Глава 11. Бои местного значения
Московская область, Скирманово, 12 ноября 1941 года
16-я армия занимала линию обороны в районе сел Чисмена, Гряды, Покровское. 4-я танковая бригада, находясь в резерве, оседлала Волоколамское шоссе.
Гитлеровское командование планировало прорвать в этом месте оборону Западного фронта, чтобы выйти к Истринскому водохранилищу.
Немцы заняли Можайск и Малоярославец, наступали на Наро-Фоминск, Маурино и Тащирово. Крайним сроком взятия Москвы Гитлер назначил 7 ноября…
У Катукова забрали три танка на прикрытие звенигородского направления, а остальную технику полковник распределил между тремя группами: семь «Т-34» под командованием лейтенанта Александра Бурды действовали в направлении Кубинки, Акулово и Тащирово, обороняя мост у Маурино. Группа Воробьева из трех танков с двумя отделениями пехоты должна была вести бой на северном берегу Тарусы и Нары. Группа Кукарина поддерживала огнем мотострелков, штурмовавших деревню Тащирово.
Раз за разом танкисты наносили сдерживающие удары, не позволяя противнику копить резервы у Горок, Волоколамска, Быково.
А 16-й армии приходилось туго. На нее давили два корпуса 4-й танковой группы Гёпнера, 5-й корпус 9-й армии, моторизованная дивизия СС «Рейх», и еще, и еще…
Захватив в начале ноября деревни Марьино, Козлово и Скирманово, немцы не только вклинились в расположение обороны 16-й армии, но и нависли с юга над магистралью Волоколамск – Истра. Это было опасно, это было нетерпимо, и Катуков решил выбить клин в районе Скирманова.
Дело выглядело очень непростым – немцы нагнали в Скирманово тридцать пять танков, господствующую высоту занимал батальон пехоты, а на сельском кладбище фрицы понаделали дотов и блиндажей.
Причем справа и слева от села – глубокие овраги. Стало быть, штурмовать Скирманово надо было в лоб. Обмозговывая операцию, Катуков и не заметил, как вечер 9 ноября плавно перешел в ночь на 10-е…
* * *
…7 ноября Репнин отметил со всеми вместе, в землянке, где гудела «буржуйка». Стол накрыли роскошный – картошечка вареная, селедка бочковая, хлеб ржаной, водка «Столичная».
В карте вин числился также трофейный шнапс и даже бутылка настоящего бургундского, позаимствованная у немцев в штабном автобусе – Бедный берег трофей к ноябрьским.
Понемногу добавлялись сущие деликатесы – сальце, порезанное тоненькими ломтиками, одуряюще пахнущее чесночком, соленые огурчики и грибочки.
– К столу, товарищи! – громко сказал Геннадий и плотоядно потер ладони.
Экипажи загомонили и заняли лавки.
– Дмитрий Федорыч, вам чего? – осведомился Сардыка, стрелок-радист с танка Капотова.
Репнин мигом сориентировался.
– Водочки!
Сардыка одобрительно кивнул и щедро плеснул в мятую кружку.
– Товарищ лейтенант! – крикнул Борзых. – Тост скажите!
Геша поднялся и оглядел лица товарищей. Они были серьезны или веселы, просты и торжественны. Ни одной глумливой усмешечки типа: «Великий Октяябрь! Тоже мне, дата!» не мелькнуло.
Для этих людей революция была святым понятием, символом веры.
– Двадцать четыре года тому назад, – сказал Репнин негромко, – наши отцы скинули царя, скинули капиталистов и помещиков, кулаков и попов. Мы построили социализм и живем в великой стране, а если усатенькая сволочь с челкой хочет все это отобрать, то увидит на улицах Берлина наши танки! За Октябрь.
Дружно грюкнув, сошлись кружки.
«Столичная» Геше понравилась – мягкий, хлебный вкус. Вот что значат ГОСТы! Здесь паленой водки не бывает.
По второй Репнин не наливал – порция и без того была убойной. Он никогда не был особым любителем щелкать рюмками, просто не избегал возможности посидеть в хорошей компании.
Попробовав трофейный «Мартель», Геша признал, что здесь тоже подделкой не пахнет. Отвалившись к стене, он расслабился. Хорошо!
Либералы, дорвавшиеся до власти при Ельцине, совершенно зря отменили празднование годовщины Великой Октябрьской социалистической. Ни 12 июня, ни 4 ноября, ни даже 9 мая не способны, да и не должны были заменить 7 ноября.
Совершенно не важно, что происходило при штурме Зимнего, главное – это дата, праздничная дата! Неужто французы, отмечающие День взятия Бастилии, дурнее? А ведь событие смешнее, чем это самое взятие, трудно подыскать. Взяли горожане с крестьянами, да и разобрали по кирпичику замок Бастилия.
Зачем? Кому он мешал? Говорят – символ ненавистной монархии. Ну, не дурость ли? В Бастилию сажали сплошь графьев да герцогов! Все равно развалили…
И что? Да был бы повод, а уж из него вырастает обычай. Традиция – вот что важно!
Кто там снимал штурм Зимнего? Эйзенштейн, кажется? Как там матросня да солдатня лезут по воротам Главного штаба, отворяют их – и толпа врывается на Дворцовую площадь. А зачем? Что, нельзя было обойти тот самый Главный штаб? Ну, как же – эффектная сцена…
Да там все построено на спецэффектах – выстрел «Авроры», арест министров-капиталистов… Опять-таки – зачем?
Все эти министры весь день сидели дома – обойди их парочка ревматов – революционных матросов, да собери до кучи. Но тогда и вспомнить будет нечего о Красном Октябре!
И снова тот же вопрос: какая разница?
Был ли штурм Зимнего постановочным или не был, это совершенно неважно. Главное – само событие!
Ленин и Сталин называли его, это событие, «октябрьским переворотом», льстивые историки ударились в пафос, провозгласив «Великую Октябрьскую социалистическую революцию». Пусть.
Все равно это был праздник! Настоящий.
Почему – был? Репнин усмехнулся. Не был, а есть! И будет.
Геннадий вдруг похолодел. Он лишь теперь понял свое предназначение.
Почему он оказался в 41-м? Для того лишь, чтобы довести до конца дело, начатое Лавриненко? Дойти до Берлина, громя фашистскую нечисть? И все? И успокоиться на этом? Чтобы потом, в 70-ю годовщину Победы, читать о беспределе в Донбассе? Или о том, как олигархи, по блату получившие «нефтянку», с жиру бесятся?
А тогда стоит ли уродоваться сейчас, дабы потом доказывать всему «мировому сообществу», включая украинцев, прибалтов и прочих, демократически озабоченных, что именно Красная Армия победила фашизм?
Нет уж, Геннадий Эдуардович, не выйдет. Ты – единственный, кто знает, как карты лягут. На кону – СССР, и проиграть никак нельзя.
Репнин даже протрезвел от холодных, жестких мыслей.
– Сардыка, – просипел он, – будь другом, плесни.
Сардыка плеснул.
– За победу!
* * *
Утром 12 ноября в землянку ворвался Борзых со свежей газетой «Правда».
– Вот! – выдохнул он.
Репнин прочитал:
«Совет Народных Комиссаров постановляет:
Присвоить Катукову Михаилу Ефимовичу звание генерал-майора танковых войск.
Председатель Совета Народных Комиссаров СССР И. Сталин
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров СССР Я. Чадаев
Москва. Кремль. 10 ноября 1941 г.».
А ниже уже для всех:
«Всем фронтам, армиям, танковым дивизиям и бригадам приказ
Народного Комиссара Обороны Союза ССР
11 ноября 1941 г. № 337. г. Москва
О переименовании 4-й танковой бригады в 1-ю гвардейскую танковую бригаду.
4-я танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями с 4.10 по 11.10, несмотря на значительное численное превосходство противника, нанесла ему тяжелые потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи прикрытия сосредоточения наших войск.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия были остановлены и понесли огромные потери от славных бойцов и командиров 4-й танковой бригады.
В результате ожесточенных боев бригады с 3-й и 4-й танковыми дивизиями и мотодивизией противника фашисты потеряли: 133 танка, 49 орудий, 8 самолетов, 15 тягачей с боеприпасами, до полка пехоты, 6 минометов и другие средства вооружения. Потери 4-й танковой бригады исчислялись единицами.
Отличные действия бригады и ее успех объясняются тем, что:
1. Бригадой велась беспрерывная боевая разведка.
2. Осуществлялось полное взаимодействие танков с мотопехотой и артиллерией.
3. Правильно были применены и использованы танки, сочетая засады с действиями ударной группы.
4. Личный состав действовал храбро и слаженно. Боевые действия 4-й танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками.
Приказываю:
1. За отважные и умелые боевые действия 4-ю танковую бригаду именовать: «1-я гвардейская танковая бригада».
2. Командиру 1-й гвардейской танковой бригады генерал-майору Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.
3. Начальнику ГАБТУ и начальнику ГАУ пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата.
Народный Комиссар Обороны Союза ССР И. СТАЛИН
Начальник Генерального штаба
Красной Армии Маршал Советского Союза Б. ШАПОШНИКОВ».
– Ух, здорово! – воскликнул Федотов.
В это время низковатая дверь отворилась, пропуская Катукова.
Танкисты вскочили, и Репнин, улыбаясь, гаркнул по уставному:
– Здравия желаю, товарищ генерал-майор!
Комбриг ухмыльнулся и ответил:
– Вольно, товарищ гвардии старший лейтенант.
Наблюдая за Гешей, Катуков рассмеялся.
– Все правильно, товарищ Лавриненко, все правильно. Крепите третий «кубарь»!
Усевшись подальше от печки, генерал-майор снял шапку и сказал:
– Через час переходим в наступление. Задача такая: занять Скирманово и уничтожить немцев. Основные силы вводятся тремя эшелонами. Танки первого эшелона должны будут вести разведку боем с целью вызвать огонь противника – так мы засечем его огневые точки. И эти танки поведете вы, товарищ старший лейтенант.
– Есть!
Катуков кивнул.
– Вас поддержат «КВ» Заскалько и Полянского. В половине десятого начинаем артподготовку, а ровно в десять выдвигаются ваши танки. Ну, готовьтесь.
Хлопнув ладонями по коленям, генерал-майор встал.
– А чайку? – всполошился Бедный. – На малине заварен, на смородиновом листе…
– Спасибо! – улыбнулся Катуков. – В Скирманово угостите!
* * *
Разрывы снарядов то частили, сливаясь в общий грохот, то слышались по одному, гулкие и резкие.
«Арта!» – усмехнулся Репнин.
Танки потихоньку скапливались в сосновой роще близ деревни Ново-Рождествено. Стужи особой не наблюдалось, но легкий морозец чувствовался. Под сапогами скрипел свежий снег, выпавший ночью – это было как обещанье будущих декабрьских вьюг.
Ох, и не повезло немцам! Зима 41-го выдалась на редкость лютой. Ну, так вам и надо, никто вас сюда не звал, сами приперлись.
Геша прищурился на ярком солнце. Поодаль расстилались выбеленные снегом поля, впереди, за высотой, курились дымки невидимого Скирманова.
Репнин оглянулся на танк – он был белым, в разводах. Вчера с утра машину отдраили, загасили известь и побелили «тридцатьчетверку». Свежая известка аж сияла, как выстиранная простынь. Маскировка не помешает.
Весь взвод, вся группа «Т-34» сливались со снегом.
Вразвалочку подошел Антонов.
– Ну, шо? – спросил он с легким украинским акцентом. – Выступаем?
– Да, – кивнул Геша. – Сейчас «катюши» дадут немцам жизни, и вперед.
Артобстрел затих. Бухнул последний взрыв, и тут же из-за леса послышался громовой стон гвардейских минометов. Оставляя «лисьи хвосты» выхлопов, снаряды взвивались по косой в небо и рушились на немецкие позиции.
– По машинам!
Первыми двинулись танки Репнина и Капотова. Вышел Иваныч на второй скорости, затем переключился на третью.
Взобравшись на горку, машины замерли.
В триплекс Геша разглядел Скирманово – село лежало впереди, как торт на блюде.
– Осколочный!
– Готово!
– Огонь!
Репнин бил не прицельно, его задача была в ином – вызвать огонь на себя, чтобы выявить, откуда немцы стрелять станут. Послышался хлесткий выстрел капотовского танка, а дальше немцы взбесились будто – палили изо всех пушек, из танков, что были зарыты справа, на кладбище.
Снаряды рвались по всей высотке, несколько ударило по «тридцатьчетверке». Машину сотрясало, в ушах звенело.
– Бронебойный!
– Готово!
Геша прицелился, и снаряд угодил по башне танка, зарытого на окраине села. Попал.
А целей было множество. Считай, каждый подвал в селе превратился в дзот.
– Иваныч! Метров десять вперед, и замри!
– Есть!
Забавно, но побелка здорово помогала – немцы открывали огонь лишь тогда, когда танк двигался. Стоило машине остановиться, как она будто делалась невидимой.
– Осколочный!
– Готово!
– Выстрел!
Осколочно-фугасный влепился точно в блиндаж, подбрасывая бревна и кучи земли. Накрылось ваше укрытие, истинные арийцы…
Подоспели «КВ» Заскалько и Полянского и с ходу открыли огонь. Неожиданно орудие на тяжелом танке Полянского смолкло – Репнин понял так, что пушку повредило вражеским снарядом.
А навстречу «КВ» выходила целая колонна немецких танков, Геша насчитал девять машин.
– Ванька! Передай Илье, пусть двигает назад! Не разворачивается по огню, а двигает задним ходом!
– Есть!
Полянский послушался, «КВ» попятился – и тут же заухала батарея тяжелых минометов, вслепую нащупывая танк. Не дай бог, мина угодит в жалюзи и накроет моторную группу…
– Тащ командир! Заскалько подбили! Горят они!
– Вижу, – процедил Репнин. – Иваныч! Вперед!
«Тридцатьчетверка» покатилась под горку. По движущейся цели попасть непросто, так и самому стрелять не слишком-то удобно. Но нужно.
Внезапно в наушниках пошел сплошной треск.
Репнин молча сунул Федотову кулак под нос, что означало: «Заряжай бронебойный!»
– Есть!
Геша вдавил педаль спуска.
– Выстрел!
Репнин поморщился: он целился под башню «троечке», а попал по каткам. Но попал же! Хана гусенице.
Геннадий смотрел вперед и влево. Заряжающий в панораму наблюдал за правым сектором. Мехвод вел танк на скорости километров тридцать в час – и зигзагом, меняя направление через каждые полста метров.
Репнин раздраженно скривился. Тесно!
Правое плечо уперлось в казенник пушки, левое – в броню башни. Руки сложены крест-накрест: левая на механизме подъема орудия, правая – на рукоятке поворота башни.
Засунуть бы этих конструкторов в танк и послать в бой! Пускай бы повертелись, коекакеры хреновы! То ли ты в башне, то ли на арене цирка, йога изображаешь, скрутившего конечности в узле-асане…
Матеря ТПУ, Геша толкнул ногой механика-водителя в спину – «Стой!», и крикнул – на всякий случай:
– Короткая! Бронебойный!
– Есть бронебойным! Готово!
– Выстрел!
Иваныч выбрал ровный участок пути и крикнул:
– Дорожка!
Федотов дослал снаряд и заорал, перекрикивая лязг затвора и рев дизеля:
– Бронебойным готово!
На ходу стрелять – идея не слишком удачная, подвеска Кристи раскачивает танк, но ежели по ровному, то почему бы и нет?
– Выстрел! Осколочным!
– Есть осколочным! Готово!
– Короткая!
«Тридцатьчетверка», резко остановившись, раскачивается. Все, теперь ваш выход, товарищ командир!
Чувствуя, как мокнет спина, Репнин закрутил маховичок поворотного механизма. Башня развернулась, а прицельная марка наложилась на цель по направлению. Левая рука крутит механизм подъема орудия, совмещая марку по дальности.
– Выстрел!
Кричи не кричи, а голос тонет в грохоте пушки и лязге затвора. Башня наполняется синеватыми клубами дыма, вентилятор не поспевает отсасывать удушливые газы. А вот Федотов свое дело знает туго – хватает горячую гильзу и выбрасывает ее в лючок.
Мехвод тоже бывалый товарищ – трогается с места, не дожидаясь команды.
– Иваныч! К кладбищу давай!
Механик-водитель поворотил танк к скирмановскому кладбищу, которое немцы превратили в опорный пункт, разрыв могилы, посрубав деревья, а надгробья пошли на укрепление дзотов.
Между блиндажами метались немцы.
Геша показал башнеру растопыренные пальцы – суй осколочно-фугасный!
– Готово!
Снаряд поднял на дыбы дзот, расшвыривая бревна, тела, каски.
– Пушка противотанковая!
– Бронебойный!
– Готово!
– Выстрел!
Орудие, которое немцы уже навели и торопились зарядить, находилось так близко, что промахнуться было просто стыдно. Геннадий не допустил промаха.
– Спеклись!
* * *
Вечерело рано. Кроваво-красное солнце закатилось за сосновый лес. Белое поле стало синим, и только следы, оставленные гусеницами, да воронки чернели разрытой землей.
«Т-34» Репнина вернулся без потерь и почти без повреждений, лишь в одном месте немецкий снаряд пропахал в броне борозду, словно ложкой провел по пломбиру.
А вот танку Капотова досталось – помощник по техчасти насчитал шестнадцать попаданий. Людям тоже «прилетело» – заряжающего Пономарчука контузило, Сардыку ранило, у Капотова лицо и руки в ссадинах и кровоподтеках – это окалина слетала с башни, когда в нее бил снаряд. Хорошо, хоть в глаза не попало.
– Немцы помогли уцелеть, – криво усмехнулся Николай. – Когда мы отходили, тяжелый снаряд попал в башню, и ее развернуло пушкой в сторону противника. А бронированную обшивку им не раскокать! Да ерунда это, Дим, ты лучше на Илюшкин танк глянь!
– Да-а…
С «КВ» Полянского вся известка слезла – снаряды живого места не оставили, весь танк пестрел вмятинами. На одной башне – сорок семь маленьких «кратеров».
– «Дед бил-бил, не разбил…» – пробубнил Капотов.
– Ночью добьем, – уверенно сказал Репнин.
* * *
Катуков легко доказал в штабе необходимость ночной атаки – пока немцы не зализали раны, не восстановили порушенное, не вызвали подкрепления, нужно идти на штурм!
Небо затянуло тучами, темнота и холод хозяйничали на земле.
Ровно в полночь мотострелковый батальон подтянулся к околице Скирманова. Дружный залп артиллеристов стал сигналом к атаке.
Пехота и танки поменялись местами – днем мотострелки шли за бронемашинами, а ночью, наоборот, танки крались за спинами пехотинцев.
Стоило батарее ударить, как и «тридцатьчетверки» дали немцам прикурить. Те выбегали полуодетыми, не разбирая спросонья, где они и кто они, бросались к пушкам и танкам, но было уже поздно – мотострелки и танкисты сообща вычищали Скирманово от немчуры. Железной метлой.
Бросая танки, орудия, тягачи, минометы, боеприпасы, фашисты дали деру, сбегая в Козлово.
К трем часам ночи Скирманово было «зачищено» по полной программе. На поле боя враг оставил до пятидесяти подбитых и сожженных танков, много орудий, вплоть до 150-миллиметровых пушек, минометы, сотни автомашин. Богатый трофей!
Из книги А. Росткова «Первые гвардейцы-танкисты»:
«Не желая давать врагу передышки, Катуков приказал рано утром атаковать следующий населенный пункт – Козлово.
Еще не взошло солнце 13 ноября, а наши танки устремились дальше.
На востоке серел край неба, догорали дома в Скирманове, чадили подожженные в поле машины, снежок не успел занести трупы погибших. И хотя час был неурочным, немцы, познавшие, что наши воюют «не по правилам», не по их распорядку, приготовились к отпору.
Бои в Козлове протекали ожесточенно. В них отличились экипажи Самохина, Луппова, Тимофеева, братьев Матросовых, а также многие бойцы 27-й и 28-й танковых бригад.
Наши пехотинцы, сосредоточившиеся у Козлова, залегли. Прислушиваясь к предутренней тишине, они ждали, когда пойдут танки. Сзади послышался шум моторов. Головная машина, поравнявшись с цепью стрелков, которых вел в атаку капитан Лушпа, остановилась. Открылся верхний люк. Веселый танкист в шлеме, помахав рукой, крикнул:
– За мной, молодцы!
Это был Константин Самохин. Исполнилось его давнее желание: после мценских боев он, как и другие экипажи, получил наконец «тридцатьчетверку». «Вот теперь можно воевать по-настоящему!» – радовался Костя.
Автоматчики с криком «ура» бросились за танком.
Но из Козлова ожесточенно строчили пулеметы. Пехотинцы снова залегли. «Тридцатьчетверка» Самохина подожгла большой дом, у которого были сооружены вражеские блиндажи и окопы, потом проутюжила их гусеницами. Наши автоматчики продвинулись вперед.
А танк Самохина ворвался в Козлово. По нему били вражеские противотанковые пушки, но их снаряды рикошетили. Заряжающий Лещишин едва успевал подавать снаряды. Один вражеский дзот за другим выходили из строя. Замолчало и несколько пушек. Еще две пулеметные позиции водитель Михаил Соломянников раздавил гусеницами.
– Снаряды все! – доложил Лещишин.
– Давай гранаты! – ответил Самохин. Открыв верхний люк, он бросал в бегущих фашистов «лимонки».
В тот день экипаж Самохина находился в бою двадцать часов. Пять раз его «тридцатьчетверка» выходила на исходную позицию, пополнялась боеприпасами, горючим и снова возвращалась в бой. Все страшно устали. У водителя Соломянникова болела спина, одеревенели руки. Лещишин обливался потом, подавая снаряды. Гудела голова у радиста Токарева. Танк перегрелся. В нем было дымно и нестерпимо жарко.
Поздно вечером тяжелый вражеский снаряд повредил орудие. Самохина контузило. Из ушей и носа пошла кровь. Заряжающий, увидев окровавленный полушубок Самохина, крикнул водителю:
– Командир ранен, выходи из боя!
– Не ранен я, – сказал Константин. – Подай снаряд!
– Нет снарядов, и пушка не действует.
– Нет снарядов – давай гранаты! – приказал Самохин, вытирая кровь рукавом. – Держим курс на врага!
Он не вышел из боя, пока не израсходовал все, чем можно было еще нанести урон врагу. Поврежденную «тридцатьчетверку» экипаж благополучно доставил в батальон.
Отважно сражались и другие экипажи. Их участвовало в атаке на Козлово немного, и каждый проявлял отвагу и упорство.
Удивил всех подвиг водителя Павла Сафонова. Накануне его танк не раз штурмовал скирмановские позиции, получил тридцать два попадания в машину. Двое из экипажа были тяжело ранены. Почти всю ночь Павел провозился у машины, латая то, что можно исправить в боевых условиях. А днем экипаж пополнился новыми членами – командиром танка Тимофеевым и заряжающим Карницким. Сафонов совсем мало спал ночью, очень устал, но когда командир поинтересовался его самочувствием, ответил по привычке:
– Порядок в танковых войсках».
