Глава 7

Пока Кобрин со своим штабом и комбатами планировали оборону и намечали на карте места под позиции для нескольких мобильных засад вдоль шоссе – основную работу должны были взять на себя «тридцатьчетверки» и «КВ», потери которых по сравнению с легкими танками оказались минимальны, – из тыла прибыли колонна грузовиков с боеприпасами, несколько топливозаправщиков и ремонтная летучка из СПАМа. И, что особо приятно, две дымящие трубами полевые кухни. Все потерявшие гусеницы машины к этому времени также вернулись в строй. Следом подтянулись так и не успевшие пострелять минометчики и артиллеристы, которым, ввиду отсутствия транспорта, снова пришлось тащить свои орудия на руках через всю станцию.

Следом подошел и ополовиненный второй легкотанковый батальон, необходимости держать который у моста больше не имелось. Последнее Кобрина приятно удивило: в кои-то веки командование не опоздало с обещанной поддержкой, и к переправе прибыл полнокровный пехотный полк со средствами усиления, в том числе несколькими батареями ПТО, и саперный батальон. Последний прислали, видимо, на всякий случай, подозревая, что мост мог быть поврежден во время атаки или несостоявшегося авианалета. Одним словом, «царице полей» и противотанкистам вдруг нехило повезло, поскольку теперь было кому заняться оборудованием линий обороны и артпозиций. А в нескольких километрах восточнее, примерно там, откуда бригада Кобрина начала контрудар, развернулся полевой госпиталь, готовясь принимать раненых и после оказания первой помощи отправлять их через Соловьевскую переправу дальше в тыл, за Днепр.

Разгрузившись, грузовики сразу же ушли обратно, забрав в медсанбат последних раненых. Танкисты же, закончив мелкий ремонт, занялись заправкой боевых машин топливом и погрузкой боеприпасов. Между прочим, то еще удовольствие, вручную заправить танк (насос в наличии имелся, но в количестве аж целой одной штуки; где остальные, Кобрин даже выяснять не стал, экономя время и нервы). А потом еще и унитары погрузить, оттирая каждый от консервирующей смазки. Поглядев на занятых делом товарищей, Сергей неожиданно подумал, что гордое прозвище «мазута» танкисты получили именно за это: не облить комбез соляркой или маслом и не перемазаться по уши в солидоле практически невозможно. Точнее, абсолютно невозможно. А уж когда начнут руки керосином отмывать, поскольку ничем иным проникающий в каждую пору тавот просто не возьмешь… ну, понятно, одним словом…

Немцы не тревожили, лишь однажды прошел в сторону переправы, поблескивая остеклением угловатой кабины, авиаразведчик. В ответ раздалось знакомое «пах-пах-пах», и летуны торопливо отвернули, обходя мост по широкой дуге и ложась на обратный курс. Успели ли наблюдатели что-то углядеть или нет, Сергей не знал да и не собирался отвлекался на подобные мелочи: своих проблем хватало. «Выше крыши», как предки говорили. Да и погода, к вящей радости комбрига, внезапно начала портиться, небо постепенно затягивали низкие тучи, судя по виду которых, через часок-другой ни о каких авианалетах люфтваффе думать не придется. Конечно, лето есть лето, и хлынувший ливень уже через полчаса вполне может смениться ярким солнцем, но все равно оставалась надежда, что сегодня обойдется без бомбежек. А там и стемнеет потихоньку…

Связавшись, пусть и не с первой попытки, с артдивизионом, Кобрин еще больше воспрянул духом – подтянувшиеся тылы подвезли им боеприпасы. Значит, у них будет серьезная поддержка! А на что способны несколько батарей шестидюймовых «МЛ-20», он видел утром. Заручившись «добром» от полковника Михайлова, отдал им приказ готовить позиции на территории станции, благо там артиллеристам будет где укрыть гаубицы. Впечатленный успешной атакой бригады (и в равной же мере раздосадованный потерями «двести третьей»), комдив не спорил, прекрасно понимая, на кого теперь в первую очередь навалятся фрицы и кому от них отбиваться.

– Командир! – Голос башнера оторвал Кобрина от размышлений. Анисимов стоял перед Сергеем и улыбался. В руке Степана аппетитно дымил помятый с одного бока котелок, накрытый здоровенным ломтем ноздреватого хлеба. Комбриг автоматически подумал, что запах от котелка наверняка просто обалденный, вот только напрочь забиваемый могучим ароматом солярки и керосина. – Вы б того, тарщ подполковник, покушали, что ли! Сколько можно метаться, с утра ж, поди, маковой росинки во рту не было? Вот, я принес.

– А экипаж? – Кобрин только сейчас ощутил, насколько проголодался – аж затошнило, и рот наполнился противной горькой слюной.

– Дык пошамали уже, – еще шире улыбнулся тот, протягивая посудину. – Кушайте, я сейчас за чаем метнусь. Или кофею хотите?

– Кофе-то откуда? – хмыкнул Кобрин, присаживаясь на пустой снарядный ящик.

– От немцев, откуда ж еще? – искренне удивился заряжающий. – Трофейный, стало быть. Мужики из второго взвода на выходе со станции грузовик ихний переехали, а в кузове провиант был. Коньяк, правда, побился, а кофею чего сделается. Поварам снесли, что подсобрали, они и заварили.

– Ладно, тащи свой кофий, – усмехнулся Сергей, намеренно исковеркав слово. – Только на всех. А если и в термос наберешь, совсем здорово будет. Каша с чем?

– С тушенкой, конечно, с чем же еще? – искренне удивился танкист. – Тылы-то нас догнали, так что шикуем. Так я это, побег, пока весь не разобрали?

Махнув рукой, Сергей в два счета уговорил почти полный котелок пшеничной каши, и на самом деле обильно сдобренной тушенкой, дочиста вытерев дно и стенки хрустящей хлебной коркой. Интересно, это только после боя любая, даже самая незамысловатая еда пищей богов кажется или повара и на самом деле сегодня постарались? Тьфу ты, глупости какие в башку лезут… Запив сытный обед кружкой горячего, хоть и не особенно сладкого кофе, насколько он мог понять, отнюдь не натурального, Кобрин почувствовал, как стало не на шутку клонить в сон. Нет, так не пойдет, нужно срочно чем-то заняться…

– Закурите? – Незаметно подошедший Цыганков протянул помятую пачку сигарет с незнакомым названием. – Трофейная, ребята поделились. Никогда такими не дымил.

– Тоже в раздавленном грузовике нашли? – хмыкнул комбриг, но сигарету, внутренне брезгливо поморщившись, взял – не стоило привлекать внимания своим внезапным равнодушием к табаку.

– Наверное, – на долю мгновения вильнул взглядом мехвод. – Я не спрашивал. Дареному коню, как мой батя говорил, в зубы не глядят.

– Ладно, дай огоньку. Попробую твой трофей. Хотя уверен, наш табак лучше. А у фрицев небось эрзац какой.

Прикуривая, Кобрин подумал, что очень уж много всего интересного вез один-единственный грузовик, так вовремя попавший кому-то под гусеницы, но тему развивать не стал. Даже если тот коньяк на самом деле и не побился, не страшно. Прошедшим по самому краешку, в миллиметре и секунде от смерти людям нужно чем-то снимать нервное напряжение, иначе в следующем бою крыша поедет. Тем более у большинства экипажей это первый в жизни бой. А запаха алкоголя сквозь керосино-мазутный духман все равно не учуешь, как ни старайся.

Курить Кобрину, вполне ожидаемо, не понравилось – спасибо, хоть не раскашлялся, к удивлению подчиненных, привыкших к регулярно дымящему комбригу. И что предки в этом находили? Дурость, иначе не скажешь. Сон, правда, прошел, так что хоть какая-то польза.

Домучив вонючую сигарету почти до фильтра, он притоптал окурок сапогом и решительно поднялся на ноги. Все, хватит время терять. Максимум через полчаса нужно начать движение, иначе не успеют нормально замаскировать машины. Да и с артиллеристами стоит еще раз все оговорить, чтобы накладок не случилось. Сейчас ситуация не та, что утром, стрелять без корректировщиков никак не выйдет: цели на месте стоять не станут, это не по неподвижной станции фугасными «чемоданами» кидаться. А по площадям долбить и вовсе не придется. Главное, чтобы радиосвязь не подвела, поскольку сигнальными ракетами много не накомандуешь…

Сидящий в проеме башенного люка Кобрин задумчиво глядел на видимое сквозь разрывы ветвей шоссе, до которого от позиции оставалось не больше трех сотен метров. Облазившие по его приказу округу пехотинцы уверяли, что укрытые под деревьями танки не разглядишь и с десяти шагов, в чем капитан на всякий случай убедился лично. Замаскировались они и на самом деле грамотно, обнаружить боевые машины можно, только подобравшись вплотную.

Да и кто, собственно, их будет обнаруживать? Немецкие разведгруппы? Вряд ли – зря он, что ли, столько секретов по кустам и овражкам распихал? Мимо них никак не пройдут, спалятся. А если и проползут незаметно да чего высмотрят – и что с того? Передадут координаты русских танков летунам? Так вон какие тучищи над головой, кажется, пальцем ткни – и хлынет. Так что не прилетят «лапотники», облом. Вызовут артподдержку? Тоже не вариант, пока станут пристреливаться, он успеет танки из-под удара вывести. Ну, а наши гаубицы, как и было договорено с командиром артдивизиона, мигом ответку пришлют, в качестве бесплатного презента от широкой русской души и прочей контрбатарейной борьбы.

Ну, и где же, спрашивается, гости жданные, да нежеланные? Чего медлят – пора бы уж и объявиться, опаздывать у них не в привычке, поскольку Ordnung и прочая знаменитая германская Pünktlichkeit.

Полчаса назад на связь вышли высланные навстречу гитлеровцам разведчики, подтвердив информацию капитана Никифорова об одновременном наступлении с двух направлений. Основная группа двигалась по шоссе, дополнительная – с левого фланга. Как и предполагалось, фрицы решили провести молниеносную, в духе июня-июля, танковую атаку, сжав потрепанную сегодняшними боями дивизию бронированными клещами сходящегося удара. В том, что «сосед» не сумеет сдержать напора фланговой группировки, Сергей практически не сомневался. Собственно, нынешняя задача «двести третьей» как раз и заключалась в том, чтобы как можно дольше задержать и измотать противника, выбивая его бронетехнику, после чего организованно отступить к мосту и занять оборону. А уж у переправы будет кому встретить уцелевшие немецкие танки.

Бригада же Кобрина встречала основную мехгруппу гитлеровцев. «И в лоб, и в бок, да хоть в задницу, только раздолбай их, Серега, останови, на!.. – как эмоционально выразился комдив во время их крайнего разговора. – Знаю, что потери, что люди устали, но все, что мог, я тебе уже дал. На пару боев снарядов и горючки должно хватить. Ты только до утра продержись, Васильич! А может, и того меньше, час назад наши начали прорыв, идут к вам. Но пока тяжко идут, сам понимаешь. Сделаешь?»

Разумеется, комбриг уверил полковника Михайлова, что все будет именно так. Да он и сам не собирался ни отступать, ни проигрывать. Поскольку как-то сразу и окончательно осознал, что сейчас начнется бой, полностью спланированный им лично. Впервые в жизни. Сейчас нет ни послезнания, как было в июне, ни плана подполковника Сенина, который он изменил сегодняшним утром. Информацию о неожиданном ударе гитлеровской механизированной группы принес его прадед. И именно на основе этих данных он и строил план боя.

Который начштаба и двое из четверых присутствующих на совещании комбатов поначалу встретили… ну, не в штыки, конечно, но с некоторой долей сомнения… Ну, как же, не дал долбануть в лоб всеми силами, ага! Маневренные группы какие-то выдумал, силы распыляя! Вот только противник именно такой прямолинейности от них и ждет. Ничего, убедил, согласились. Да и как не согласиться, если Кобрин парочку примеров из недавнего прошлого привел, когда целые полки в горелый хлам превращались. Или замирали, на радость немецким трофейщикам, вдоль дорог, оставшись без топлива и боеприпасов…

– Тарщ командир, связь с «двойкой», – раздался из боевого отделения голос радиотелефониста. – Разведка вызывает. Только громче говорите, атмосферные помехи сильные, похоже, гроза на подходе.

– Гроза – это здорово, – улыбнулся недавним мыслям Кобрин, уже почти привычным движением сползая в башню. Рефлексы реципиента – это, конечно, здорово, но по первости и локти пару раз зашибал, и колени. Хорошо, хоть голова шлемом защищена. Не дожидаясь команды, Анисимов расстопорил и прикрыл люк. – И над головой никто моторами зудеть не станет, и бомбами кидаться, и вообще…

– Что вообще? – автоматически переспросил Божков, возясь с радиостанцией. В наушниках шлемофона шипело и потрескивало. – О, говорите, пока помех почти нету!

– Люблю летний дождь, – докончил фразу Сергей, мельком подумав, что не рассказывать же радисту о родной планете, где ливни, в отличие от пыльных бурь, были редкостью. – «Двойка», слышу тебя, докладывай. Коротко, связь плохая. Что? Повтори! По первым буквам давай… все, понял. Принял, говорю. Отбой.

– Флажками надежнее, верно, тарщ командир? – жизнерадостно гыгыкнул за спиной башнер. – И помехи не мешают…

– Зато пули с осколками мешают, высунул руку – раз! – и инвалид. Витя, заводи, ехать будем.

Кобрин повернулся к улыбавшемуся Анисимову. В тусклом свете электролампы чумазое лицо танкиста казалось почти черным, сверкали только зубы и белки глаз.

– Степа, коль такой умный, флажки в руки и командуй. Заодно погляжу, как у тебя со знанием условных сигналов для управления танковым подразделением. Передавай: «Внимание. Заводи. Приготовиться к атаке. Делай, как я».

– Есть, командир. – Заряжающий вытащил из брезентового чехла красный и желтый флажки и высунулся по грудь из башни. Поднял вертикально вверх правую руку с желтым флагом, передавая первый сигнал.

– Гриша, тебя это тоже касается. Дублируй приказ по радио. И отставить смех, думаешь, если молча хихикаешь, я не вижу, как плечи трясутся? Все, мужики, пошутили – и будет. Скоро не до веселья станет, сами видели, как фриц воевать и танки жечь умеет. У всех нас это не первый бой и даже не первая война, вот и давайте воевать так, чтобы он ни последним, ни предпоследним не оказался. Приказы слушать, за обстановкой следить, быть готовым к любым неожиданностям, если подбили – не суетиться, машину покидать быстро, без суеты и паники, помогая товарищам. А главное – не бояться. Мы на своей земле, так что пусть немец боится.

Закончив недолгий монолог, Кобрин иронически хмыкнул про себя: и с чего это его вдруг на нравоучения потянуло? Экипаж у него опытный, все ветераны. Неужели в нем самом дело? В успехе собственного плана сомневается? Да вроде нет, хороший командир в своих действиях сомневаться не должен. Так, обычный предбоевой мандраж – человек же он, в конце-то концов, а не боевой модуль, управляемый примитивным искусственным интеллектом. Все, отставить, только не хватает, чтобы ребята что-то заметили… солдат, идущий в бой без абсолютной уверенности в командирской правоте, сомневающийся в будущей победе, – наполовину покойник. Или потенциальный военнопленный…

– А мы и не боимся, командир, – за всех ответил механик-водитель, возясь с топливным насосом. – С чего бы? Знамо дело, что все нормально будет.

– Вот и ладненько, – с облегчением согласился капитан. – Заводи, Вить, чего возишься?..

Похоже, насчет шастающих по лесам разведгрупп Кобрин переживал зря. Гитлеровцы и на самом деле решили повторить финт первых месяцев войны, сделав ставку исключительно на скорость и маневр. Перли вперед без передышек, на предельной скорости, выдерживая минимальную дистанцию между боевыми машинами. Предельной для танков, разумеется. Во главе колонн, с отрывом в добрый километр, двигались передовые дозоры, помимо полугусеничных бронетранспортеров и мотоциклов, усиленные легкими «Pz-II» и чешскими «Прагами».

Имейся под Смоленском достаточное количество советской штурмовой авиации и фронтовых бомбардировщиков, можно было бы просто раздолбать всю механизированную группу еще на марше, как это неоднократно проделывали сами гитлеровцы в июне – начале июля. Тут даже никакой авиаразведки не нужно: растянувшийся на многие сотни метров пыльный шлейф не скроешь, как ни старайся. Как прикинул, невесело усмехнувшись, Сергей, его и из космоса отлично видно, даже с высокой орбиты. Но с авиацией все еще было плохо. Не столь катастрофично, как в конце первого летнего месяца, но сложно. В конце недавнего разговора комдив Михайлов намекнул, что постарается выбить авиаподдержку, но без малейших гарантий. Кобрин его прекрасно понял и больше вопросов задавать не стал. А сейчас это и вовсе отошло на второй план: по такой погоде ни немцы, ни наши не прилетят.

Ну, да и фиг с ним, если честно. Имеется на этот счет у комбрига очень даже неплохая задумка. И если все грамотно срастется, то выйдет нисколечко не хуже, чем полноценный авианалет. Фрицам гарантированно «понравится», так понравится, что аж до самых ихних фашистских печенок проймет…

Задумка комбрига была, в принципе, более чем незамысловата. Поскольку в академии его учили, что наибольшего успеха достигают либо сложные многоходовки с кучей отвлекающих маневров, радиоигрой с передачей противнику дезинформации, ложными ударами и контрударами и прочими хитростями (на подобное у него не было ни времени, ни, если уж начистоту, опыта). Либо простейшие операции, когда враг просто не может поверить, что все настолько элементарно; что нет никакого «двойного дна». Кобрин решил действовать именно так.

Позволив передовым частям безнаказанно вклиниться в оборону, танки бригады быстрыми – «выстрелил – отступил – сменил позицию» – ударами рассекли мехгруппу на три неравные части, напрочь заблокировав дальнейшее продвижение. Тылами занялся сводный батальон легких танков, благодаря высокой маневренности способных постоянно менять позиции и играть на опережение. Несмотря на то что «БТ» и «Т-26» осталось чуть больше четырех десятков из шестидесяти четырех (отчего он и объединил второй и третий батальоны в один), Сергей был уверен, что ребята справятся с задачей. Пушки немцы развернуть не успеют – танки не дадут, поскольку экипажи прекрасно понимают, чем им это грозит. А для тотального разгрома растянувшихся на несколько километров тыловых колонн гусениц и башенных «сорокапяток» хватит с головой.

Вырвавшиеся вперед головные подразделения встретили «КВ», врытые в землю по самые башни. С приказом в любом случае стоять насмерть и отступать только по приказу. Врытые, разумеется, не просто так и не абы где, а в наиболее подходящем месте. Слева – лес, узкий участок между опушкой и дорогой обильно заминирован немецкими же теллерминами, затрофеенными на станции. Даже если пройдут, что крайне сомнительно – тралов у них нет, а саперов наши пехотинцы в два счета покрошат из пулеметов, – упрутся в могучие деревья, которые разве что «ворошилов» с ходу переломит. Справа – неспешно несущая воды в сторону Днепра речушка. Так себе речушка, если честно, в жаркую погоду можно в любом месте по пояс перейти. Вот только берега у нее, несмотря на конец лета, очень даже топкие. Особенно тот, что ближе к шоссе. И тростник кругом, а тростник, кто понимает, абы где не растет. А противоположный еще и крутой, в полтора человеческих роста высотой, если вдруг и переправишься, то дальше хрен взберешься. Плюс – семидесятишестимиллиметровый снаряд в корму или борт, если вдруг все-таки хватит дурости туда попереть…

Основную часть мехгруппы взяли на себя обе роты «тридцатьчетверок» под личным командованием Кобрина. Позиция у них оказалась не столь выигрышной, как у «КВ», но и пропустить фрицев дальше никак нельзя: нужно, кровь из носу, дать тяжелым танкам намертво запереть дорогу. Да и какая там позиция: полтора километра практически прямого шоссе всего с одним поворотом. Правда, сразу за изгибом дороги имелся небольшой деревянный мост над безымянным рукавом той самой речки. Который благополучно и рванули вместе с заехавшим на настил «Pz-IV». То ли минеры с зарядами намудрили, то ли так и планировалось, но вышло эффектно, Кобрину понравилось: «левобережную» часть моста разметало буквально в щепки, а «правобережная» рухнула в воду вместе с танком. Мгновенно погрузившимся в воду и ил по самые люки мехвода и пулеметчика практически вертикально. Экипаж благополучно драпанул, а «четверка», получив в моторный отсек бронебойный, превратилась в высоченный факел вместе с остатками моста и десятком метров полыхнувшей от разлившегося бензина взбаламученной взрывом воды. Колонна встала наглухо.

И тут же в эфир полетел сигнал «Заря», адресованный командиру артдивизиона. Теперь главное, чтобы приданный бригаде корректировщик не подвел, долго немцы на месте стоять не станут. Корректировщик, немолодой старшина, начавший воевать еще в империалистическую, не подвел, равно как и наводчики. И после нескольких пристрелочных залпов, легших с небольшим рассеиванием, вдоль шоссе стали подниматься могучие кусты разрывов.

Бум! – разлетается от прямого попадания немецкий танк. Разлетается в самом прямом смысле: башню отбрасывает в одну сторону, охваченный пламенем двигатель вместе с кормовой бронеплитой – в другую. На месте остается только искореженный, раздутый взрывной волной корпус, разорванный по сварным швам, и остатки ходовой.

Не отрываясь от бинокля, Кобрин пораженно трясет головой: ничего ж себе! Видал он, как танки взрываются, но чтобы так?! Чтобы тяжеленный движок на десяток метров отшвырнуло?! Вот что бывает, когда одновременно и фугасный снаряд, и боеукладка взрываются. Эх, так бы смотрел и смотрел, как ихние «коробки» разносит!

Бум-м! – близкий разрыв переворачивает, словно пустую жестянку, набитый пехотой полугусеничный бронетранспортер. Борт со стороны попадания вмят внутрь и изодран осколками; дорога вокруг усеяна изувеченными телами гитлеровцев. Некоторые еще живы, пытаются ползти, хотя вряд ли осознают, что происходит. Двое тут же попадают под гусеницы танка, попытавшегося обойти внезапно возникшую на пути преграду. Но мехвод этого, похоже, даже не замечает.

Бухает выстрел танковой пушки, и «Pz-III», резко дернувшись, замирает, уткнувшись тупорылым лбом в днище покореженного броневика: уж больно удобно борт подставил, вот кто-то из кобринских танкистов и не выдержал. Впрочем, теперь это уже не важно, маскироваться дальше смысла нет, до атаки остаются считаные минуты. Как только «боги войны» боекомплект отстреляют – так и вперед. Из башни лезут панцерманы, трое успевают выбраться, двое – нет: изо всех люков выметываются полотна черно-оранжевого бензинового пламени, и танк перестает быть боевой единицей.

Бум! Ду-ддух! Бумм! – над затянутым дымом и пылью шоссе поднимается еще несколько взрывов, подбрасывающих вверх какие-то обломки и лохмотья. Загораются еще один танк и самоходка, к низким тучам тянутся шлейфы жирного, траурного дыма. Третья граната легла в стороне от дороги. Бывает.

И еще одна серия, теперь сразу из четырех разрывов, тоже все в цель: браво, артиллерия! Похоже, лупят одновременно со всех орудий батареи. А батарей, между прочим, целых две! А вот третья пока молчит, дожидаясь своего часа: «соседу» тоже помощь потребуется, вот тогда и настанет их время. А Кобрину и двух хватит, при такой-то, спасибо опытному корректировщику, меткости. Нужно будет на него представление написать… если успеет. Тем более комбриг отлично понимает, что боезапас у них не бездонный, не вагон же снарядов им привезли? А ведущая беглый огонь батарея снаряды жрет, только успевай подносить…

Бум! Баб-бах! – один из фугасных «чемоданов» разносит в клочья грузовик с прицепленной противотанковой пушкой. Ехавшие в кузове пехотинцы уже успели выпрыгнуть, а вот отбежать подальше удалось не всем. Самых нерасторопных расшвыривает в стороны ударная волна. Второй снова падает в стороне, метрах в сорока от замаскированных танков, несколько осколков с сухим шелестом рубят ветви в кронах деревьев над головой, и Сергей торопливо ныряет в башню. По металлу крышки звонко щелкает потерявший скорость осколок. Ну вот, сглазил насчет точности! Ладно, переживем, бывает…

И снова взрывы, теперь гранаты ложатся гораздо дальше: батареи переносят огонь вдоль застрявшей колонны, в обе стороны от догорающего моста. Бум! Бумм! Бу-бумм! В груди уже не екает, хоть гул разрывов пробивается даже сквозь толстую броню. Бум! Бум! Томительно тянутся минуты.

Плотность огня постепенно стихает, фугасные снаряды рвутся все реже и реже. В наушниках раздается чуть обиженный голос радиотелефониста (Кобрин запретил высовываться из танка, так что экипаж пропустил все самое интересное):

– Командир, «Заря» передает, что все, «финиш». Принял?

– Понял, Гриша. Передай артиллерии спасибо. Хорошо отработали.

– Много гадов набили?

– Много. Отставить разговоры. Всем нашим – сигнал «атака».

Вот и все, настало их время. Пора.

Хлопает высунутая в проем башенного люка ракетница, над шоссе вспыхивает сигнальная ракета. Комбаты подтверждают, отстреливая такие же.

Па-аехали…