Глава 3

Расположенную в низине четырехорудийную гаубичную батарею взяли легко. Можно даже сказать, образцово-показательно взяли: ну не ожидали немцы от русских подобной наглости, просто не ожидали! Да и как ожидать, если позицию расположили глубоко в тылу, где угрожать артиллеристам могли разве что советские штурмовики, которых вот уж которую неделю в воздухе не видно? Теоретически их могли накрыть артогнем, дистанция, пусть и на пределе дальности, позволяла, но откуда у большевиков точные координаты? Так что командир батареи, гауптман Крауфф, был абсолютно спокоен. Получат команду, отстреляются, а затем, если придет новый приказ, передислоцируются поближе к линии фронта, где советы готовят очередной контрудар, наверняка столь же провальный, как прежние. А уж как горят и взрываются их хваленые танки от попаданий тяжелых фугасных «чемоданов», он видел. Хорошо горят и взрываются – аж башни на полсотни метров улетают!

Но реальность оказалась гораздо более непредсказуемой. И печальной.

Без единого звука сняв охранение – нападения немцы не ожидали, оттого и расслабились, так что удалось взять их в ножи по-тихому, – разведчики атаковали одновременно обеими группами, ударив с флангов. Приданных артиллеристов – не обманул комбриг, прислав аж троих, двух наводчиков и корректировщика, – до окончания атаки спрятали в зарослях, от греха и прочей шальной пули подальше. Собственно, в кустах укрывали только наводчиков, поскольку корректировщик в сопровождении двух бойцов с рацией ушел своим маршрутом еще глубже в тыл, на заранее присмотренную высотку, откуда можно было оценить точность огня.

Много времени стремительная атака не заняла. Перебив офицеров и унтеров, не слишком успешно пытавшихся организовать оборону (большинство гитлеровцев даже не успели добраться до карабинов, а пулемет на командирском броневике подавили гранатами еще до того, как он успел открыть огонь), красноармейцы заставили обескураженную столь неожиданным изменением обстановки обслугу разворачивать двухтонные пушки. Что оказалось, к удивлению командира разведроты капитана Никифорова, довольно-таки непростой задачей. А он-то думал, что будет примерно как с родными полковушками: навалились разом, развернули с веселым матерком, воткнули в землю сошники – и пали сколько влезет…

Пока наводчики колдовали с прицелами, немцы таскали поближе к гаубицам боеприпасы. О сопротивлении никто из сотни пленных даже не помышлял – да и какое сопротивление, когда работать приходится под прицелом двух пулеметов и полудесятка автоматов? Только дернись – мигом попадешь под перекрестный огонь. Свободные от присмотра за артиллеристами разведчики оцепили низину поверху и наскоро окопались, готовясь, возникни такая необходимость, сдерживать атаку противника до тех пор, пока не отгремит последний пушечный выстрел. Или пока не закончатся патроны в магазинах и гранаты в поясных подсумках. Поскольку сдаваться разведчики не собирались.

Но все было тихо, и разгоряченный недолгим боем Никифоров понемногу успокоился. Может, и сладится все; получится, как товарищ подполковник задумал… Отстреляются, взорвут пушки и тягачи с грузовиками да уйдут тихонечко, как и пришли. Главное, чтобы связь была, чтоб радисты не напортачили, ни тот, ни другой. Если вовремя не передадут сигнал комбригу, их родными же снарядами с землей перемешает (если попадут, конечно, в чем товарищ подполковник, помнится, сомнения испытывал). Ну, а не будет нормальной связи с наблюдателем – так далеко не факт, что уже они свои цели накроют. Что, если так рассудить, даже более обидно…

«Эх, жаль все-таки, что Федька Кобрин так не вовремя со своими ребятами сгинул! Очень бы сейчас его помощь не помешала – толковый разведчик, очень толковый. Когда его после госпиталя в наш разведбат определили, сколько радости было – обстрелянный командир, не раз к немцу в гости ходил, одних только «языков» пять штук лично приволок, – неожиданно подумал капитан, вспомнив о пропавшем во время рейда в немецкий тыл товарище. – Ну, да не стоит заранее хоронить, в нашем деле всякое бывает, глядишь, и вернутся еще мужики, выберутся…»

А затем настало оговоренное с комбригом время. И капитан, в очередной раз взглянув на наручные часы и убедившись, что никакой ошибки нет, что пора, молча пихнул в бок радиста, кивнув на радиостанцию. Нацепив наушники, тот вызвал абонента и, дождавшись ответа, трижды четко произнес слово «утро». Выслушав ответ, повернулся к командиру и широко улыбнулся, сверкнув выделявшимися на чумазом лице белоснежными зубами:

– Подтвердили, тарщ капитан! Начинаем через пять минут. Отсчет пошел.

– Вызывай корректировщика, – буркнул Никифоров, не спеша радоваться. Да, теперь по ним не долбанут, но это только полдела… пожалуй, что и не самая важная половина.

– Есть связь! – снова обрадовал радист. – Все в порядке! Просят, чтобы радиостанция поближе к наводчикам находилась, чтобы те не бегали тудой-сюдой.

– А то мы не знаем, – фыркнул капитан, именно поэтому и устроившийся в небольшом окопчике неподалеку от пушек, где до того сидел немецкий телеграфист. – Ладно, надевай обратно «уши», через три минуты начинаем наши половецкие пляски.

– Что еще за пляски такие? – поинтересовался радист.

– Опера такая была, про древнерусского князя Игоря. Про оперу-то слыхал, Сережа?

– Обижаете, тарщ командир, – без особой обиды в голосе пробурчал тот, возясь с настройкой. – Бывать, правда, не приходилось.

– Дело наживное, разобьем немца – сходишь, с любимой женщиной под ручку и в лаковых ботинках. Еще и в буфете грузинским коньячком остограммишься. Все, отставить разговоры, минута…

Терпеливо дождавшись назначенного времени, Никифоров приподнялся в тесном окопе и резко рубанул рукой, отдавая приказ временно переквалифицировавшимся в артиллеристов бойцам, дожидающимся команды со спусковыми шнурами в руках. Основную часть пленных, закончивших разгрузку боеприпасов, к этому времени уже отогнали в сторонку, заставив сесть на корточки и заложить руки за голову; их контролировали оба пулеметчика. Возле пушек остались лишь подносчики и заряжающие.

Но прежде чем по ушам ощутимо долбанул грохот первого залпа, капитан успел расслышать донесшийся с востока гул начавшейся советской артподготовки. Вот бывает же такое в жизни: вроде и часы не сверяли, а начали секунда в секунду!

Полетели на землю горячие закопченные гильзы, ноздри уловили кислый запах сгоревшего кордита. Отопнув латунные цилиндры в сторону, чтобы не мешались под ногами, немцы сноровисто перезарядили гаубицы. Капитан криво усмехнулся, наблюдая за стараниями гитлеровцев: ишь как работают, любо-дорого поглядеть! И ведь понимают, гады, что пушки по своим бьют, не могут не понимать! Неужто так смерти боятся, собственную жизнь ценой чужой выторговывая?..

Радист передал поправки, и спустя пару минут, потребовавшихся наводчикам для внесения необходимых изменений, батарея дала второй залп. А затем третий, четвертый и пятый, поскольку корректировщик запросил беглый огонь по последним координатам.

– Ну, чего там, Серег? – проорал полуоглохший Никифоров, до сего момента даже не представлявший, что гаубицы стреляют настолько громко. Аж в ушах звенит. Хотя, конечно, ежели рядом снаряд ахнет, так еще громче выходит…

– Так это… все… – Обернувшийся к нему радист выглядел несколько обескураженным, но весьма довольным. – Накрыли. Передают, чтобы переносили огонь на вторую цель. Да вон, и отсюда видать. – Повернув голову в указанном направлении, капитан разглядел затянувший дальний горизонт черный дым. – Горит бензинчик-то, тарщ капитан! Как мы их, а?!

– Не отвлекаться! – рявкнул разведчик, хоть ему самому хотелось плясать от радости. Вот тебе и половецкие пляски, угадал, стало быть…

И отдал распоряжение подбежавшему от орудий наводчику.

Склады боепитания нащупали только с третьего залпа: сказывалось почти в два раза большее расстояние. Но когда корректировщик заметил поднявшийся в небо клуб дыма, подсвеченный снизу всполохами новых разрывов, слишком мощный для гаубичной гранаты любого калибра, сомнений не осталось. Потратив еще несколько снарядов на окончательную пристрелку, батарея вновь перешла на беглый огонь. Спустя четыре залпа ожившая рация передала приказ уходить – задание было выполнено.

И вот тут встал вопрос, над решением которого Никифоров старался заранее не думать, суеверно решив сначала выполнить задание, а уж потом… Сейчас это самое «потом» настало. И теперь ему предстояло решить, что делать с немецкими артиллеристами. С одной стороны, фронтовая разведка пленных берет только по приказу, а сегодня приказа не имелось. Но с другой… был бы их десяток, даже два, он ни секунды б не сомневался. Война – она такая штука, подлая да жестокая, тут не до сантиментов. Но сотня с лишним рыл… Неохота как-то в расстрельную команду превращаться. Перебить-то их можно, конечно, дело нехитрое, пулеметы имеются. Бойцы тоже спорить не станут, коль приказ будет. Вот только неохота как-то такой приказ отдавать, муторно на душе. Да и слова политрука то ли к месту, то ли совсем наоборот вспомнились, когда тот насчет угнетаемого буржуазией и обманутого Гитлером немецкого пролетариата рассказывал. Мол, воюют с вами такие же простые рабочие да крестьяне, все дела… правда, что-то не особенно эти самые пролетарии спешат штыки против угнетателей поворачивать, ну да не о том сейчас разговор. И чего делать? Не оставлять же их тут – и пары дней не пройдет, как они снова по нашим позициям своими фугасками швыряться станут.

Решение пришло неожиданно. Услышав краем уха брошенную кем-то из разведчиков фразу: «Эх, братва, жаль грузовики палить, столько добра пропадет. У нас в колхозе до войны аж полторы полуторки было – пока одна ездила, вторая на ремонте стояла, и наоборот, а тут цельных четыре трехтонки. Нам бы такие, хошь зерно вози, хошь еще что», – Никифоров только хмыкнул. А и на самом деле, чем не выход? Погрузить германцев в кузова – и по прямой к передку. С минуты на минуту комбриг свои танки вперед двинет, такая неразбериха начнется – мама не горюй. Вполне реально под шумок проскочить, есть тут неплохая дорога, не на каждую карту нанесенная. Часть, правда, через болотину идет, но лето жаркое было, обмелело поди. Танк точно не пройдет, бронетранспортер тоже вряд ли, а вот грузовик – вполне вероятно, даже загруженный. А и застрянут – немцы на плечах вытолкнут, коль жить хотят. Зато, ежели все грамотно срастется, они не только с ветерком до своих доберутся – тут по прямой от силы час пути, – но и пленных привезут. Главное, объяснить им вдумчиво, что либо тихо-смирно ехать в плен, либо – расстрел, чтоб особых иллюзий не испытывали. Вон, Антоха Дорошин знатно по-ихнему шпарит, до войны немецкий в школе-семилетке преподавал, пусть займется. Ну, а несогласных можно прямо тут и оставить, патронов хватит.

Гм, так, может, тогда и пушки с собой прихватить? Прицепить, вон, к транспортерам – и вперед. Нашим такой подарочек очень даже понадобится, гаубицы у немца хорошие, а снаряды всегда раздобыть можно. И товарищ комбриг оценит. Поразмыслив, взвешивая все «за» и «против», с минуту, капитан вынужден был с тяжким вздохом признать, что ничего путного из этого не выйдет. Не пройдут тягачи, еще и с орудием на прицепе, по болотине, тяжелые больно. Сядет хоть один на брюхо – и все, приехали, придется и остальной транспорт бросать. Как ни смешно, таскай немцы свои пушечки лошадками, как обычно и делали с легкими гаубицами, – могло и получиться, а так – увы… Поскольку так уж вышло, что захватили они именно мобильную механизированную батарею. Видать, и на самом деле немцы собирались пушки быстренько поближе к передку перекинуть да по нашим танкам ударить, как товарищ комбриг и опасался. Значит, вдвойне приятно, что опередили гадов, поломали их планы фашистские… А пушки? Да и хрен с ними, у самих не хуже имеются. Главное, чтобы немец из них уже стрелять не смог.

Взорвав пушки принесенной с собой взрывчаткой – тротил брали с запасом, так что разворотило гаубицы на славу, теперь только на переплавку, – и подпалив облитые газойлем из запасных канистр тягачи, разведчики погрузили гитлеровцев в кузова грузовых машин и ушли к линии фронта. Спустя полтора часа заляпанная болотной жижей по самые тенты и крыши кабин (несколько раз автомобили и на самом деле застревали, и пленным приходилось выталкивать их на твердую почву, отчего сейчас они выглядели еще более впечатляюще) небольшая колонна наткнулась на советский передовой дозор. Обошлось без стрельбы, и вскоре и разведчики, и немцы оказались в расположении бригады.

Еще один крохотный эпизод большой войны завершился успешно для одной из противоборствующих сторон. На сей раз повезло тем, кто вот уже третий месяц оборонял, обильно поливая кровью и потом, свою родную землю.

И пока никто не знал, окажет ли это хоть сколько-нибудь значительное влияние на развитие ситуации на фронте в целом. Возможно – да. А возможно – и нет…

Первоначальный план подполковника Сенина был в целом неплох. Но с точки зрения Кобрина излишне прямолинеен. Плюс ко всему комбриг знал будущий ТВД исключительно по карте и, что куда более важно, не имел свежих разведданных. «Несвежих», впрочем, тоже. Кроме того, в нем не хватало, так сказать, творческого подхода и знания того, как на самом деле воюют гитлеровские командиры и чего от них можно ожидать. Опыт войны с наследниками легендарных самураев – здорово, конечно, но сейчас им противостоят отнюдь не японцы с их легкими танкетками и устаревшими ПТО, а самая сильная армия порабощенной Европы. На которую эта самая порабощенная Европа, «стонущая под фашистским сапогом», как наверняка патетично высказался бы политрук Аршенич, окажись он в пределах досягаемости, с превеликим усердием трудится не в одну смену в поте лица и не покладая мозолистых трудовых рук.

Короче говоря, план комбрига Кобрин изменил. Не радикально, конечно, – что можно перекроить, когда до начала контрудара остались считаные часы и войска уже на позициях? – а, так сказать, творчески переработал исходя из новых условий, собственного понимания ситуации и, спасибо капитану Никифорову и его бойцам, разведданных. Нельзя сказать, что его решение было принято начштабом со товарищи так уж на ура, но тут сыграл свою роль непререкаемый – в отличие от того же комбата Минаева – авторитет прежнего Сенина. Так что повезло, на этот раз обошлось без размахивания табельным оружием и прочих «непопулярных мер». Да и кто б ему дал пистолетом-то размахивать? Сейчас отнюдь не раннее утро двадцать второго июня, а совсем даже начало августа. Год, правда, тот же…

Цель атаки – с ходу завладеть мостом и расположенной неподалеку железнодорожной станцией, перед которыми фрицы за пару суток возвели этакий противотанковый укрепрайон, благо болотистая местность позволяла, и закрепиться там, – разумеется, осталась прежней. Равно как и основное задание: перерезать и удерживать главное шоссе, по которому смогут отступить для перегруппировки и пополнения сил уже почти запертые гитлеровцами советские войска. Продержаться приказывалось не больше суток, максимум двух, после чего должны были подойти свежие силы (в чем Кобрин, откровенно говоря, особой уверенности не ощущал). Вполне выполнимая задача. Вот только переть в лоб Сергей не собирался.

Сначала артподготовка, в ходе которой, хотелось бы надеяться, пушкари вынесут обнаруженные ребятами из разведбата батареи ПТО и ближние тылы. Незадолго до этого две пехотные роты скрытно выдвигаются через болота, вполне проходимые по летнему времени – все ж таки август на дворе, а лето жаркое было, при определенной удаче можно и минометы протащить, и легкие пушки, – и занимают позицию с левого фланга, в полукилометре от станции, где и ждут своего часа. Третья рота идет десантом на танках первого батальона – «тридцатьчетверках» и «КВ», поскольку гробить бойцов, сажая на легкие жестянки с противопульной броней, капитан не собирался.

Затем – имитация подготовки лобовой атаки вторым и третьим батальонами, которые должны убедить гитлеровских наблюдателей, что русские, разумеется, попрут именно туда, куда и планировалось: в узкое дефиле между болотами и минными полями, выводящее прямиком к мосту. Причем вперед – по дурости, разумеется, – пошлют свои легкобронированные быстроходные танки, надеясь задавить противника числом. Вот только вместо встречного боя с началом артподготовки оба батальона внезапно уйдут в сторону, освобождая дорогу более серьезным танкам, для которых немецкие орудия в лоб практически не опасны. На самом же деле наступать им предстоит с правого фланга, со стороны минных полей, откуда фрицы их уж точно не ждут. А уж в борт им и «сорокапяток» «БТ» и «двадцать шестых» за глаза хватит, главное, поближе подобраться да стрелять поточнее.

Больше всего времени Кобрин потратил, прикидывая, как проделать достаточной ширины проходы в утыканной минами луговине. Саперы не справятся – во-первых, просто не успеют, во-вторых, местность открытая, просматривается на добрый километр. Немцы заметят – из пулеметов перебьют или минами накроют. Хоть про минометные батареи Никифоров ничего не говорил, Сергей прекрасно знал, что этого добра у противника – как грязи. А времени, чтобы развернуться, нужен сущий мизер, несколько минут. Учитывая расстояние – и пятидесятимиллиметровыми добьют, не говоря уж о более серьезных калибрах. Еще и всполошатся раньше времени, а это никому не нужно.

Поначалу наиболее подходящей виделась возможность расстрелять противотанковые сюрпризы в полосе наступления минометным огнем. Если наводчики не напортачат, обеспечив должную плотность огня, вполне реально организовать «дорожку» в двадцать-тридцать метров шириной. Учитывая прямые попадания, осколки и ударную волну, вполне реально выбить процентов восемьдесят мин. Остальные, увы, сработают под гусеницами, но это уже неизбежные потери, без которых невозможен ни один бой. Особенно тот, когда приходится штурмовать позиции подготовившегося к обороне противника.

Но затем на помощь снова пришла память подполковника Сенина – еще в прошлый раз Сергей заметил, что часть воспоминаний реципиента «проявляется» не сразу, а, так сказать, по мере необходимости. Оказалось, что еще весной в дивизию отправили для полевых испытаний десяток противоминных тралов нового образца. Когда после начала войны танкистов перебрасывали на фронт, пылящиеся на складе тралы, разумеется, забрали с собой. Об использовании их по основному назначению тогда никто особо не думал, поскольку предназначались они исключительно для легких танков. Но вот сейчас неожиданно настал срок проверить их в боевых условиях.

Идея, конечно, была достаточно авантюрная – но, по трезвом размышлении, ничуть не более невыполнимая, нежели пытаться захватить мост лобовым ударом, лавируя танками между трясиной и минами. Кстати, касаемо этих самых мин: обследовавшие луг разведчики сообщили, что немцы использовали не слишком мощные противогусеничные теллермины «T.Mi.35», при подрыве способные разбить несколько траков или повредить опорный каток. Так что оставалась серьезная надежда, что тралы продержатся достаточно долго, прежде чем придут в негодность. Разумеется, Кобрин не надеялся, что батальоны доберутся до рубежа атаки в полном составе: все мины не протралишь. Да и фрицы рано или поздно (причем, скорее, первое) поймут, что к чему, развернув навстречу часть своих «коробок». Но на то и расчет – оттянуть часть их сил, распылить. И «БТ», и «двадцать шестые» – достаточно опасный противник для панцерваффе образца лета сорок первого. Если воевать умеючи, по-максимуму используя преимущество в маневренности, и немцам в прицел не лезть, конечно.

Инструктаж с командирами танков, начиная от комбатов и заканчивая взводными, Кобрин провел лично. Уложившись буквально минут в десять. Как наверняка сказал бы с ухмылкой Витька Зыкин: «Ты был очень эмоционален и убедителен, Степаныч». А может, и не сказал бы, кто его знает?..

Суть короткой речи комбрига сводилась всего к нескольким нехитрым правилам: на рожон не лезть, противника глупее себя не считать, как можно больше маневрировать, стрелять только с коротких остановок и желательно наверняка, попусту не геройствовать; если разбита ходовая, повреждено орудие или начался пожар, машину немедленно покинуть, поскольку экипаж важнее железа. Мол, толкового танкиста Родине обучить сложнее и дольше, чем новый танк построить. Последнее вызвало у начальника особого отдела короткую гримасу, однако перебивать командира он не стал, хоть и сделал, по лицу видно, зарубку на память.

Командиров танков-тральщиков Кобрин проинструктировал отдельно, поскольку именно от них во многом и зависел успех атаки. Тралы навесили только на «БТ», способные худо-бедно продолжить движение, даже раскатав гусеницу. Механиков-водителей ротные отбирали из числа тех, кто успел весной покатать по полигону противоминные железяки, и Сергей надеялся, что и сейчас у них все выйдет не хуже.

– Значит так, товарищи танкисты. Двигаетесь на малой скорости, по сторонам не рыскаете, объезжаете только значительные препятствия, которые могут повредить трал. Ваша задача – очистить «дорожку», по которой смогут пройти два танка. При срабатывании мины – не тормозить, продолжать движение. Если все же разобьет гусеницу – быстренько сбрасываете вторую и тралите дальше на колесах. Гусеницы на танк не грузите, оставляете на месте, потом подберете. В случае серьезной поломки ходовой или, допустим, двигателя – уводите машину на несколько метров в сторону, уступая путь идущему следом танку. Не сумеете сами – товарищи помогут, спихнут с дороги. Помните, главное – не терять ни минуты, темп, темп и еще раз темп! Немцы быстро разберутся, что к чему, поэтому для нас важно пройти минные поля как можно скорее и выйти на оперативный простор. С этим понятно?

– Так точно! – вразнобой ответили танкисты, судя по нахмуренным лицам, не испытывающие ни малейшего оптимизма от того, что им предстоит.

– Боитесь, орлы?

– Никак нет…

– А зря. Я бы боялся. Не до усрачки, конечно, до такой степени красный командир бояться просто не умеет, но опасался б всерьез, – усмехнулся Кобрин, вызвав на чумазых лицах робкие удивленные улыбки. Ага, не ожидали подобного от строгого и немногословного комдива? Вот и хорошо. – Совсем смерти не боится или дурак, или фанатик. А мы, бойцы Красной Армии, понятное дело, ни то, ни другое. Главное, товарищи, научиться свой страх контролировать, не позволяя ему ни на мгновение, ни на долю мгновения взять верх над разумом! Нужно бояться подвести боевых товарищей или погибнуть глупо, безо всякого смысла голову сложив! Что же до тех немецких мин, по которым вы свои тралы покатите, – так ведь не зря они противогусеничными зовутся. Максимум, на что способны, – два-три трака разбить или опорный каток повредить. Понятно? – На этот раз бойцы ответили куда слаженнее, да и лица больше не выглядели такими мрачными. – Вот и хорошо. Тогда заканчиваю…

Оговорив напоследок условные сигналы, как флажками, так и ракетами – особых надежд на бортовые радиостанции Сергей не испытывал, – Кобрин распустил подчиненных, оставив при себе только командиров батальонов. Взглянул на наручные часы: что ж Никифоров-то молчит, зараза? Договорились же, что начинают по его сигналу. Вроде пора уж разведке с гаубицами разобраться…

Словно услышав мысленный призыв, к комбригу подбежал запыхавшийся радист, судя по петлицам – командир роты связи:

– Тарщ подполковник, разрешите обратит…

– Обращайся. Коротко и по делу.

– Разведгруппа вышла на связь в условленное время. Сообщают, что все в порядке, готовы начать по приказу.

– Отлично! – Не сдержавшись, Кобрин хлопнул лейтенанта по плечу, отчего у того едва не слетели с носа круглые очочки совершенно цивильного вида. – Радируй Никифорову и в артдивизион, чтобы начинали через пять минут от получения приказа. Давай, родной, давай, танки, вон, уж заждались, копытом бьют…

Развернувшись к застывшим комбатам, махнул рукой:

– Ну, чего застыли, славяне? Все слышали? К машинам, заводи! Тральщики начинают одновременно с артиллеристами, пока немцы от наших снарядов будут прятаться, глядишь, полдороги незамеченными разминируют. Остальным – атака по команде…