
— Ну ты даешь, Вика!
— Слушай дальше. Заявила, получила инструкции, дала номер мобилы…
— Разве твой мобильный не дома остался? — удивилась Анна.
— Так то основной, а у меня есть еще и секретный, никак со мной не связанный, его мне бывшая домработница Снежанка на свой паспорт покупала. Для особых случаев. Пришлая. Значит, в понедельник к трем часам, как он и велел, оформили меня как самохода…
— Самотек.
— Ну да — самотек. Оформили, значит, привели в палату к трем бабкам — жуть, но чего не сделаешь ради любимой сестренки! — предупредили насчет анализов, ну, чтобы утром не ела, выдали баночки для мочи… В общем — все, как у вас полагается. Доктор потом заглянул, вроде как проверить, нормально ли я устроилась, а сам смотрел на меня так пристально-пристально и глазами на дверь показывал. Вышли в коридор, я сказала, что муж мне обещал до полудня деньги подвезти, договорились на час-полвторого в ординаторской. Он меня по плечу погладил, как бы ободряюще… Видел бы Гарусинский, как он меня гладил! Я, конечно, продолжила прикидываться дурой — «ах, доктор, я волнуюсь», улыбаюсь, дышу неровно, типа авансы ему делаю… Он даже пообещал постараться меня в одноместную палату перевести, когда та освободится… Ань, ты мне скажи, что это за отделение, в котором всего две одноместные палаты — одна мужская и одна женская?
— Во многих отделениях и того нет. Ты еще семиместных или, того хуже, двадцатиместных палат не видела.
— Так в двадцатиместной лучше, чем в четырехместной! Там хоть одна нормальная коза найдется, с которой поболтать можно, анекдоты потравить, душу отвести… Плохо же в больнице без компании. Знаешь, так разбирало позвонить тебе и попросить угадать, где я нахожусь, но я сдержалась!
— Ты рассказывай, что дальше было.
— Ну а дальше все было быстро и просто. Я позвонила майору, который руководил всей этой затеей, мы договорились, что он под видом мужа с «заряженными» деньгами приедет ко мне в половине первого. А потом было самое страшное — ночь в палате с тремя соседками, из которых двое храпели, одна с присвистом, а другая — как мотоцикл без глушителя, а третья пердела так, что слезы из глаз… Пришлось мне уйти на диванчик в коридор и подремать там сидя. Нет, ты хоть оцениваешь глубину моего самопожертвования?!
— Оцениваю. Оцениваю и поражаюсь!
— То-то же! Утром я сдала анализы, потом Тихонов с заведующим делали обход, а в полдвенадцатого ко мне приехал «муж» с двумя «кумовьями» в штатском. Прицепили мне на халат микрофон и камеру… Представляешь, камера такая — с горошинку, как в кино! Проговорили еще раз детали, сказали, чтобы я не волновалась, а вела себя как можно естественнее. Я, конечно, волновалась, но старалась держать себя в руках и все прошло гладко. «Дмитрий Григорьевич, вот деньги, здесь вся сумма — пятнадцать тысяч…». Он не просто взял у меня конверт, а сразу вытащил из него деньги и пересчитал. «Во избежание недоразумений», — сказал. Сидел за столом такой вальяжный, а как обэповцев увидел, белый стал, белее халата своего…
— Вика! Ну как же ты все-таки могла?! Он, конечно, гад, но… — Анна неодобрительно покачала головой; до столь радикальных мер ее ненависть к Дмитрию Григорьевичу не простиралась. — Ну, Вика…
— Я, вообще-то, рассчитывала на немножечко другую реакцию! — обиделась Виктория. — «Не как ты могла?», а «Вау! Круто! Вика, ты умничка и молодец!». Кто-то должен был положить конец этим издевательствам! Он бы так и продолжал поливать тебя грязью. А сейчас ему будет не до этого. К тому же то, что его взяли с поличным, подтверждает твою правоту! Ты же говорила, что он аферист — теперь это доказано! И разве можно оставлять зло безнаказанным? Нет, сестренка, нельзя! Недаром же люди говорят «око за зуб»! Разбудил лихо — получай с процентами! Или ты считаешь, что я не права? Только попробуй так сказать…
Глаза Виктории сузились, крылья носа начали раздуваться.
Сделано — так сделано. И вообще-то поделом.
— Наверное, права, — после некоторой паузы признала Анна. — Но как ты могла решиться на такое и провернуть эту операцию без сучка и задоринки…
— Я еще и не то могу! — заявила Виктория, снова наполняя свой бокал. — Кто еще будет наезжать — обращайся. Во мне пропала великая актриса, ну и фиг с ней, мне и так хорошо. Давай, Ань, за тебя, именинница ты моя ненаглядная. У нашей Анечки сегодня аманины, ей снова стукнуло семнадцать полных лет!
Чокнулись так, что бокалы зазвенели как колокольчики.
— Вика, а как ты объяснила мужу свое исчезновение?
— Так же, как и тебе! Чего ради я стану врать? Я ему сказала — Гарусинский, знай — со мной шутки плохи! Я непредсказуема в своем гневе и безжалостна в своей мести! Ты думаешь он мне поверил? Не насчет гнева и мести, а насчет того, что я провела ночь в больнице?
— Не поверил?
— Нет. Сказал, что проверит и уж тогда мне не поздоровится…
— Проверил?
— Проверил! Вот!
Виктория вытянула вперед левую руку с оттопыренным указательным пальцем, на который было надето массивное платиновое кольцо с тремя крупными бриллиантами. В драгоценных камнях Анна разбиралась плохо, на глаз характеристики, в том числе количество каратов, определять не могла, но кольцо однозначно было из дорогих.
— Это штраф! Ему еще пришлось изрядно меня по-уговаривать. Когда мне надоело слушать его бубнеж, я сказала: «Гарусинский — ты судишь о людях по себе, а я не такая!». Кольцо взяла, но ночевал он все равно в своем кабинете…
В понедельник, прямо с утра, еще до начала занятий, к Анне в кабинет заглянул заведующий кафедрой. Не вызвал к себе, а явился сам, что было не совсем в его стиле. Одно дело — контрольный обход, другое дело — такой вот визит. Вошел, закрыл за собой дверь, сел, почесал у себя за ухом. По одному из толкований, почесывание шеи, в том числе и за ухом, свидетельствует о сомнении или нерешительности.
— Я тебя всегда уважал, Вишневская, — взгляд у Аркадия Вениаминовича при этом был особый, проникновенно-многозначительный. — А теперь зауважал еще больше.
— Вы о чем, Аркадий Вениаминович? — Анна, конечно, догадывалась, что имеет в виду шеф, но лучше пусть уж он сам скажет.
— Я об уважении, — изящно ушел от ответа Аркадий Вениаминович. — Молодец ты, Андреевна. Только просьба у меня к тебе будет…
Заведующий кафедрой замолчал, то ли подбирая нужные слова, то ли подчеркивая паузой важность просьбы.
— Я вас внимательно слушаю, Аркадий Вениаминович.
— Если на кафедре возникнут какие проблемы, ты без меня ничего не делай, ладно? Приди, скажи — всегда решим любой вопрос. Договорились?
— Договорились, — улыбнулась Анна. — Я, в общем-то, так всегда и поступаю, не лезу через вашу голову и за спиной у вас ничего не предпринимаю.
— За то и люблю, — заведующий кафедрой упер руки в колени и медленно, совсем по-стариковски, поднялся, разве что не закряхтел. — Но что-что, а удивить ты умеешь.
— Я сама себе иногда удивляюсь, Аркадий Вениаминович.
Шеф грозно сдвинул брови и погрозил Анне пальцем — гляди, мол, у меня, — но взгляд его при этом был совсем не строгим.
«Котировка моих акций поднялась, — подумала Анна. — Вике полагается бонус».
notes
