Елец в XIX веке по величине и красоте не уступал Орлу. По древности он равен Москве, о чем и свидетельствуют летописи. Его жгли и разрушали сначала половцы, потом татары и запорожцы, но он восставал из руин на прежнем своем месте у реки Сосны, притоке Дона; восстанавливались дома жителей и Божьи храмы, которых в Ельце всегда было много. Были там и два древних монастыря — мужской Троицкий и женский Знаменский. Жители города отличались благочестием, усердием к молитве и доброделанию. Недаром святитель Тихон Задонский, бывший епархиальным владыкой, имел здесь сотаинников — не только монахов, но и мирян. В Ельце было множество бедняков и целых семейств, которым святитель оказывал помощь, часто через доверенное лицо, чтобы избежать похвал. «Я весьма люблю елецких жителей, — говорил святитель Тихон, — и замечаю, что в Ельце много благодетельных людей... Будто бы я родился в нем». Он даже называл этот город Сионом.
В апреле 1769 года от пожара сгорела большая часть города. Сгорел до основания и Знаменский монастырь. Монахини покинули его, но две остались жить на пепелище. Святитель Тихон послал из Задонска схимонаха Митрофана с помощью для них и предсказанием, что обитель будет скоро восстановлена. Так и вышло. Приезжал святитель в Елец для дел благотворения — навещал бедные семьи, утешал беседой, оставлял денежное вспомоществование. Горожане и после праведной кончины святителя вспоминали его с любовью как духовного отца своего и доброго ангела. Надолго осталось здесь это благодетельное памятование.
Одна из верных духовных дочерей святителя Тихона схимонахиня Феоктиста прожила почти сто лет и была старицей, наделенной от Господа духовными дарами. Многие жители Ельца обращались к ней за советом в затруднительных случаях своей жизни.
По внушению Господа Бога она решила судьбу ельчанина Николая Васильевича Тихонова, будущего преподобного оптинского старца, когда он юношей пришел к ней благословиться на брак. Он служил младшим приказчиком в лавке купца Хамова, торговавшего тканями, а старший приказчик, имевший дочь на выданье, желал выдать ее за честного, тихого и благочестивого своего подчиненного. Николай колебался, и хозяин лавки посоветовал ему пойти к старице, чтобы она сказала свое слово об этом деле. Она и сказала, но вот что: «Юноша, пойди в Оптину к Илариону. Он скажет, что тебе делать». Перекрестила его и дала на дорогу чаю. А Иларион — это Оптинский скитоначальник, преподобный старец. Купец Хамов отпустил Николая в Оптину пустынь, благодушно снабдил его всем необходимым, в том числе и деньгами.
Было начало мая 1873 года (по новому стилю, а по старому — конец апреля). Николаю исполнилось двадцать лет. Он решил идти пешком — через Мценск, Болхов и Белёв до Козельска. Мысли его о будущем были не слишком определенны. Он шел для совета, твердо уверенный, что Сам Господь ведет его через Своих угодников. Но и о прошедшей жизни на долгом пути повспоминалось ему и подумалось немало. Детство прошло в бедности. Отец, последнее время трудившийся на мельнице, человек весьма благочестивый, скончался, когда Николаю было лет семь. Перед кончиной он благословил сына иконой святителя Николая. Мать зарабатывала на жизнь поденной работой — стирала, но главным образом шила на заказ. Как и покойный ее супруг, она была глубоко верующей и сына воспитывала в православных обычаях. Как ни мало было у нее денег, не имея возможности отдать сына в городскую школу, она посылала его учиться грамоте, конечно церковнославянской, к простому дьячку (пономарю или алтарнику) за медные гроши. Немного помогали семье крестные Николая — Николай и Матрона, которых он, как и родителей, потом всегда с благодарностью вспоминал. Было в семье и еще несколько детей, но все они умерли в раннем возрасте.
Учился Николай хорошо — у него были способности быстро постигать «научность», как он говорил позднее. Постиг он и русскую, и церковнославянскую грамоту, начал читать, с особенным прилежанием — духовные книги. В церковь ходил с матерью, потом и один; бывал в елецких монастырях и в огромном Воскресенском соборе, высившемся над городом. Богослужение потрясало его. Душа его жила в Боге. В одиннадцать лет мать, раба Божия Елена, отдала сына в ученики к купцу Хамову. Он пробыл там лет восемь или девять, возрос, освоил торговое дело, но и осиротел — мать его скончалась, и больше не осталось у него родных.
И вот идет он в Оптину пустынь, в котомке у него — Евангелие и отцовская благословенная икона святителя Николая.
Становилось все теплее. Рощи покрывались свежей листвой, в полях начиналась пахота. Прекрасна в России-матушке весна! Птичий гомон висит в прозрачном солнечном воздухе. А как теплы молитвы в храмах сел и маленьких городов! Нелегок путь пеший, но вокруг все родное. И вот молодой и загоревший в дороге путник увидел поразившую его сердце картину — зазеленевшие луга, долину серебристой, только что вошедшей в свои берега после разлива реки, и за ней на фоне прекрасного старого леса белые стены, башни, купола храмов и тонкую колокольню монастыря. Это была Оптина пустынь. Он почувствовал, что пришел домой. Но как и что будет там, в монастыре, когда придет туда, что ему скажет неизвестный ему Иларион, к которому послала его матушка Феоктиста, не ведал.
Когда он приблизился к стенам монастыря, ему указали дорожку в Иоанно-Предтеченский скит, и он медленно пошел туда. Меднокорые сосны близко подступали к дороге, между ними кудрявился ивняк, серебрились листья олешника, а внизу среди травы поднимались цветы. Где-то далеко подавала свой голос кукушка. В скитских вратах он стал разглядывать иконописные изображения и надписи и довольно долго стоял так, пока не подошел к нему монах-привратник и не спросил, кто он и зачем сюда пришел. Николай сказал, что ему нужно увидеть Илариона. «Какого Илариона?» — улыбаясь спросил привратник. «Не знаю, но он мне очень нужен».— «Ну что ж, — сказал монах, — покажу тебе Илариона, только уж не знаю, тот ли, кого ты ищешь». И привел его к скитоначальнику иеросхимонаху Илариону.
Да, это был тот самый Иларион, к которому послала юношу Николая схимонахиня Феоктиста. Но он, услышав, что от него требуется решение судьбы молодого человека, не стал этого делать, а послал Николая к своему старцу отцу Амвросию, смиренно отдавая на его решение всякий вопрос. Он так и сказал Николаю:
— Не могу я тебе дать никакого ответа, а пойди ты к батюшке Амвросию. Что он тебе скажет, то и делай.
К старцу, казалось, пройти было невозможно: и снаружи скита, и изнутри множество людей — женщин и мужчин — ожидало своей очереди, желая получить благословение, утешение, покаяться, пожаловаться, разрешить свои вопросы. Тем не менее, келейник старца почти сразу позвал Николая, и старец долго с ним беседовал. После этого разговора Николай снова пришел к отцу Илариону, к которому послал его старец. Тот также побеседовал с ним и принял его послушником в скит. Беседуя со скитоначальником, Николай не сразу понял, что тот очень болен. Он не знал, что отец Иларион с начала марта этого года не выходит из келлии (это была его предсмертная болезнь, он скончался 18 сентября 1873 года). Позднее старец Нектарий говорил о нем: «Я ему всем обязан. Он меня принял в скит, когда я пришел, не имея где главу приклонить. Круглый сирота, совсем нищий, а среди братии тогда было много образованных. И вот я был самым что ни на есть последним (и батюшка показывал рукой от пола аршина полтора, чтобы сделать наглядным свое положение). А старец Иларион тогда уже знал путь земной и путь небесный. Путь земной — это просто, а путь небесный...» Отец Нектарий не договорил.
В скитской летописи появилась запись: «1873 года, апреля 27-го поступил в скит послушник Николай Васильев Тихонов, двадцати годов от роду, из мещан города Ельца Орловской губернии».
Краткие беседы с болящим отцом Иларионом оказали огромное влияние на молодого послушника. Видимо, умирающий старец чувствовал в нем будущего столпа духовной жизни в Оптиной, и Господь давал его словам особую благодать. С другой стороны, и душа будущего старца — также по Божьему произволению — сделалась так восприимчива к мудрым словесам, что совершенствовалась не по дням, а по часам. Отец Иларион поставил ее на верный путь — трудный путь умного делания, постижения науки наук в высшем ее проявлении. Старец Амвросий очень хорошо это видел и осторожно направлял послушника Николая на этот же путь, наставляя его советом. Что касается духовного чтения, то всегдашний порядок благословения послушникам читать аскетические книги по определенному порядку (сначала авва Дорофей, потом «Лествица» и т.д.) в этом случае, кажется, не был соблюден: начальный этап чтения, очевидно, был пройден послушником Николаем в миру. Во всяком случае будущий старец свободно, с самого начала своей жизни в скиту, пользовался книгами скитской библиотеки. Постепенно начала собираться у него и келейная библиотечка.
Когда отошел ко Господу один из великих оптинских молитвенников и наставников скитоначальник отец Иларион, его место заступил другой подвижник, также будущий преподобный, иеромонах Анатолий (Зерцалов). Настоятель Оптиной архимандрит Исаакий назначил его скитоначальником по совету старца Амвросия. Вместе с тем поручено ему было и духовное окормление братии. «Через год после поступления в скит батюшка отец Амвросий благословил меня обращаться как к духовному отцу к начальнику скита иеромонаху Анатолию, что и продолжалось до самой кончины последнего в 1894 году, — рассказывал отец Нектарий. — Я к нему двадцать лет относился и был самым последним сыном и учеником, о чем и сейчас плачу. К старцу Амвросию я обращался в редких, исключительных случаях. При всем том я питал к нему великую любовь и веру. Бывало, придешь к нему, и он после нескольких слов моих обнаружит всю мою сердечную глубину, разрешит все недоумения, умиротворит и утешит. Попечительность и любовь ко мне, недостойному, со стороны старцев нередко изумляли меня, ибо я сознавал, что их недостоин. На вопрос мой об этом духовный отец мой иеромонах Анатолий отвечал, что причиной сему — моя вера и любовь к старцу и что если он относится к другим не с такой любовью, как ко мне, то это происходит от недостатка в них веры и любви. Как человек относится к старцу, так точно и старец относится к нему».
Первое послушание Николая было помогать цветоводу. Это ему пришлось весьма по душе: с раннего детства он любил природу, великое Божие создание, которое святые отцы называли пятым Евангелием, ибо через созерцание земли с ее произрастениями и неба с его светилами дневными и ночными много людей пришло к вере в Бога Троицу (например, великомученица Варвара, мученица Христина). Николай Тихонов юношей любил присматриваться к жизни разных тварей, даже самых мелких — муравьев, стрекоз, букашек... Многих из них одарил Господь красотой, стремительностью полета, да и полезностью для человека — пчел, например. Поражало его разнообразие и обилие цветов в скиту — с весны до осени благоухали они среди яблонь и вишен, сменяя по сезонам друг друга, невольно напоминая о райских кущах. Под большие праздники приходилось ему плести венки из цветов на иконы.
Затем Николай был назначен пономарем и поселен в келлии при скитском храме. Здесь прожил он двадцать пять лет. Он исполнял свое послушание, посещал духовника и старца, ходил на общее правило, в трапезу, а остальное время проводил уединенно у себя, молясь и читая книги, праздных разговоров избегал. По ночам долго виден был свет в его окне. Когда обнаружилось, что он обладает хорошим голосом и слухом, его назначили певчим на правый клирос. Великим постом он даже пел в храме «Разбойника благоразумного». Но вот прошел слух, что его хотят перевести в монастырский хор. Это означало, что из скита придется переходить в обитель и жить там. А Николай так полюбил скит, что не представлял себе жизни в ином месте. Что делать? Начал он понемногу фальшивить в пении, получил несколько замечаний от регента, — так и не состоялся его перевод в монастырь.
Старцы воспитывали, но и смиряли послушника Николая. Иной раз придет он к отцу Амвросию, а тот и говорит:
— Ты чего без дела ходишь? Сидел бы в своей келлии да молился!
Зайдет он к отцу Анатолию, а тот:
— Чего без дела шатаешься? Празднословить пришел?
Как будто сговорились. Идет Николай в свою келлию и со слезами повергается перед иконами: «Господи! Какой же я великий грешник, если и старцы меня не принимают!»
В 1875 году в Оптиной получено было распоряжение властей о высылке из монастыря и скита послушников, подлежащих военному призыву. «И мне, — рассказывал впоследствии старец Нектарий, — вместе с другими объявили о высылке из скита. Но, к счастью моему, по святым молитвам старца Амвросия, опасность эта миновала. Письмоводитель объявил мне, что я отошел от воинской повинности только на двадцать пять дней. Прихожу к батюшке и благодарю его за его молитвенную помощь, а он мне говорит: „Если будешь жить по-монашески, то и на будущее время никто тебя не потревожит и останешься в обители навсегда“». Слова старца оправдались.
3 апреля 1876 года послушник Николай был пострижен в иноческий рясофор, а спустя одиннадцать лет — в мантию, что совершено было в четвертую субботу Великого поста. Имя ему наречено было Нектарий, в честь преподобного Нектария Киево-Печерского, коего память празднуется 29 ноября. Впоследствии старец Нектарий говорил о той неизъяснимой благодатной радости, которую испытывал после пострига: «Целый год после этого я словно крылышки за плечами чувствовал». Вместе с тем он усилил свою келейную молитву. «Сидел я в своей келлии и каялся», — говорил он.