Оля Крестовская бросила взгляд на часы и с сожалением отметила, что прошло всего пять минут с тех пор, как она смотрела на циферблат в последний раз. Она-то надеялась хотя бы на десять. Но время замедлилось. Так всегда бывает, когда чего-то с нетерпением ждешь…

– Девушка, извините, у вас свободно? – услышала Оля мужской голос совсем рядом.

Подняв глаза, она увидела симпатичного парня с двумя чашками кофе и кивнула. Оля сидела в вагоне-ресторане поезда одна за столиком, тогда как он был рассчитан на четверых.

– Я за вами давно наблюдаю, вы такая грустная, – начал он.

– Я задумчивая, – перебила парня Оля.

– Пусть так. Но ваша чашка опустела. Я принес вам еще кофе.

– Спасибо, но я больше не хочу.

– Тогда, может, перекусим? Здесь неплохо готовят. Я езжу этим поездом регулярно и перепробовал почти все блюда в меню. Рекомендую жульен.

Ольга едва сдержалась, чтобы не накричать на парня – его настойчивость граничила с навязчивостью, но сдержалась.

– Вас как зовут? – спросила она.

– Олег. А вас?

– Это не важно. Олег, вы очень милый, и в другой день я бы с радостью попила с вами кофе и поболтала, но не сегодня… Извините.

И, встав из-за стола, поспешила на выход.

К мужскому вниманию Ольге не привыкать. Она была королевой школы, института, города. Причем признанной. Участвовала в конкурсах красоты, во многих побеждала, а в девятнадцать лет выиграла корону королевы края и собиралась на «Мисс Россия», но…

Не получилось. Обстоятельства не позволили.

Больше Оля Крестовская в конкурсах не участвовала. Получив диплом, уехала к сестре матери в Самару. Тетка занимала высокую должность на автомобильном заводе и хорошо племянницу пристроила. Ольга сделала неплохую карьеру, удачно вышла замуж, но два месяца назад развелась и… уволилась! Решила, что уж если менять жизнь, то кардинально. Перерубив два каната, что держали ее в Самаре, она улетела к подруге на Тенерифе, как планировалось, на всю календарную весну. Почти месяц Оля провела в безделье. Пропадала на пляже, ходила по ресторанам и клубам, баловала себя шопингом и курортным романчиком. Успокоила нервы, загорела, поправилась на пять кило и поняла, что больше не может оставаться на дивном острове, потому что смертельно устала от праздности… И по России, которую раньше не покидала дольше чем на десять дней, скучает. И Оля вернулась, хотя гипотетически рассматривала вариант переезда в Испанию на ПМЖ. В Самаре оставаться она по-прежнему не хотела. Санта-Круз ей тоже не подошел. Что выбрать? Москву? Ее тетка сейчас в столице, и она снова поможет. Да Оля и сама, в принципе, в состоянии устроиться, но… Ей не хотелось в столицу. А куда хотелось, она не знала. Тянуло на родину, но что делать в их маленьком портовом городке?

И тут ей пришла телеграмма… Телеграмма! Кто их вообще сейчас посылает? Когда есть электронка, скайп, вайбер и прочие блага цивилизации!

Оля прочла телеграмму.

«Здравствуй Оля ТЧК Это тетя Маня бабушка Саши ТЧК Если можешь приезжай ТЧК Сашенька нуждается в друге ТЧК Не говори ей что я связалась с тобой ТЧК».

Далее следовал адрес, по которому бабушка Саши и, скорее всего, сама Саша проживали. Не раздумывая долго, Оля купила билеты на поезд и отправила тете Маше ответную телеграмму.

И вот она едет в родной город. И нервничает, потому что не видела подругу пятнадцать лет. Даже в скайпе, хотя девушки все годы были на связи, сначала писали друг другу обычные письма, вскоре электронные, после перешли в агент, затем вацап. Списывались, созванивались. Оля как-то предложила Саше устроить сеанс видеосвязи, но та сказала, что у нее сломана камера на компьютере, и Крестовская не стала настаивать.

На малую родину Ольга отправилась налегке. С собой только дорожная сумка среднего размера. В ней минимум вещей: белье, сменные джинсы, пара футболок и домашнее платье, в котором можно и спать. Плюс любимый фен и планшет. Оля даже косметики не взяла, разве что пудру и блеск для губ. Благо и без макияжа выглядела эффектно. Многие, включая бывшего мужа, считали, что ей даже лучше ненакрашенной. Но Оля, если желала произвести впечатление, наносила косметику. Вот только в родном городе она не собиралась привлекать к себе внимание. Более того, ей хотелось остаться неузнанной.

Подхватив сумку, Оля покинула купе. До ее остановки оставалось еще минут пятнадцать езды, но она решила постоять это время в тамбуре.

– Только не подумайте, что я вас преследую, – услышала она за спиной.

– Я уже сделала это, – бросила Оля через плечо. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Олег.

– Я шел в свой вагон, только и всего. А тут вы. Сделать вид, что я вас не вижу, было бы невежливым.

Повисла пауза. А все потому, что Оля оставила реплику Олега без комментариев.

– Вы сейчас выходите? – не унимался парень.

Пришлось повернуться к нему – невежливо стоять к собеседнику спиной.

– Да.

– А я на следующей.

– Угу.

– Можно я вам оставлю свой телефон?

– Можно, – ответила Оля, решив, что Олег так быстрее отстанет.

Молодой человек протянул ей визитку. Она, не глядя, сунула кусок картона в карман джинсов.

– Всего вам хорошего.

– И вам.

– Как вас зовут все же?

– Ольга.

– Прекрасное имя.

– Обычное, – равнодушно пожала плечами она. За окном уже показались станционные постройки, значит, через две-три минуты Оля окажется на платформе.

– Мою маму так зовут, поэтому я нахожу ваше имя прекрасным.

– Привет ей от тезки. И прощайте, Олег.

– До свидания.

И скрылся за дверью, из-за которой показалась проводница.

Вскоре поезд замедлил ход и остановился. Оля вышла на перрон.

За те годы, что она не была в родном городе, привокзальная площадь мало изменилась. Здание вокзала все то же, пусть и покрашено в другой цвет. Торговые палатки облагорожены, лавочки заменены на новые, современные, деревья выросли, но… Атмосфера все та же.

Оля сошла с платформы, и ее тут же окружили таксисты. Городок не был туристическим. Курортники редко сюда заезжали, поэтому бомбилы дрались за каждого клиента. Ольга выбрала того, чье лицо ей показалось знакомым.

– А я думал, не признаешь меня, – сказал таксист, подхватив ее сумку. – Не виделись с выпускного!

– Пашка Сорокин, – осенило Олю. Они учились вместе десять лет. – Как я могла тебя не узнать? Ты все такой же.

– Скажешь тоже, – сконфузился Пашка. Что неудивительно, ведь Оля грубо польстила. Пашка обрюзг, полысел и выглядел на десять лет старше своего возраста. – А вот ты все такая же красотка. Нет, даже лучше стала… Поправилась.

– Дурак ты, Сорокин. Разве можно говорить такое женщине?

– Что похорошела?

– Что растолстела!

– Да ты была как глиста, а сейчас справная стала.

Они уселись в старенький универсал фирмы «Опель». Паша завел мотор.

– Надолго к нам? – спросил он.

– На пару дней. А если точнее, на две ночи и три дня.

– Что привело? Я знаю, что твои родители тут давно не живут.

– Я к Саше.

– Пахомовой? – Пашка был явно ошарашен.

– Да. Ты общаешься с ней?

– Давно не встречал. А чего ты вдруг?..

– Почему это «вдруг»? Мы все эти годы общались.

– В реальности?

– Нет, созванивались, списывались.

– Вот и я о том.

– Паш, я чего-то не понимаю?

– Сашка затворница. Она крайне редко покидает свою квартиру. И никого не принимает. Как-то на десятилетие выпуска мы, пьяные, веселые, попытались завалиться к ней… Нам просто не открыли дверь, хотя свет в окнах горел. Пахомова общается с людьми по телефону и в Интернете, но в реальности предпочитает не встречаться. Вот я и удивился тому, что ты к ней приехала. Неужто Сашка тебя пригласила?

– Нет, ее бабка.

– Тетя Маня?

– Она. – Сашину бабулю знали многие выпускники их школы. Она работала в школьном буфете пекарем. Ватрушки от тети Мани были вкуснее эклеров и медовиков.

– Так тебя к Пахомовым везти? Я, правда, не знаю, где они сейчас обитают, но у тебя наверняка есть адрес.

– Нет. В гостиницу «Приморская», я там номер забронировала.

– Отличный выбор. «Приморская» у нас сейчас считается самым топовым местом. Туда иностранцы селятся, если в город приезжают, а в ресторан при отеле ходят местные буржуины.

– Надо же. А когда-то была обычной совковой гостишкой.

– У нас тут много что изменилось.

– Серьезно? Я что-то не замечаю.

– Поющие фонтаны открыли, роллердром построили, возвели смотровую площадку…

– Лучше б дороги сделали, – буркнула Оля, когда машину в очередной раз подбросило на кочке. – А мэр по-прежнему Сашин отец?

– Чего? – Пашка расхохотался.

– Сашка говорила мне, что он выигрывает все выборы на протяжении всех лет.

– А она, оказывается, врушка.

– То есть?..

– Пахомова сняли восемь лет назад. И больше он на пост мэра не баллотировался. Потому что тут его все ненавидят, и у дрессированной обезьяны больше шансов стать главой города, чем у него.

– Чем он так прогневил горожан?

– Он пытался закрыть порт, пусть и на время.

– Но город живет за счет порта…

– Вот именно. Но Пахомов так рьяно взялся за борьбу с контрабандистами и коррупционерами, что готов был и на крайние меры.

– Неужели он надеялся справиться с портовой мафией?

– Прикинь?

– И что, его сняли?

– Да. Состряпали какое-то дело, вылили кучу грязи и… как это называется? О, вспомнил, предали импичменту.

– Хорошо хоть не убили.

– В лихие девяностые точно грохнули бы.

– И чем Сашин отец сейчас занимается?

– Увидишься с ней и спросишь, я без понятия. Кстати… – Пашка взял с приборной панели визитку (у бомбил они тоже имелись, надо же!) и протянул Оле. – Вот мой телефон. Позвони после встречи, расскажи, как она. Ну, и вообще… – Бывший одноклассник засмущался. Мальчишкой он был влюблен в Олю и, видимо, сейчас вспомнил об этом. – Набирай, если довезти надо или просто… поболтать с одноклассником.

– Хорошо. – Оля ободряюще улыбнулась Пашке. – А мы, судя по всему, приехали.

«Приморская», построенная в брежневские времена по типовому проекту, выглядела неказисто. И чтобы придать ей шика, новые хозяева возвели высокое крыльцо и над ним водрузили помпезную вывеску, украшенную, кроме всего прочего, тремя звездами.

– Сколько с меня? – спросила Оля.

– Да ничего не надо.

– Перестань, Паша. – Она вынула двести рублей и положила их на сиденье. Ехали всего минут пятнадцать, и она не думала, что в этих местах таксисты берут больше за столь короткую поездку. – Все, пока. Рада была видеть.

– Ты звони.

– Обязательно. – Оля помахала Пашке рукой и зашагала к высокому крыльцу с покрытыми серебрянкой гипсовыми колоннами.

Оля стояла перед четырехэтажной хрущевкой, выкрашенной желтой краской, и не верила, что пришла по адресу.

Саша Пахомова, девочка, рожденная с золотой ложкой в зубах, живет тут?

Ольга сама была из благополучной семьи среднего достатка. И в первый класс пошла нарядной. Прибалтийская форма (это был последний год, когда форма являлась обязательной) с гофрированным фартуком, гольфы с помпонами, ярко-розовый ранец и того же цвета японские наручные часы. Оля считала, что будет выглядеть лучше всех, пока не увидела Сашу. На той джинсовая тройка (старшеклассницы уже ходили в таких, но из дешевого материала и без лейбла известной американской фирмы), ажурные белые колготки, а в волосах не банты, а диковинные заколки с мордочками диснеевских героев. Но добили Олю кеды со звездами! Все девочки были в босоножках или туфельках, а Саша в немыслимых спортивных чеботах, расшитых разноцветными стразами.

– Ты знаешь, кто это? – спросила она у мамы, указав на модницу.

– Это дочка Пахомова.

– А кто это?

– Дядя за ее спиной.

– Да, я вижу дядю. Но кто он?

– Начальник отдела международных перевозок порта.

И даже семилетняя Оля поняла, что Пахомов очень крутой мужик.

С его дочкой она подружилась не сразу, зато по-настоящему. Вокруг Саши постоянно крутились желающие угоститься импортными жвачками и шоколадом или поиграть в «Тетрис». Но Ольга держалась от Пахомовой на расстоянии. Она считала ее задавакой и уж точно не мечтала о том, чтоб стать одной из ее «фрейлин». Тем более большинство мальчишек были ее «вассалами». Пусть они и льнули к Пахомовой, желая разжиться вкусностями или развлечься с игрушками, но влюблены были в Олю Крестовскую. Она и без джинсового костюма могла свести с ума любого пацана от семи до десяти лет.

Пахомова сама подошла к Крестовской, чтобы позвать ее в гости. Ее одну!

– И что мы будем делать у тебя? – подозрительно спросила Оля. Она знала, что Пахомова по уши влюблена в Лешку Земских, а он самый страстный поклонник ее, Крестовской. Ей уже мелко пакостили другие девочки, избранники которых не отвечали им взаимностью.

– Ты так красиво плетешь себе косы… Научи меня, пожалуйста.

Оля скептически посмотрела на куцый хвост Саши, но решила, что, если он преобразится в «корзиночку» или «колосок», хуже не будет.

Оля приняла приглашение, и девочки чудесно провели время, делая друг другу прически и крася мордочки французской косметикой Сашиной мамы. А на следующий день после школы вновь встретились, но теперь гостью принимала Оля. И занимались они дрессировкой кота и хомяка. Крестовские разрешали дочери заводить животных, а Пахомовы своей нет – у ее мамы была аллергия на шерсть. Вскоре девчонки стали закадычными подружками. И этому никто не мог помешать, даже Леша Земских, которого Оля терпеть не могла, а Саша обожала.

– Что ты в нем нашла? – недоумевала Крестовская.

– Он умный.

– Не дурак, но и не семи пядей во лбу.

– Красивый.

– Ты издеваешься? Он толстый и белобрысый.

– Крупный и белокурый. А еще он хорошо воспитан.

– Земских? Да он постоянно меня за косы дергает.

– Он обращает на тебя свое внимание, – рассудительно говорила Саша, судя по всему, цитируя свою маму, с которой советовалась по вопросам, касающимся сердечных дел. – А Леша тебе правда не нравится?

– Нет, – совершенно искренне отвечала Оля.

– Совсем-совсем?

– Ни чуточки.

– Это хорошо, – успокаивалась подруга.

Земских Саша продолжала любить – именно такое определение она нашла своему чувству – все школьные годы. Тогда как он с тем же постоянством ее игнорировал. Впрочем, и Оля ему нравиться перестала. Его вообще мало интересовали девчонки. Лешка вечно пропадал на пляже или в порту. Стал худым, черным от загара, а его и без того светлые волосы выгорели до льняного цвета. Как и брови с ресницами. Но такой, как ни странно, он стал больше привлекать барышень. И на выпускном балу десятиклассников Лешу Земских признали королем вечера. А Олю Крестовскую королевой. И они танцевали под Селин Дион, а Саша, глядя на них, глотала слезы.

Оля встряхнулась. Воспоминания завладели ею, и она забыла, где находится. Родной город, улица Маркса на окраине, хрущевка в четыре этажа, квартира, в которой живет дочка бывшего мэра. Ольга подошла к подъездной двери и нажала на кнопку с цифрой девять.

Раздалось пиликанье, затем старческий голос:

– Кто?

– Тетя Маня, это Оля Крестовская.

– Олечка, – обрадовалась та. – Заходи!

Дверь открылась, и Оля вошла.

Подъезд оказался чистеньким, но запах сырости и какой-то гнили проникал в ноздри. Быстро поднялась на третий этаж. Олю встречали на пороге девятой квартиры. Тетя Маня, то есть скорее уже баба Маня, распростерла объятия, чтобы заключить в них подругу своей внучки.

– Здравствуй, милая моя.

– И вам не хворать, тетя Маня.

– А я держусь.

– Да, выглядите бодро.

Она на самом деле мало изменилась. Голос стал старческим, скрипучим, а лицо такое же гладкое, румяное. Только ноги все во вздувшихся венах и волосы совершенно седые, тогда как раньше всегда были подкрашены хной.

Женщины, молодая и пожилая, крепко обнялись.

– Милости прошу, заходи, – пригласила тетя Маня гостью. Оля переступила порог и тут же увидела Сашу. Она выехала на кресле из дальней комнаты.

Если б Оля не знала, что должна встретить именно ее, то не узнала бы.

Сашка красавицей никогда не была. Впрочем, как и дурнушкой. Обычная девочка-девушка с худым бледненьким личиком и жидкими волосами, но с приятной улыбкой и глубокими карими глазами. Сейчас же Оля видела перед собой другого человека. Прежним осталось только личико, худое и бледное. Остальное – изменилось. Глаза посветлели, стали зеленоватыми. Губы сжались, как будто слиплись. А волос на голове Саши не было – она их сбрила машинкой.

– Привет, – выдавила из себя улыбку Ольга.

– Здравствуй. – Лицо Пахомовой осталось таким же суровым. Ни губы не дрогнули, ни глаза не потеплели. – Ты все так же хороша. А я-то надеялась, подурнела….

– Я поправилась, если тебя это утешит.

– По закону подлости тебе это только идет… – И наконец в глазах вспыхнули искорки!

– Олечка, она улыбается, – воскликнула радостно тетя Маня. – Впервые за долгие годы…

– Да, я улыбаюсь, – подтвердила Саша, чуть расслабив губы. – А рот не открываю, потому что зубов нет.

– Значит, ты беззубая? Мне-то по фиг, ты знаешь. Я всегда тебя считала дурнушкой.

И Саша хохотнула, пусть коротко. Зубов у нее на самом деле не было. В двадцать лет она попала в чудовищную автомобильную аварию. Все, кто находился с ней в машине, погибли. Выжила только Саша. Но лишилась зубов, селезенки. А самое ужасное, перестала ходить, хотя ее поврежденный позвоночник оперировал лучший в городе хирург, но… Он ничего не смог сделать. А по другой версии, допустил грубую врачебную ошибку, что как раз и привело к инвалидности.

Ольга обняла подругу. И чмокнула во впалую щеку.

– Чего зубы не вставишь?

– Те, что были, слетели. А новые не готовы еще.

– Девочки, давайте в кухню, чайку попьем, – засуетилась тетя Маня.

– Я как раз привезла тортик, конфетки. – Оля выставила перед собой пакет из супермаркета.

– Да я ватрушек напекла с утра. Ваших любимых.

Они прошли в крохотную кухню, где с трудом помещались плита, холодильник, стол и четыре посудных шкафа: два на полу, два на стене. Саша воткнула свое кресло между холодильником и столом. Гостье выдвинули табурет. На нем круглая подушка – улыбающееся солнышко. Классе в шестом они шили такие, чтобы подарить своим родным женского пола на 8 Марта.

– Как живешь, Олечка? – спросила тетя Маня, принимаясь за хлопоты. Чай, ватрушки, порезать торт, конфеты в вазочку выложить…

– Отлично.

Саша скривила рот и выдала:

– Ба, я ж говорила тебе, развелась она. И с работы уволилась. Так что не отлично. Бодрится красавица наша.

– У тебя же дочка? – обернулась тетя Маня.

– Да, Лена. Ей двенадцать.

– А где она сейчас?

– В Самаре с отцом.

– Почему так?

– Ей с ним лучше.

– А с кем лучше тебе? – тихо спросила Саша.

– С самой собой на данный момент. Хотя нет, вру… С собой тоже не очень. – И уже бодрее: – Поэтому я у вас!

– Ба сказала мне только утром, что ты приезжаешь. И телеграмму показала. Ты что, в прошлый век попала?

Тетя Маня застыла с тарелкой в руках. Напряглась.

– А я люблю отправлять послания по старинке. Из каждой страны, в которой бываю, шлю себе самой открытки с видами достопримечательностей. Кстати! – Оля взяла сумку и достала миниатюру, привезенную с Канар. – Это вам подарок с Тенерифе. Здесь изображен вулкан Тейде.

– Красиво… – Саша повертела картину в руках и убрала на подоконник. – Я не хотела, чтобы бабушка тебя пускала. Я сторонюсь людей, даже тех, с кем когда-то была близка… Нет, не так: тем более тех, с кем когда-то была близка. К тому же я обманывала тебя долгие годы и не хотела, чтоб ты поняла, какая я врушка… – Тетя Маня подошла к внучке и обняла ее за плечи. Саша поцеловала ее руку. – Но бабушка сказала, что раз ты за столько лет не приезжала, а теперь вдруг решила нагрянуть, значит, тебе нужна поддержка… Это так?

– Да, – коротко ответила Оля.

– Только у нас для тебя нет отдельной комнаты. Придется тебе в бабушкиной спать, в моей мы вдвоем не развернемся.

– Я сняла номер в «Приморской».

– Говорят, она шикарной стала.

– Разве что по местным меркам, – улыбнулась Оля. – В номерах халаты и тапки, но вода течет тонкой струйкой, а из восьми лампочек горят только пять.

– Чай стынет, девочки, – напомнила тетя Маня. – Пейте.

Девочки послушно взяли свои кружки.

Чаевничали они недолго. У Саши начала болеть спина, и ей пришлось лечь. Оля сидела возле подруги, пока она не уснула. А потом вернулась на кухню. Тетя Маня сидела за столом, на котором вместо кружек стояли тонконогие стопочки с рубиновой жидкостью.

– Кизиловка? – спросила Оля.

– Она.

Тетя Маня делала замечательную настойку на кизиле, и это был тот алкогольный напиток, который девочки впервые попробовали. Александра отлила немного фирменного бабушкиного продукта и угостила им Ольгу в свой день рождения, тогда ей исполнилось четырнадцать. Девочки захмелели с нескольких глотков и сразу почувствовали себя взрослыми. Но больше кизиловку не пили, в ней оказалось сорок пять градусов.

Сашина бабушка подвинула одну из стопок Оле со словами:

– Опрокинем и поговорим.

Выпивать не хотелось, у Оли был полный желудок, да и не любила она крепкий алкоголь, но спорить с пожилой женщиной не стала. Пригубив кизиловки, Крестовская поощрительно посмотрела на тетю Маню, желая, чтоб она начала рассказ.

– Сашка покончить с собой хотела, – без предисловий выдала старушка. – Под машину броситься.

– Тетя Маня, давайте поподробнее. Я ведь, как выяснилось, ничего не знаю о жизни Сашки. То, чем она меня последние годы пичкала, оказалось липой.

– Это уж точно. – Тетя Маня вынула из-под стола низкий табурет и положила на него больные ноги. – Я с Сашкой вожусь с тех пор, как обезножела она. Больше некому. Ее отец и мой сын Глеб весь в работе, мать, как ты сама знаешь, кукушка.

– Нет, не знаю, – удивленно протянула Оля. – Саша говорила мне, что она уехала за границу работать. Тогда нам по четырнадцать было вроде бы…

– Работать! – фыркнула тетя Маня. – Будто она умела чего-то делать. С мужиком сбежала. Первое время писала дочери, звонила, обещала к себе пригласить, да так и пропала. Даже не знаю, жива ли. Ну да пес с ней! Не об этой шалаве речь. Когда Сашу выписали из больницы, отец для нее нанял сиделку и физиотерапевта, и какого-то чокнутого йога, который учил девочку входить в транс, чтоб она могла ощущать себя в нем полноценной. А ей нужна была любовь и забота близких. Я это понимала. Глеб – нет. Для моего сына борьба за справедливость стала идеей фикс. Он расправился с хирургом, потом больницу прикрыл, в которой допускали к операциям нетрезвого доктора. Пытался засудить того мужчину, в чей грузовик врезался автомобиль, в котором Саша ехала. Да только тот ни при чем. Как и родители Сашиного друга, по вине которого произошла авария… А он и их обвинял в том, что они плохо воспитывали сына – он сел за руль нетрезвым. В общем, мой Глеб занимался совсем не тем, чем нужно было.

– Он правильно сделал, что засудил хирурга.

– Тут я согласна. Хотя говорят, Сашу от паралича никто бы не спас. Но оперировать в подпитии конечно же нельзя. И хорошо, что Николай Земских перестал практиковать. Но после этого Глеб должен был переключить свое внимание на дочь. А он все искал виноватых в трагедии и пытался наказать их… Будто этим что-то можно исправить.

– Вы говорили с ним об этом?

– Пыталась, но он меня не слушал. Тогда я решила, что всю себя отдам Саше. У меня ведь, Олечка, и личная жизнь была, и работа любимая, я обожала печь пирожки для деток, но от всего отказалась. И не жалею. Потому что Глеб погружался и погружался в борьбу за правое дело, при этом все более отрываясь от реальности. – Тетя Маня налила еще настойки. Себе полную стопку, Оле чуточку, ведь она только пригубила. – Он много чего нажил… Умел крутиться всегда. И когда в международном порту работал, имел отличный доход, а уж мэром как стал… сама понимаешь… – Старушка залпом выпила кизиловку. – Конечно, не был кристально чист. А кто не ворует в нашей стране? Но когда с Сашкой случилось несчастье, Глеб решил, что она за его грехи ответ держит. И все раздал. Благотворительный фонд «Рука помощи» на его личные средства существовал, а что оставил, отняли.

– Его сняли с поста, я слышала.

– Да. Хорошо, не убили. Но мы остались нищими. Я все понимаю, нельзя хапать столько, сколько наши чиновники… И о сирых и убогих заботиться надо. Но дочь-инвалида мог бы обеспечить в первую очередь! Это же кровиночка… – И заплакала, уткнувшись лицом в ковш из своих морщинистых ладоней.

Оля встала, подошла к тете Мане, крепко обняла ее за подрагивающие плечи. Женщина быстро успокоилась, видно, привыкла мгновенно брать себя в руки, и, утерев слезы, продолжила:

– Мы в загородном доме жили. Там все оборудовано было – пандусы, лифт, туалет. И территория сада большая, можно гулять. Кроме всего, у нас две овчарки жили в будках и кот приходил с улицы. Сашенька там счастлива была. Естественно, насколько это возможно в ее состоянии. Но дом конфисковали. И мы переехали сюда, в мою халупу, потому что больше некуда. И вот представь теперь, каково жить инвалиду в хрущевке. Третий этаж, лифта нет, проемы узкие. Мы не гуляем практически. Редкий раз я вывожу Сашу на улицу. Прошу соседей помочь спустить ее. Но она так стесняется обременять кого-то, постоянно повторяет, будто ей и дома хорошо, не надо гулять.

– А почему гостей не пускает? Я видела сегодня одноклассника нашего Пашку, он сказал, что пытались с ней увидеться, но…

– Да как она может сюда позвать кого-то? – вскричала тетя Маня. – В эту убогость? Она же девочка, с которой все хотели дружить в первую очередь из-за жвачек и «Тетриса».

– Не все, – покачала головой Оля и допила кизиловку.

– Ты нет. Поэтому именно тебе я и дала телеграмму. Сашка как-то уснула, не выключив компьютер, и я вашу переписку посмотрела, по экрану я умею мышкой двигать. Была в твоих посланиях душевность. И участие искреннее. Не то что у всех остальных. Привет – как дела? Пустые фразы да рожицы какие-то, смайлы, кажется? Еще проявление любопытства и злорадства. И похвальба!

– А откуда вы адрес узнали?

– Ты тогда ей фото прислала на фоне своего коттеджа. На нем табличка с названием улицы и номером. – Оля вспомнила тот снимок. Она сделала его полтора года назад, когда они с семьей переехали в коттедж. Тогда у них все еще было относительно хорошо. – Я адрес запомнила.

– Переулок Крестовского, дом одиннадцать?

– Твоя фамилия и число, когда Саша родилась.

– Тетя Маня, я там не живу почти год.

– Но телеграмму получила?

– Приезжала навестить дочь, она мне передала. Это было четыре дня назад. Когда вы ее послали?

– Да уж с месяц как…

– С тех пор Саша с собою покончить не пыталась?

– А у нее возможности нет. Я перестала ее на улицу выводить, стараюсь из виду не выпускать, таблетки прячу там, куда она не доберется. Понятно, что, если человек твердо решил умереть, он голову о стену разобьет, но таких мало. Сашка тогда порыву повиновалась. Я отвлеклась, заболталась, а возле нашего двора оживленное шоссе, и минут через пять скрип тормозов, гудки, ор… Оборачиваюсь, внучка на асфальте лежит, кресло перевернуто… – Тетя Маня перекрестилась. – Хорошо, водитель затормозил вовремя. Правда, крыло помял о кресло. Поэтому ругался очень. Сашенька же на красный ломанулась, да на скорости. Я сразу поняла, чего она хотела, но дурочкой внучку перед водителем представила. Будто не ведала она, что творит, а я бабушка старая, с больными ногами, вот и не смогла ее сдержать…

– Вы говорили с Сашей об этом?

– Конечно. Но она сказала, что просто задумалась, вот и выкатилась на проезжую часть. Да только не верю я ей.

– Тетя Маня, а где сейчас Сашин папа?

– Поди знай.

– Что, даже не навещает?

– Давно не был. Несколько месяцев. Он и раньше своим вниманием дочь не баловал, но забегал к нам… – Старушка посмотрела на бутылку настойки, но тряхнула головой, решив больше не пить. – Именно забегал, Олечка. На четверть часа буквально. Приносил гостинцы и, ссылаясь на дела, уносился прочь. Говорил мне, что не может дольше дочери в глаза смотреть – чувство вины мешает. А в последний раз поругались они. Глеб прискакал, сел напротив Саши и выдал: «Скоро все изменится!» Она поинтересовалась, о чем он. Оказалось, все о той же справедливости речь. «Она восторжествует!» Саша психанула. Накричала на отца. Велела не приходить больше… И он больше не приходил.

– Вы связывались с ним?

– Знала бы как, связалась. Но он не говорит, где живет, а телефона сотового не имеет, потому что думает, будто его прослушивают.

– Вы извините меня, тетя Маня, за вопрос, но я задам его. Глеб Симонович в своем уме?

– Да уж и не знаю, – горько вздохнула женщина.

Оля хорошо помнила Пахомова. Это был статный мужчина с породистым лицом. Всегда с иголочки одет и гладко выбрит. Волосы у него были жидкими, голову покрывали неравномерно, поэтому он избавился от них в сорок лет. Лысина ему шла. И на предвыборных плакатах он смотрелся очень привлекательно. Оля за него голосовала. Как и ее родители. И шестьдесят процентов горожан. Когда-то они уважали Глеба Симоновича Пахомова.

Тетя Маня зевнула. Оля спохватилась:

– Засиделась я, пойду!

– Посиди еще, – из вежливости сказала тетя Маня.

– Нет, пойду я. Завтра приеду, вывезем Сашу погулять.

– Хорошо. – Она тяжело встала на больные ноги и поковыляла в прихожую, чтобы проводить гостью. – Спасибо тебе, Оленька, что откликнулась.

– Вам спасибо, что написали мне. Мне на самом деле нужна поддержка.

Она чмокнула бабу Маню на прощание в пухлую щеку и покинула квартиру.

«Нужно сдать обратный билет, – сказала она себе. – Придется здесь задержаться на неделю, а то и две…»