5

Реактивная граната

Я совершал утренний обход базы, как вдруг заметил у загончика Наузада морпеха на стареньком грузовичке, который когда-то был выкрашен в желтый цвет. Я сразу понял, что это Джон – он единственный ездил по базе на машине. Хотя он был еще совсем молоденьким, но показал себя старательным и надежным бойцом, поэтому ему поручили координацию и сбор разведдонесений. Кроме того, он вызвался развозить по дозорным постам ежедневные порции воды для питья и мытья. И поскольку таскать канистры вручную ему было лень, Джон стал пользоваться древним тойотовским пикапом, который мы унаследовали от афганской армии. Так было гораздо проще.

– Привет, дружище, как сегодня водичка? – насмешливо приветствовал я его, подходя к загону.

– Отлично. Доброе утро, сержант, – отозвался он. Волосы у него отросли длиннее положенного, и если бы его увидел наш главный, с ним бы случился сердечный приступ.

– Я Наузаду принес кое-что, – сказал он, показывая старую подушку из красного атласа с выцветшей золотой вышивкой в виде листьев. Будь она почище, ей было бы самое место на диване в приличном доме.

– Откуда ты это взял?

– Валялась, пришлось подобрать, – ответил он с хитрой улыбкой.

Я ухмыльнулся в ответ. Лишних вопросов задавать я не хотел. Достаточно и того, что у Наузада появилась первая в жизни лежанка.

Я открыл калитку и прошел к тому месту, где Наузад обычно лежал – под маскировочным брезентом. Когда я положил туда подушку, пес с подозрением обнюхал ее, а потом улегся и свернулся клубочком.

– Отличный выбор, Джон. По-моему, ему нравится.

Мы ушли и оставили Наузад возлежать на своем новом ложе, наблюдая через сетку за тем, как медленно движется мир вокруг.

Несколько человек регулярно навещали пса в свободное от службы время. Мне кажется, для них это было возвращением к нормальной жизни, они подкармливали его галетами, хотя и не решались пока заходить в загон. Наузад по-прежнему никого, кроме меня, к себе не подпускал и всех чужих встречал угрожающим низким рычанием. Насколько серьезны при этом его намерения, желающих выяснить не находилось.

Для всех было безопаснее держать его в вольере. Пока что он больше не пытался перепрыгивать через ограждение, и я полагал, что до следующего обстрела проблем с ним не будет. Когда он выходил наружу, ребята знали, что его лучше не трогать. Я подумывал о том, чтобы надеть на него ошейник, но для этого надо было дождаться, пока Лиза мне его пришлет.

По правде говоря, я и сам до сих пор его несколько опасался, поскольку не знал, насколько Наузад мне доверяет. Он вполне способен был покусать меня, вздумай я повязать ему на шею веревку. Кроме того, мне приходилось все время следить, чтобы полицейские не вздумали снова использовать его для собачьих боев, несмотря даже на то, что босс их предупредил четко и ясно: такого на базе мы терпеть не станем.

Наузада вроде бы вполне устраивал его загончик, однако всякий раз, когда я приходил его кормить, он пытался протиснуться наружу. Время от времени ему это удавалось, тогда он совершал обход базы по периметру изнутри, принюхивался, рыл землю и метил территорию, пока я старался заманить его обратно. Обычно это удавалось сделать с помощью угощения. Банка свиной тушенки, открытая у него под носом, срабатывала каждый раз.

После нашего разговора с Лизой я временами задумывался, а был ли мой план по спасению собаки такой уж хорошей идеей. Порой мне казалось, что нет. Кому захочется брать в дом бойцового пса? Да и как его можно пристроить, даже если очень захотеть? Наузад не был приучен жить в помещении, он не умел ладить с людьми. Однако днем он, как правило, вел себя тихо… так, может, стоило бы посвящать какое-то время социализации? До сих пор у него не было позитивного опыта с двуногими, верно? И он заслуживал нормальной собачьей жизни. Однако в глубине души я сознавал, что для любого потенциального владельца Наузад станет сущим кошмаром.

Я оттягивал принятие решения. Говорил себе, что надо подождать, не придумает ли Лиза что-нибудь. Мне не хватало смелости взглянуть в глаза реальности. Это был трусливый способ оттянуть неизбежное.

Близость зимы была уже очевидной, вечерами становилось гораздо прохладнее, а ближе к утру температура падала почти до нуля. Теперь я натягивал теплую куртку, едва только солнце опускалось за горизонт.

К этому моменту я провел в Афганистане чуть более семи недель, и мы входили в период «отдыха и восстановления», когда ребятам разрешали на десять дней вернуться домой, в Великобританию. Несколько человек уже уехали, и время дежурства наступало для остальных еще чаще. Теперь в патруль выходили даже повар и механики, которые, впрочем, не возражали против хоть какого-то разнообразия в своей рутине.

Мы патрулировали пустынные лабиринты улочек, заваленные мусором и камнями, никогда не уходя от базы слишком далеко. Мы все еще терпеливо ждали, когда же старейшины до чего-то договорятся с местным главой Талибана.

Чаще всего на базу мы возвращались, так и не повстречав никого из местных, и меня это разочаровывало. Я хотел бы пообщаться с афганцами. Должен признать, что все мои попытки наладить взаимопонимание с полицейскими успехом не увенчались – скорее наоборот, но винил я в этом только их самих. Я не мог делать вид, что отношусь к ним без враждебности, после всего, что они учинили с Наузадом и другим бойцовым псом.

Однако там, снаружи были и другие афганцы. С северных наблюдательных постов была видна населенная часть города. Там – вдали от нашей базы, где не стреляли ни мы, ни талибы, в относительной безопасности сновали по своим делам местные жители, похожие с такого расстояния на муравьев. То тут, то там в проулках показывались одинокие фигурки, потом исчезали. Отцы и сыновья куда-то шли вместе, их белые тюрбаны выделялись на фоне грязно-желтых стен. Я пытался представить себе их быт. Я действительно очень хотел помочь этим людям, но у нас не было ни малейшей возможности узнать, как и чем они живут на самом деле. Я где-то читал, что, по данным ООН, средняя продолжительность жизни в Афганистане составляет всего 43 года и примерно треть женщин умирает при родах. Все это можно было бы поправить с помощью образования – но именно против этого и выступал Талибан.

С другой стороны, я сомневался, что в одиночку тут можно что-то исправить. И даже мы вместе, британские морпехи, которые прибыли в Афганистан именно для этого, пока мало чего достигли. Оставалось только убеждать себя, что мы – крохотная частичка большого процесса, который рано или поздно приведен эту страну к возрождению.

Мое дежурство начиналось в 2:00, и в 1:40 я уже собрался, оделся и вышел из казармы. Я специально ставил будильник на 20 минут раньше, чтобы успеть выгулять Наузада.

Поскольку в такую рань снаружи не было ни души, я мог позволить ему вволю побегать по базе. Первые пару минут он обычно нарезал вокруг меня круги и подталкивал правой лапой. Я с удовольствием подхватывал эту игру, и мы какое-то время бегали вместе в облачках поднявшейся пыли. В эти минуты он вел себя совершенно естественно, как нормальная собака, и я забывал обо всем на свете, даже о том, что мы находимся в одном из самых опасных мест на земле. Человек и его пес – мы просто наслаждались обществом друг друга.

Во время ночного дежурства я получил сообщение из штаб-квартиры в Кэмп Бастионе, что двое моих ребят, которых отправили на подмогу в группу, базировавшуюся неподалеку от нас в городке Каджаки, попали в аварию на своем джипе и сильно пострадали. Талибы оказались ни при чем, это был просто несчастный случай.

Никто из нас не хотел бы страдать на больничной койке, но за себя я мог точно сказать одно: если уж судьба так сложится, я предпочел бы получить ранение в бою – желательно, став героем дня, – чем пострадать в дурацкой аварии.

Эта новость вернула меня мыслями к тому, что было в сентябре. Я вспомнил, как пошел в клуб в Плимуте накануне отправки в Афганистан. Мы с ребятами собрались за столом, сдвинули кружки с пивом.

– Надерем талибам задницу и все вернемся героями! – выкрикнул я, и мы принялись чокаться друг с дружкой, разливая пиво на стол и на руки. Может, это и звучало банальным клише, но мои ребята были совсем молодыми, и в тот момент мне казалось, что я говорю правильные слова. Однако сейчас я уже жалел о своем тосте. Кажется, я зря искушал судьбу.

По связи нам мало что сообщили, но, судя по всему, для обоих парней прогноз был не самым благоприятным. Полного отчета еще было ждать и ждать. До тех пор можно было лишь строить догадки.

Я спрашивал себя, смог бы я что-то изменить, если бы оказался там с ними. Но меня не было в Каджаки. Я был в Наузаде, и здравый смысл говорил мне, что такими вопросами задаваться уже слишком поздно. Что есть, того не изменить.

Я ничего не мог сделать, пока мы не получили больше информации. Надо было решить, какими словами рассказать об этом остальным. Я решил проведать Наузада, это дало бы мне пару минут, чтобы подумать.

Ночь была холодная, я поднял воротник куртки, пока шел к вольеру. Внезапное движение слева зацепило мое внимание, и я резко остановился.

Тень во тьме так же замерла.

Я сделал шаг по направлению к ней, но тонкий месяц на небе почти не давал света, и никаких деталей было не разглядеть… до того момента, пока тень внезапно не устремилась ко мне.

– Ты что тут делаешь? – спросил я, уверенный, что это Наузад каким-то образом выбрался из загона. Но когда пес приблизился, я осознал свою ошибку, он был куда более тощим и голенастым, чем Наузад.

По прямой он, похоже, бежать не мог и метался то вправо, то влево. Наконец он преодолел разделявшие нас тридцать ярдов и уселся, жадно глядя на меня блестящими глазами навыкате. Это явно был не бойцовый пес. Слишком маленький, во-первых, а кроме того, у него были длинные висячие уши.

Я вспомнил, как пару раз наблюдал в прибор ночного видения за игривым молоденьким псом. Тот двигался точно так же, зигзагами.

– Эй, да мы с тобой знакомы, – сказал я ему.

Я протянул правую руку. Пес тут же вскочил, дважды прокрутился вокруг собственной оси, взбивая пыль в воздух. Когда я сделал шаг по направлению к нему, он тут же метнулся навстречу, в последний момент резко изменив направление, и помчался к задним воротам.

– Играть любишь, да?

У стены стоял песочного цвета фургон, из тех. в каких возили арестантов. Окна были забраны решетками. Из-под фургона высунулась длинная собачья морда. И тут же он выбрался наружу, метнулся ко мне, потом опять вбок. Чем-то он напомнил мне Бимера.

– Вот же псих ненормальный, – засмеялся я. – И как ты сюда пробрался?

Бросив взгляд в сторону ворот, я покачал головой и хмыкнул. Ну, и паршивец. Пес прокопал туннель между двух больших камней, которые я уложил в траншею. Там было очень тесно, но ему хватило, чтобы проскользнуть внутрь.

С минуту я гонялся за шустрой псиной по двору, но он был неуловим. В последний момент ему всегда удавалось обдурить меня и изменить направление.

Молоденькому псу явно нравилась эта игра, лапы у него двигались каждая сама по себе, но это не мешало ему всегда оказываться там, где надо. Он так носился, что вскоре пыль стояла столбом по всему двору. Я посмотрел на часы. Мы с ним развлекались уже добрых десять минут. Я отнимал время у Наузада.

– Извини, парень, но я пошел к твоему приятелю.

Когда я пошел к вольеру, пес потрусил за мной.

Не подумав о том, что делаю, я выпустил Наузада. Он тут же бросился к мелкому псу, который застыл как вкопанный.

– Черт, сейчас крови будет… – пробормотал я.

Я еще успел подумать, что нельзя было выпускать Наузада, когда рядом бегает другой кобель, ведь он был бойцовым псом. Но, к моей огромной радости. сработали совсем другие инстинкты. Когда Наузад подбежал к гостю, он принялся обнюхивать его как ни в чем не бывало. А мелкий, вместо того чтобы убежать, стал принюхиваться в ответ. И, как ни удивительно, через минуту они уже играли друг с другом.

Я дал им вволю побегать, потом дождался, чтобы Наузад справил свои надобности, и убрал кучку в пакетик, который держал специально для этого.

Как обычно, когда время прогулки подошло к концу, Наузад не хотел возвращаться в вольер. Я не мог его осуждать, он слишком мало времени проводил на воле. Маленький пес сидел и смотрел, пока мы с Наузадом бегали по двору кругами. Наконец мне удалось завести его в загончик и захлопнуть калитку.

Наузад с несчастным видом смотрел на меня из-за сетки. Я обернулся к маленькому псу, который все так же терпеливо ждал поблизости.

– Тебе повезло, – сообщил я ему. – У меня нет времени сейчас выгонять тебя за ворота.

Я и без того уже опаздывал. Датч готов был подождать, пока я выгуливаю Наузада, но не стоило этим злоупотреблять.

Я пошел прочь, но, обернувшись через плечо, увидел, что пес трусит за мной следом. Я остановился, потом внезапно сделал бросок в его сторону. Как я и думал, он все еще не наигрался. Дважды сделав круг на месте, он метнулся в сторону, застыл, широко расставив лапы, потом прыгнул ко мне поближе.

Так он шел за мной до самого штаба.

– Извини, приятель, но сюда тебе нельзя, – сказал я, открыл, а потом быстро закрыл дверь за собой.

Я надел наушники, в которых тут же зазвучал привычный эфирный треп. Парни с холма и на дозорных пунктах переговаривались между собой. Сонный Датч сдал мне смену и, ни о чем не спрашивая, отправился на боковую.

Я обменялся приветствиями со всеми, чтобы убить время. Кроме того, так я убедился, что никто из парней не спит на посту.

Штаб наш размещался на старом складе без окон. Все, что было слышно на заднем плане, это ровное гудение дизельной установки. В помещении горели три лампочки, из мебели не было ничего, кроме складных столов, на одном из которых и располагалось оборудование, помогавшее нам поддерживать связь с внешним миром.

Беленые стены были увешаны картами Наузада и окрестностей во всех возможных масштабах. Еще висела фотография красивой блондинки, которая улыбалась, глядя прямо на тебя, с какого угла на нее ни взгляни. Но это была единственная деталь, отвлекавшая внимание в этом скучном, деловом помещении.

Я прочитал журнал. Там не было ничего, о чем бы устно не упомянул Датч. Ничего интересного. С последней атаки талибов у нас все было тихо. Может, бомбы упали слишком близко и все-таки припугнули их. Мы по-прежнему ждали нового нападения, но ничего не происходило. Всю прошлую неделю мы вычеркивали дни в самодельных календарях, и были заняты только тем, что ели, спали и отсиживали дежурство. Еда тоже не доставляла удовольствия, поскольку повар по-прежнему не готовил ничего, кроме карри. Чем дальше, тем более привлекательными казались встречи с «ускорителем времени».

Сегодня ночью все, чего мне хотелось, это отдежурить и урвать еще хоть часок сна. Вместе со мной на смене был Джимми, наш связист, но мы почти не разговаривали друг с другом, оба сидели, уткнувшись в книгу. Я читал воспоминания Мика Фаулера об альпинизме. Все, что можно, мы с Джимми уже обсудили за последние три недели. Свежие газеты поступали к нам нерегулярно, и новостей не было.

Я все еще думал о том, как сообщить ребятам, что двое наших пострадали, так что к чтению душа особо не лежала.

На смену мне должен был выйти Док. Он был флотским медиком, которому трудно было свыкнуться с мыслью, что от нас до ближайшего моря – много миль. Когда моя смена уже близилась к концу, мне пришлось чуть не силком вытряхивать его из спальника. По крайней мере, за этим не надо было далеко ходить: Док спал в медблоке, который находился в том же здании, что и штабная комната. Подозреваю, что, когда он шел служить на флот, его забыли предупредить о дежурствах.

– Что нового, сержант? – спросил он меня, протирая сонные глаза.

– Ничего, все тихо. План действий авиации будет в 6:00. Босс хочет побудку на то же время.

К этому моменту мы должны были узнать, получат ли наши патрули прикрытие с воздуха. Я поднялся со складного стула, на котором сидел. У меня ныла спина. Часами просиживать на складных стульях вредно для здоровья. Я поставил чайник, чтобы вскипятить воды себе на дорожку. Джимми оставался дежурить еще на час.

– До встречи, – сказал я ему, шутливо отдавая честь и унося заваренный чай.

– Радуйтесь, сержант, койка ждет, – отозвался он, не отрываясь от книжки.

Я похлопал Дока по спине и протянул ему потертые наушники. Он занял мое место.

Снаружи вставал розоватый рассвет, солнце поднималось над восточной стеной базы. Облака на небе были окрашены алым и красиво подчеркивали видневшиеся на горизонте горы. Рассвет был самым потрясающим временем дня, жаль, дома я его почти не заставал: теплое одеяло не отпускало из своих объятий.

Зацепившись обо что-то ногой, я едва не упал. Посмотрев вниз, я обнаружил маленького пса, который спал, свернувшись калачиком, прямо перед дверью. Я не мог поверить своим глазам.

Стоило наклониться, чтобы его погладить, как он тут же вскочил и принял любимую игривую стойку, широко расставив лапы.

– Что, теперь я твой новый друг, да? – поддразнил я его. – Ты все это время ждал, пока я выйду?

Пес смотрел на меня, склонив голову влево. При солнечном свете я мог лучше его разглядеть. Он чем-то напоминал Наузада, только более тощий, с длинными лапами, пегой шерстью и более темной мордой. Да, и уши у него были на месте.

Я выудил галету из кармана. «Скоро надо будет делать запасы», – подумал я, пока он с жадностью ее пожирал.

Но оставлять его на базе было никак нельзя.

– Прости, малыш, но придется тебе уйти. Нельзя, чтобы босс тебя обнаружил, – сказал я ему.

Добрый час ушел на то, чтобы наконец выманить его за ворота. Песик не сомневался, что это замечательная новая игра. Когда мне наконец удалось выдворить его с базы, я был весь в поту и пыли. К тому же до завтрака оставалось недолго. Ускорителю времени придется подождать. Я должен был идти к своим парням, которые как раз собирались в столовке. Пора было сообщить им, что случилось в Каджаки, пока не заработала мельница слухов.

Я нашел капралов своего подразделения, которые как раз выходили из казармы, и изложил им краткую версию происшедшего. Они засыпали меня вопросами, на которые пока не было ответов.

– Слушайте, я без понятия, почему они свалились с обрыва. Хватит и того, что Том с Мэттом живы. Как только я узнаю что-то еще, сразу вам сообщу. А пока оповестите парней, и пусть не слушают дурных сплетен.

Пока я стоял в очереди на завтрак, сообщили, что патруль на утро отменяется: у авиации нашлись задачи поважнее где-то на юге.

Какое-то время я потратил на проверку наших припасов. До прилета вертолета снабжения оставалось еще два дня. Я ждал почты от Лизы. Остаток дня тянулся еле-еле. Временами мы болтали с парнями о каких-то мелочах, и я вручную перестирал почти все свое барахло. День закончился тихо и без фанфар.

Ночная побудка наступила слишком быстро, я как обычно отправился на дежурство.

Маленького тощего пса я заметил почти тут же. Он сидел и дожидался меня. Я проспал сегодня, у меня оставалось всего пятнадцать минут, чтобы выгулять Наузада, поэтому я не стал играть с мелким, а лишь помахал ему рукой и вытащил из кармана печенье. Присев на корточки, я протянул ему лакомство. Он покосился на меня, потом медленно и осторожно подкрался ближе, чтобы принюхаться. Аккуратно вытащив галету у меня из пальцев, он тут же метнулся прочь футов на пятнадцать, и только тогда плюхнулся на брюхо и стал жевать с таким наслаждением, точно ничего вкуснее в жизни не ел.

Я вспомнил, как впервые видел полет реактивной гранаты ручного противотанкового гранатомета (РПГ), которую выпустили по нам в Гиришке. У снаряда не было системы наведения, он летел примерно в том направлении, куда целился стрелок. Очень похоже на то, как бегал этот песик.

– РПГ. Отличное имя, – сказал я себе.

Я открыл калитку, и Наузад тут же устремился навстречу новому другу. Они играли в облаках пыли, которую поднимали вокруг себя, и прыгали друг на друга. Малыш был стремительнее Наузада, и тот безуспешно накручивал круг за кругом, пытаясь угнаться за юркой добычей.

Я подошел к задним воротам. Канавка была прокопана заново. Маленький паршивец и правда очень хотел попасть внутрь.

Я посмотрел, как играют эти двое – бойцовый пес и тощий подросток. Ни один из них не проявлял агрессии, более того, Наузад скорее подчинялся чужим правилам игры.

Я присел на колени и взял по галете в каждую руку, потом позвал Наузада. Оба пса прекратили носиться и устремились ко мне. Наузад трусил по прямой, РПГ, как обычно, метался зигзагами.

Пока они жевали галеты, я принял решение. Надо дать маленькому РПГ шанс, как и Наузаду. Уж если я пытался спасти одного, так почему не двоих? По крайней мере, не надо будет каждое утро закапывать лаз под воротами.

Я хмыкнул про себя. Лиза меня убьет. С другой стороны, то же самое пытались сделать талибы, так что какая разница. Так РПГ попал в мой импровизированный собачий приют.

Со второй попытки спутниковый телефон наконец вышел на связь. Я слушал длинные гудки, пока электронные системы, в которых я ничего не смыслил, соединяли меня с беспроводным серым аппаратом, стоявшим у нас на кухне в Корнуолле.

Я умирал от желания услышать голос Лизы. К счастью, долго ждать не пришлось.

– Алло, – произнесла она устало, за тысячи миль от меня.

– Привет, милая, как ты? – Надеюсь, в моем голосе она услышала всю радость, которую я ощущал в этот момент. Мы не говорили с ней больше недели.

Я рассказал ей, как уныло тянутся дни у нас, она мне – как много приходится работать с новобранцами. Когда в разговоре наступила пауза, я наконец решился и рассказал про маленького пса по кличке РПГ.

– Лиза, раз мы все равно хотим спасти одного, то почему не двоих? – спросил я. Прозвучало это почти умоляюще.

Особого восторга она не выказала. Я попытался что-то возразить.

– Допустим, я найду приют – и что дальше? Кто в здравом уме возьмет бывшего бойцового пса? – Она озвучила то, о чем я думал все эти дни. – Послушай, Пен…

Я перебил ее:

– Найдется кто-нибудь. – Я не знал, что сказать еще. – Нельзя же его оставить здесь, он погибнет, Лиза. – На этих словах до меня дошло, что никакого приюта она так и не нашла до сих пор. Ситуация выглядела абсурдной. Это было все равно, что пытаться спасти бродячего пса в разгар Верденского сражения, в Первую мировую войну, – Лиза, послушай, у тебя же есть Интернет, а у меня нет. Поищи, пожалуйста, должно же найтись хоть что-то?

– Я ищу, но ничего не могу найти. Сегодня вечером попробую еще, как приду домой, договорились? – Ее голос звучал раздраженно. Вероятно, обижаться не стоило. У нее были и более важные дела.

– Спасибо, милая. Жаль, я не могу сделать это сам. Иначе бы я тебя не просил, – ответил я, стараясь говорить как можно более спокойно.

Обсуждать нам было больше нечего, разговор подошел к концу. Лиза заверила меня, что попытается найти приют, если такой вообще существует.

Но ведь должно найтись место в Афганистане, куда их возьмут?

То, что мы не могли патрулировать, наводило уныние на всех нас. Безделье выматывало хуже любой работы.

Несмотря на то что строения на базе располагались довольно тесно, кого-то из парней я иногда не видел целыми днями. Если они были не нужны на дежурстве или у них не было ко мне бытовых вопросов, они просто пропадали где-то, в своем маленьком мирке.

А мой личный мирок теперь составляли собаки. Отличное убежище от серой и унылой повседневности.

Постоянный страх обстрела не оставлял нас даже во сне, но бродячие афганские псы выглядели совершенно беззаботными. Жаль, что весь остальной мир не мог ладить между собой так же безоблачно, как эти двое.

Меня поражало, насколько быстро они подружились. Когда я в первый раз выпустил Наузада, то был уверен, что РПГ конец.

Игры обычно затевал мелкий, он наскакивал на Наузада, клацая зубами почти у самых обрубков ушей. При этом старший реагировал совсем не так, как в боевой ситуации: он не пытался защищаться или рвать РПГ в клочья. Напротив, он падал наземь и перекатывался на спину, позволяя себя грызть и жевать.

Теперь они играли так постоянно. Добрые десять-пятнадцать минут РПГ трепал Наузада и в хвост, и в гриву, потом отпрыгивал, давая тому подняться, – и все повторялось. Наузаду это не надоедало. Казалось, он истосковался по вниманию.

Я с удовольствием наблюдал за их играми. Это отвлекало меня от окружающей реальности и напоминало о доме.

Сегодня, когда я шел по двору базы, залитому утренним солнцем, чтобы покормить эту парочку, я заметил две серебристых миски, похожих на ту, из которой я поил Наузада в первый раз. Они лежали под каким-то тряпьем в углу, куда сбрасывали свой мусор полицейские.

– То, что надо, – сказал я себе.

Миски идеально подходили для собак. Хотя РПГ был с нами уже два дня, до сих пор мне приходилось кормить их из одной миски, а это существенно замедляло процесс.

Обе посудины были грязными и закопченными изнутри и снаружи, но мне все же удалось привести их в божеский вид после некоторых усилий.

Сегодня на завтрак было то же, что и накануне, и за день до того, но я сомневался, что кто-то будет сильно возражать. До недавнего времени собаки питались одними объедками, так что свиная тушенка с клецками и галеты – для них это был настоящий пир.

Вываливая еду из консервных банок в миски, я не считал, что поступаю неправильно, хотя и отдавал бродячим собакам наши пайки. Никто из парней не хотел брать в рот эту дрянь даже под угрозой голода. Ее все равно отправляли на помойку.

Псы сидели в напряженном ожидании, пока я готовил им завтрак за пределами вольера. Затем, удерживая миски на одной руке, как заправский официант, я открыл калитку. Я уже знал, что Наузад не попытается сбежать, еду он любил куда больше, чем свободу.

– Кормежка всего дороже, да? – посмеялся я, ставя миски на землю, чуть поодаль одну от другой.

Оба пса накинулись на еду раньше, чем я успел убрать руки от мисок. Времени у меня было в обрез, босс созвал с утра совещание, и я решил, что оставлю их наслаждаться завтраком в одиночестве. Пустые миски можно будет забрать потом.

– Ешьте чуть помедленнее, чуваки, может, хоть вкус почувствуете, – сказал я им на прощание, закрыл вольер и отправился в штабную комнату.

Прошел я не больше десяти шагов, как вдруг за спиной у меня раздался ожесточенный лай. Я обернулся, готовый к худшему.

– Наузад! – заорал я, бросаясь к загону.

Надо было догадаться, что не следует кормить их вдвоем. Надо было вспомнить то время, когда мы только взяли Бимера из приюта. Он охранял свою еду отчаянно, а потом пытался отнимать все, что было у Физз. Правда, очень быстро понял, что без боя та не сдастся, но перед этим они дрались не раз и не два.

Однако у Наузада такой проблемы не было: он был крупнее, а РПГ к тому же ел куда медленнее.

Пока я бежал, я видел, как Наузад бросился на РПГ с рычанием, в котором слышалась неприкрытая злоба. От этого звука у меня самого шерсть поднялась дыбом на загривке.

РПГ отчаянно пытался защищать свою миску, но у него не было ни единого шанса. Я распахнул калитку. Наузад прыгнул, свирепо клацая челюстями и метя сопернику в горло. Маленький пес забился в угол, откуда не было выхода.

Не раздумывая, носком ботинка я ударил Наузада по ребрам. Взвигнув, он отлетел, перевернулся в воздухе и приземлился на лапы, глядя на меня.

– Не смей! – заорал я ему.

Наузад с вызовом смотрел на меня.

Я обернулся к РПГ, который дрожал, забившись в угол. Я тяжело дышал, сердце вот-вот готово было выскочить из груди. Я поднял миску РПГ, в которой еще оставалась еда, и демонстративно поставил перед ним.

– Ешь, приятель, я буду тебя охранять.

Потом я снова повернулся к Наузаду и пошел на него, стараясь выглядеть как можно более угрожающе. Я знал, что должен показать ему, кто тут старший. Если он не приучится подчиняться сейчас, у нас будет масса проблем в будущем.

Как только РПГ начал есть, Наузад попытался к нему приблизиться. Я вскинул руку с грозным видом. Времени миндальничать у меня не было.

– Даже не думай, – предупредил я его. – Я и так уже опаздываю на совещание, у меня нет времени на всю эту ерунду.

Наузад затормозил и попятился, когда я сделал вид, что надвигаюсь на него и могу ударить. Я не хотел этого делать, но выбора не было: это дома я мог бы позволить себе дрессировать его постепенно и по чуть-чуть. Но это был Афганистан.

РПГ закончил вылизывать миску, я забрал обе посудины. Наузад тут же кинулся обнюхивать землю, где только что стояла еда, в поисках объедков. РПГ убрался на другой конец вольера, поджав хвост.

Все это было удручающе. До сих пор я не сомневался, что эти двое отлично ладят. Неужели поторопился с оптимизмом? Я так надеялся, что удастся их обоих пристроить в хороший дом. Сейчас я с удовольствием задал бы Наузаду взбучку, чтобы он поумнел, но это было бесполезно.

– Класс, теперь еще придется надзирать за вами, пока вы едите. Большое вам спасибо, – сказал я и пнул глинобитную стену. Толку в этом не было никакого, только пальцы отшиб.

На совещание я вбежал последним, запыхавшись и с двумя мисками в руках. Босс покосился на меня с недоумением.

– Извините. Афганцев тренировал, – пояснил я. Это была совсем маленькая ложь – в конце концов, псы тоже были афганцами.

Все уже сидели на местах. Я втиснулся на свой стул в первом ряду под ядовитые комментарии с другого конца комнаты, стойко делая вид, что ничего не замечаю. Пока я лез в карман за блокнотом и ручкой, босс начал говорить.

– Это не кухня, посуду моют не тут, – прошептал у меня за спиной один из связистов.

Я обернулся и показал ему средний палец – как раз в тот момент, когда босс что-то показывал на карте.

Впрочем, нам быстро стало не до шуток: через два дня нам предстояло выслать патруль в северную часть города. Задачей было напомнить местным о себе и заверить их, что мы по-прежнему на их стороне.

После совещания я обошел все наблюдательные посты, чтобы сообщить своим капралам о том, что нас ждет. Нечего и говорить, что все были рады возможности хоть немного разбавить нескончаемую рутину. Я назначил им время, когда собраться и обсудить план действий.

Я сидел на пассажирском сиденье открытого военного джипа, прохладный ветер пустыни овевал лицо. Три автомобиля выехали с базы на запад от города. Дорога была вся в рытвинах, и я ощущал каждую кочку.

Стив, молодой парень, который был сегодня за рулем, ехал по старым колеям, оставленным в пустыне бесчисленными машинами. То и дело ему приходилось сворачивать, чтобы объехать камни с кругами, нанесенными белой краской – так местные отмечали старые советские мины. Пока мы тряслись по буеракам, я старался не думать, что от нас останется, если какую-нибудь они пропустили.

Наконец мы добрались до места, отмеченного на карте. Этот участок пустыни ничем не отличался от любого другого вокруг. Сзади меня похлопали по плечу.

Я обернулся к Дэну, которого прозвали Большим Дэном, потому что в нем было больше шести футов росту. Он протягивал мне два кусочка желтой губки.

– Пригодится, сержант. – Он переложил беруши в мою протянутую ладонь.

Дэн был прав.

Я посмотрел на ствол тяжелого пулемета в паре дюймов от своего правого уха. Стреляла эта штука с оглушающим грохотом, даже когда она была на холме, а мы у себя на базе. Страшно было представить, как тяжко придется нашим барабанным перепонкам, если придется вступить в бой. Я засунул затычку в правое ухо и понадеялся, что у талибов сегодня выходной.

Ветер стих, жара стояла удушающая. Через пару минут после того, как мы остановились, я уже чувствовал, как по спине побежали ручейки пота. Я поднес руку к глазам и стал осматривать окрестности, остальные двое делали то же самое. Мы жевали желейные конфеты, ждали и наблюдали за городскими окраинами.

Мы и две другие машины были прикрытием для тех ребят, кто патрулировал сегодня город. Случись там что – мы должны были сразу прийти на помощь.

Парни медленно продвигались вперед. Я щурился на солнце и смотрел, как они преодолевают подъем к северу от нас. Для большинства местных машин этот склон был непреодолимым.

На таком расстоянии пустынный камуфляж отлично работал, на фоне потрескавшихся грязно-желтых стен людей было почти не разглядеть. Стены были футов двадцать в высоту и от двух до трех футов в ширину, такое впечатление, что они здесь стояли всегда. Нам говорили, они такие прочные, что выдерживают попадание из любого автоматического оружия, и для нас на базе это было идеальное укрытие, но это также означало, что и талибам было удобно за ними прятаться. Собственно говоря, за стенами такой толщины мог собраться весь Талибан Гильменда, а мы бы даже ничего не заподозрили.

Однако от орд наузадских детишек, которые собрались поглазеть на патруль, укрыться было невозможно. Из-за этого парни продвигались вперед невыносимо медленно.

По всей провинции Гильменд морпехи уже научились опасаться этих маленьких воришек: где бы ни проходил патруль – в деревне или небольшом городке, – эти тощие, полураздетые сорванцы перебегали от одного человека к другому без всякого страха, пытаясь стащить все, что плохо лежит.

В прицел винтовки я смог разглядеть бородатых мужчин в просторных одеждах, невозмутимо наблюдавших за патрулем с крыш, в добром километре дальше к северу. У кого-то были черные тюрбаны, у кого-то белые. Еще дальше к северу над тремя высохшими деревьями развевался белый флаг – племенной символ гильмендских талибов. Но пока никаких людей, размахивающих оружием, я разглядеть не мог, да и если бы увидел – чтобы попасть с такого расстояния, нужен был лучший на свете снайпер.

Дома к северу были точно такими же убогими глинобитными строениями, как и везде. Вход в квартал охраняли ржавые десятифутовые стальные ворота.

Я с удивлением заметил нескольких женщин, с головы до ног замотанных в черное. Вероятно, их тоже выманило наружу любопытство: не каждый день чужаки расхаживали по их кварталу. Я поймал себя на мысли, что вижу женщин впервые за четыре недели.

Глядя на них, я не мог удержаться от сочувствия: у них была очень нелегкая жизнь, однако никакой другой они не знали. Но все эти культурные и религиозные сложности были для меня делом слишком запутанным, чтобы я мог или хотел в этом разбираться.

Внезапно слева от женщин я заметил какое-то движение. Маленький растрепанный черноволосый мальчишка с радостной улыбкой гонял по двору старую велосипедную шину. Задача была в том, чтобы не дать ей упасть на неровной земле. Что-то подобное я видел по телевизору давным-давно, еще в детстве. Несколько секунд я был полностью поглощен тем, как мальчишка в длинных полотняных штанах и выцветшей рубахе палкой подгоняет колесо, и пытался представить, что было бы, окажись у него в руках X-box или iPod, без которых не могут обойтись его сверстники на Западе.

То и дело у меня в наушниках звучали донесения по текущей ситуации. Я отслеживал данные по карте, лежавшей у меня на коленях, и мысленно вычеркивал все достигнутые задачи.

– 2 °C, A5 есть.

– 21A, B6 есть.

– 0A, вызывает Холм, все чисто, прием.

– 0A, вас понял, конец связи.

– 2 °C, объект на крыше рядом с K7, прием, – сообщил я в свою очередь всем, кто меня слышал.

– Вас понял, 2 °C, следим, конец связи.

– 22B на Эксетер, прием.

– Это нам! – крикнул я Стиву и тут же передал команду по рации двум другим машинам, чтобы они начинали движение.

Стив завел мотор, и мы рванули вперед. Остальные джипы последовали за нами, чтобы как можно скорее добраться до новой точки. Пока автомобиль ехал по рытвинам и ухабам пустыни, Дэн был вынужден стоять, как римский колесничий в Колизее. Он направлял здоровенный пулемет то в одну сторону, то в другую, чтобы прикрывать нас в случае опасности.

Талибы могли начать стрелять из любой части города, во внешних стенах было полно трещин и бойниц.

Я смотрел на наш патруль и втайне радовался, что сегодня мы работаем группой поддержки: нелегко было таскать на себе все снаряжение по такой жаре.

По плану, патруль должен был обойти значительную часть города на севере, после чего вернуться на относительно безопасную базу. Чтобы попасть в восточные районы города, приходилось пробираться по необитаемым, узким, вызывающим приступ клаустрофобии улочкам.

– Смотреть в оба! – прокричал я, чтобы меня было слышно за шумом мотора машины, хотя парням мое предупреждение было ни к чему, они и без того знали, что делать.

Стив, не отвлекаясь от дороги, знаком показал, что все в порядке. Сейчас был опасный момент. На таких дорогах, откуда некуда деться, легко устроить засаду. Очередь из АК-47, выпущенная по машине человеком, укрывшимся среди развалин, могла серьезно испортить нам день.

Мы ехали на полной скорости мимо опустевших лавчонок и деревянных прилавков с грязными и рваными навесами, хлопавшими на ветру.

Видимо, здесь когда-то был небольшой базар, а сейчас осталась только безлюдная улица выбитых дверей и пустых обещаний. Иссохшая земля перед отдельно стоящим трехэтажным зданием была вся в пятнах бензина. Ржавые запчасти от мотоциклов валялись тут и там. Проезжая мимо обвалившегося стола под сухим камышовым навесом, я задумался, чем тут могли торговать. Вокруг стола виднелись перевернутые пустые глиняные миски. Пару лет назад я ездил в Марокко, чтобы подняться на гору Джебель Тубкаль, самую высокую в Северной Африке. В центре Марракеша мы попали на старый рынок, расположенный на площади Медина. Там были сотни, если не тысячи узеньких проулков с лавочками, где торговали всем подряд, от ароматических трав и фруктов до черепах и ящериц в клетках. Тянулись ряды кожаных изделий, прилавки и стены были украшены тонкой резьбой.

Контраст с тем, что мы видели сейчас вокруг себя, был разительным. Здесь никто ничего не продавал и, скорее всего, не будет продавать еще долгое время после того, как я вернусь домой. Единственное, чем пахло в воздухе, это какой-то гнилью, порывы ветра доносили до нас эту вонь. Мне было жаль жителей Наузада: первым всегда страдает мирное население.

Пока мы двигались к югу, я восхищался плетеной вязью улочек, отходивших от центрального перекрестка. То тут, то там мелькали стайки ребятишек, как правило, плохо одетых и босоногих. Они смотрели на нас, не отходя далеко от жилых домов. Новости по городу разносились быстро. Дэн махал детям рукой, как будто он был футболистом из одержавшей победу команды, который с кубком вернулся домой. Мальчишки несмело махали в ответ, потом удирали домой, заливаясь смехом.

Мы добрались до следующей позиции и поставили машины в оборонительный порядок, пока я сообщал патрулю наше новое местонахождение.

Пока мы дожидались, чтобы ребята проделали пешком свою часть пути, я осматривался по сторонам. Среди какого-то мусора на небольшой площади, где мы стояли, я заметил стаю бродячих собак.

Их было штук сорок или около того. Многие внешне напоминали мохнатого сенбернара, который любил прогуливаться у нас под стенами базы. Я понятия не имел, это та же самая стая или другая. В любом случае, сейчас мы явно не представляли для них интереса. Они валялись в пыли, временами вяло отмахиваясь от назойливых мух. Большинству же было и вовсе лень шевелиться, они дремали – груды грязной шерсти на сухой земле.

Я сперва не мог понять, почему они собрались именно здесь, но затем до меня дошло. Базар! Когда-то давным-давно это место было щедрым на отбросы и съестное, которое торговцы выбрасывали перед уходом домой. Старые привычки живучи, и собакам явно некуда было больше податься. Они не знали, что аппетитные запахи и лакомства базара еще долго не вернутся в Наузад.

Я отвернулся. Мне было тяжело смотреть на всех этих бродячих собак, для которых в жизни не было никакой надежды. Если до этого я ощущал облегчение, наконец вырвавшись за границы базы, теперь оно испарилось. Я попытался сосредоточиться на карте. Дурацкие мысли о том, как бы покормить эту стаю, мелькали в мозгу. К счастью, здравый смысл возобладал.

– Уймись, Фартинг, ты ничем не сможешь им помочь, – сказал я себе. – Делай то, что должен.

По карте я отслеживал продвижение патруля. Следующие два часа тянулись бесконечно, парни наконец-то черепашьим шагом доползли до базы, а у талибов все-таки оказался выходной. Но что бы я ни делал, выбросить бродячих псов из головы я не мог.

Приближалось время обеда, но я не чувствовал голода.

Я снова открыл пакет и на расстоянии вытянутой руки присмотрелся к тому, что выглядело белым пятнышком с ноготь размером на собачьей какашке, которую я убрал из вольера. Пятнышко оказалось живым, эта мерзость не только воняла, она еще и шевелилась. Наузад опорожнился глистами, других вариантов быть не могло.

– Наузад, это мерзость, – сообщил я псу, возлегавшему на подстилке. Меня передергивало при мысли о том, сколько этой дряни у него внутри. – Но ты не волнуйся, приятель, я найду тебе лекарство. – С этими словами я потрепал его по голове.

Я посмотрел на РПГ. Скорее всего, он тоже был заражен.

– Попрошу Лизу следующей почтой прислать глистогонного вам обоим.

Для большинства владельцев домашних животных нет ничего более естественного, когда питомец заболел, чем съездить к ветеринару и получить все необходимое. В Афганистане мы были лишены такой роскоши. Вся надежда оставалась на родных и близких, которые могли присылать то, что нужно, но и здесь все было не просто. Хрупкие, бьющиеся, скоропортящиеся посылки не имели шансов добраться в целости. Многим парням любимые девушки слали шоколад. Когда посылка вскрывалась, там обнаруживались письма и прочие мелочи, густо заляпанные растекшейся сладкой массой, которая не выдержала палящей жары на взлетной полосе. Так что я мог рассчитывать только на самые простые лекарства – или на собственную изобретательность.

Именно на нее я и полагался, решая еще одну насущную собачью проблему – с песчаными мухами.

Это был сущий кошмар, особенно для Наузада. Проворные твари сновали повсюду в густой шерсти, их невозможно было ни спугнуть, ни переловить. Наузад чесался, они пропадали, но через пару секунд появлялись вновь, как будто издеваясь над собакой.

В отчаянии я зарылся в старые припасы, оставленные нам предшественниками. Там я обнаружил спички, банки с краской, старые шмотки, аккумуляторы, сухпайки – все, кроме того, что мне было надо. Я уже почти отчаялся, как вдруг наткнулся на аэрозоль от мух – и не абы какой, а армейский аэрозоль от мух.

– Ну все, песчаные гады, вам кранты, – пробормотал я себе под нос, встряхивая наполовину полный баллончик. Ничто не может уцелеть перед армейским антимушиным спреем. Сперва я думал, что предупреждение «НЕ РАСПЫЛЯТЬ НА КОЖУ», нанесенное крупными буквами на банку, рассчитано на идиотов: в самом деле, кому придет в голову использовать этот спрей как репеллент от комаров. Но потом представил себе пару знакомых ребят и осознал, что на самом деле это необходимо. Любой морпех, кому такая банка попала бы в руки, первым делом, как дитя малое, стал бы брызгать аэрозолем во все стороны, просто чтобы проверить его убойную силу.

Я и сам пару раз пшикнул для проверки. Если верить надписи на другом боку банки, вдыхать пары тоже категорически не рекомендовалось. При этом, как ни странно, эта дрянь пахла сахарной ватой.

Я решил обработать Наузада как можно скорее. Я знал, что времени у меня будет мало. Поэтому я подманил его на середину вольера галетами и начал обрызгивать шерсть, пока он не успел среагировать. К моему изумлению, он остался стоять неподвижно, ничуть не напуганный тем, что я делаю.

Раз уж он так мирно воспринимал происходящее, я решил рискнуть и еще раз прошелся спреем по шерсти. Когда я закончил, в сухом, пыльном воздухе густо пахло сахарной ватой, как будто мимо проехала тележка с лакомством.

Мушиный спрей подействовал мгновенно. С восторгом я наблюдал, как одна за другой мерзкие песчаные мухи отваливались с Наузада на землю.

– Умрите, создания дьявола! – прокричал я торжествующе и подпрыгнул на месте. Наузад вопросительно смотрел на меня, склонив голову набок, пока я танцевал победный танец, давя ботинками дохлых песчаных мух. Я улыбнулся, глядя на его недоуменную морду:

– Будут знать, как тебя обижать, Наузад!

Я почесал его за ушами и поставил аэрозоль в тенек, куда не попадали прямые солнечные лучи – на всякий случай, вдруг понадобится еще раз. Потом быстро закрыл калитку и как раз заканчивал завязывать веревку, которая удерживала ее на месте, как вдруг заметил, что ко мне направляется помощник начальника местной полиции – тот самый, который толкнул меня в грудь, когда я помешал им стравливать собак.

Афганские военные и полицейские, размещавшиеся на базе, с нами практически не общались, скорее всего, из-за языкового барьера. К армейским был приставлен морпех в качестве офицера связи, и все равно они почти не покидали большого здания на другом конце базы. А вот у полиции своего офицера связи не было, поэтому иногда с ними приходилось иметь дело мне.

После инцидента на собачьих боях я предложил полицейским оливковую ветвь мира. Мы думали, что можем подучить их приемам борьбы без оружия и потренировать для обысков и задержаний, но они встретили это предложение без всякого восторга. Впрочем, нас это не сильно удивило. Напрягаться эти парни очевидно не любили.

Большую часть времени они ели, спали и делали вид, что патрулируют, когда мы им это разрешали. Тогда они выходили с территории базы и шли на юг до ближайшей дороги, пересекавшейся с основной трассой, которая шла вдоль западной границы города. Место нравилось им, потому что туда доставала тень от холма. То, что это лишало их прикрытия наших ребят с холма, им в голову, как видно, не приходило.

Старший полицейский усаживался на коврик, а подчиненные шли «работать» на дороге. Водителей немногих машин, которые отваживались проезжать мимо, тормозили и отправляли на какое время посидеть и пообщаться с начальником, после чего им разрешалось продолжить путь.

Сегодня, пока он ко мне шел, я обратил внимания, что полицейский гладко выбрит, хотя волосы все равно сальными прядями падали на воротник грязной, заляпанной синей формы. На вид ему было лет двадцать пять, но я уже знал, что в Афганистане определить возраст – штука непростая. В сельской местности многие, как правило, вообще не знали дату своего рождения, да и зачем она им? В этих краях цифры не значили ничего. Прожил еще день – и ладно.

Помощник начальника посмотрел на меня. Никто из нас не стал желать другому доброго утра. Он что-то сказал на пушту, указывая на Наузад, укрывшегося у дальней стены вольера.

– Понятия не имею, о чем ты, – сказал я ему, хотя и так понятно было, что он заявляет на бойцового пса свои права. – Сейчас переводчика позову. – Я знал, что он тоже не может меня понять, поэтому ткнул пальцем на землю, потом на него. – Жди тут.

Стоило мне отойти, он тут же пошел к калитке и стал отвязывать веревку.

– Нет, – со всей жесткостью возразил я на это и потянул его за руку, после чего снова показал на землю. Затем я ткнул пальцем в себя и в здание, где жили наши переводчики.

Я заметил, что Наузад по-прежнему прячется под камуфляжным навесом, зато РПГ сидит прямо у калитки и смотрит, как мы спорим. Скорее всего, он надеялся, что сейчас дверь откроется, и он сможет удрать, побегать и поиграть.

Я подозревал, что полицейский снова попытается развязать веревку, как только я уйду, но у меня не было выбора. Я знал, что рано или поздно этот момент настанет. Никто и не сомневался, что так просто полицейский собаку не отдаст. В жизни ничего не бывает просто. Но на этот раз я хотел решить дело миром, и тут без переводчика было не обойтись.

Я добежал до комнаты переводчиков со всех ног и очень удачно наткнулся на Гарри, который как раз выходил оттуда. Всего с нами было три переводчика, и на самом деле этого звали вовсе не Гарри, но никто из нас не мог правильно произнести его имя на пушту. Чем-то на «Гарри» оно было похоже, поэтому кличка прилипла и закрепилась, как это принято у военных. Он сам вроде бы и не возражал.

Гарри родился и вырос в Кабуле. Ему нравилось учиться, он занимался английским, когда талибов наконец выгнали и школы в городе вновь открылись. Мы все восхищались Гарри, он готов был всем, чем можно, помогать силам коалиции, чтобы избавить свою страну от талибской заразы. Сейчас он жил у нас на базе в Наузаде и ходил в патрули. Это было рискованно, ведь пули не выбирают. Но Гарри готов был отдать жизнь ради того, чтобы в его стране начались перемены к лучшему.

Из личных вещей у него не было почти ничего, кроме небольшого серебряного чайничка, украшенного резьбой, и толстой деревянной палки, из которой он изготовил нечто вроде крикетной биты. Всякий раз, когда наступало время отдыха, он готов был приставать к первому встречному, чтобы с ним поиграли в мини-крикет на площадке у штаба.

Несмотря даже на то, что «мяч» представлял собой комок изоленты, морпехи старались бить вполсилы: никому не хотелось переломить тонкую, любовно разрисованную рукоять биты.

Мы с Гарри трусцой подбежали к вольеру. Афганский полицейский все еще стоял снаружи, пристально рассматривая Наузада и РПГ.

Афганцы коротко перебросились парой фраз, не обращая на меня внимания. Потом Гарри обернулся ко мне и перевел их разговор на почти безупречном английском:

– Помощник начальника говорит, это его пес, его зовут Пенни Дай, и ты должен его вернуть.

Подозреваю, Гарри знал, что я откажусь.

– Гарри, пожалуйста, скажи ему, что эта собака ему больше не принадлежит. – Я старался не смотреть на полицейского, чтобы не провоцировать его еще сильнее.

Последовал короткий обмен репликами, и Гарри вновь повернулся ко мне:

– Он хочет оплаты.

Я вздохнул и возвел очи горе. Можно было спорить до конца дня, конечно, но проще уступить. Вот только чем платить? У меня не было денег.

– Пожалуйста, скажи ему, Гарри, что пес не продается, но я готов ему что-то подарить в знак доброй воли. – Я не стал добавлять, что никаких добрых чувств к полицейскому не испытывал.

Я делал вид, что слушаю очень внимательно, пока они торговались между собой. Полицейский на меня ни разу не взглянул, зато он размахивал руками и то и дело указывал на Наузада. Я понятия не имел, это дружеский разговор или ожесточенный спор. На их лицах не отражалось понятных мне эмоций. Внезапно торговля прекратилась.

Гарри сообщил, что он только что продал мне Наузада за батарейки для полицейского фонаря. Абсурдность ситуации была так велика, что я улыбался, как идиот, пожимая полицейскому руку. Я пообещал, что отдам батарейки сегодня же, оставлю их перед обшарпанной зеленой дверью дома, где они жили. Это было небольшое строение, комнаты на две, не больше. Снаружи стояли три металлических каркасных койки, и когда погода позволяла, после обеда полицейские обычно устраивались там на своих продавленных матрасах, чтобы поваляться на солнышке.

– Спасибо, Гарри, я перед тобой в долгу, – сказал я, протягивая ему руку, когда заместитель начальника полиции ушел. Я не стал говорить, как много для меня значит безопасность Наузада и РПГ, – он все понимал и сам.

Гарри дружески стиснул мою пятерню.

– Нет проблем, – улыбнулся он. – Но ты мне должен партию в крикет, Пенни Дай!