Глава 27

Но блокбастер Спилберга докатился и до африканской глубинки, и однажды в сентябре 17-го года мне позвонил Гофф. Он попросил меня принять участие в экспедиции в один из регионов Восточной Африки на границе с мирной в этот период Танзанией. В офис «Сатисфакции» обратился адвокат одной из враждующих сторон и сообщил, что между противниками достигнута договоренность о неприкосновенности эмиссаров «Сатисфакции» в случае, если они согласятся прибыть в их регион и провести мастер-класс, продемонстрировать оружие и правила игры. И если они будут удовлетворены, не исключено, что будет достигнуто перемирие. Гофф предупредил о том, что некоторый риск, совсем минимальный, в этой командировке присутствует. Но нужен человек, обладающий навыками управления, такого уровня, как я, и в то же время берется во внимание мой опыт службы в кадровой армии. Он подробно описал те средства, которые будут нас страховать от возможных провокаций. Нас снабдят новейшей электроникой, передающей картинку и звук в офис центрального штаба. Сопровождать нас будет переводчица с полной вовлеченностью в ситуацию. Договоренность о нашей безопасности достигнута на дипломатическом уровне в нескольких соседних странах, и их вооруженные силы выделили отряды спецназа, которые будут находиться в непосредственной близости от места переговоров.

Два палубных вертолета «Си Хоук» с авианосного корабля ВМС США в Индийском океане будут находиться в минутной подлетной готовности с «морскими котиками» на борту.

В Дар-эс-Салам мы вылетели в шесть утра из Тель-Авива и через пять часов приземлились в аэропорту Джулиус Ньерере.

В Тель-Авиве ко мне присоединился симпатичный черный парень, психолог из Филадельфии, давно работающий на «Сатисфакцию», – Дэниел Андерсон. С ним была вспомогательная бригада из шести человек. Они погрузили десять ящиков с оружием, амуницией, боеприпасами и продуктами, которыми собирался нас кормить повар, американец итальянского происхождения с какой-то смешной фамилией – кажется, Пипинто.

В аэропорту Дар-эс-Салама мы перегрузили ящики из транспортного «Геркулеса» С-130 в грузовик и в сопровождении трех джипов отправились в порт. У дальнего причала огромного, шумного, забитого складами, машинами, портовыми кранами порта нас ждала моторная яхта, совсем новая английская 82-футовая «Принцесса». Наш груз легко разместился в ее просторных помещениях, и мы, наконец, встретились с Адеолой Тиса, нашей переводчицей, чернокожей девушкой 24 лет. Выглядела она на шестнадцать: длинные, худые, ровные, как спички, ноги, круглое губастое лицо, тонкие руки и живые, как ртуть, глаза.

Адеола не стояла на месте – она все время двигалась. Она говорила, включая в разговор все свое нескладное тело, словно ступни ее ног касались раскаленной поверхности. Руки летали в такт произносимым словам и поддерживались активной мимикой ее живого лица. Уединившись в одной из кают, мы с Дэниелом слушали ее рассказ о том, как в кровавой междоусобице на ее родине она потеряла всех своих близких, как ее, десятилетнюю девочку, спрятала у себя медсестра-волонтерка из Дании, которая научила ее управляться с больными и ранеными. Но, самое главное, медсестра выучила ее английскому языку, причем научила не только разговорной речи, но и письму. Это позволило Адеоле найти свое место в жизни после отъезда благодетельницы. Та звала ее с собой, но девушка горела желанием в память о близких сделать что-то для своей страны.

Она излагала все это на вполне приличном английском и в конце четко обозначила свою позицию по отношению к тем двум джентльменам, которые определяют в настоящее время степень того ужаса, в котором пребывают жители территорий неспокойного региона. Они – бандиты-убийцы, но заменить их некем, поэтому с ними надо вести переговоры. Она пообещала осуществлять перевод таким образом, чтобы нам было известно то, что эти двое говорят на самом деле, а не только то, что ей велено доносить до нас.

Мы, со своей стороны, были подготовлены к пониманию той обстановки, в которой находилась значительная территория, граничащая с Танзанией. То, что нам оказывали помощь спецподразделения нескольких соседних стран, говорило о серьезных возможностях этих группировок дестабилизировать положение не только на своих территориях, но и во всей Восточной Африке. Все помнили, что происходило в Руанде и как сегодня возможный военный переворот в Бурунди способен накалить обстановку в соседнем Конго.

После нескольких часов полного хода по спокойному в этот час океану яхта пришвартовалась у небольшого частного причала живописного островка Нянджа, входящего в полуавтономный танзанийский Занзибар. На этой нейтральной территории нас ждали двое предводителей враждующих кланов с многочисленной свитой, представлявшей из себя весьма грозную силу. Пока наши помощники выгружали ящики с оружием и снаряжением на берег, мы с Адеолой и Дэниелом стояли у леера и наблюдали за боевиками, суетящимися у пикапа, который они подогнали, чтобы забрать груз. Всего их было человек тридцать – все в милитари: половина в серо-коричневом, половина в черно-зеленом.

– Дэниел, я не напоминаю тебе Николаса Кейджа из «Оружейного барона»? Африканский берег, здоровенные черные бандюганы, характерные оружейные ящики, на подходе два вурдалака, и наша жизнь висит на волоске?..

Так, черно пошутив, я вдруг остро ощутил, какой силой стала обладать «Сатисфакция», какова степень ее вмешательства в экономику, политику и государство, если она может для прикрытия нескольких своих сотрудников привлечь флот США, дипломатов и войска нескольких стран. В общем, осталось спеть «Америка, Америка» и прослезиться.

Дэниел неуверенно улыбнулся на мою шутку: он наблюдал за тем, что к веселью не располагало. Я вглядывался в лица этих людей, в их движения – они были сдержанны, но в тоже время весьма выразительны. Нельзя было не заметить, как серо-коричневые смотрят в сторону черно-зеленых. Эти люди годами убивали своих противников – и солдат, и тех, кого они защищали. Годы чудовищных преступлений, превратившихся в повседневность. Что они испытывали в эти минуты, находясь в метрах друг от друга? Не знаю, насколько литературно это прозвучит, но я бы назвал то, что я увидел в их глазах, «усталой ненавистью». Именно так я это ощутил, наблюдая за ними с расстояния в пару десятков метров: усталая ненависть. Какими бы чудовищами ни были их боссы, в чутье им отказывать не приходится. Они понимали, что нельзя бесконечно держать людей в состоянии аффекта – а в другом состоянии творить то, что творили эти люди, невозможно. Звонок в «Сатисфакцию» был логическим продолжением их стремления удержаться в своем первенстве среди многочисленных противников.

На пристань въехали два «Хамви», отличающиеся такой же камуфляжной раскраской, как милитари бойцов. Из первого броневика вылез огромный человек двухметрового роста и весом не менее ста пятидесяти килограммов. Не управляют маленькие лысоватые наполеончики дикарями жестокой Африки. Человек был со всеми атрибутами власти в местном понимании: золотыми цепями, часами, перстнями, кобурой, на этот раз пустой. По договору, оружие на остров брать было запрещено. Но это вам не Европа, это вам-таки Черный континент со своими законами-внезаконами. У большинства под куртками что-то вполне красноречиво оттопыривалось.

– Итак, – сообщила Адеола, – перед вами животное по имени Султани Лугереро, а второй крупный мужчина, – (я бы навскидку сказал, что процент жира в этом представителе местной фауны больше, чем мышечная масса его врага), – Ринига Мутомбоку. Этот предпочитал африканский дресс-код. Цветастый кафтан окружал его впечатляющую фигуру, но не скрывал все тот – же пресловутый золотой набор украшений.

Рядом с ними двигались в нашу сторону типы поменьше. У одного из них были очки, у другого который сопровождал Султани, висел на руке пристегнутый цепочкой чемоданчик. Я поинтересовался у Адеолы, кто они, и она подтвердила мое предположение, что это советники вождей – вроде консильери. За Султани тенью следует человек с чемоданчиком в котором лежит миллион долларов. Такая у Султани причуда.

– Ты уверена, что тут нет полиглотов и никто не поймет, что ты будешь нам переводить? Вон тот очкарик советник бегемота в цветном балахоне, к примеру, вызывает у меня подозрение.

Адеола успокоила:

– Люди этих кланов не учились в колледжах и тем более в университетах, они говорят на суахили и некоторых других наречиях, а консильери Мутомбоку хорошо владеет только французским. У Лугереро те, кто сносно говорит по-английски, уехали в Европу с его женой. Его консильери знает английский, но не настолько, чтобы уловить быстрый пересказ, тем более сленг, которым я пользуюсь в большей мере.

Итак, мы сошли с «Принцессы» на берег. Приветствия не получилось. Дэниел попробовал протянуть Лугереро руку, но тот просто махнул своей в направлении двухэтажного деревянного строения. Мы вошли в просторное помещение, в его звенящую гулкую пустоту. Вся мебель, которая была расставлена, напоминая редуты Бородинского сражения, – это длинные скамьи из струганых, покрытых лаком досок, – расположилась двумя линиями в центре. Я понял: это наше место – рядом громоздился штабель зеленых ящиков.

Напротив наших редутов, на расстоянии пяти-шести шагов, находились разделенные десятком метров два квадрата по пять-шесть скамеек в каждом. Вот такая диспозиция: слева от нас банда Султани, справа – Риниги Мутомбоку. На первых скамьях сидели главари со своими консильери, остальные бойцы – позади, плотными рядами. Адеола порхала внутри этого мрачного треугольника и о чем-то беспрерывно щебетала с обоими гигантами. Успокаивало то, что оба относились к ней как минимум терпимо.

Я приоткрыл крышку ближайшего ящика – сверху белел пакет комплекта дуэльного снаряжения. Мы приготовились говорить о том, что все, что мы привезли, – это подарок от клуба замечательным воинам, пришедшим с нами поговорить.

На совещании с психологами в Нью-Йорке мы разработали стратегию поведения исходя из того, что предводители африканских вооруженных формирований – это не наивные вожди племен прошлых столетий, готовых за стеклянные бусы продавать хитрым белокожим территории нефтяных полей. Они плотно сотрудничают с партнерами из многих развитых стран, имеющих интересы в регионах континента, богатых всяческими приманками для акул бизнеса: нефтью, золотом, редкоземельными металлами и прочими плантациями какао – бананового рая. Эти люди хитры, изворотливы, отнюдь не бедны и легки на расправу. Но мы все согласились и с тем, что, если соскрести тоненький слой коснувшейся их цивилизации, обнаружится, что они все-таки дикари, и бусы для них – все равно притягательная штука.

Мы приготовили для обоих золотые страйкболовские девяносто вторые беретты. Таких в мире действительно не было ни у кого. То есть были обыкновенные золотые пистолеты – классический антуражный комплект богатых бандитских мерзавцев всех видов. Но такие, как эти, со знаками принадлежности к мировой компании «Сатисфакции», с выгравированными именами двух этих джентльменов, при благоприятном исходе задушевной беседы вполне могут сыграть положительную роль.

Однако речь, которая полилась из зубастой глотки Султани, отодвинула в дальние дали мое желание что-то кому-то тут дарить. В этом деревянном здании не было ни кондиционера, ни вентиляторов, было жарко и очень душно. Лугереро скинул с себя рубаху, обнажив могучие складки черного атласа, прорезанного реками струящегося пота, и резко, не подымаясь со скамьи, начал орать. Адеола скороговоркой переводила так, как требовала минимальная корректность, на что поначалу, видимо, рассчитывал оратор. Но затем необходимость в этом отпала, потому что все внешние проявления – жесты и мимика этого орангутанга – не оставляли возможности верить в его желание хоть как-то скрывать свое отношение к происходящему. Не углубляясь в тонкости, могу вспомнить только суть этого спича по-африкански. Вместо «Дорогие друзья, мы с моим коллегой, пригласив вас в гости как радушные хозяева» и т. д., мы слушали реальный перевод подпрыгивающей на каждом его выкрике Адеолы:

– Что за недоносков к нам прислали? Это ты, жирная скотина, – он обращался к Риниге, – заставил меня тащиться на эту поганую встречу, на этот поганый остров, чтобы эти уроды, которые считают нас обезьянами, учили нас, как делать дела своими вонючими пластмассовыми игрушками. Они захотели убедить меня, что это решит наши проблемы, которые мы решаем, заполняя целые рвы трупами наших врагов! В прошлом месяце эта жирная свинья вырезала целую деревню наших людей!

Впервые подал голос Ринига:

– Вы вырезали больше, и пленных нам не отдаете, – голос у толстяка был на удивление высокий.

Дэниел теребил виски, периодически вскидывая на меня мученический взгляд. Почувствовав, что наступила короткая пауза, я начал говорить о том, что такое сама идея примирения на базе решения конфликтов иным способом, противоположным отрезанию голов, и что это оружие и снаряжение мы привезли в подарок уважаемым господам. Я произносил слова, давая время Адеоле переводить, и чувствовал, как глупо и жалко после услышанного все это звучало.

Меня прервал рев Султани:

– Они что, нас за пидоров дешевых держат?!

Адеола переводила, ничуть не смущаясь. Было видно, что она привыкла к лексикону этих ребят и наверняка еще и смягчала оригинал. С этого момента тема пидоров не сходила с губ разбушевавшегося Лугереро.

– Они, эти пидоры, хотят, чтобы мы, мужики, пластмассовыми шариками игрались, как эти пидоры? Они хотят меня трахнуть вот этими шариками, а может, я, хоть я не пидор, сам этого… – тут Адеола запнулась, но я потребовал продолжать – …беленького пидора трахну?!

Дэниел предупреждающе на меня посмотрел. Я улыбнулся ему, но, видимо, моя улыбка напомнила ему о любимом с детства празднике Хэллоуине. Я раскрыл ящик с дуэльным комплектом и бросил рубаху с контактным ворсом в черное тело этого крутого пацана. Он выпучил глаза и на объяснение, сопровождавшееся целым танцем Адеолы, что это надо надеть, разразился новой тирадой о том, что в такой рубахе самое место белым пидорасам и он заставит сожрать эту рубаху тех, кто в него осмеливается ее кидать.

Адеола перевела ему мой вопрос, я надеюсь, близко к тексту. Я впервые перешел с дипломатического на пацанский – зря, поздно. Вопрос звучал так: ты че, говно чернозадое, зассал? Чудовище на миг застыло, я ждал, сжимая в руке ребристую ручку пистолета. Перевод услышали все, и Адеола, воспользовавшись замешательством, каким-то непостижимым образом мгновенно напялила еле налезшую рубаху на тюленье тело Султани. Разрешенная дистанция для стрельбы дуэльным пистолетом – десять метров, между нами было пять-шесть. Я сделал шаг вперед, сократив расстояние до четырех, и с наслаждением всадил в эту черную тушу максимальный кислотный заряд. Две слоноподобные ноги устремились к потолку. Султани лежал на спине с широко раскинутыми руками, завалив вместе с собой всех сидевших на находившейся за ним скамье.

В зале стояла тишина. Тишина, при которой было слышно, как черные змеи рук зашуршали по ткани милитари, пробираясь к своим кольтам, глокам и береттам. И еще я услышал сквозь шепот Гоффа в ушном чипе – «What are you doing, my friend, what are you doing?..» – усиливающийся звук двигателей приближающихся «си хоуков».

Первое, что я почувствовал, – кайф. Вот она, сатисфакция! Второе – что же я, придурок, натворил! А потом от ложечки к паху подкатил ужас, который в народе называют животным.

Секунды, в которые подымали Султани, вытягивались в часы. Как только он встал на ноги, он поднял руку, что означало, по-видимому: стрелять не надо. И черные змеи уползли из-под курток камуфляжа. Лугереро направился ко мне. Человек, который серьезно занимался карате, не забывает основных позиций расположения центра тяжести тела и нескольких основных приемов. Причем все это приводится в движение в минуты острой опасности помимо воли, и о последствиях в такие мгновения не думаешь. Я совсем чуть-чуть развернул корпус вправо и слегка сдвинул ступни внутрь. Правая рука повисла, наливаясь для удара. Есть в карате джит-хун-до такой удар – «копье дракона». Он наносится напряженной частью ладони, расположенной между большим и указательным пальцами. Удар начинается от стопы с разворотом и концентрацией направления всей кинетической силы движения тела в кадык противника. При удачном попадании кадык перемещается внутрь горла и, помимо болевого шока, лишает человека возможности дышать.

Вся эта классическая инструкция проявилась в моей голове за то время, в которое огромный негр преодолевал расстояние в пять шагов. Но его руки не были нацелены на то, чтобы размазать меня по деревянным доскам пола. Они протягивались для рукопожатия, и до меня, оглушенного тишиной, донесся скороговорочный адеоловский перевод:

– Мистер Лев, это было круто! Это было, мать твою, чудовищно круто. Чтоб мы все были такими пидорами, как мистер Лев! Я, здоровый герой, завалился, как баба, от пластикового шара. Это, мать-перемать, было охренительно круто! Дай мне, мистер Лев, выстрелить в эту жирную свинью! Пусть поймет, как это круто – падать на жопу, когда в тебя стреляет игрушка. Он говорил, что это не мужское оружие! Пусть тоже сядет на свою жирную жопу!

Ринига вскочил удивительно легко и замахал руками: в тебя стрелял белый, и в меня пусть стреляет белый. Я посмотрел на толстяка. Это именно он прислал своего человека в «Сатисфакцию». Он уговорил Султани на встречу с нами, он явно был слабым звеном. Но и Султани, несмотря на все свое пацанское хамство и гонор, не зря согласился с ним. Они устали, они оба чувствовали, что долго больше не протянут. Но стоило нам ошибиться в эти минуты – и все слетело бы с тонкой кромки надежды успокоить этих людей.

Я зарядил шар и посмотрел на Ринигу. Адеола попыталась натянуть на его огромное тело рубаху, которая на обычном человеке должна свисать свободной хламидой. Но для того, чтобы облачить этот экземпляр, мои ребята разрезали ее по бокам и напялили на Ринигу, как пелерину. Мы встретились с ним глазами, и я обостренным чутьем драматического момента почувствовал, чего он хочет. Ринига физически явно слабее Султани, и, если я выстрелю в него с тех же четырех метров, он может потеряться на какое-то время, и это для него будет позором. Но если он усидит на лавке, это будет позором для его противника. Я решил, что не ошибся и мы правильно поняли друг друга.

Он сел на скамью, а я, будто оступившись, сдал на два шага назад и выстрелил, отклонившись еще сантиметров на сорок, как бы удерживая равновесие. Я целился в его необъятный живот, предполагая, что сила удара и болевого шока не пробьет метр жира, который опоясывал фигуру этого мальца.

Ринига завалился наподобие Султани, но я не был уверен, что он не сделал это нарочно. Во всяком случае, он лихо поднялся и, воздев руки вверх, тонко завопил, что это мужчинское оружие – именно так перевела Адеола – и что они, два сильнейших воина Африки, были сражены этим оружием, и это достойно сражений, которые они смогут вести между собой. И не надо отрезать головы – пусть остановится кровь наших мужчин и останется в их жилах.

Почти поэт, подумалось мне в вихре сумасшедших эмоций. Я посмотрел на Дэниела и, кажется, впервые заметил седину на его висках. Может, сейчас поседел? Эта мысль меня рассмешила. Я толкнул его в плечо и сказал: «А теперь бусы».

Адеола, повинуясь моей просьбе, похлопала в ладоши, попросив всех успокоиться, и я вручил именные золотые беретты обоим «раненым». Они подошли к друг другу вместе со своими консильери, и через минуту Султани громовым голосом объявил:

– Мир на этой земле!

Крик тридцати глоток разорвал пространство. С лиц солдат словно сорвали маски зомби, и они превратились в людей, молодых, сильных людей. Я вышел на улицу, вытащил свой голубой «Кент». Дэниел протянул «Житан». Я затянулся его едким дымом. Невыразимо захотелось холодной русской водки и соленого огурца, но откуда у Пипинто соленые огурцы?

Над нами сделали круг ударные вертолеты и ушли к горизонту. В чипе вздыхал Гофф:

– Я чуть инфаркт не получил. Лев, дай прийти в себя, потом поговорим, но мы все тебя поздравляем.

Представился голливудский сюжет, когда в центре управления все хлопают друг друга по ладошкам и хором произносят: «Мы это сделали». Я сплюнул горькую житановскую слюну и пошел к яхте.

В течение двух дней мы проводили инструктажи с полевыми командирами обеих команд. Оружие произвело на этих ангелов смерти потрясающее впечатление. Радовались, как дети, совершенным копиям так хорошо знакомого им оружия – настоящего, смертоносного и так надоевшего. Смерть отступила, начались каникулы.

Султани и Ринига провожали нас с тем особым чувством уважения, которое воины, ощутившие на себе все, чему учит война, испытывают к своему победителю – в данном случае избавителю, – не уронившему их достоинство. На яхту погрузили корзины с продовольствием – подарки туземного производства. От чего-либо ценного мы категорически отказались.

Стоя на берегу и глядя на изящные обводы «Принцессы», Султани похвастался тем, что яхту заказывала его жена на верфи в Плимуте. У нее очень хороший вкус, она из очень хорошей семьи, и почти все время эта шлюха проводит в Париже. Он с опаской покосился на Адеолу – правильно ли она перевела? Девушка рассмеялась и подмигнула мне: конечно, леди.

Адеола провожала нас в аэропорту Дар-эс-Салама. Я подарил ей серебряный значок «Сатисфакции» и выразил уверенность в том, что она обязательно займет свое место в завоевании Африки «Сатисфакцией». Адеола кивала головой в такт моим словам, в ее черных глазах предательски заблестели слезы, и, видимо, не желая показать свою слабость, она, эта железная девочка, без слов порывисто обняла поочередно нас с Дэниелом и убежала на своих ногах-пружинках. Дэниел передернул плечами:

– Какая горячая! Меня будто сама Африка обняла. Эта девочка далеко пойдет, и лично я сделаю все, чтобы ей помочь.

Я протянул ему ладонь, и он смачно по ней хлопнул.