Глава 14
Тепловой луч на Дошанской дороге
Август, 2622 г. Дошанские рудники Планета Тэрта, система Макран
Внезапно подал голос наблюдательный пост первого взвода:
– Товарищ майор, что-то слева от шоссе!
– Где? В море?
– Да!
Камера хорошей картинки не давала – велико было расстояние и невыгоден угол встречи с водной поверхностью, – так что движение крупной массы на глубине скорее угадывалось, нежели отчетливо наблюдалось.
– Листов! Как слышишь меня?! Это Растов!
– …рищ… ор… – Ответ от Листова практически не проходил, но сам факт ответной мешанины звуков в эфире позволял надеяться, что в ту сторону связь работает.
– Слева от тебя! В море! Что-то движется!
Судя по тому, что «ПТ-50» развернули башни со спаренными пушками к морю, майор был услышан.
Черные шестиногие чудовища поднялись со дна с такой скоростью, что разлет водяных фонтанов ввысь и в стороны был похож на взрыв. Кто-то из дозорных в первый миг даже успел доложить, что наблюдает «всплески от четырех снарядов “ГК”».
Но это не было падение снарядов «ГК».
Это были чоругские шагоходы. И поскольку вся их плазменная артиллерия была заранее приведена в боевое положение, капитан Листов больше не сомневался: это именно шагающие танки, а не научно-исследовательские или спортивные машины.
Выполняя договоренность с Растовым, капитан сразу же открыл люк и выпустил одну за другой три красные сигнальные ракеты. Они означали: «Имею контакт с вооруженным противником».
Открытый люк через несколько секунд спасет капитану жизнь. Но Листов еще не знал этого. Он просто собрался привычным движением задраить люк, когда…
Чоруги выстрелили.
То был не предупредительный огонь.
Не демонстрация силы.
Не пристрелка.
Их плазменные орудия стреляли на поражение.
Плазма накрыла весь взвод – от головной до замыкающей машины.
Два «ПТ-50» успели выстрелить в ответ, но очереди их автоматических пушек ушли в молоко.
На танке Листова первым делом лопнула гусеница. Машина крутнулась и, потеряв сцепление с размякшим от жара покрытием дороги, опрокинулась на бок.
Следующий заряд плазмы ударил в днище танка, и оно разошлось дымящейся морской звездой с алыми краями.
Листов толкнул люк и выкатился на раскаленное шоссе.
Все утопало в густом белом дыму.
Капитан пополз прочь от танка, ориентируясь на едва видимые просветы под нижним краем белого облака.
Наблюдавший за этой сценой Растов окаменел от ужаса.
В первый миг ему показалось, что весь разведвзвод сгорел заживо, что не спасся никто.
Но вот мелькнула фигурка одного танкиста… Другого… Третьего…
Разведчики бежали за обочину дороги и искали там спасения в многочисленных ямах и рытвинах.
А чоруги?
Чоруги, совершив акт войны, никого не преследовали, не добивали, не брали в плен.
Удовлетворившись тем, что все русские танки пылают, шагоходы исчезли под водой.
Через полминуты уже ничто не намекало на то, что смерть пришла со дна океана. Все происшедшее казалось бы страшным сном, если бы не пять огромных чадящих костров, оставшихся от разведвзвода…
– Внимание всем! – гаркнул Растов. – Мы идем на прорыв! Направление – подбитые танки «ПТ-50»! Вперед!
– Исполняю, товарищ майор! – доложил комвзвода-2 Ченцов.
– Так точно! – подтвердил Осокин, комвзвода-3.
За ними отрапортовали командиры рот мобильной пехоты и водители грузовиков с пленными членами поверженной организации «Меч и пламя».
Истосковавшийся по настоящему военному делу «Динго» радостно рыкнул и дал с места пятьдесят.
За ним понеслись остальные машины роты.
«Только бы пронесло! Только бы они не вернулись! Ведь может же быть, что это какое-то роковое недоразумение? Или, скажем так, тактическая случайность? Чоругские танки плыли под водой мимо, походя сожгли разведвзвод и теперь уже уходят на глубину, двигаются прочь по своим делам… Не до нас им теперь… Или, допустим, Верховный Рак позвонил и твердо сказал: “Вы там не того, не особенно… Не злите этих страшных северных обезьян, пока вам звездянок не накидали!”»
Но все эти упования шли у Растова по закраинам сознания. В фокусе его командирского эго находились насущные боевые надобности.
Как и любой хороший командир, майор был просто обязан спланировать возможный бой с чоругами. На случай, если Верховный Рак своим шагоходам не дозвонился… Или не звонил.
А думая о бое, Растов испытывал такую острую досаду, что аж плакать хотелось.
Они же шли на боевой выход против партизан! Они практически ничем серьезным не вооружились!
Тяжелые ракеты класса «земля – земля» вроде «Шелестов» отсутствовали полностью. Диспенсеры противолазерной защиты (которые худо-бедно защищали и от плазмопушек) – тоже. В укладке каждой машины из сравнительно дальнобойных боеприпасов имелись лишь четыре «ПТУРа» и два удлиненных активно-реактивных снаряда.
Из-за этого провести полноценный огневой бой на дистанции порядка пятнадцати километров было невозможно.
Альтернатива заключалась в том, чтобы засыпать чоругов потоком бронебойных и кумулятивных с пистолетной дистанции в четыре-пять километров. Но на таких дальностях мощные плазмометы имеют абсолютное преимущество. Выходило – с перочинным ножичком против тигра…
Невеселые думы Растова были прерваны Луниным.
– Товарищ майор, – глухим голосом сказал зам-комроты, – я вынужден заявить категорическое несогласие с вашим приказом.
– Категорическое? Несогласие? – переспросил Растов ядовито. – И что же ты предлагаешь делать?
Лунин ответил четко, как на экзамене:
– Я считаю, обстановка требует остаться на руднике и перейти к глухой обороне с опорой на полевую фортификацию.
– То есть окопаться, ждать восстановления загоризонтной связи, а равно подхода наших подкреплений, и огрызаться, если чоруги полезут? – уточнил Растов.
– Именно так!.. И я настаиваю на том, что ваш приказ является самоубийственным. – Лунин был явно не в себе. – Также я предлагаю, оставшись на позициях вокруг рудника, послать в Синандж фельдкурьера с донесением. Но не по приморской дороге, а через горы, с проводником из клонов. Хоть бы и с тем же Тугани… Сам я готов быть этим фельдкурьером.
– Я тебя выслушал, мысль твою понял, – сухо сказал Растов и сделал паузу, обдумывая варианты своего ответа.
Первый вариант: послать на йух.
Второй: разъяснить логику принятого решения.
И хотя по натуре майор был скорее из тех, кто предпочитает «на йух», его боевая дружба с Луниным, конечно, требовала второго варианта.
Тем более что его заместитель счел необходимым и возможным оспорить решение Растова впервые, а личная храбрость капитана сомнению не подлежала – вспомнить хотя бы планетоид Фраский-Лед и его великолепный прыжок в каньон на легкобронированной «К-20»!
– Послушай, Лунин, – начал Растов с низкой гипнотической ноты, – ты вот, наверное, думаешь, что очень здорово все придумал и что оборона сулит нам некие дивные перспективы. Но на деле твой вариант еще более рискованный, чем мой… Скажи, вот тебя же учили, что основным видом боевых действий является наступление?
– Какое это отношение имеет?!.. – в сердцах воскликнул Лунин, но Растов беспощадно перебил собеседника:
– Самое прямое! Вот смотри, стал ты в оборону. Но поскольку направления удара противника ты не знаешь, то в каждый сектор круговой обороны ты сможешь выделить не более трех танков… С эффективным БК на ствол – по шесть единиц! То есть огневой бой с четырьмя или пятью чоругскими шагоходами на удалении в десять километров ты сможешь вести… ну, скажем, секунд пятнадцать. Ну пусть тридцать. Вдумайся: полминуты огневого боя – и ты автоматически превращаешься в беззащитную мишень.
Лунин не сдавался.
– Мы могли бы свести все танки в одну группу подвижного огневого заграждения! – воскликнул он с жаром. – Поставить перед чоругами огневой вал потоком осколочно-фугасных!
– Но ты же сам понимаешь, что это чушь? Ты своими ОФС их разве что поцарапаешь! Ты в бинокль-то хоть видел, какие дуры?
Лунин тяжело дышал. Видимо, искал, как спасти свою репутацию.
Но тут в разговор вступил Помор. Его голос был сердитым:
– Как говорил мой батя, нормировщик Уралвагонзавода, «посрать не родить, нельзя погодить».
– Ты тоже решил на всякий случай с ума сойти? – холодно осведомился Растов.
– Я к тому, что разрешите высказаться.
– Ну.
– Я считаю, товарищ майор, мы не проскочим, – сказал Помор. – Чоруги в море лежат не случайно. Они дорогу блокируют. Вполне сознательно. А мы по ней как раз едем.
– А броском на скорости девяносто километров? Быстро так? – спросил Растов. – До ближайшей складочки хотя бы?
– Командир, я «Т-14» чувствую как любимую женщину. На шоссе Москва – Тула проскочить получилось бы… На нормальной грунтовке тоже, если прямая. Но тут дорога змейкой идет, а покрытие у клонов мелкозернистое. И вот когда туман накладывается на пыль, получается такая смазочка… Очень плохая. Поскользнемся. Видали, как «ПТ-50» на борт положило?
– То есть нет?
– То есть нет. Вот если б мы могли их танки заранее как-нибудь выманить, заставить из воды подняться… – продолжал Помор.
– Как, например?
– Ну, садануть по ним. Взрыватель на задержку поставить – и садануть.
К конференции присоединился Кобылин:
– Не получится. Долго объяснять почему, но без точного целеуказания никак. А его-то как раз у нас и нет…
И тут Растов осознал: выманить чоругские танки можно. Но только «на живца».
Пятьдесят семь километров в час – вот все, что смог выжать Помор из натужно ревущего «Динго».
Танк не то глиссировал, не то уже летел над залитой рыжей грязью дорогой. Ветер ревел в отвернутой на левый борт и резко усиливающей лобовое сопротивление пушке, а Растов с Кобылиным неотрывно следили за обманчиво безмятежной гладью моря.
Если не думать о залегших на глубине чоругах, пейзаж следовало признать прекрасным.
Справа в дымке – белый маяк, забранный в каре кипарисов…
Слева – заросший мангровым лесом мыс с обе-лиском в честь конкордианских звездопроходцев…
Приветливый, чистый пляж, на который частыми ударами набегают приливные волны…
До расстрелянных танков разведвзвода оставалось уже меньше километра. А ничто по-прежнему не выдавало близкого присутствия врага.
Резвясь в косых лучах предзакатных Макранов, из воды вырвалась огромная стая летучих рыб и деловито помчалась вдоль берега, будто соревнуясь с «Динго» в прыти.
– Их чоруги спугнули… Точно говорю, – сказал Игневич, морская душа.
Растов кивнул. Скорее всего так.
Майор ожидал появления ходячей нечисти в любой миг. Но секунды тикали, рыбы беззаботно играли, а гладь оставалась безмятежной.
Перед догорающим «ПТ-50» Помор вынужденно сбросил скорость. «Динго», круто накренившись на правый борт, вошел в вираж, огибая препятствие.
Нервы Растова, перегретые до предела, казалось, вот-вот задымятся…
Вдруг рыбы, ушедшие всей стаей под воду, вновь подскочили в воздух. Но на этот раз они двигались вовсе не слитной стаей, нет – брызнули во все стороны веером гранатных осколков.
– Полундра! – крикнул Игневич.
Едва приметная серая тень под водой вдруг сгустилась в черную тучу и, вытолкнув наверх тугой пенистый вал, гладь океана пробил первый чоругский шагающий танк…
Он был монструозен. Нелеп и грозен одновременно. С боевым шагоходом их разделяло меньше километра, и Растов видел всю его сложнейшую конструкцию в таких подробностях, какие даже на дне карьера не открылись ему из-за густых облаков пыли.
Под прозрачными грибообразными обтекателями мелким бесом сновали некие чоругские аналоги оптико-электронных систем поиска и прицеливания.
В уже виденных Растовым черных полусферах открылись амбразуры со спаренными плазмометами.
В ходильных конечностях с быстротой молнии взводились электромышцы.
Шустрый Кобылин мгновенно навел орудие в лоб чоругского танка и выстрелил.
Выстрелил и чоруг.
– Рота, огонь! – успел скомандовать Растов своим машинам, затаившимся в засаде среди мангровых деревьев на четыре километра севернее, когда потоки плазмы обрушились на «Динго», сразу же уничтожив все антенные вводы.
Лопнули датчики системы активной защиты.
Сдетонировала навесная динамическая броня.
Взорвались кристаллические головки следящих устройств «Сармата».
Но упрятанная под броню танковая машинерия продолжала работать – жужжали гироскопы, надрывалась система охлаждения и Кобылин продолжал опустошать барабан ускоренного заряжания.
Один за другим вырывались снаряды из раскаленной, готовой лопнуть пушки и уходили во врага.
Но результатов стрельбы Растов уже не видел – оплавилась оптика, сгорели матрицы.
А следующий плазменный залп чоруга сдул с танка лохмотья горелой краски и, выпарив лобовую броню башни на четыре пальца, расколол ее на всю глубину.
Это был конец.
Смерть «Динго».
– Экипаж, покинуть машину! – скомандовал Растов.
– Сожгут, командир! – простонал Помор. – Надо до крайнего дотянуть! За ним спрыгнем! – Мехвод частил скороговоркой и длиннейший набор звуков «пэ тэ пятьдесят» сглотнул полностью. Но Растов его понял: Помор предлагал выпрыгивать из «Динго», прикрывшись от чоругского огня корпусом ближайшего из числа горящих «ПТ-50».
Предложение было более чем разумным. Однако не все смогли дотерпеть в танке до безопасного места.
Игневич с воплем отшатнулся от казенника своего автоматического гранатомета. Поток плазмы, ударивший ему прямо в ствол, вышиб из газоотводного рукава форс оранжевого пламени, от которого сразу загорелся несгораемый подбой боевого отделения.
Если бы Игневич не был одет в гермокостюм с глухой бронемаской, он бы мгновенно ослеп.
Бронемаска спасла его глаза. Но не нервы. Мичман рванулся вверх, всей массой своего тела выталкивая люк, – и с ужасом обнаружил, что тот не только откинулся, но и отлетел далеко прочь: его петли превратились в раскаленный пластилин…
Игневич выбрался на крышу башни, скатился на моторно-трансмиссионный отсек и уже оттуда спрыгнул на землю.
Его пример оказался заразительным.
Кобылин проследовал по проторенному пути с ловкостью юнги – ведь недаром же нормативы по покиданию горящего танка он всегда выполнял на «отлично»! Все необходимые движения он знал на уровне спинного мозга и мог повторить даже с закрытыми глазами…
Чтобы видеть хоть что-то, Помор был вынужден распахнуть водительский люк.
Это было смертельно опасно. Но только так они сохраняли минимальные шансы прикрыться корпусом «ПТ-50». В противном случае их горящий, разваливающийся танк скорее всего слетел бы с дороги и перевернулся, похоронив под своей тушей майора и бравого мехвода.
Наконец они поравнялись со своим младшим плавающим собратом и Помор выкрикнул: «Можно прыгать!»
Не дождавшись ответа командира, он покинул машину.
Что же до Растова, он бы с радостью распростился с «Динго» еще несколько секунд назад, ведь башня с его стороны тоже прогорела до толщины консервной жести.
Но потерявший форму от перегрева люк наглухо заклинило. Теперь его можно было разве что вырезать – разумеется, промышленным автогеном.
Недоразмеренный клонский «Рахш», конструкторы которого экономили каждый литр заброневого пространства, чтобы сберечь каждый лишний килограмм бронезащиты, стал бы для Растова огненным саркофагом.
Но только не «Т-14» – просторный, как лимузин.
Под ногами Растова громоздились короба автомата заряжания, но справа от них оставался лаз к танковому днищу.
И там, внизу, зиял днищевой люк. Причем уже любезно отпертый искусственным интеллектом парсера, запрограммированным на создание всех условий для спасения экипажа.
В этот-то лаз и вывалился Растов, безостановочно матерясь.
Танк плавился, оползал наземь пластичными сгустками огня.
В укладке взорвался осколочно-фугасный снаряд…
Еще один…
А майор полз и полз под гудящим железом…
Он вдруг поймал себя на мысли, что вместо злого русского мата его глотка выплевывает одну и ту же команду: «Рота, огонь! Рота, огонь!»
– Рота, огонь!
Но ему никто ничего не отвечал.
Никто ничего не докладывал.
Никто даже не кричал. Как будто Растов остался последним человеком в Галактике.
Когда его черный шлем наконец показался из-под плазменных резаков на лобовой броне «Динго», его подхватил под мышки кстати подскочивший Помор.
– Где рота?! – выкрикнул в лицо Помору майор вместо «спасибо».
– Ведет бой!
– Результаты?!
– Какие результаты, товарищ майор?! Бежим скорее!!!
Благоразумие взяло верх над командирскими инстинктами, и Растов последовал за Помором.
За их спиной щедро рванул гидролеум на борту «Динго».
Взрывной волной мехвода и комроты швырнуло на землю и проволокло не менее пяти метров. Не будь на обоих гермокостюмов, вся их кожа осталась бы на придорожной щебенке.
Почувствовав прилив боевой ярости, Растов, как ванька-встанька, сразу же вскочил на ноги. И, резко обернувшись к морю, наконец-то ухватил ускользающую картину боя.
Плохо различимая за оранжево-черной стеной огня, его рота была еще жива и осыпала чоругов остатками боезапаса.
По колено в море стояли четыре шагающих танка.
Один из них медленно кренился, как смертельно раненный боец. Усиливая аналогию, из него толчками выплескивались и растекались над водой порции тяжелого багрового дыма – точно кровь.
Тот первый шагоход, с которым дуэлировал отважный Кобылин, тоже не производил впечатления жильца на белом свете. Он был изрешечен кучно легшими снарядами «Динго». Из развороченной конечности свешивались и бились в воздухе анакондами перебитые электромышцы. А в расколотой полусфере плазменно-пушечной башни Растов разглядел зловещее паучье шевеленье – похоже, там агонизировал раненый чоругский танкист.
Но еще две машины, увы, не выказывали явных признаков нокаута.
Раскачиваясь влево-вправо размашистыми маятниками, чтобы сбить наводку русским танкистам, шагоходы заливали их огневой рубеж смертоносной плазмой.
И, увы, они побеждали…
Взметнулась ввысь над огненным валом оторванная внутренним взрывом башня «тэ четырнадцатого» – и, страшно размахивая ушами раскрытых люков, рухнула на белый песок пляжа.
Другой танк – кажется, то была машина Ченцова – умелым маневром проскользнул между зубьев частой плазменной гребенки, но, не протянув и пятидесяти метров, остановился, весь в дыму.
Растов негодовал:
«Проклятье! Вывести роту из-под клонских бомб в первый день войны… Пройти всю войну героями, малой кровью, набить под сотню клонских танков… Лидировать наступление от плацдарма высадки до самого Стального Лабиринта… И потерять все, всю роту, за несколько минут в бою с какими-то бессмысленными раками!»
Ноги больше не держали майора, и он сел на землю.
Самым страшным было ощущение тотального бессилия.
Будь сейчас у майора хоть «тэ десятый», хоть колесная бронемашина, да пусть даже пращурский «Т-34» – он бы слился сейчас с тагильской броней в единое целое и осыпал бы чужаков снарядами, пока не переломал бы их проклятые механические ноги!.. А дальше – смерть? Что ж, пусть смерть!
Майор уже полностью свыкся с отсутствием связи. И потому, когда в его наушниках зазвучали напрочь лишенные интонации из-за скупого цифрового кодирования слова, он поначалу принял их за слуховую галлюцинацию:
– Здесь фрегат «Неустрашимый», Российская Директория. Здесь фрегат «Неустрашимый», повторяю: «Неустрашимый»! Вызываю наземные силы на пятьдесят втором километре Дошанской дороги! Вызываю…
При словах «наземные силы» Растов издал сдавленный смешок.
Фрегат тем временем продолжал:
– Наношу удар по группе шагающих чоругских танков ракетами «Хром». Прогнозируемый эквивалент импакта – двадцать килотонн!
Растов присвистнул. «Тяжело в учении – легко в очаге поражения», как шутили у них в Харьковской академии бронетанковых войск.
– Отводите технику. Занимайте укрытия. Даю отсчет по подлету… – продолжал «Неустрашимый».
– Капитан! – крикнул Растов. – Родной! Ты меня слышишь? Капитан!
На борту «Неустрашимого» его, конечно же, никто не слышал.
Вся радиопередающая аппаратура погибла вместе с танком, а мощности передатчика гермокостюма Растова для связи с орбитой не хватало.
В ответ неслись только цифры отсчета:
– Одиннадцать… десять… девять…
Помор, стоявший радом с Растовым и слышавший то же, что и он, крикнул:
– Товарищ майор, падаем!
Но Растов стоял, окаменев точно статуя Командора, и Помору пришлось неделикатно повалить майора на землю скверно проведенным приемом дзюдо.
Стоило им упасть, как в море выросли белые грибы взрывов.
– Ну что, дождались, сраные раки?! – в самозабвенном восторге хохотал Помор.
А через полминуты их накрыло волной девятибалльного шторма.