Глава 5
Корчемщики
Гужевая дорога тянулась через осенний лес. Лошадь кивала головой; большой воз подрагивал, перекатываясь через корни деревьев, оголённых колеями; чуть скрипели оглобли и смазанные дёгтем ступицы деревянных колёс, обтянутые ржавыми полосами железных шин. Юсси бежал стороной вдоль дороги и время от времени зарывался мордой в кучи палых листьев. Он уже превратился в большого пса, но умом пока ещё оставался щенком. Бригитта сидела на возу боком, свесив ноги, а Ренат шагал рядом. Старик, что держал вожжи, бормотал, не умолкая, изредка обращаясь и к шведам.
– Не успели, вишь, летом, переправить, что накосили, так и осенями наверстаем. За два стога сена ведро овса – хорошая цена. Служилому в год воевода пять четей отсыпает – на` тебе, дескать, служба, подавись, а тут за полдня цельное ведрище. Может, у вас, шведов, и лошадь своя есть? Вы же народ ушлый, сидите в плену, а сами и коней тут покупаете, и коров, и дома` себе строите. Скоро нас без войны завоюете. А косить-то ты умеешь, парень?
На Успенье строителям объявили передышку, но Ренат решил не терять день. Вдвоём с Бригиттой он нанялся привезти с дальней поляны два стога сена. Хозяину стогов было недосуг, а его старик-отец работу не осилил бы.
– Косить я уметь, – сказал Ренат.
– Да откуда тебе уметь-то? – усомнился старик. – Откуда у вас в Шведии лугам быть? У вас там, небось, везде не знаю что. Раньше я за день четыре таких палестины стелил, как наша, а теперича всё, отмахался, хрыч.
Овёс – плату за перевозку – Ренат собирался продать, чтобы выручить две копейки. Однако этот жалкий заработок предназначался не ему и даже не Бригитте. Он был для Цимса. Цимс пьянствовал сам и в пьяной щедрости поил своих приятелей. А деньги должна была добывать жена. Если Бригитта не находила денег, Цимс её бил, и бил жестоко. Ренат отдавал Бригитте едва ли не всё, что получал на стройке кремля, но Цимс оказался ненасытным.
– Ты говорил с ольдерманом, Хансли? – по-шведски спросила Бригитта.
– Говорил. Он нам не поможет, Гитта.
Эта жизнь была невыносима. Ренат работал больше, чем мог, но почти голодал. Капитан Табберт платил ему за помощь в своей картографии вдвое больше, чем стоил труд Рената, и Ренат, краснея, принимал эту плату. Он ходил на благотворительные обеды, что устраивали для товарищей офицеры побогаче – ольдерман Курт фон Врех, секретарь губернатора Йохим Дитмер, полковник Арвид Кульбаш, капитан Отто Стакелберг. А Цимс в кабацком кураже любил крикнуть целовальнику: «Мужик, всем по кружке твоего пойла!» – и, презрительно ухмыляясь, наслаждался восхищением забулдыг.
Ренат поговорил с батальонным пастором Габриэлем Лариусом: можно ли солдатской жене Бригитте развестись со своим мужем Михаэлем Цимсом? Пастор сказал, что эти вопросы решает епископ. Ренат попросил ольдермана фон Вреха убедить пастора, но фон Врех прочитал Ренату отеческую нотацию о святости брачных уз. Бригитта оставалась рабыней Цимса.
– Ох, спину ломит, – бормотал русский старик. – Значит, скоро будет дождь, надо торопиться. Сено под дождём – чертям на щи… Жена она тебе, парень, али кто? – Ренат не ответил. – Ну, молчи, молчи. Наорался под Полтавой-то. Вот сиди теперь в неволе, нужду в петельку завивай. Эх, был бы я моложе, я бы с тобой на кулачках подрался. А теперича только печка спасение. Не прогреешь кости, так самого скрючит, хуже пленного шведа.
Осенний лес пылал всеми красками. Под ветерком берёзы трепетали, и солнечные пятна пробегали по лицу Бригитты. Зыбкие и ропочущие толщи листвы вскипали изнутри: то всплывали облака свежей цыплячьей желтизны, то вдруг плотно сыпалось густое королевское золото, а иной раз праздничная шипящая пена в глубине подёргивалась землисто-ржаной рябью. Чистый березняк надрывным багрянцем рассекали осины, ошпаренные потаённым холодом. Неподвижно высились узкие ёлки, тёмные и долгополые, словно священники. Из небесной синевы ушло тепло – отлетела лёгкая душа лета.
– Михаэля надо убить, – сказала Бригитта обыденно и спокойно.
Ренат и сам думал об этом. Увы, он не мог вызвать Цимса на дуэль и застрелить из пистолета, потому что Цимс не офицер. А как ещё его убить? Подкараулить ночью у кабака и ударить ножом? Люди подумают, что Цимса зарезали в пьяной драке. Но Ренат всё равно бы не справился, хотя и брал уроки фехтования у капитана Табберта. Он артиллерист, он никогда не рубил людей саблей и не колол штыком, и с ножом он тем более не совладал бы.
– Тпру, приехали! – старик дёрнул вожжи.
Телега выкатилась на большую скошенную поляну, посреди которой высились два стога, ужатые шестами. Нельзя было оставлять сено в лесу на зиму: зверьё всё растеребит и ощиплет. Зоркий, но глупый Юсси заметил в стерне мышь и кинулся за ней через покос, заливаясь восторженным лаем.
В кузове телеги лежали вилы, жерди, грабли, верёвки.
– За работу, вражьи рожи, – закряхтел, слезая, старик. – Скоро дождь.
Бригитта спрыгнула и молча пошла к лесу.
– Куда это она? – старик посмотрел на Рената. – По нужде?
Ренат не ответил ему и пошагал за Бригиттой, догоняя. Он услышал её бессловесный призыв. Юсси помчался за хозяевами.
Старик увидел, как эти двое зашли за красные кусты на опушке леса и повалились на землю – в объятия друг к другу. Ни до чего им не было дела. Молодые. Старик пошевелил бородёнкой, словно что-то жевал, отвернулся, взял вилы и, охая, принялся в одиночку перебрасывать сено в телегу.
– И на коего лешего народу война сдалась? – бормотал он.
…Ренат и Бригитта уже притерпелись к этому: на виду у всех уходить в сторону, в какое-нибудь ближнее и не слишком надёжное укрытие. Бригитта принимала обстоятельства с тихим надменным спокойствием, с упрямством цветущей женщины – дескать, я всё равно возьму своё, в какую бы цену оно ни обошлось. А Рената хлестал по щекам стыд, что он не может выпрямить свою жизнь, и его любимую женщину имеет и бьёт пьяный мужлан.
Ренат работал на строительстве кремля в артели Симона-младшего. Как артиллерист, знающий геометрию, он научился рассчитывать арки: сколько печур должно поместиться в прясле крепостной стены – и сколько стрельниц в круглой башне; какие радиусы у машикулей; какую запланировать высоту станин, чтобы соблюсти пропорции; какой длины пилить подпружные доски, которые своим изгибом определяют стрелу подъёма и пролёт; каков диаметр воображаемой окружности, дугами которой будут рёбра распалубки свода. Русские строили на глазок, без циркуля, и Ренат видел, к чему это приводит, на примере продавленных и разновеликих закомар Софийского собора.
По просьбе Рената Семён-младший принял Бригитту в свою артель стряпухой. Стряпух было четыре. Они приходили днём и на костре из щепок и обрезков досок варили в котлах обед на всю артель. Юсси прибегал вместе с Бригиттой и вертелся у котлов, задружившись с караульщиком Федькой Матюхиным, который беспросветно скучал на своей бессмысленной службе. Ренат не обедал вместе со всеми; он брал Бригитту за руку и вёл к дальней башне, достроенной до половины. Они по грязным мосткам спускались в полутёмный подвал, загромождённый старыми лесами, пустыми бадьями из-под раствора, козлами и всяким мусором. Ренат свистом подзывал Юсси и сажал на мостки: сторожи, сторожи, дружище! Бригитта наклонялась и упиралась во что-нибудь руками, а Ренат задирал ей длинную юбку.
– Здорово ты с бабой устроился, Юрка, – как-то раз завистливо сказал Ренату Федька Матюхин. Юхана Густава Рената он именовал Юркой.
– Здорово – это тебе, Федья, – ответил Ренат. – Ты свой. А я в плен.
Они сидели на бревне, ожидая команды к работам.
– Мне тоже не сладко. Я ж не здешний. Скука – скулы воротит, и ведь не платят ни шиша. Раньше я служилым был, а теперь нас разогнали, слыхал?
– Не слыхать, – Ренат не интересовался жизнью Тобольска.
– Ты-то чего делать зимой собираешься?
– Не знать. Искать.
– Я вижу, мужик ты работящий, честный, бабе своей помогаешь, и лихих дружков у тебя нет, – Федька придвинулся к Ренату поближе и заговорил потише. – Давай вдвоём корчму устроим?
Ренат знал, что в России делать водку можно только с разрешения властей, но за это надо платить большие деньги. Однако жулики заводили корчмы – тайные винокурни. Вокруг Тобольска их было, наверное, с десяток. Корчемщики запаривали брагу, делали самогон, перегоняли его в водку и продавали в торговые бани и тайные кружала, старухам-шинкаркам, которые по ночам торгуют хмельным у себя дома, и даже в казённые кабаки. Власти разыскивали корчемщиков и сжигали корчмы, крестьян и посадских людей пороли и штрафовали, служилых и подьячих ссылали в Енисейск или Нарым.
– Я не уметь готовить водка, – сказал Ренат.
– Я сам всё умею, а ты на подхвате будешь, – горячо зашептал Федька. – С тебя другое требуется. Ты вашему секлетарю Дитмерке кошель занеси. От меня он не возьмёт, не доверится.
Весь Тобольск знал, что Йохим Дитмер, секретарь губернатора, живёт не столько с жалованья, сколько со взяток. Матвей Петрович тоже знал об этом, но в плутни Ефимки не вмешивался. Пусть берёт, пока не нарушает законов. Приказные всегда берут, и сам господь того не отменит. Дитмер принимал «поклонную мзду» за доступ к Матвею Петровичу, за вердикты губернаторского суда, за казённые подряды, за разрешенья на торговлю, ремесло и промысел, за убавку податей, много за что. Как известно, не подмажешь – не поедешь. Дитмер купил себе большое подворье на Нижнем посаде и нанял дворню. Ренат явился к господину секретарю домой.
Он бывал здесь на обедах, которые Дитмер устраивал для неимущих офицеров. Длинный стол под скатертью, шандалы, две дюжины стульев, поставцы с посудой, стены, обитые обоями, слюдяные наборные окна в свинцовых рамах, зеркала, портьеры. Дитмер предложил присесть. Ренату было неуютно среди европейского убранства, от которого он давно отвык.
– Господин Дитмер, я скажу открыто, – нехотя заговорил он. – Мне поручили спросить вашу цену тайной винокурни. Я приглашён к участию.
– Винокурня – государственное преступление, – предупредил Дитмер.
– Мне это известно.
– Похвально, что мы оба трезво смотрим на вещи, – слегка улыбнулся Дитмер. – Да, я могу проследить, чтобы сведения о вашем предприятии не достигли губернатора. Все доносы проходят через мои руки. Но я должен знать расположение вашей винокурни, чтобы соотнести возможный донос с вашим делом. Не вы один строите благосостояние подобным образом.
– Я не разбираюсь в здешней местности.
– Тогда сообщите имена компаньонов.
– У меня один компаньон. Караульный Фёдор Матюхин. Я называю его, надеясь на вашу честь, господин секретарь.
– Не беспокойтесь, господин штык-юнкер, – Дитмер говорил вежливо и держался чуть почтительно, однако Ренат всё равно почувствовал его тихую снисходительность. – Ваше заведение будет стоить два рубля в месяц.
– Почему так дорого? – удивился Ренат.
– Это не дорого. Для вас я убавил цену вдвое. Вам же известно, что я всегда готов послужить соотечественникам, и за это уже пострадал.
Дитмер говорил правду. Сын бургомистра Нарвы, он сам попросился в армию короля Карла и служил в канцелярии походного министра графа Пипера. Вместе с графом он попал в плен. Вскоре граф возглавил в Москве Фельдт-комиссариат, который занимался делами пленных, и взял Дитмера к себе. В первые месяцы шведы завалили Фельдт-комиссариат мемориями о варварстве русских. Граф Пипер не знал, как заставить русских соблюдать человеколюбие по отношению к военнопленным. И тут ему помог Дитмер. Он не испугался и при случае смело подал меморию о притеснениях самому царю Петру. Пётр прочитал и бешено задёргал усом. Русские чиновники получили высочайший указ о неучинении обид каролинам, а вот Дитмер за свою дерзость отправился в ссылку в Сибирь. Граф Пипер, тяжело вздыхая, написал ему прекрасное рекомендательное письмо для князя Гагарина.
– Могу ли я попросить вас об отсрочке платежа? – хмуро спросил Ренат.
– Как вам будет угодно. Я беру двадцать пять процентов за месяц.
Федька Матюхин обрадовался взятке в два рубля. Он боялся, что будет гораздо больше.
Осень своим чередом катилась к зиме. Когда начались заморозки, на стройке объявили конец работам. Ступенчатая свеча столпной церкви, пока ещё лишённая купола, и три башни с пряслами стен, пусть и недоделанные, уже изменили облик места: сгребли воедино и упорядочили бревенчатую россыпь сооружений Воеводского двора. Марширующие рекруты Бухгольца, камзолы чиновников губернской канцелярии и барабанный бой на плацу Воинского присутствия, бывшего Драгунского подворья, тоже задали совсем новый образ существования. Но Ренату всё это было безразлично.
Под корчму Федька присмотрел заброшенную рыбацкую избу на берегу Иртыша в пяти верстах от Тобольска. Избу почистили, подлатали крышу, заготовили дрова. На лодке Федька и Ренат перевезли котёл, разные приспособления, изготовленные в Тобольске, и мешки с припасами. Ренат ничего не понимал в винокурении, но Федька легко и быстро объяснил, как всё устроено: в кадушках у камелька творим сусло, в тагане выпариваем его на медленном жаре, пар идёт в трубу, первач оседает на её стенках и стекает в ведро. Для самогонки лучше всего годились татарские казаны на ножках. Крышку для плотности надо делать деревянную, она разбухает; вместо гнёта – камень с берега. Длинную трубу Федьке скрутили на Ружейном дворе из тонкого железа, щели Федька замазал тестом. Зимой будет легче: трубу, помещённую в жёлоб, можно обкладывать снегом, а талую воду сливать, но пока не ударили холода, придётся остужать трубу мокрыми тряпками.
Корчма заработала. Федька оказался не выжигой и жуликом, которого интересуют только деньги, а мастером-рукодельником. Он хотел скопить рублей двести и уехать из Тобольска домой – в Вологду. Всегда полупьяный от проб и сивушного пара, он неутомимо и любовно возился в избушке со своим самогонным хозяйством: поправлял, латал, подвязывал верёвочками, подкладывал щепочки, следил, как шает очаг, отмерял, проверял, трепетно прислушивался к урчанию котла, словно к сердцебиению больного друга. Он попросил Рената привезти ему Юсси, Ренат привёз, и Федька объяснял псу, что делает. Юсси топорщил уши, наклонял голову и внимал Федьке так, точно прикидывал, не открыть ли тоже какую-нибудь собачью корчму.
Федька договорился в Тобольске с кабатчиками и больше не отвлекался на сбыт хмельного. Бочонки в лодке по ночам доставлял Ренат. Он занимался и прибылями корчмы, Федька доверял ему общие деньги.
В ту ночь сыпался долгий сибирский дождь. Мокрое корьё кровли чуть поблёскивало, отражая тусклый рассеянный свет с простора большой реки. Из багровеющих волоковых окошек курился горячий пар. Ренат привёз деньги, и Федька на радостях угощал его свежей водкой, которую он отжал сквозь нащипанную хвою лиственницы и давленную морошку. Юсси в углу увлечённо грыз большой коровий мосол. Вдруг дверь открылась, и в корчму, пригнувшись, шагнул Йохим Дитмер. Он был в треуголке и отсыревшем плаще-епанче. Юсси кинулся на него с запоздалым лаем.
– Юська, тьфу! – прикрикнул Федька.
– Здравствуйте, господа, – по-русски поздоровался Дитмер.
За пояс у него были заткнуты два пистолета. Оглядываясь, Дитмер снял треуголку и хлопнул ею по колену, сбивая воду. Лавки, стол, широкие полки с горшками и бутылями, ящик с припасами, пустые бочонки, составленные друг на друга, туес с конопаткой и деревянный молоток, чтобы закупоривать крышки. Поварёшки и черпаки, берестяные воронки, камелёк, таган с трубой, куча дров и топор, нездоровый зной, кислый запах сусла. Федькин лежак с тряпьём, лужи на земляном полу, перекрытые истоптанными досками, и горящие лучины, натыканные в стены промеж брёвен. Русский вертеп.
– Как вы нас нашли, господин Дитмер? – по-шведски спросил Ренат.
– Просто плыл за вами в челноке, господин штык- юнкер.
– Ты привёл с собой караул? – тревожно вскинулся Федька.
– Зачем? – усмехнулся Дитмер в ответ.
Он вытащил из-за пояса пистолет, со щелчком взвёл курок, нацелил ствол Федьке в грудь и выстрелил. Грохот ударил в низкий потолок. Юсси в ужасе отскочил и снова залаял. Федька встал, растерянно улыбаясь, словно был потрясён внезапным поворотом дела, и рухнул навзничь в лужу на полу. Ошеломлённый Ренат тупо смотрел на Федьку. Федька был мёртв. Ренат перевёл взгляд на Дитмера. Дитмер засовывал пистолет обратно за пояс.
– Что вы сделали, Дитмер? – тихо спросил Ренат.
Не снимая епанчи, Дитмер боком присел на лавку.
– Я немного проследил за вами, господин штык-юнкер, – пояснил Дитмер, тонко улыбаясь. Он наслаждался собой и своей проницательностью. – Разумеется, не лично. В торговых банях у меня есть свои доносчики. Я знаю, что вы наладили изготовление хорошей водки и завязали деловые отношения с кабаками. Это похвально. Однако компаньон вам больше не нужен. Дальше вы можете управляться с предприятием в одиночку.
Юсси осторожно подошёл к лежащему Федьке и обнюхивал его.
– Кто вы, Дитмер? – словно не узнавая, Ренат пристально вглядывался в лицо губернаторского секретаря. – Чиновник или разбойник?
– Я сын бургомистра Нарвы, господин Ренат. Увы, Нарва потеряна для короны, но я не хочу возвращаться под руку короля Карла голодранцем. И сейчас я просто увеличил свой доход за счёт человека, который стал лишним. Я посчитал вашу вероятную прибыль и желаю ежемесячно получать от вас пять с половиной рублей. Кстати, господин Ренат, ваш доход тоже вырос.
– Вы способны убить просто ради денег, Дитмер?
– Спешу возразить, что это вы его убили, – холодно ответил Дитмер. – Так и будет доведено до сведения губернатора, если я своевременно не начну принимать от вас означенной суммы. Меня здесь никто не видел, господин Ренат. Секретарь губернатора не знал никакого корчемщика Матюхина и не стал бы марать об него руки. Запомните это, штык-юнкер.
Под пузатым таганом по-прежнему трещал огонь, в тагане клокотало, из железной трубы в посудину капала водка. В свете лучин клубился пар. На крыше топтался неугомонный дождь.
– Похоже, теперь я в плену у вас, а не у русских, – угрюмо сказал Ренат.
