63
Мягкие вилки и медленная еда
Гаррет и Пеп, каталонский угонщик, горячо обсуждали мотор-колеса для велосипеда, и Холлис обрадовалась, что звонок Инчмейла избавил ее от необходимости их слушать. Она вообще не особо понимала, что такое мотор-колеса, но Пеп хотел два, для большей скорости, а Гаррет считал, что два – много. Если один заглохнет, доказывал Гаррет, лишний вес и привод генератора сведут на нет все преимущества оставшегося. А если мотор будет всего один и он откажет, Пеп сможет крутить педали, не тратя силы на лишний вес. Холлис удивлялась, что все запомнила, хотя ничего толком не поняла.
Пеп выглядел так, будто кто-то решил сделать яблочную куколку из Жерара Депардье: вымочил яблоко в соленом лимонном соке, запек и оставил сохнуть в темном прохладном месте, надеясь, что темная кожица не заплесневеет. Пеп не заплесневел, но заметно усох. Холлис решительно не могла определить его возраст. В одних ракурсах он выглядел хлебнувшим лиха подростком, в других – древним стариком. На тыльной стороне правой ладони был вытатуирован дракон с перепончатыми крыльями и фаллическим телом, похожий не столько на татуировку, сколько на средневековую гравюру. Ухоженные квадратные ногти блестели бесцветным лаком. Гаррет обрадовался Пепу, а вот Холлис в его присутствии было не по себе.
Инчмейл позвонил из кабинетовского бара; Холлис слышала в трубке голоса и звяканье посуды.
– Ты беременна? – спросил он.
– Ты рехнулся?
– Швейцар говорит о тебе «они». Я отметил множественное число.
– Я сейчас спущусь. В единственном числе.
Тем временем Гаррет отчитывал Пепа за то, что тот заказал какую-то хетчинскую раму для велосипеда, который через несколько часов, возможно, придется выкинуть в Темзу. Идя к двери, Холлис слышала возражения Пепа, что выкинуть, может, и не придется, а мягкие вилки – в любом случае отличная вещь. Говоря, Пеп поглядывал на свои ногти, и Холлис подумала, что это вообще характерный жест мужчин, делающих маникюр.
Инчмейл с Хайди сидели под нарвальими бивнями, Инчмейл разливал чай из фирменного кабинетовского чайника – винтажного даултоновского с зайчиками – в такие же чашки.
– Добрый вечер, – сказал он. – Мы обсуждаем говно, в которое ты вляпалась, вопрос, насколько сильно оно пахнет керосином, плюс вероятность благотворных перемен в твоей личной жизни.
– И чем она, по-твоему, определяется? – спросила Холлис.
– В первую очередь – наличием человека, с которым эту личную жизнь строить, – ответил Инчмейл, ставя чайник. – Но я всегда считал, что он славный малый.
– Ты и про Фила Спектора так говорил.
– Возраст, – сказал Инчмейл. – Стечение обстоятельств. Гений. Лимон?
Он узорчатыми серебряными щипчиками протянул ей ломтик лимона.
– Нет, спасибо. Что такое «мягкая вилка»?
– Что-то для волос.
– Я только что слышала эти слова от каталонского угонщика автомобилей.
– Он говорит по-английски? Может, он хотел сказать «мятая». Или «мятная».
– Нет. Какая-то деталь для велосипеда.
– Я бы все-таки поставил на штуку для волос. Ты знаешь, что Хайди запустила в человека рейнским дротиком?
– Рениевым, – поправила Хайди.
– Ах да, рейнское – это вино, я его, может быть, закажу чуть позже. А ты, – обратился он к Холлис, – кажется, устроилась в фирму на переломном этапе.
– И по чьей рекомендации?
– Я провидец? Ты знаешь за мной провидческий дар? – Он попробовал чай, поставил чашку на блюдце, добавил еще кусок сахара. – Анжелина говорит, лондонские пиарщики ведут себя, как собаки перед землетрясением, и каким-то образом все знают, хотя и не знают откуда, что это из-за Бигенда.
– В «Синем муравье» что-то происходит, – осторожно начала Холлис, – но я не могу тебе сказать, что именно. Вернее, не знаю, что именно. Однако Бигенд воспринимает это довольно спокойно.
– Он спокойно воспринимает то, что произошло вчера в Сити?
– Я не уверена, что одно с другим связано. Но об этом я говорить не могу.
– Ну да, конечно. Вступая в агентство, ты поклялась хранить молчание. Ритуал с черепом Джеронимо. Однако тональность разговоров, которые ловит Анжелина, указывает не на трудности у Бигенда или «Синего муравья». Тональность намекает, что он становится больше. Пиарщики в таком понимают.
– Больше?
– Экспоненциально. На порядки. Что-то смещается, как тектонические плиты. Все на низком старте, готовы запрыгнуть в лодку Бигенда.
– Кто все?
– Всякие-разные… не к ночи будь помянуты.
Он вздохнул. Снова попробовал чай. Улыбнулся.
– Как у тебя с «Тумбами»? – спросила Холлис.
Улыбка исчезла.
– Думаю отвезти их в Тусон.
– Ха! – воскликнула Хайди. – Оригинальный шаг!
– Я совершенно серьезен, – сказал Инчмейл и отхлебнул чай.
– Мы знаем, – ответила Холлис. – Ты им сказал?
– Я сказал Джорджу. Он очень хорошо воспринял эту новость. Приятно для разнообразия поработать с исключительно умным человеком. Клэмми, разумеется, киснет.
– Клэмми – клизма, – сказала Хайди, серебряными щипчиками выжимая кружочек лимона над чашкой с чаем.
– Что произошло вчера, когда вы с Милгримом пошли пешком? – спросила Холлис.
– Они сели нам на хвост. Может, их подхватила та машина, которая загнала нас в проулок. Сообразили, куда мы идем, заехали вперед, высадили чувака с перевязанной башкой и еще одного. Они подождали и пошли следом. Бестолочи. Я остановилась и купила нам одежду, с понтом мы маскируемся.
– Какие-то магазины еще работали?
– Уличную одежду. Чтобы они думали, я их не вижу. Потом мы пошли в метро. И тут я поняла, что они нас в метро не пустят… – Она пожала плечами.
– Хайди…
– В голову. – Хайди пальцем постучала себя по лбу, словно отдавая честь. – Это кость. Голова у него, небось, и без того болела…
– Из-за Милгрима. Они винят его.
– Твой хахаль нанял Аджая. Чего там затевается?
– Это по поводу Милгрима. Сложная история.
– Аджай чокнулся от счастья. Ушел из вышибал.
– Из вышибал?
– Работал охранником в клубе у каких-то извращенцев. – Она оглядела бар, где уже собрался народ. – Теперь ходит весь из себя такой заяц-шпион в тылу врага и молчит. И ты тоже.
– Поехали с нами в Тусон, – сказал Инчмейл, внезапно отбрасывая то, что Холлис про себя называла его внешней говнистостью. – Там солнышко. Мексиканская еда. Поможешь в студии. Джордж к тебе хорошо относится. Клэмми, удивительное дело, говорит о тебе без ненависти. Мне не нравится обстановка вокруг Бигенда. Поехали! Расходы берет на себя лейбл. Запишем тебя помощником продюсера. А Бигенд пусть достигает своей критической массы. Друга своего, разумеется, можешь взять с собой.
– Не могу. – Холлис перегнулась через пуфик и дружески стиснула худое колено Инчмейла. – Но все равно спасибо.
– Почему не можешь?
– Гаррет пытается для Бигенда уладить неприятности с Милгримом. У них договоренность, которая затрагивает и меня. Я останусь с Гарретом. Все будет хорошо.
– Как человек немолодой и более или менее здравомыслящий, должен предупредить, что все не обязательно будет хорошо.
– Знаю, Редж.
Инчмейл вздохнул:
– Переезжай к нам в Хэмпстед.
– Ты же собрался в Тусон.
– Решение принимаю я, – сказал Инчмейл, – и я его еще не принял. Кроме того, надо убедить Клэмми и остальных.
– Мередит здесь?
– Да, – ответил Инчмейл не слишком довольным тоном. – Она отвлекает Джорджа и думает исключительно о себе.
– Не хотела бы я в такое влипнуть, – заметила Хайди, глядя на Инчмейла. – Я бы не сумела это разрулить.
У Холлис зазвонил айфон, в левом кармане хаундсовской куртки.
– Алло?
– Ты в баре? – спросил Гаррет.
– Да. Что такое «мягкие вилки»?
– Что?
– «Мягкие вилки». Пеп сказал.
– Вилки. Задние и передние. В хетчинской раме, амортизирующие.
– Ладно.
– Можешь сделать доброе дело? Выйди на улицу и посмотри на фургон. На нем написано «Медленная еда».
– «Медленная еда»?
– Верно. Посмотри на него.
– Зачем?
– Скажешь, нормальный ли он на твой взгляд.
– Что значит нормальный?
– Обычный. Заметишь ли ты его, запомнишь ли.
– Наверное, я запомню надпись.
– Это не страшно, – ответил Гаррет. – Вообще-то, люди думают, что за ними следят из тех фургонов, которые без надписей.
