Кадр двадцатый
Патология
На утренней врачебной конференции Владимир Сергеевич Ельский доложил, что новорождённый Егоров скончался. Время смерти 5:07. Он зачитал весьма пространный диагноз и предполагаемую причину. Затем, оторвавшись от бумажек, он, в присущей ему манере не глядя в зал, сказал не то окну, не то стене, не то одному из плафонов дневного света:
– Героин, особенно недостаточно очищенный – а я не думаю, что мамочка в данном случае употребляла какой-то другой, – часто обладает выраженным тератогенным эффектом. Этому малышу повезло родиться без «волчьей пасти». Поэтому я, лично, просидел с ним сегодня всю ночь. Но основное неблагоприятное действие на плод при употреблении беременной героина состоит в развитии выраженного синдрома отмены у новорождённого. Что всего лишь в трёх-пяти процентах случаев приводит к гибели ребёнка. Однако ему и тут выпал джекпот. В виде обширного инсульта. Вскрытие сегодня. Если господа интерны желают присутствовать – милости прошу. У меня всё. – Ельский захлопнул папочку и лениво-вальяжно шлёпнулся на своё законное место в первом ряду. Чем хуже у Ельского было настроение, тем ленивее и вальяжнее он становился. Судя по сегодняшней, уже совершенно аристократической медлительности, настроение Ельского по десятибалльной шкале было на твёрдый кол.
– С молодухой своей поругался, – наклонившись к Татьяне Георгиевне, шепнула ей на ухо Надежда Капитоновна. Но тут же осеклась.
Хотя ей очень хотелось продолжить тему отношений уже слегка потёртого годами и предыдущими жёнами заведующего отделением неонатологии с его новой юной женой-медсестричкой. Но сегодня утром на внутренней пятиминутке отделения эта стерва Мальцева при всех высекла и Надежду Капитоновну, и её товарку по ординаторской второго этажа – Зинаиду Никитичну. При всех! При санитарках, акушерках и интернах. Бессовестная дрянь, поимела бы хоть уважение к возрасту! У Надежды Капитоновны и Зинаиды Никитичны уже внуки имеются, а их какая-то девчонка распекает на глазах у всего коллектива. Мол, у нас тут нет никаких запретных тем, ординаторы второго этажа обсуждают судьбы пациенток этажа первого, причём в присутствии родильниц. И раз уж их так тревожит состояние здоровья, ума, души и совести Оксаны Николаевны Егоровой, доставленной в отделение неведомым милицейским нарядом, то именно им, старшим – о, мерзавка с особой язвительностью произнесла это слово, – ординаторам второго этажа и поручается ведение и выписка этой пациентки. До этого наркоманкой её интерн занимался, и ничего. Понятно же, что эта Егорова сбежит – и тогда Мальцева напишет на них докладную. А если не сбежит, то как её нормально выписать? Па́спорта ей так и не принесли. Где живёт – неизвестно. Фамилия-имя-отчество и год рождения – и те со слов. Значит, все прелести дозвонов сперва её сожителю, а затем, если что, и в милицию – теперь на них, на Надежде Капитоновне и Зинаиде Никитичне. Точнее – на одной Надежде Капитоновне. Потому что эта старая сука, Зинаида Никитична, инсценировала гипертонический криз. Дура! Чего она ждала? Что Мальцева кинется к ней, ахая, и начнёт приносить извинения? Так что Зинаида Никитична теперь на законном больничном. И Надежде Капитоновне всё это кушать в одно лицо. «А чтобы у вас было достаточно времени, с сегодняшнего дня курацией второго этажа будут заниматься Александр Вячеславович и Светлана Борисовна. А вы остаётесь на первом. Не падайте в обморок, не одна. Михаил Вениаминович Наезжин из дежурантов переведён в ординаторы. Зинаида Никитична, как только здоровье поправит, переводится в дежуранты обсервационного отделения. В те сутки, когда ответственным дежурным врачом в графике стою я. Маргарита Андреевна, вот такие у нас кадровые перестановки, с их учётом и планируйте работу». Ишь ты! Своего жиголо-интернишку поперёд врача с сертификатом назвала. И вообще, где это видано, чтобы интерн пациенток курировал?! Ну, наркоманок-то ладно, а порядочных девочек? Точно он с Мальцевой спит, не сплетни это! А ей, Надежде Капитоновне, теперь что, в одной ординаторской с этим Наезжиным сидеть, который если не яйца чешет, так в носу ковыряет? На втором этаже хорошо было, спокойно, уютно. Девочки хорошие, да и не так много их там, как тут, на первом. При выписке то коробочку конфет занесут, а то и вовсе в кармашек халата немного положат. А здесь ничего этого не дождёшься, зато беготни и мороки выше крыши! Возраст у Надежды Капитоновны уже не тот! Тьфу ты!
– Надежда Капитоновна, вы позвонили юристу, отменили визит? – спросила у Надежды Капитоновны Мальцева.
Дёрнул чёрт сесть рядом с этой старой коровой! Неловко было на законное место ломиться под испепеляющими укоризненными взглядами начмеда – вот и шлёпнулась на ближайшее свободное. Маргошу распекала на предмет дерьмового чая в палатах – вот и опоздала на пятиминутку. Маргарита Андреевна отчасти права – на элитные коллекционные сорта бюджета не хватит, но и пыль в «презервативах» – это уже тоже не по рангу для платных девочек. Они же добра не помнят, пусть сто раз прекрасные. Они же потом в своих интернет-сообществах дай бог два слова благодарности вякнут, а остальное эпохальное полотнище в пять страниц – про плохой чай и кривую морду санитарки бабы Маши. Одна, вон, недавно уходила – всем руки целовала. А потом Маргоша – пример Панина заразителен оказался! – разыскала в Сети её отклик. Мол, врачи хорошие, акушерки, в принципе, тоже, смотря какая смена попадётся. Отнеслись хорошо, хотя без контракта, денег никто не требовал, но еда!.. Еда невкусная и не слишком много. И далее шло перечисление всего меню: какой суп, какое второе – гречка с салатом из тёртой моркови или рис с кабачковой икрой. Говяжьи котлеты роддомовские ужасны, рыбные тефтели – фу! – она их вообще не любит. Яблочный сок недостаточно яблочный. Кефир развозят всем желающим, но она не желала. Масло и сыр есть, но ей хотелось «чего-то вкусненького». Запеканка со сгущёнкой – фу, гадость! И далее в том же духе. Ресторанный критик, блин! Оплати контракт и жри достойно. Или выйдя из родильного дома, в ресторан закатись. А если харчем перебираешь – то и не голодна вовсе, а капризничаешь. «Пече́ньками» ей, понимаешь, не угодили. Так попроси родню, пусть принесут тебе домашней выпечки! Или в «Бахетле» или «Азбуке вкуса» тебе «чего-то вкусненького» закупят, раз уж на контракте сэкономили. Маргарита Андреевна если не во всём, то во многом, разумеется, права. Но уж чай в платных палатах должен быть похож на чай, а не на окрашенный кипяток с привкусом цинка!
– Да я только сейчас на пятиминутке услышала, что Егоров умер, – шепнула Надежда Капитоновна.
– Да? Странно! Я была уверена, что вы с утра пораньше уже всю информацию по родильному дому собрали! – кинула ей в ответ Мальцева, не слишком и понижая голос. – Если юрист всё-таки приедет, расшаркиваться перед ним будете лично вы. Как палатный врач Егоровой.
И дальше воткнулась глазами в своего полюбовника Панина. А от Надежды Капитоновны отмахнулась, как от назойливой мухи. Зачем она только к ней сунулась со своим шёпотом насчёт Ельского? Контакт хотела навести. Есть же в этой Мальцевой хоть что-то человеческое! Навела, ничего не скажешь. На очередную оплеуху нарвалась. Никакого уважения к пожилому человеку. А кто тебя, молоденькую, работать учил?!
Правда, Надежда Капитоновна забыла, что конкретно она Мальцеву ничему не учила. Потому что всю свою жизнь просидела большей частью по гинекологиям разнообразных больниц, вполне довольствуясь выполнением абортов в ранних сроках. Она бы и сейчас не отказалась, но тут, когда возраст перевалил за пенсионный, её перекинули в роддом. И скоро, кажется, выкинут в женскую консультацию. Эх, она бы от консультации как раз не отказалась, если присесть там на мини. Но мини-аборты в ЖК делает только заведующий. Ну или кто клиентку «на себя» приведёт. Ей никто там ничего не позволит. Уйти, что ли, и правда, на пенсию? А что на пенсии делать? Тут хоть чаю с Зинаидой можно попить и заработать немного, потому что, если «свою» женщину приведёшь, Мальцева никогда не отказывает. Сидит, правда, в родзале, как сыч. Зато так спокойнее. Жопа прикрыта. Да и девка она, надо признать, рукастая…
После того как дежурант из гинекологии доложился, Панин, немного посверкав молниями и потрещав громом по разным поводам, сказал:
– А сейчас, коллеги, я хочу вам представить нашего нового заведующего отделением патологии беременности, Родина Сергея Станиславовича. С сегодняшнего дня он официально вступает в должность. Прошу вас, Сергей Станиславович!
Из первого ряда поднялся дотоле неприметно сидящий с самого края у окна плотный рыжий мужчина, с веснушчатым лицом и волосатыми руками. В голубой пижаме он был похож на полноватое добродушное солнышко с хитро прищуренными глазками. Но как-то сразу ощущалось, что это солнышко, если что, может покрыться такими тучами, что от ливня некуда будет спрятаться. Пока же он, развернувшись ко всему честно́му коллективу лицом, чуть шутливо поклонился и сказал:
– Здравствуйте, коллеги.
– А теперь по рабочим местам, – завершил Семён Ильич пятиминутку.
Родин Сергей Станиславович был небезызвестен узкой-узкой широкой акушерско-гинекологической общественности. Он был одним из ведущих специалистов одного из ведущих же перинатальных медицинских центров. На какие коврижки Панину удалось переманить его сюда? Неужто на пресловутое честолюбие в виде заведования? В деньгах Родин явно потеряет. В виде зарплаты. Что правда, свою клиентуру сюда переманит. Но всё равно гембель – компания ординаторов и дежурантов в патологии та ещё. Взять хотя бы старшего ординатора отделения Поцелуеву Оксану Анатольевну по кличке Засоскина.
Такое прозвище проистекало не только из очевидно пригодной фамилии, но и из страсти Оксаны Анатольевны к поцелуям взасос с мужчинами, не состоящими с нею ни в законном браке, ни в сексуальных отношениях. Любое праздничное мероприятие, в котором принимала участие Засоскина, заканчивалось тем, что все более-менее имущие разум мужчины прятались от неё по углам. Причём ей было всё равно, строгий ли это доцент Матвеев или вообще безымянный пока интерн. Оксана Анатольевна любила целоваться. Все знали, что с первым мужем она рассталась именно потому, что «этот мудак» совершенно не умел этого делать. В трезвом состоянии Засоскина всех мужчин именовала «этот мудак». По мнению Оксаны Анатольевны Поцелуевой, любой «этот мудак» характеризовался эмоциональной холодностью («хорошего слова не дождёшься»), анатомической («короткий и вялый») и функциональной («мне три минуты недостаточно») сексуальной непригодностью. Также «этот мудак» не умел зарабатывать деньги («я за одни роды зарабатываю больше, чем он за месяц наскребает»), абсолютно не любил детей («я с предыдущим пасынком три месяца химией занималась, потому что этому мудаку было абсолютно насрать на его двойки»), был нечистоплотен («жрёт, как свинья, по подбородку льётся») и, конечно же, портил ей нервы («этот мудак все нервы мне испортил»). Штатных «этих мудаков» у Оксаны Анатольевны в анамнезе насчитывалось уже четверо. Она сама частенько шутила на тему народной мудрости: «Если пятый муж бьёт тебя по морде, то дело не в муже, а в морде», мол, ещё есть шанс. Впрочем, если вспомнить, сколько «этих мудаков» у Поцелуевой состояло внештатно, то, скорее всего, шансов у неё не осталось уже никаких. Хотя Оксана Анатольевна, надо признать, была дамой видной – высокой, стройной и отнюдь не безобразной. Напротив, весьма миловидной. И не только видной, но и умной. Возможно, именно из-за этого немаловажного обстоятельства – хорошо выраженного интеллекта, – у неё и не было никаких шансов. Но она, тем не менее, не сдавалась. Хотя любой муж начинал раздражать её уже буквально в медовый месяц. Через полгода – бесить. Через год – приводить в ярость исключительно фактом своего существования в качестве супруга. Эта энергичная деятельная женщина приводила мужьям в человеческий вид их жилища («сделала этому мудаку в квартире ремонт»), выбивала из них алименты их же собственным детишкам от предыдущих браков («сделал мудак двоих детей – пусть платит»), приводила в порядок их гардероб («купила этому мудаку костюм и рубашки») – в общем, наводила в жизни «этих мудаков» порядок. И разводилась. Чтобы озаботиться благоустройством следующих «мудаков». От какого-то из них она обзавелась дочерью, которой в настоящий момент было одиннадцать лет. Самой Оксане Анатольевне было тридцать семь, но выглядела она куда моложе. Потому что время стареть есть только у спокойных счастливых женщин. Для фемин типа Засоскиной молодость равна постоянной борьбе за справедливость с природой, погодой и обстоятельствами. Врачом она была отменным. Беременные, роженицы и родильницы её любили. Не за сюсюканье, а именно что за достаточно жёсткую манеру общения, но всегда по делу и в любое время суток. И руки у Поцелуевой-Засоскиной были золотые. Оксана Анатольевна слышала, что Родин недавно развёлся и, узрев его ярко-рыжую макушку ещё на пятиминутке, тут же стала в стойку. Скоро Восьмое марта. Вот и узнаем, умеет ли «этот мудак» целоваться! И вообще, очень хорошо, что отделением будет заведовать переманенный Родин, а не эта снулая безрукая рыба, мнящая себя пупом земли – Анатолий Витальевич Андрие́вич. Пусть и дальше втыкает в своё УЗИ – всё вреда меньше. Лучше всего, конечно же, было бы самой заведовать патологией, но Панин сказал ей, что она ещё очень молода. Ну да, она в тридцать семь молода, а его пизда Мальцева в тридцать три – ровно столько ей было, когда назначили, – не была молода отделением заведовать, как же! Впрочем, Мальцева баба хорошая, нечего гнать, да и детей у неё нет. То есть они ей не мешают. Понятно, в общем-то. Да и ладно. Кому нужно это заведование? Морока одна. Надо, чтобы заведующий был хороший, ответственный и работать не мешал. А Родин – мужик хороший. Замечательно, что он пришёл. Честно признаться, Оксана Анатольевна Поцелуева уже немного заколебалась исполнять обязанности заведующей. Вот вроде недолго совсем, а такая морока. Да и после Вовки – царствие ему небесное и по красивому восточному мужику под каждой христианской райской кущей, – дела так запущены, что чёрт ногу сломит. КРУ было, так Засоскина чуть не поседела. Хорошо, Панин выручил. Так что пусть Родин отделением занимается. А она лучше займётся Родиным.
Ещё в штате ординаторов отделения патологии беременности числился тот самый Анатолий Витальевич Андриевич. За глаза называемый не иначе как Скумбриевичем. Потому что, как назло, у Анатолия Витальевича лицо было прямое, мужественное, как у бреющегося англичанина на рекламном плакате. И эта самая голова суховатого англичанина сидела на белом рыхлом дамском теле с отлогими плечами и очень широким тазом. То есть всё в точности, как у небезызвестного геркулесовца из «Золотого телёнка». Родильный дом – это вам не офис по перепродаже перепроданного. Тут за дресс-кодом не скрыться. Раздевалки не индивидуальны, да и в предбаннике операционной случается не особо миндальничать, когда ургентная ситуация. Так что любой, кто хоть раз наблюдал Андриевича, переоблачающегося в пижаму или обратно, уже никогда иначе как Скумбриевичем его не называл. Особого вреда отделению Анатолий Витальевич не наносил, потому как сразу после утренней врачебной конференции он спускался на первый этаж в кабинет УЗИ и молотил там до самого заката. Периодически выбегая покурить и проведать, как там чувствуют себя его редкие «блатные», готовы ли к родам в смысле материально-финансовых показаний. Ну и в туалет, как не чуждый всему человеческому. Впрочем, и пользы от Андриевича-Скумбриевича особой не было, так как палаты он не вёл.
Также имелась в патологии выдающаяся личность, именуемая Зад. Зад была постоянно обуреваема «улучшайзингом». То её не устраивало расположение столов в ординаторской, и она, воскликнув – «А давайте-ка всё тут улучшим!» принималась с азартом эти самые столы передвигать. Причём самостоятельно. Чтобы назавтра снова что-то улучшать в географии столов. Она страстно переставляла всё слева направо и справа налево, а дай ей волю – наверняка бы каждый день перекрашивала стены, потому что «эту краску давным-давно надо улучшить!» Зад называлась Задом вовсе не по причине пышности форм, а потому, что люди иногда просты и незамысловаты, как первоклашки: по паспорту Зад была Золотухиной Анастасией Денисовной. Все подозревали, что у Зада маниакально-депрессивный синдром. Одно только заставляло сомневаться в таковом предположении – а депрессивная фаза-то где? Зад всегда была весела, подвижна и, даже ассистируя на операциях, как-то слегка притопывала и пританцовывала на месте. Ни она, ни Тыдыбыр до самостоятельно оперирующих хирургов ещё не доросли. Писари юные – головы чугунные.
Тыдыбыром звалась ещё более молоденькая, чем Зад, доктор Анастасия Евгеньевна Разо́ва, и именовалась она так по совершенно нелепой и не особо приятной случайности, вызванной одним из самых неестественных человеческих стремлений – стремлением к славе. Ещё интерном Настенька завела себе ЖЖ – живой журнал. Ник teddy_bear, которым совершенно непонятно из каких соображений хотела назваться толстенькая, плотненькая, крепко сбитенькая девушка, был занят. Настенька поиграла с латиницей так и эдак, и свободной оказалась только комбинация tdbr. Анастасия Евгеньевна стала писать в свою уютную жэжэшечку то и это, постила фоточки котиков, проходила все подряд тестики про то, какая она книга, подушка, одеяло или дракон. А однажды интерна Настеньку Разову очень обидела старая санитарка – назвала её при беременных Настенькой. Оскорблённая в лучших чувствах Настенька тут же настрочила пост в ЖЖ. И – о чудо! – впервые у неё появились комментарии и число френдов взлетело аж до десяти. Воодушевлённая Настенька стала писать о том и этом «по работе», выводя коллег, персонал и пациенток под вымышленными именами, а то и вовсе инициалами. Пост о поступившей в отделение гинекологии пациентке с застрявшим во влагалище инородным предметом (футляром от солнцезащитных очков) вышел в топ. Об этом случае Настенька услыхала на пятиминутке, но писала так живо, как будто сама лично была тем самым оказавшим помощь доктором, дежурившим тогда в гинекологии. В своей жэжэшечке Настенька представала перед публикой многоопытным врачом на все руки, да так вошла во вкус, что вскоре стала «тысячницей». То есть число подписчиков на её живой журнал перевалило за тысячу. Настенька стала постить свои фоточки: Настенька в зелёной пижаме у кровати страждущей роженицы («Вы не против, если я вас стетоскопом послушаю, а меня сфотографируют? Родителям показать»). Настенька в пижаме голубой с только что принятым младенцем в руках («Разрешите мне сфотографироваться с вашим малышом, мы стенд в отделении патологии делаем»). Настенька в пижаме розовой с умным лицом и ультразвуковым датчиком в руке («Анатолий Витальевич, можно? Я для домашнего архива»). У неё хватало ума писать, что дело происходит в родильном доме N, но когда Настенькин пост об убиенном доктором-неонатологом Е. младенце вышел в топ – его перепечатала газета «Комсомольская зорька», сопроводив ремаркой: «Вышеуказанный случай по нашему предположению произошёл в родильном доме номер такой-то, а за инициалом Е. скрывается не кто иной, как врач Ельский Владимир Сергеевич». Разумеется, Ельский никого не убивал. И уж тем более младенцев, коих несмотря на свою ужасающую мизантропию, любил как родных. Он просто доложил на очередной пятиминутке об очередном случае неонатальной смерти в своей обычной хмурой манере. Собственно, младенцы с такой выраженной эвентрацией и множественными пороками развития долго не живут, несмотря на немедленно вызванную Ельским бригаду детских хирургов. Но уж слишком он был противный, этот Ельский. По мнению Анастасии Евгеньевны. Он с ней даже не здоровался и вообще, похоже, за человека не держал. Попросту не замечал. Потому что Ельский замечал только тех, кто принимал роды и оперировал. Настенька пока к таким не принадлежала. И была на него очень зла. Потому что, признаться честно, он ей очень нравился. В смысле как мужчина. Как же не излиться желчью в адрес того, кто нравится тебе как мужчина, но понятия вообще не имеет о твоём существовании? Для чего иначе блог-пространство? И к тому же она уже отлично постигла механизмы выхода её постов в топ Яндекса – побольше яростного цинизма вперемешку с выдавливанием слезы. Пост о докторе Е. был настолько удачен, что переплюнул историю о безжалостной судьбе уродливого кота (душераздирающая картинка прилагается), над которой неделю давились слезами все интернет-зависимые девочки, девушки и женщины. Настенька не ожидала такой популярности своей истории и, ложась в постельку после клика на «отправить запись», втайне жалела, что не имела возможности заснять ту эвентрацию на мобильный. Ельский же, как всегда, пригласил на вскрытие только «господ» интернов, сексист проклятый! Шли, что правда, и дамы. Но, по-любому, Анастасия Евгеньевна к тому моменту уже была врачом и покинуть рабочее место не могла. Да и фиг при Ельском снимешь что-то. Но и без фотографии младенческого трупика с такой редкой патологией, Настенькин пост переплюнул слезодавительную притчу про уродливого кота. К утру её текст не только гордо реял на верхней позиции рейтинга, но и был в свежем выпуске той самой газеты, что предпочитают в метро и электричках всем остальным изданиям. И Настенька, что называется, проснулась знаменитой. В электронном дубле «Комсомольской зорьки» была прямая ссылка на источник информации – блог пользователя tdbr. Похолодев от ужаса, Разова немедленно удалила свой блог, но Яндекс, как известно, помнит всё. Врачам бы и в голову не пришло читать «Комсомольскую зорьку», но нынче у каждой девочки в палате по три айфона и по два айпада на одну беременную голову. Когда в приснопамятное утро во время обходов врачи акушеры-гинекологи, отвечая на вопросы беременных, рожениц и родильниц о состоянии их новорождённых сокровищ, отсылали их к врачам неонатологам, а если что не так или непонятно – то и к Ельскому Владимиру Сергеевичу непосредственно, как к заведующему всем детским отделением и вообще, специалисту экстра-класса в славном деле помощи новорождённым, женщины становились бледно-зелёными и вопили: «Нет, кто угодно, только не он!» А одна из них даже показала на пляшущем в её трясущихся руках экране заметку в «Комсомольской зорьке» со ссылкой на блог tdbr.
– Эта доктор у вас работает. Так что она всё и про всех знает! – сказала перепуганная беременная на сносях. – Если бы я раньше это прочитала – никогда бы с вашим родильным домом контракт не подписала! Он же специально детей убивает!
– Во-первых, он не убивает, а наоборот – спасает. Во-вторых, нельзя верить каждой чуши. Мало ли что на заборе написано! В-третьих, откуда вы знаете, что этот… этот тыдыбыр работает в нашем родильном доме?
– А вот и фотография есть! – девочка, пробежавшись пальчиками по планшету, показала Настеньку Разову, сосредоточенно пялющуюся в операционную рану. Помнится, тогда ей разрешили постоять на операции третьей, подержать надлобковое зеркало. – У неё очень много тут было фотографий. Я её давно зафрендила, хорошо пишет. Но сейчас она блог удалила, чтобы на неё не было гонений. Она отличный специалист! Я её тут видела. Жаль, раньше не знала, что она тут работает – я бы с ней договорилась на роды. И не знала, что тут работает этот убийца Ельский. Тогда бы я вообще сюда не пришла! Вот! – не совсем последовательной, но весьма решительной тирадой разразилась беременная.
Доктор вышел из палаты и пошёл сразу к начмеду.
Панин так вздул Анастасию Евгеньевну Разову, что у той навсегда отпала охота хоть что-нибудь хоть на каких-нибудь сетевых заборах писать. Пригрозил увольнением.
Как ни странно, самого Ельского заметка в «Комсомольской зорьке» только рассмешила. Он мрачно заухал – что в его исполнении означало жизнерадостный весёлый смех и, наконец успокоившись, спросил у Панина:
– Так, а кто это? Ну, вот этот тыдыбыр?
– В отделении патологии молоденькая ординатор. Блондиночка такая толстенькая, кучерявая.
Вот так вот Настенька Разова, ранее именовавшаяся между акушерками Пушистиком из-за действительно богатой блондинистой пружинной шевелюры, стала окончательным и бесповоротным Тыдыбыром. Для всех. Она не обижалась, когда из родзала звонили и говорили:
– Передайте Тыдыбыру, что уже подняли женщину с ЭКО-тройней. Она хотела присутствовать на операции.
Или когда старая манипуляционная акушерка говорила ей:
– Тыдыбыр, чего-то много фолликулина бабе вкатываем. Ты дозу согласовала с заведующим?
Или когда старшая отделения кричала из кабинета на весь этаж:
– Тыдыбыр, зайдите ко мне, ознакомьтесь с графиком дежурств!
Блог после той истории она долго не заводила. Целый год. Затем зарегистрировалась на мейлру под ником Анастасия Тыдыбыровна и начала постить котиков…
Честно говоря, Мальцева не раз и не два говорила ныне уже покойному Вовке, что с удовольствием бы махнулась с ним. Ему – его Светлану Борисовну, а ей в отделение – исполнительного, весёлого, добродушного, хотя и несколько глуповато-мечтательного Тыдыбыра. Да чего уж там – ротировать так ротировать! – Засоскину, Зада и Тыдыбыра вкупе с Андриевичем-Скумбриевичем ей, а Вовка пусть берёт себе бригаду «Ух!» из двух замшелых пенсионерок, грязного халата и малолетней честолюбивой дуры.
– Не-не-не! – смеялся тогда живой ещё Вовка. – Засоскину ни за что и никому не отдам! Кто мне седалище прикрывать будет, когда я в отлучке? Засоскина своё дело знает. Зад так мельтешит, что всё время создаётся иллюзия кипящей работы – беременным нравится, когда к ним по пятнадцать раз в день заходят. Скумбриевич всем из моего отделения УЗИ вне очереди делает. А Тыдыбыр бумажки-истории-выписки и больничные со статистическими талонами строчит без второго слова. Сами растите кадры, Татьяна Георгиевна!
Очень хорошо, что новым заведующим отделения патологии будет Родин. Вовка был прекрасным человеком и отменным хирургом, но для заведования этого мало. Вовка был совершенно неорганизован. Честно говоря, Татьяна Георгиевна не встречала ещё ни одного гомосексуалиста, могущего себя организовать от и до. Все её знакомые гомосексуалисты были, как бы это помягче сказать, безалаберные. Один вроде восемь языков знает, но без бутылки виски с утра день его разъезжается по швам. Другой художник потрясающий – но к методичной сосредоточенной работе над проектами «за деньги» не способен. А, может, эти трое такие не потому, что гомосексуалисты, а потому что такие? Трое – это немного. Но, тем не менее, уже статистика. В общем, хорошо, что будет Родин. У него вполне такой административный характер. И сексуальная ориентация нормальная. Хотя, возможно, это и не имеет никакого значения. Опять же Вовка никогда не вызывал у беременных, рожениц и родильниц влюблённых чувств. И вовсе не потому, что мог забыть зайти в палату или не явиться на роды. А именно в связи с отсутствием в нём некой мужественной компоненты. Хотя, разумеется, в гомосексуалистах присутствует мужественная компонента. Просто она как-то совершенно непривлекательна для женщин. А беременная должна любить своего врача. Врачом вообще должен быть только мужчина! Вот, блин, договорилась ты, Мальцева, сама с собой. И, конечно же, более актуальной темы нет у заведующей обсервационным отделением родильного дома, как только отвлечённые размышления о гомосексуалистах и любви беременных к обаятельным докторам по гетеросексуальному принципу! Просто прекрасно, что Родин будет заведовать патологией. Татьяна Георгиевна знала его не близко. Так, пару раз сталкивались на конференциях-съездах. Но она слышала отзывы о нём от действительно стоящих специалистов. И отзывы эти были хорошими. Что в среде продвинутых в любой специальности коллег может значить, что: а) человек полный ноль и б) человек действительно настолько хорош, что иного о нём и не скажешь. Отличить а) от б) очень легко: в случае полной ничтожности специалиста о его хорошести будут говорить легко и радостно с налётом некоторой иронии; в случае действительной состоятельности речи будут серьёзными с оттенком доброй профессиональной зависти и хорошо скрываемого восхищения. О Родине говорили не с налётом, а с оттенком. Не всегда хорошо скрывая восхищение. Кажется, он действительно пришёл сюда просто потому, что на старом месте возможностей карьерного роста не предвиделось. А тут – всё-таки заведующий. Гораздо спокойнее всем – и в первую очередь Панину, – когда в родильном доме есть ещё один такой врач. Из тех, каких по пальцам пересчитать. А то докторов в иные нынешние перенаселённые интернами и молодёжью года случается больше, чем пациенток. А работать и оказывать реальную помощь – некому.
Мальцева спустилась на первый этаж и заглянула в кабинет Маргариты Андреевны:
– КРУ на сегодня отменяется.
– Да знаю! Вот холера! Пришли бы уже, а не тянули кишки. Познакомьтесь, Татьяна Георгиевна, это Карина, рожать у вас хочет. По контракту! – значительно добавила старшая акушерка отделения, зная нелюбовь начальницы к Маргошиным «левым» внезапно поступившим девочкам. – Вот обменную карту принесла, познакомиться желает. И прилечь заранее. В палату люкс.
– Здравствуйте! – встала со стула молодая женщина приятной наружности со слегка покрасневшими глазами.
– Здравствуйте, Карина. Что это у вас глаза на мокром месте? – любезно поинтересовалась Мальцева, беря у Маргариты Андреевны обменную карту. – Да вы садитесь, садитесь. Я тоже присяду.
– Может, кофе?
– Нет, мне кофе нельзя, он у меня и так слишком бодро… ходит, – отмахнулась Карина.
– Да я не тебе, глупая! Тебе не предлагаю. Я Татьяне Георгиевне. Она после утренней врачебной конференции любит кофе выпить.
– В смысле, ходит? – удивилась Татьяна Георгиевна. – Шевелится, что ли, слишком активно?
– У неё глаза на мокром месте, Тань, потому что она дура, – по-семейному доверительно перебила Маргарита, налаживая кофейный агрегат. – Ты расскажи, расскажи Татьяне Георгиевне свои глупости! Она врач, ей необходимо всё про тебя знать!
– Вы, Татьяна Георгиевна, только не подумайте, что я капризная или, там, мне заняться нечем. Это, конечно же, всё, наверное, глупости, и я обычно не рассказываю врачам про личное, но сейчас я чувствую, что пропадаю совсем. А Маргарита Андреевна – она такая добрая… Мне её мама разыскала через свою знакомую из ЖЭКа, дочка которой рожала у вас и Маргариты Андреевны. Поэтому я с Маргаритой Андреевной как-то сразу разговорилась, она мне сразу как-то как родная стала…
– Да уж, Маргарита Андреевна у нас это умеет. Эмпатию иллюзировать, – немного ехидно пробурчала Татьяна Георгиевна.
– Что?
– Ничего, ничего, Карина. Продолжайте.
– В общем, никогда бы не сказала такого врачам, но сейчас я думаю, что это важно. Потому что сперва я думала, что не важно, а теперь понимаю, что важно.
– Ну давайте, давайте, не бойтесь, Карина. Тут все свои.
Женщина набрала побольше воздуха в лёгкие и, покраснев, выпалили:
– Мой муж ушёл в себя… Поначалу я думала, что он разлюбил меня из-за беременности. Нет, теперь-то я понимаю, почему он уходит в себя. Но я же не виновата, что наш ребёнок такой необыкновенный! Что наш ребёнок такой удивительный! Он должен этому радоваться вместе со мной, а он только и делает, что уходит в себя! Мы так оба хотели этого ребёночка, он страшно долгожданный, потому что у нас не получалось долго, мы даже несколько ЭКО прошли – и тогда не получалось. А потом мы поехали в отпуск по Европе – и там всё почему-то наконец-то получилось естественным образом! Совершенно неожиданно, и мы, кажется, шампанского напились тогда… но это не важно! Потому что мы оба были счастливы. Но сейчас всё изменилось! Сейчас тридцать две недели, почти тридцать три, и он – муж! – зачем-то дополнительно уточнила женщина, – теперь почти не общается со мной. Совершенно перестал меня обнимать и целовать, зато в Интернете висит часами непонятно с кем! Неделю назад меня упекли на сохранение в родильный дом, что при нашей консультации, и он только пару раз приехал, чтобы подвезти вещи, но ни разу не позвонил, чтобы поболтать нормально. Созвоны на пять минут у роддома я не считаю. А уж его крики: «Зачем тебе погремушки? Рано ещё!» – стараюсь вообще забыть. А ведь раньше мы часами могли болтать по телефону. И он всегда звонил первый! И всегда был ласков.
– Ну, это нормально! – голосом мудрой бабушки проговорила старшая.
– Маргарита Андреевна, не перебивайте! – достаточно резко прервала подругу непонятно почему насторожившаяся Мальцева.
– Да миллионы мужиков перестают обращать на баб внимание, как только они забеременеют и родят, что тут такого? Пройдёт.
– Марго!.. Карина, говорите, – одобряюще обратилась она к беременной.
– Муж признаёт, что у него есть проблемы на нервной почве и он даже обращался к врачу. Ему прописали успокоительные. Но меня убивает не то, что он нервный, а именно эта закрытость от меня. Он может по два часа говорить по телефону со своей мамой, а мне – за целый день ни слова! Прежде мы всегда были лучшими друзьями, могли часами болтать. Что-то изменилось, и это какой-то ад! Именно сейчас, когда он нам так нужен! Мне и нашему малышу. Я вышла из того родильного дома под расписку, а в родном доме – лёд и холод. Лучше бы и не выходила. У меня паника, Татьяна Георгиевна. Не понимаю, что происходит. Мы почти десять лет вместе, и впервые такое. Мне приходит на ум только одно – он разочаровался во всём, я ему не нужна, он не хочет ребёнка, не замечает ребёнка, и, возможно, даже хочет избавиться от него! Но он мне ни за что в этом не признается. Может, он вдруг осознал всю ответственность и не хочет теперь на себя её принимать?.. Не знаю, что делать. Жутко обидно и страшно. Мы с моим маленьким совершенно одни… Знаю, что реветь нельзя. – Карина всхлипнула. – Но получается с трудом. Может, это временная такая стадия, а? Может, когда ребёнок совсем родится, то всё наладится?
– Что значит…
Мальцева властным жестом приказала Маргарите Андреевне заткнуться. И ласково заговорила с беременной.
– Карина, а когда именно ваш муж уходит в себя? Это же наверняка происходит не просто так, а по какому-то поводу? – уточнила она. – По какому-то вескому поводу, да? – И тут же подбодрила: – Не стесняйтесь, я вам поверю, что бы вы ни ответили. От врача ничего нельзя скрывать.
Марго лишь презрительно пожала плечиками, мол, что ты так серьёзно реагируешь на обычную бабскую муть? Успокой эту очередную беременную истеричку, скажи, что всё наладится, делов-то!
– Мой муж, Татьяна Георгиевна, уходит в себя, как только наш малыш из меня выходит.
Маргарита Андреевна аж горячим кофе подавилась, но осталась нема. А Мальцева, глянув на старшую акушерку укоризненно, наоборот, сделалась доверительнее и серьёзнее прежнего.
– И как это происходит, Карина?
– Обыкновенно происходит, Татьяна Георгиевна! – приободрившись, затараторила Карина. – Малыш с двенадцати недель выходит через… Ну, через то самое место, откуда они все потом окончательно рождаются, и ползает по ковру, агукает, играет в игрушки – их у нас полная гостиная, я несколько ковров туда постелила, чтобы ему холодно не было, и все ковры игрушками засыпаны, я для своего малыша ничего не жалею! В двадцать пять недель он уже пирамидку складывал! – похвасталась она. – А муж, как только видит, как мы играемся, песенки поём, погремушками гремим – тут же уходит в себя. Даже дома стал реже бывать. Может, он к нему никак не привыкнет? Мы играемся, а когда наиграемся и малыш устал или замёрз – он обратно заползает. Я сколько раз мужа звала с нами поиграть или хотя бы посидеть – он ни в какую!
Старшая акушерка так и стояла у окна с замершей на полпути к следующему глотку чашкой кофе.
– Я так и думала! – тихо сказала Мальцева. – Карина, можно я позвоню вашему мужу?
– Конечно! – обрадовалась беременная. – А вы мне… поверили, Татьяна Георгиевна?
– Разумеется.
– А муж мне не верит! – загрустила она. – Сначала кричал: «Не выдумывай!» – потом садился к нам на ковёр на минутку, меня по голове гладил, а ребёнка вообще не замечал, как будто его и нет. Говорил мне: «Бедная моя девочка, это всё пройдёт, когда ты родишь». А потом и вовсе стал уходить в себя. Даже из дому перестал уходить – только в себя. Как в клубок сворачивается сам в себя, а мне так страшно… Честное слово – сворачивается, уменьшается, и нет его. Как только малыш обратно заползает – муж мой снова из клубка разворачивается. Иногда я думаю, что это даже хорошо, что так сейчас. Потому что пока муж ещё не сворачивался в клубок, так однажды ночью, когда малышу захотелось из меня ко мне выползти, он его чуть не задавил! Теперь даже спим в разных комнатах. Потому что вдруг он в клубок не успеет свернуться спросонья и задушит ребёнка. Вы ему скажите, Татьяна Георгиевна, что такое бывает. Такое же бывает, раз вы мне поверили, да? И он вам поверит, вы же врач! – с надеждой посмотрела она на Мальцеву.
– Да, я ему скажу, что такое бывает. И мне он поверит. Я же врач. Давайте телефон, Карина. А Маргарита Андреевна вам пока… кардиотокограмму плода пока снимет.
Разумеется, муж Карины поверил Татьяне Георгиевне. Как врачу не поверить?! Он в принципе и сам догадывался, но надеялся, что, может, само пройдёт. Она родит, и это пройдёт. У Карины и мама такая – каждую весну ходит по району и на деревьях ветки пересчитывает. Потом идёт в ЖЭК и пишет заявление о пропаже веток с деревьев. А бабушка – та вообще из дурки круглый год не вылезает. Но Карина-то нормальная была! Они без малого десять лет вместе, и тут она заявляет, что ребёнок вылезает у неё «оттуда». Набросала в доме ковров, сутки напролёт сидит, гугукает, в игрушечки играется. А он так любит её, Карину, он думал…
– А вы думали, что выпьете успокоительного и проклятый глюк исчезнет? Но галлюцинации-то не у вас, а у неё! Поэтому если вы её действительно любите, то немедленно хватайте и ведите к психиатру. К хорошему психиатру. Сейчас продиктую номер мобильного. Скажете, что от Мальцевой. И что вам срочно! И не выпускайте вашу жену из поля зрения. Неизвестно, что ещё ей может в голову прийти. Она уже не только ребёнка видит. Вы уже тоже в клубок сворачиваться начали. То есть состояние ухудшается. Если уж беременность явилась механизмом активации дремавшего семейного гена шизофрении, то приближение родов и сами роды – стресс не из лёгких. Так что закрывать глаза успокоительным и тем, что «авось обойдётся» – не выход. Пока ещё всё компенсировано. Более-менее. Ваша жена отдаёт себе отчёт в том, что ей могут не поверить. Посторонние. И, значит, осознаёт ненормальность происходящего. Но для неё оно реально! Куда реальнее, чем наш с вами разговор сейчас. Вы не видите, кто я, что я и есть ли я на самом деле. Но разговариваете со мной так, как будто я на самом деле есть, мало того – я есмь врач, и вы веруете в меня. Ваша любимая жена в ужасе от того, что ребёнок есть, но вы – самый близкий человек – ей не верите. Мало того, стали сворачиваться и исчезать на то время, когда она забавляется с малышом. Для неё это всё – реально! Объёмно, предметно, тактильно и прочим образом материально. Надо было спокойно поговорить с ней и отвести к соответствующему специалисту за ручку, а не жалеть, избегать и не бежать за таблетками для себя.
– Но я так надеялся, что её это обойдёт, что это так, временное помутнение…
– Не обошло. Оно у всех шизофреников временное, это помутнение. Вопрос в том, насколько постоянны последствия. Так что лучше не зажмуриваться, а ясно отдавать себе отчёт. Записывайте номер телефона… Или мне обычную психиатрическую карету вызвать для вашей сильно любимой жены?! – В голосе Мальцевой зазвучал металл.
– Ой блин! Ой же ж блинский блин!!! Сколько лет детишек из баб принимаю, сколько беременных перевидала – а такое первый раз! – спустя час голосила Марго во время подвального перекура. – Он, понимаешь, из неё вылазит, а потом залазит. Ну блин моржовый, надо же! А с виду нормальная. Так и не скажешь никогда, что шизофреничка. Ты-то как сразу догадалась?!
– Есть такие шизофреники, Маргоша, что долго рядом будешь жить и ничего не приметишь. Пока он в тазик с цементом руки не окунёт с целью остановить кровотечение из порезанного пальца. Или гнездо себе вить из люстр не начнёт. И это всё ещё очень лёгкие случаи. Так что я не догадалась. Я поначалу предположила. Самое ужасное в случае этой Карины то, что шизофрения, начавшаяся во время беременности, отличается неблагоприятным течением и ведёт к тяжёлым изменениям личности и это никак не связано с соматическими изменениями, протекающими в этом периоде в организме. А всё с той же молекулой ДНК. Чаще всего, несмотря на наличие реактивно-ситуационных компонентов, имеются определённые диагностические трудности. Но тут баба сама говорит своему мужику о таких выраженных тех самых реактивно-ситуационных компонентах, что любой профессор, читающий курс психиатрии, от зависти удавился бы от показательности. А мужик бездействует. Это тебе уже не завуалированная инициальная симптоматика. Это уже манифест. Так что особо «догадываться» мне не пришлось. Надо было просто дать ей понять, что мы верим. Что я и сделала. Уж слишком как-то не по-бабски она себя вела. Не так, как обычные беременные, с жалобами на остывших супругов. Я ж тоже не первый раз песни об охладевших и ушедших в себя мужьях слушаю. Из этой явно сквозила некая навязчивость. Ей не нужны были твои обыкновенные ремарки про «всё пройдёт». Не нужна была поддержка и прочие: «родите-похудеете-вернёте форму». Ей нужно было поделиться тайной. И о родильном доме, куда её госпитализировали, она не рассказывала положенных сопутствующих «ужасов» типа холодного душа тонкой струйкой, плохих интерьеров, невкусном полднике и неотзывчивом персонале. Никаких деталей про почему, что да как. И не волновалась за малыша. Действительно, чего ей о нём волноваться? Она же знает, что с ним всё в порядке. Конечно, в порядке, раз он туда-сюда через это самое место как здрасьте! – Мальцева, не удержавшись, хихикнула.
– Так что мне её теперь, отшить от греха подальше?
– Отшивать никого не надо. Посмотрим, что психиатр скажет. В любом случае даже моих скудных знаний хватает, чтобы понять, что течение болезни у Карины будет неблагоприятное. Судя по немногим имеющимся на эту тему в литературе сведениям, отчётливая экзацербация процесса наступает на втором-третьем месяце после родов. Так что примем девицу. Рожать-то ей всё равно придётся. В смысле, окончательно! – хохотнула Татьяна Георгиевна.
Марго в ответ прыснула, и они минут на пять зашлись хохотом. Вот, тоже ещё, повод!
– У человека тяжёлое психическое заболева-а-ание, а ты – ржё-о-о-ошь! – никак не могла остановиться Татьяна Георгиевна.
– Так ты первая начала, а я, как обычно, винова-а-а-та! – гоготала в ответ Маргарита Андреевна.
– Господи, увидел бы нас кто! – наконец справилась с собой Марго.
– Ага. Или услышал, – добавила пришедшая в себя Мальцева.
– Никто бы не сказал, мол, доброе дело сделали, сказали бы, смеются над несчастной!
– А мы бы ответили, что мы не над несчастной смеёмся, а просто нам никто таблеток успокоительных не выписывает!
– Танька, не начинай!
Подруг накрыло ещё одним приступом хохота.
– Хорош! – рявкнула Мальцева. – Кстати, о добрых делах: накручу Сёме хвост, пусть на ту ЖК, где эта Карина наблюдалась, и на тот родильный дом, где она лежала, докладную в горздрав накатает. Когда я её сюда рожать уложу, разумеется. Не, ну вегето-сосудистую дистонию, которая никому не упала, они в карту в факторы риска ей записали. А шизофрению пропустили. Очевидную цветущую махровую шизофрению!
– Так что, говорят патологией теперь Родин рулит? – вдруг сменила тему Марго. – Он как? Девки говорят разведён.
– Рулит. Он – отличный мужик. И, Марго, я тебя прошу! Только не надо меня сватать, ладно? У меня другие вкусы. Подозреваю, что Засоскина вцепится в него мёртвой хваткой и сделает его «мудаком» намбер файв. Кроме того, что Родин отличный мужик – он ещё и хороший врач. Даже отменный. Это для меня куда важнее его матримониального статуса. Во всяком случае, когда он будет ответственным, я буду теперь совершенно спокойно уходить домой спать. Ну или не домой. Но спать. Или не домой и не спать, но уходить буду! Вот завтра он на сутки выйдет – я с утра отсюда и слиняю. Мне надо домой, привести себя в порядок, переодеться. Я с Волковым в Большой театр иду.
Марго сделала большие же глаза:
– В Большой такой театр с большим таким Волковым Иваном Спиридоновичем, вдовцом, папенькой сынишки-зайчика, что у нас в подвале плодик от позднего аборта в пиджачок заворачивал? С Волковым, владельцем ООО «Мандала», ла-ла-ла?!
– Маргарита Андреевна, я тебя умоляю! Я уже смеяться больше не могу! С ним, с ним я иду. И розы белые, двадцать одна штука, как с куста, он мне послал. А сынишка-зайчишка между прочим, припёр мне чумовую тряпку да ещё и с запиской: «Спасибо, Татьяна Георгиевна, за то, что вы для меня сделали! Прошу принять этот скромный подарок. Это платье – реплика одного всемирно известного бренда. Я сшил его специально для вас. Прошу вас, наденьте, когда с папой в театр пойдёте». А Панин, к слову, думает, что я с Александром Вячеславовичем в театр иду. И что сама билеты на двоих купила. Так что если сдашь Сёме, с кем я иду, – на месяц отлучу от родзала! Пусть думает, что я стареющая идиотка и завела себе жиголо.
– Ой, это он от ревности такое морозит. К кому ревновать не знает, вот и морозит по первому попавшемуся. Слушай, а что у тебя с интерном-то на самом деле? Этот Саша весьма себе…
– Марго! Интерн и заведующая – это патология!
