Глава 24

Били профессионально, не оставляя синяков. Давали короткую передышку на час-два и снова били. Сначала Томас вздрагивал от звука открывающейся двери, предвещавшего новую порцию боли, потом перестал. Ему никогда отсюда не выбраться. Он умрет в карцере, и последнее, что увидит, – облезлый потолок одиночной камеры. Если, конечно, они не выключат свет…

Кто-то из философов сказал, что физическая боль уменьшает моральную. Этот кретин наверняка не испытывал ни ту ни другую, поскольку его вывод абсурден. Телесные страдания провоцируют душевные, умножают, раздувают до невероятных размеров. В какой-то точке две муки сливаются в одну гигантскую, которая поглощает тебя, затягивает подобно черной дыре. И от тебя ничего не остается. Совсем ничего.

Томас мечтал бы о смерти как о простейшем избавлении от агонии, если бы не одно обстоятельство: здесь, на Земле, есть два человека, которые нуждаются в его заботе. Он не имел права сдаваться, когда от него зависела жизнь дочери. Всегда остается шанс все исправить, даже когда твой лоб упирается в бетонную стену. Даже когда ты сам утратил веру.

– Ну что, отдохнул? – Голос раздался совсем близко, словно кто-то специально нагнулся и проорал в ухо.

Томас не пошевелился, не поднял взгляд. Он устал смотреть на лица палачей в попытке уловить в них тень сочувствия. Его вздернули на ноги, заломив локти за спину. И почти сразу же стало больно.

Каждая задача имеет решение.

На Хеллоуин Мэдди нарядила Тину в костюм бабочки. Желтое брюшко, прозрачные синие крылья. Крохотная, смешная бабочка. «Господи, я, верно, заслужил этот ад. О’кей, я принимаю. Слышишь? Я принимаю! Но если ты существуешь, долбаный ты старик, если ты существуешь, помоги мне спасти мою дочь!»

Каждый удар достигал своей цели. Каждый удар пробивал в нем брешь, через которую вытекала толчками его жизненная энергия. Томас сгибался, корчась от спазмов. Ему позволяли отдышаться, а затем били в то же место. Стоило на мгновение закрыть глаза, и под веками возникали слепящие вспышки. Сколько времени прошло с тех пор, как его арестовали? Неделя? Месяц? Год?

На третий день рождения дочери они с Мэдди повели ее в кафе. Были шарики, подарки, торт со свечками и песня «Happy Birthday to you». Тина очаровательно смущалась, участвовала в конкурсах, совершенно ошалев от развлечений. Домой Томас нес ее на руках, а когда укладывал спать, она сквозь сон спросила: «Папа, а почему мы были в кафе?»

У него еще оставался шанс. К нему должен прийти тот странный тип с нелепой идеей о спектакле. Томас снова попробует сбежать. О том, что у него попросту не будет сил на побег, он предпочитал не думать.

– Ладно, парни, заканчиваем. У него через три часа посетитель. В душ его.

Беседа с начальником тюрьмы успокоила Дональда Хоука. Шериф заявил, что к подследственному применяются особые (он подчеркнул это слово – «особые») меры воздействия, поэтому велика вероятность, что тот проявит покладистость и ухватится за предложенный шанс обеими руками. Блэквуду стоило верить. Он человек неглупый, выгоду свою никогда не упустит. С ним приятно иметь дело.

В комнате для свиданий Хоук неожиданно разнервничался. На Томасе Крайтоне свет клином не сошелся, как и на русском заказчике. Деньги, конечно, вовлечены немалые, но конвейер поставлен на широкую ногу, и потеря одного клиента погоды не сделает. Однако принципиальный Дональд Хоук не любил проигрывать. Еще ни один заказчик не уходил от него неудовлетворенным, как бы похабно это ни звучало, и он не собирался портить свою личную статистику.

В коридоре раздались шаги, и мужчина выдохнул, расправил плечи, примерив свою фирменную вежливую улыбку. Дверь распахнулась, впуская заключенного. Хоук окинул того беглым взглядом: переломов нет, лицо не разбито, но вид изможденный. Качественная работа.

– Здравствуйте, – Дональд протянул руку, но она так и повисла в воздухе.

Крайтон отодвинул стул и тяжело на него опустился. Он выглядел таким уставшим, будто греб на галерах несколько суток без сна и отдыха, под глазами залегли серые тени, взгляд потухший, бесцветный, дыхание неровное. Словом, то, что надо для успешных переговоров.

Они молчали минуту или дольше, и Хоук уже открыл было рот, чтобы начать заготовленную речь, но Томас опередил его:

– Я согласен.

Хоук готовился к длинной утомительной беседе и на мгновение смешался, получив столь быстрый ответ. На всякий случай уточнил:

– Вы согласны сыграть жертву?

Томас кивнул.

– Позвольте спросить, что заставило вас изменить свое мнение? – поинтересовался Хоук, не сводя с заключенного пристальных глаз. Он отлично знал, что его заставило, но хотел услышать подтверждения.

– Послушай, Дональд, старик, – Крайтон прямо посмотрел на Хоука. – На этой неделе тебя пускают ко мне уже второй раз, хотя это запрещено правилами. Я не знаю, кто ты такой, но, судя по всему, какая-то шишка, и я тебе по какой-то причине нужен. Мне поэтому наркоту подкинули, да? Продемонстрировать, что меня ждет, если я откажусь? О’кей, старик, я понял. Поэтому и согласился. Такой ответ тебя устроит?

Хоук сделал вид, что поправляет манжет рубашки, а сам краем глаза продолжал изучать собеседника. Этот Крайтон далеко не глуп. И, пожалуй, Хоук поверил бы ему, не покопайся предварительно в его деле и не узнай некоторые весьма интересные детали.

– Меня устроит честный ответ, которого я от вас пока не получил. Позвольте мне говорить начистоту, мистер Крайтон. Организация… гхм, на которую я работаю, дает мне широкие полномочия. Благодаря чему я имел возможность лучше с вами познакомиться, – он оперся о стол, вытянув и перекрестив длинные, в начищенных до блеска ботинках ноги. – Вы согласились, чтобы снова попробовать сбежать, не так ли? То, как вы моментально напряглись, подсказывает мне, что я недалек от истины. В таком случае смею вас заверить, мистер Крайтон, у вас ничего не выйдет. Мы позаботимся о беспрецедентных мерах безопасности. Не только каждый ваш шаг – каждый вздох будет контролироваться десятками камер и специально обученными людьми. Это довольно жесткие условия, но и награда будет соответствующая. Я понимаю, что тридцать тысяч звучит неубедительно, и готов поднять сумму гонорара. Вряд ли вы будете возражать, учитывая, что вашей дочери необходимо дорогостоящее лечение. – Хоук замолчал, выразительно глядя на собеседника.

Томасу показалось, что внутри его головы разорвалась бомба. На несколько секунд его оглушило, пол заходил ходуном, а стены вдруг закрутились, все быстрей и быстрей, вызывая приступ тошноты. Томас согнулся, словно его ударили под дых, и оставался так целую вечность. Когда он наконец выпрямился, Хоука испугало его лицо.

– Сто пятьдесят тысяч, – срывающимся от напряжения голосом прошептал Крайтон.

Озвученная цифра не удивила Хоука, он был к ней готов, – как и русский заказчик. Обычно гонорар составлял сумму более скромную, но в этом деле всего было слишком.

– Деньги будут переведены на счет вашей жены, как только вас привезут к месту назначения. Мы дадим вам возможность убедиться, что сумма получена адресатом.

Подозрение, мучившее Крайтона, превратилось в твердую уверенность. Он сцепил пальцы, чтобы унять проклятую дрожь.

Каждая задача имеет решение.

– Меня убьют на самом деле?

Хоук шумно вздохнул и помедлил, прежде чем ответить:

– На вашем месте я бы предпочел думать иначе. И надеюсь, – добавил он после паузы, – нет нужды объяснять, что, если вы сорвете спектакль, пострадаете не только вы сами, но и ваша семья. А теперь, если не возражаете, я бы хотел обговорить некоторые детали.

В узкие окна отчаянно билось солнце, но его лучи, казалось, застревали в толще пуленепробиваемого стекла, твердея, словно янтарь, не в силах разбавить сонную серость помещения.