Кадр тридцать шестой
Делёж
Не в добрый час придумала Настенька Разова историю своей шишки для Сети. Сказано же, что на земле – то и на небесах. Заказывали трешак – получите и распишитесь. И не то страшно, что Тыдыбыр действительно получил по крепкой балде, а что реальность страшнее самой, казалось бы, страшной выдумки.
Была суббота, и Анастасия Евгеньевна пошла в сетевую обитель гамбургеров, чизбургеров, пирожков с вишней, жареной картошки и куриных кусочков – рай для фастфудных обжор. Она редко позволяла себе эту радость. Не чаще раза в год. Ну, иногда чаще… Иногда – раз в месяц. И всегда делала это тайно. Потому что любимая мамочка не позволяла обожаемой доченьке лопать «макдосятину». Не столько из-за фигуры, сколько из-за маминой веры в то, что туда подсыпают синтетический «ожирин» и всякие страшные для здоровья «вещества». Настина мама была женщиной образованной. Но тем не менее открещивалась, как от чёрта, от аббревиатуры ГМО, при этом веря в целительную силу БАД’ов. А ещё они с Настенькой сидели на «похудательном чае», который ни разу не способствует похудению, а вот поносу до пекущих болей в анусе и нездоровому обезвоживанию – как с добрым утром. И обе Разовы – и старшая и младшая – были врачами. Мама – терапевтом. Настенька – и вовсе акушером-гинекологом. Так что какая уж тут поголовная грамотность масс населения, когда иные врачи… Как-то так, в общем.
Настенька присела со своим до отвала заполненным подносом невдалеке от «детского уголка», где праздновался малышовый день рождения. Она предвкушала пир, и ей было всё равно, что вокруг неё происходит. Слава богу, что вообще был свободный столик в субботу. Сейчас она налопается до состояния «умри, грусть!» – и её, конечно же, сразу настигнут муки совести. Ещё неделю она будет костерить себя последними словами и удивляться собственной безвольности. Но это всё будет потом, после. А сейчас Настенька испытывала вожделение на грани с половым. Она вдыхала запах фастфуда, как иные втягивают запах любимого человека. Все ароматы этой забегаловки, включая дух половой щётки и тяжкий духман дешёвой пищи, смешанные с ароматами, доносящимися из туалета (физиологические отправления, помноженные на ароматизированную брендовую хлорку), вставляли её ничуть не меньше, чем вставляет иных запах любимого тела, помноженный на дезодорант и одеколон, предпочитаемый любимым телом.
Настя впилась зубами в бутерброд и даже не заметила, как попутно прикусила и картонную упаковку. Как не замечают в пылу страсти порванный лифчик, вырванный локон и прикушенную до крови губу. Настя была в предпиковой фазе плотского наслаждения. Эндорфины уже пошли в кровь, и…
И тут грубая реальность отвлекла Настеньку Разову от эрзаца удовлетворения. Резко и пронзительно закричал ребёнок. Это был крик ужаса и отчаяния. Настя швырнула надкушенный бутерброд обратно на поднос и вскочила на ноги.
В детском уголке мужчина и женщина колотили другую женщину. Беременную. Кричали все дети. Но девочка-именниница, сидевшая во главе стола, кричала громче всех.
– Бабуля! Папочка!! – истошно верещала она, захлёбываясь. – Не бейте мамочку!!!
Перепуганные сотрудники сетевой забегаловки застыли, не зная, как себя вести. Дети разбегались в разные стороны, забывая прихватить свои цветастые пальтишки и пуховички. Именниница бросилась к взрослым. Вместе с ней какой-то рефлекторный импульс подбросил к дерущимся и Настеньку Разову. Наверное, потому что она увидала не драку, а избиение. Избиение беременной женщины. Мужчина – сильный молодой мужчина – уже повалил женщину с огромным животом на пол. Женщина – выглядящая как вполне приличная и обеспеченная пожилая женщина – мутузила беременную по голове, вырывая ей волосы и расцарапывая лицо. А мужик занёс ногу для удара. По животу. И хотя принято описывать подобные события, используя приёмы: «Как в замедленной съёмке…», но реальность не предполагает замедленности. Как раз наоборот – обострения восприятия и ускорения реакций. И Настенька Разова, как голкипер, от которого зависит исход матча чемпионата мира по футболу, мощно подбросила своё тело и накрыла беременную собой. Или, точнее будет сказать, тело швырнуло свою Настеньку Разову. Благо исходный фон был создан: это самое тело было нашпиговано «химией счастья», из-за которой в теле начинает плескаться эйфория, в состоянии которой тело готово к любым безумствам. В том числе – подвигу. Подвиг – это безумство. И не обязательно – храбрых.
И мужчина, готовящийся пнуть беременную женщину по животу ботинком, хорошо так впиндюрил этим самым ботинком Настеньке Разовой по её буйной светлой кудрявой головушке. Слава богам, он был отнюдь не кик-боксёр, потому удар получился смазанный. Настин череп снова устоял. Да и густая блондинистая грива, где каждый толстый волос был замысловато спирально извитым, – спружинила. Настя даже не сразу поняла, что это очень больно – когда тебя молотят по голове. С кафелем операционной она встретилась, уже будучи без сознания. А сейчас ей показалось, что ей на башку шлёпнулось бетонное перекрытие. Она успела подумать, а как же бокс?.. А как же кино, где все молотят друг друга и тут же вскакивают и бегут, как новенькие? И отрубилась. Благо к тому моменту сотрудники уже разморозились, стали оттягивать мужика и бабу от беременной. А менеджер вызвала полицию, которая прибыла, надо отдать должное, моментально. И «Скорую», которая прибыла ненамного позже. Всё-таки вызов был не куда-нибудь, а на детский утренник, и подстанция находилась близко. Настя уже пришла в себя и, прижав к голове столбик круглых мясных лепёшек, добытых, судя по их состоянию, прямо из вечной мерзлоты, любезно предоставленных ей сотрудниками сетевой едальни, сидела в «Скорой» рядом с беременной. Она уже предъявила коллегам удостоверение врача своей больницы. И туда беременную, находящуюся в практически бессознательном состоянии, уже и катили.
– Сабина! Где Сабина?! Где Сабина?! – бормотала спасённая потерпевшая. Но тут у неё резко повысилось давление и начались судороги.
– Эклампсия! Интубируйте! Лейте! – закричала Настенька коллегам, подскочив и долбанувшись обо что-то головой. – О, мой бог! – простонала Настя.
Фирменные пакеты с напакованной в спешке – по распоряжению менеджера – Настиной едой, она оставила коллегам из «Скорой».
– Ургентный звонок! – заорала Настя, втопив кнопку этого самого звонка до упора.
В роддоме не было ни Мальцевой, ни Панина, ни Родина, ни Поцелуевой. Мобильные не отвечали. В обсервации дежурила одна из пенсионерок, от которых никак не могла избавиться Татьяна Георгиевна. На пятом дежурил опытный и грамотный врач, но он был в операционной главного корпуса.
И Анастасия Евгеньевна Разова прооперировала женщину. Трижды перекрестившаяся про себя пенсионерка ей проассистировала. После основного этапа – извлечения – начав давать ей умные советы. За что была изгнана из операционной. Нет, не Настенькой. Анестезиологом. Настя послойно ушила всё с операционной сестрой. Некоторое время женщину подержали на ИВЛ, но показатели были стабильными, экламптического статуса ничто не предвещало. И женщину, уложенную в ОРИТ, сняли с ИВЛ.
– Как вас зовут? – спросил анестезиолог после извлечения трубки.
– Сабина… – слабо прохрипела она.
– Сабина, как ваша фамилия?! У вас при себе не было документов! – чётко проговорил анестезиолог.
– Где… Где Сабина?! – продолжала хрипеть женщина, кардиомониторы начали попискивать, привлекая внимание к учащению сердечного ритма и повышению кровяного давления.
– Не волнуйтесь, Сабина. Сабина, вы в родильном доме! Вам сделали кесарево!
– Сабина! Моя! Дочь! – прохрипела женщина, перекрикивая сбесившиеся мониторы.
– Ваша дочь прекрасно себя чувствует. Он в детском отделении.
– Моя! Старшая! Дочь! – страшно просипела женщина и начала биться в кровати, пытаясь не то выгнуться, не то встать и бежать.
– Вырубай её, идиот! – командно заорала Настёна.
Дежурный анестезиолог моментально подчинился и вырубил женщину «по вене». Затем вопросительно посмотрел на Тыдыбыра. Ничуть не обидевшись ни на «идиота», ни на командный тон.
– Как предварительно догадывается Штирлиц, – сказала Настя, – истошно вопившая в Макдональдсе девочка – и есть старшая дочь Сабина этой пока безымянной тётеньки. В общем, смотрите тут за ней. Я пошла.
– Куда?
– На поиски.
– Кого?
– Сабины, разумеется, – и выражение её лица дало понять вопрошавшему, что слово «идиот» она в этот раз просто опустила – как потенциально обидное.
Настя разыскала телефон забегаловки. Менеджер не знала, где Сабина. Каких-то детишек тут же разобрали родители. Иных пришлось успокаивать. В панике и сумбуре никто не обратил внимание на саму, собственно, виновницу торжества. Папу и бабушку Сабины увёз полицейский «бобик».
Ещё полчаса Настя разыскивала координаты наряда. Но и там, куда оттарабанили папу и бабушку Сабины, о самой девочке ничего не знали. Зато они щедро поделились с Настей информацией о том, что папа и мама Сабины в разводе. Что папа отсудил Сабину у мамы. И сразу после этого поселил у бабушки. И что они пока посадили папашу и бабульку в «обезьянник», но сюда, к ним, уже мчится папашкин адвокат. И что если Настя хочет изучить наиболее полный словарь самых страшных, грязных и немыслимых ругательств и оскорблений в адрес женщины – то она может подъехать, послушать. Даже у них, у ментов, волосы дыбом. То есть у… У полицейских, да. А где сама девочка – они не знают.
А тем временем, пока молодой врач Настенька Разова спасала беременную маму, старшая мамина дочь бежала по холодным улицам города в одном нарядном платьице и заливалась слезами. Её поймал мужчина лет тридцати. Но она стала вырываться и кричать:
– Ты педофил! Бабуля говорит, что все мужчины – педофилы! И ещё… Ещё!… – захлёбывалась девочка. – Бабуля и папуля били мамочку! Ногами по животику и по голове! Отпусти меня!
Мужчина, не выпуская терзавшую его слабыми кулачками девчонку из рук, беспомощно оглядывался вокруг. Но спешившие по свои делами прохожие лишь ускоряли шаг, ещё внимательнее начиная изучать кашу из грязного снега у себя под ногами. Полиции тоже не наблюдалось.
– Эй, кто-нибудь! – крикнул мужчина. – Люди! Обратите внимание!
– Господи, что случилось! – к нему подошла молодая женщина.
Девчонка продолжала плакать и вырываться у него из рук. Молодая женщина сняла со своей шеи длинный вязаный шарф и, укутав в него девчонку, приняла её в свои руки.
– А ты – подружка этого педофила? – немного успокоившись и решив не колотить женщину, даже, можно сказать, дружелюбно спросила у неё девчонка.
– Нет, я учительница. Как тебя зовут?
– Сабина, – ответила девочка, которую уже начинала бить крупная дрожь.
– Тебе лет пять?
– Шесть! Сегодня исполнилось. Я со своего дня рождения бегу! – даже немного гордо произнесла Сабина.
– Что же произошло на твоём дне рождения, что ты с него бежишь?
– Мамочка пришла на мой день рождения, а папочка и бабуля стали её бить, кричать ей всякие гадости, и… И на мамочку упала какая-то толстая тётенька. Папочку и бабулю увезли полицейские. А упавшая на мамочку толстая тётенька, которую папочка ударил ногой по голове, увезла её на «Скорой». Наверное, потому, что у мамочки в животике ребёнок от Славы, а ребёнкам в животиках вредно, когда их бьют ногами.
– Ничего не поняла, – вздохнула женщина.
– Как раз всё предельно ясно, – вздохнул молодой мужчина, снимая с себя куртку и заворачивая в неё Сабину. – Я адвокат, специализирующийся по вопросам семейного права. Сейчас дети слишком часто становятся предметом дележа. Идёмте искать полицейского. Или ближайшее отделение.
Как раз в тот момент, когда Настя Разова зашла в тупик и не знала, что ещё предпринять для розысков, маленькая Сабина уже сидела в кабинете добродушного начальника отделения полиции. И пила чай с конфетами. А он, подперев голову мощной лапой, не знал, как ему поступить со всем этим. Кроме «папочки», «бабули» и «мамочки» у неё в этом городе никого не было. «Папочке» и «бабуле» добродушному менту не хотелось отдавать Сабину. Дело в том, что его собственная дочь не так давно развелась, и бывший муж взялся отсуживать у неё сына. Внука. И хотя мент даже… Ну да ладно. Не об этом. А Сабинина «мамочка», если выудить важную информацию из рассказов девочки, была вовсе не москвичка, за неведомым Славой замужем не была, «потому что они сказали, что поженятся, когда ребёночек родится, и папочка, к тому же, мамочке какие-то важные документы не отдаёт». Выяснить, какая «Скорая» и куда отвезла беременную бабу из гамбургерового заведения, ни малейшего труда не составило. Сегодня такая в столице была, тьфу-тьфу-тьфу, пока одна. Если верить оперативным сводкам.
В общем, из пункта А в пункт В… И когда пригорюнившийся Тыдыбыр подпирал щёки, глядя то в поисковик на мониторе, то на трубку телефона, в приёмную вошёл добродушный толстый начальник отделения с маленькой Сабиной за ручку. На Сабину был накинут его форменный китель, и она крепко держала его за руку, горделиво задрав подбородок.
– Сюда её маму сегодня привезли. Рожать, наверное…
Акушерка подскочила и побежала за Тыдыбыром. Она даже забыла, что есть внутренний телефон. От радости. Или от страха. Химии радости и страха подобны.
Через пятнадцать минут анестезиолог «включил» маму Сабины, взяв с девчонки честное слово не плакать и на маму с объятиями не кидаться.
– Сабина, доченька, – тихо сказала женщина, открыв глаза.
– Мамочка, любимая! Я больше не хочу к бабуле! Не отдавай меня, пожалуйста. Я знаю, что у вас со Славой уже новая дочка, но не отдавай меня!
– Господи боже мой! – снова захрипела женщина. И радости в этом стоне-хрипе уже не было. А только бессилие что-либо предпринять. – Не отдам! – решительно сказала она.
– Ты и раньше так говорила, а они… Они ругаются. Бабуля меня никуда не пускает гулять. Ты после суда говорила, что будешь видеться со мной, что суд разрешил…
– Они прячут тебя от меня, не дают! Я…
– Я сейчас маму усыплю! – строго сказал анестезиолог, сглатывая комок, застрявший в горле.
«Папочку» и «бабулю» выпустили. И уже через полчаса они были под родильным домом. Куда их, разумеется, не пустили. Акушерка и охранник услышали много нового не только о несчастной беременной, которую Тыдыбыр спас от экламптического статуса, но и о себе лично. Разумеется, они вызвали полицию. «Папочка» и «бабуля» слиняли до появления наряда, пообещав самые страшные расправы не только над бывшей женой и невесткой, но и над акушеркой приёмного и охранником роддома лично.
Сабина так и сидела в палате ОРИТ, держа маму за руку. А вечером и Слава появился. Он только прилетел из командировки – и сразу же, из аэропорта, принёсся в роддом. Вместе с Сабиной они пошли смотреть на новорождённую девочку. Сабине она очень понравилась. А мамочка не захотела пока смотреть на свою новую доченьку. Она лежала в палате ОРИТ и смотрела в потолок. А по лицу её беззвучно, непрерывным потоком струились слёзы. Слава понравился персоналу родильного дома. Хороший мужик. Любит свою бестолковую бабу. И детей любит. И новорождённую. И Сабину, у который страшный мусор в голове и огромная любовь к маме в душе. И даже к папе. И даже к бабушке. Огромная любовь ко всем тем взрослым, которые сделали её жизнь невыносимой.
– Хочешь, я покажу тебе, как правильно ухаживать за сестричкой? – спросил Ельский.
– А ты детским врачом работаешь, потому что ты педофил? – доверительно спросила у него Сабина.
– Я – неонатолог, – невозмутимо ответил Ельский.
– А это ещё что за извращенец?! – явно с бабулиными интонациями уточнила Сабина, уткнув ручки в бочки.
– Это такой извращенец, который ненавидит взрослых, – совершенно серьёзно (впрочем, как обычно) объяснил Ельский.
– Я тоже ненавижу взрослых. Значит, и я неонатолог. Но если я их не только ненавижу, но и люблю, то тогда кто я ещё?
– Слушай, я тебе только собирался показать, как младшей сестричке правильно попу мыть и памперс менять! Всё!
– Ты прямо своими руками будешь ей попу мыть? – с ужасом спросила Сабина. – Прямо вот своими мужскими руками? Ты же ей даже не папа!
Владимир Сергеевич внимательно посмотрел девочке прямо в глаза. Хорошие, чистые, ясные детские глаза. Жадно впитывающие всё безо всякого фильтра, безо всякого разделения…
– Не я буду мыть. Детская медсестра будет мыть. Женскими.
Анастасия Евгеньевна Разова не то что про Инстаграм за истекшие сутки не вспомнила, она даже забыла позвонить маме с папой. Сегодня же было не её дежурство. У неё же сегодня вроде как был выходной. «Деточка, у тебя всё в порядке?» – получила она в полночь сообщение от мамы. И расплакалась. Не могла понять, почему. От счастья, что у неё родители всю жизнь вместе и любят друг друга? Или от усталости. От внезапно взрослой усталости. Не такой, от которой хочется спать или залечь в горячую ванну. А от такой усталости, отдыха от которой нет. Настя Разова стояла в палате ОРИТ. На функциональной кровати в тяжёлом медикаментозном дурмане покоилась бессознательная женщина, потому что сном её состояние трудно было назвать. В кресле прикорнул уставший от командировок и треволнений Слава. Сабину час назад забрали органы опеки. За столом дремала анестезистка, положив голову на руки. А Настя Разова стояла и плакала, внезапно поняв, что её слишком затянувшееся детство закончилось. Закончилось раз и навсегда. Она ответила маме, что в роддоме. Отключила айфон. Умылась прохладной водой. И пошла на первый этаж, в обсервационный родзал. Было тихо. Женщин в родах не было. Персонал лежал по койкам предродовых. Настя села за стол. И уставилась в стену. Минут через пять вышла старшая акушерка смены Вера Антоновна, натягивая на пижаму халат. И, ничего не говоря Тыдыбыру, зашла в манипуляционную. Было слышно, как забурлил электрический чайник. Через минуту Вера Антоновна вышла, держа в руках чашку горячего кофе:
– Кофе, Анастасия Евгеньевна, – сказала она, поставив перед ней чашку. – И не пяльтесь полночи в стену. Это не помогает.
После чего вернулась в предродовую, сняла халат, легла на койку, шумно вздохнула, устраивая поудобней свою боль в пояснице.
