Глава 25. Курская дуга

И снова перестукивают вагонные колеса.

Эшелоны с танками и прочим хозяйством по Московской окружной дороге повернули к Курску.

О том, что оперативная пауза относительна, поняли на станции Касторная, когда налетели немецкие «Юнкерсы».

Попав под бомбежку, ни танки, ни сами танкисты не пострадали особо, но вот два паровоза сгорело. Обрушились станционные постройки, а целый состав вагонов превратился в платформы с замысловато изогнутыми каркасами.

Только утром служба движения дала зеленый свет, и воинские эшелоны двинулись дальше.

Путь от Касторной до Курска совсем не долог, но эшелоны еле плелись – перед Щиграми немецкая авиация разбомбила мост.

Пока его восстанавливали, пришлось постоять, хотя службы того же Дынера сразу взялись помогать строителям и саперам.

В полуразрушенном Курске 1-й танковой армии надо было «сходить». Дороги еще не просохли, но танки и прочая техника шли куда бодрее, чем в «Ледовом походе».

К 25 марта войска армии расположились вокруг Обояни, а штарм разместился в селе Успенов.

Будучи поначалу в резерве ВГК, в апреле 1-я танковая вошла в состав Воронежского фронта, которым командовал Ватутин.

Катуков был доволен и переподчинением, и тем, что армия избавилась от «лишних» частей, вроде лыжных батальонов и воздушного десанта.

Кроме 6-го танкового и 3-го механизированного корпусов, в подчинении Катукова находились четыре отдельных танковых полка. Они гляделись не то чтобы лишними, но плохо встроенными в четкую структуру 1-й танковой.

И тогда командарм решил на основе этих полков и 100-й танковой бригады создать полнокровный 31-й корпус. Но как раз для полного счастья не хватало мотострелковых батальонов, минометов, артиллерии, транспорта и связи.

Катуков обратился в Ставку ВГК, и Сталин сказал: «Действуйте. Желаю удачи!»

С 19 апреля командарм ни дня не просидел на одном месте – постоянно был в разъездах, проверяя боеготовность частей, и проверяя дотошно, по-настоящему, вплоть до чистоты и бортовых пайков.

Начальник разведотдела армии полковник Соболев постоянно докладывал Катукову о положении дел за линией фронта, держа связь с разведкой фронта.

В начале мая гитлеровцы стали передвигать свои войска из районов Белгорода, Томаровки, Харькова ближе к фронту.

Ставка предполагала, что немцы начнут наступление 10–12 мая на Курско-Орловском или Белгородско-Обоянском направлении, или даже в обоих направлениях сразу.

И только Репнин был спокоен – ему точно была известна дата начала операции «Цитадель», но вот как сообщить о ней своим? Да даже не в этом дело. Можно подкинуть некий документ или организовать «перехват» радиопереговоров, но кто поверит этому? Наверняка же сочтут дезинформацией, ведь ошибиться никак нельзя, слишком большие силы задействованы, и любой промах командования обернется бесчисленными жертвами, а то и поражением. А оно нам надо?

Гешу утешало то, что советская разведка сама докопается до истины – еще 12 апреля на стол Сталина лег переведенный с немецкого точный текст директивы № 6 «О плане операции «Цитадель» немецкого Верховного командования, завизированный всеми службами вермахта, но еще не подписанный Гитлером…

Но сроки, сроки… Ах, как хочется ляпнуть, сболтнуть, высказаться! Нельзя.

В полосе обороны Воронежского фронта немцы сосредоточили войска 2-го танкового корпуса СС, 3-го и 48-го танковых корпусов, ну, и так далее, включая танковые дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Тотенкопф», «Гросс Дойчланд».

В район предстоящего сражения фашисты доставили 7800 цистерн с горючим, 10 300 вагонов с боеприпасами, и прочая, и прочая.

Все эти сведения добывались фронтовыми разведчиками или передавались партизанами, а полковнику Смирнову, командующему оперативно-разведывательным центром «Норд», удалось внедрить своих агентов на важные объекты в тылу врага.

Фрицы намеревались использовать новую технику, вроде истребителей «Фокке-Вульф-190» или самоходок «Фердинанд».

Ставка тоже не дремала.

Войска Воронежского фронта обороняли южный фас Курского выступа, Центральный фронт (Рокоссовский) держал северный фас, и оба опирались на Степной фронт генерал-полковника Конева.

С мая начались постоянные учения – в специально построенных учебных городках. Танкистам приходилось тяжко – жара и духота изматывали. Броня накалена, мотор пышет жаром, а тут изволь, одолевай противотанковые рвы да условные минные поля. Попутно надо было устроить новобранцам из пехоты «обкатку», чтобы выбить из них дурь да танкобоязнь. Проедешь по окопам, а мотострелки учебные гранаты швыряют в «Т-34», изображающий «Т-V», задавливают в себе страх.

Лишь к вечеру стихали учения, в которых тяжело. Но и в бою будет не легче, тут князь Суворов малость промахнулся. И все же какой-никакой навык солдаты обретут. И то хлеб, как говорится.

Началось лето, но жарче не стало. Одно хорошо – ночи приносили прохладу. Под утро даже зябко становилось.

Зато спалось хорошо. После трудного дня, полного учебных тревог, когда тебя мотает в стальной коробке, а ты чувствуешь себя плохо пропеченным пирогом в духовке, это было сущим наслаждением – постоять под самодельным душем (вода в бочке нагревалась так, что хоть разбавляй), вытереться, переодеться в чистое (исподнее стирали постоянно, вываривая), да и завалиться спать. Красота!

А если еще и поужинать… Ну, селедочку там, с картошечкой, или макароны по-флотски. Плюс компот.

Да, у военного человека простые радости, но лишь на войне их можно прочувствовать ярко и до самого донца. Фронтовик поневоле опрощается, расставаясь с массой обывательских беспокойств и мелких страстишек. Всю житейскую шелуху сдирает первый же бросок в атаку – если ты останешься жив-здоров, то мигом поймешь, что к чему, где главное и важное, в чем правда и смысл.

Даже не так. Тут не в понимании дело, а в самой жизни – ты не переосмысливаешь ее, а просто принимаешь такой, как она есть. Иного тебе не дано. Война сама все объяснит и объявит, грубо и зримо.

Человек, попавший на передовую, оказывается в жестких тисках дисциплины и обстоятельств, лишающих его почти всех свобод. Воину не позволено уйти – это или трусость, или дезертирство. Он даже погибнуть не имеет права.

Есть такая профессия – Родину защищать, вот только павшие не смогут дать отпор врагу. Мертвые – это урон, стало быть, поддавки противнику. Нельзя защитнику Родины помирать!

…Благодушествуя, Репнин переоделся и вышел прогуляться.

Он очень ценил эти недолгие минуты покоя перед отбоем. Совсем близко, там, где садилось солнце, обитал враг – копил силы, готовясь к последнему и решительному бою. Скоро грянет гром, будет и огонь, и дым, грязь, зной, кровь и пот, боль и страх.

А пока что синеют сумерки, сверчки стрекочут, на западе багровеет закатная полоса, словно знамение. И тишина…

Звуки отовсюду доносятся явственно и четко – звякают ключи, глухо гремит броня под сапогами, слышатся голоса. А вот и гармонь заиграла…

Геша выбрался на берег реки Псёл и сразу пожалел, что не заявился сюда раньше: на песочке заплетала косу Наташа, радистка из разведотдела армии.

Совсем еще молоденькая, вчерашняя школьница, она не поражала особой красотой, привлекая свежестью и чистотой. Не сказать, что Наталья была наивной особой – хорошенькую связисточку пытались закадрить не единожды, но у всех срывалось. Язычок у Наташи был остёр – те, кто испробовал его лезвийной отточенности, каменели лицами при встрече, делая вид, что незнакомы.

Убийственные характеристики девушка выдавала без криков и эмоций, мило улыбаясь. Буквально вчера Репнину тоже досталось. Наверное, под раздачу попал – он был с Капотовым, когда тот сделал Наташе весьма двусмысленный комплимент.

Девушка комически изумилась, вопрошая, почему они не расточают подобные перлы солдатской куртуазности в письмах своим женам. Николай сразу увял, побурел и испарился, а Геша, оставшись в одиночестве, спокойно разъяснил, что он согласен с товарищем в оценке Наташиной фигуры, однако почтой не пользуется, поскольку овдовел.

Тут уже девушка смешалась и покраснела, пробормотала: «Простите, пожалуйста» и убежала.

Репнин улыбнулся, наблюдая, как Наташа затягивает ремень – дырочек не хватает, слишком талия узенькая. По всему видать, девушка принимала водные процедуры. Жаль, что успела одеться… Только босиком пока.

– Кто здесь? – насторожилась Наташа.

– Я, – ответил Геннадий.

– Товарищ майор?

– Так точно, товарищ рядовой.

Девушка не приняла его шутливого тона.

– Я вчера ляпнула сдуру… – пробормотала она. – Так некрасиво получилось, так глупо…

– Перестаньте, Наташа, все нормально.

– Вы меня простили?

– Ну-у… – затянул Репнин, улыбаясь. – Не так все просто. Вот поцелуете, тогда прощу.

Девушка шагнула навстречу, положила Геше руки на грудь и поцеловала его – легонько коснулась мягкими губками.

Репнин, совершенно не думая, приобнял Наташу за талию и мягко привлек к себе, возвращая поцелуй. Девушка прижалась к нему, положила руки сначала на плечи Геше, затем сомкнула их у майора на шее.

Ощущая приятное давление тугих округлостей, Репнин огладил узкую спину Наташи, а после сместил ладони гораздо ниже талии, вмял пальцы…

Девушка застонала, опаляя ухо горячим шепотом:

– Только я не умею ничего… Я еще не была… с мужчиной… вообще никогда…

– Ты прелесть…

…Час спустя Геша сидел на стволе поваленного дерева, а Наташа сидела у него на коленях, обняв мужчину за шею и уткнув лицо ему в плечо.

Репнин гладил голую девичью спину и улыбался, думая, что смахивает на довольного кота, отведавшего сметанки.

– Я развратная, да? – негромко спросила Наташа.

– Ну и вопросики у тебя! – улыбнулся Геннадий.

– Я серьезно!

– А если серьезно, то не обижай больше Наташу, хорошо? Ты вовсе не развратная, а просто здоровая, нормальная девушка. Очень хорошая и очень хорошенькая. Поверь, я знаю, что говорю. Ты слишком чиста и невинна, чтобы связывать тебя с развратом. Лично мне никогда бы такие подозрения и в голову не пришли, а ты слишком хороший человек, чтобы себя не винить.

– Почему тогда мне совсем не стыдно? Ну, не капельки!

– А чего тебе стыдиться?

– Здрасте!

– Привет.

– Я совсем голенькая и сижу у тебя на коленках.

– Знаешь, мне очень приятно, что ты сидишь совсем голенькая.

– Мне тоже… Я и говорю!

Репнин закрыл ей рот губами, и они стали увлеченно целоваться.

– Так странно, правда? – прошептала Наташа, отдышавшись. – Война вокруг, людей убивают, дома горят, а я… А я такая счастливая! Правда-правда! Ты мне веришь?

– Верю.

Девушка повернулась к нему спиной, изогнулась, закидывая руки, и Геша тут же воспользовался моментом – положил ладони на груди, восхитительно упругие, и поцеловал Наташину шею.

– Даже на войне мы остаемся людьми, а люди всегда хотели счастья. Вот они и ловят его, пусть даже в промежутках между боями. Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Когда кончится война, мы будем вспоминать этот вечер и радоваться тому, что он у нас был.

– У нас?..

Наташа раздвинула коленки, мозолистая мужская ладонь скользнула по нежной коже бедра. Девушка извернулась и потянула Репнина на разбросанную одежду.

– Неугомонная…

– Ага… Только я хочу сверху, снизу я уже была…

– Ты прелесть.

– Ага…

Где-то далеко слышались команды, едва различимые, и лязг гусениц – единичный, а не слитный, какой поднимает колонна танков на марше. Мелькал электрический свет фар и прожекторов. Подвывая мотором да погромыхивая бортами, проехал грузовик.

Все эти приметы войны совершенно не заботили парочку, они маячили на втором плане, как привычный и надоевший фон, который перестаешь замечать.

Плеск и шелест речной воды доносился куда яснее, но Геша и его не разбирал, прислушиваясь к учащенному, прерывистому дыханию подруги, к стонам, срывавшимся с исцелованных губ.

Война подождет.