ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Было воскресенье. Кэрол возилась на заднем крыльце с коляской Хью, подвинчивая ослабевшую гайку. Сквозь открытое окно дома Богартов до нее донесся визг и яростный голос миссис Богарт:

— Сделано, так нечего отпираться!.. Не сметь, марш из моего дома!.. В жизни не слыхивала ничего подобного… Никто еще не говорил со мной так… Кто идет по пути порока и греха… Вещи останутся здесь… и только моя доброта… и так больше, чем ты заслуживаешь. Ни слова больше, а то я позову полицейского.

Кто ей отвечал, Кэрол не слышала. Хотя миссис Богарт и утверждала, что сын теперь — ее друг и помощник, через двор не долетал голос ее божка.

«Опять ругает Сая!» — подумала Кэрол.

Она скатила коляску со ступенек и, гордая своей работой, испробовала ее во дворе. Тут она услыхала шаги по тротуару, но увидела не Сая Богарта, а Ферн Маллинз, которая, опустив голову, с чемоданом в руке быстро шла по улице. Вдова же стояла на крыльце и, упершись в бока жирными руками, вопила ей вслед:

— Чтоб духу твоего здесь не было! За сундуком можешь прислать возчика. Довольно ты оскверняла мой дом! И за что только господь покарал меня…

Ферн исчезла. Почтенная вдова постояла, скрылась в доме, вынырнула опять, оправляя чепчик, и зашагала прочь.

Кэрол наблюдала эту сцену, собственно говоря, точно так же, как наблюдала бы на ее месте любая жительница Гофер-Прери, привыкшая подглядывать из-за занавесок. Она видела, как миссис Богарт вошла в дом к Хоулендам, потом к Кэссам. Лишь к вечеру добралась она до Кенникотов. Доктор открыл ей на звонок и весело воскликнул:

— А, как поживаете, любезная соседка?

Всплеснув самыми благопристойными черными лайковыми перчатками, любезная соседка ворвалась в гостиную и, захлебываясь, начала трещать:

— Легко вам спрашивать, как я поживаю! Я прямо удивляюсь, как я пережила этот день и вынесла все дерзости, которые болтал язык этой женщины. Следовало бы отрезать его…

— Ну, ну, ну! Подождите-ка! — закричал Кенникот. — Кто же эта наглая особа, миссис Богарт? Присядьте и спокойно расскажите нам все.

— Я не могу присесть, мне надо домой, но я не могла заняться своими частными делами, пока не предупредила вас. Видит бог, я не ищу благодарности, но я должна предостеречь город от этой девки. В мире столько зла, а люди просто не замечают и не ценят наших стараний оградить их… А она ведь втерлась сюда к вам и к Кэрри — сколько раз я видела ее здесь! Такое счастье, что я раскусила ее, пока она еще не успела натворить больших бед. У меня сердце разрывается и холодеет кровь, как подумаю, сколько она могла наделать пакостей, хотя некоторые из нас имеют опыт и знают…

— Постойте! Да о ком вы говорите?

— Она говорит о Ферн Маллинз, — не слишком дружелюбно вставила Кэрол.

— Что-о?!

Кенникот сразу даже не поверил.

— Да, да, о ней, — подхватила миссис Богарт, — и вы должны меня благодарить, что я вовремя вывела ее на чистую воду, прежде чем ей удалось впутать во что-нибудь вас, Кэрол! Конечно, вы моя соседка, жена Уила и образованная дама. Но позвольте мне прямо сказать вам, Кэрол Кенникот, вы не всегда с достаточным уважением… вы не всегда достаточно чтите… вы не идете испытанными путями, указанными нам господом в Библии, и хотя, конечно, нет ничего дурного в том, чтобы иной раз от души посмеяться, и вы не испорчены, но все-таки надо признаться, что вы не боитесь бога и не гоните нарушителей его воли, как это подобает. Будьте рады, что я разгадала эту змею, которую я пригрела на своей груди, и… Да, да, вы только подумайте: эта важная особа требовала к завтраку два яйца, а яйца стоят теперь шестьдесят центов дюжина! Ей мало было одного, как другим людям!.. Разве ее интересует, сколько это стоит и много ли мне прибыли в том, что она платит за стол и комнату? И ведь взяла-то я ее к себе только из милосердия, и мне следовало бы сразу догадаться по тому, какие чулки и платья она притащила в мой дом в своем сундуке…

Прошло еще несколько минут непристойного кривлянья, прежде чем удалось узнать, что, собственно, произошло. Комедия сточной канавы обратилась в высокую трагедию с Немезидой в черных лайковых перчатках.

Сама по себе история была проста, безобразна и незначительна. Подробности миссис Богарт передавала весьма сбивчиво и сердилась, когда ей задавали вопросы.

Ферн Маллинз и Сай накануне поехали одни на деревенскую вечеринку с танцами. (Тут Кэрол вставила, что Ферн приглашала ее, чтобы не ехать одной с Саем.) Во время танцев Сай поцеловал Ферн, она призналась в этом. Сай раздобыл бутылку виски. Он не помнит, где ее достал. Миссис Богарт предполагает, что ее дала ему Ферн. Сама же Ферн утверждала, что он вытащил бутылку из кармана пальто какого-то фермера, а это возмутительная ложь. Так или иначе, он был пьян в стельку. Ферн привезла его домой и втащила, рыгающего, едва державшегося на ногах, к Богартам на крыльцо.

Никогда раньше ее мальчик не бывал пьян, кричала миссис Богарт. Когда Кенникот что-то проворчал на это, она призналась: «Ну, может быть, всего раз или два от него действительно попахивало вином». Признала она также с видом исключительного беспристрастия, что иногда Сай не являлся домой до утра. Но не напивался он никогда. Он всегда приводил самые убедительные объяснения: приятели зазвали его на озеро бить с факелами острогой щук; или же они уезжали куда-нибудь на машине, и на обратный путь не хватило бензина. Как бы то ни было, ее сын еще никогда не попадал в лапы «интриганки».

— Какую же интригу, по вашему мнению, мисс Маллинз затеяла с Саем? — допытывалась Кэрол.

Миссис Богарт на минуту опешила, но потом продолжала. В это утро, когда она призвала их обоих к ответу, Сай мужественно сознался, что во всем виновата Ферн. Она, его учительница, подначила его напиться. Ферн пыталась это отрицать.

— И эта особа, — задыхалась миссис Богарт, — имела наглость сказать мне: «Какой мог быть для меня интерес в том, чтобы этот дрянной щенок напился?» Так и назвала его щенком! «Я не хочу слышать в своем доме подобных слов! — сказала я. — А вы еще втираете людям очки и делаете вид, что вы образованная, и хотите быть учительницей и наблюдать за нравственностью молодежи! Да вы хуже последней девки с панели!» Вот что я ей сказала. Уж я ее отделала по заслугам. Я не из тех, кто уклоняется от стези долга. Пусть не воображает, что порядочные люди будут выслушивать от нее всякие гадости. Я сказала ей: «Какой для вас был интерес? Я вам скажу какой! Разве я не вижу, как вы бегаете за всеми, кто только носит штаны и у кого есть время и охота выслушивать ваши бесстыжие речи? Разве я не вижу, как вы выставляете напоказ ноги из — под ваших коротких юбок и носитесь по улицам, разыгрывая из себя молоденькую девчонку?»

Кэрол стало тошно от такого изображения жизнерадостной Ферн, но то, что сказала миссис Богарт потом, прозвучало еще отвратительнее:

— И кто может знать, что было между этой особой и Саем до того, как они поехали домой?

Она ничего не говорила прямо, но, дав волю своему грязному воображению, описывала темные закоулки в стороне от фонарей, распаляющую, грубую музыку, танцы в обнимку в темном амбаре, мерзкие животные страсти. Кэрол чувствовала себя до того отвратительно, что не могла даже перебить старуху. Но Кенникот не вытерпел и воскликнул:

— Да перестаньте вы, ради бога! Вы же не знаете, что там было на самом деле. У вас нет ни малейших доказательств того, что Ферн вела себя не просто как взбалмошная девчонка.

— Как нет? А что вы скажете на это? Я спросила ее напрямик: «Пробовали вы это виски или нет?» А она отвечает: «Кажется, сделала один глоток — Сай заставил меня». Если она призналась в этом, то вы можете себе представить…

— Разве это доказывает, что она проститутка? — спросила Кэрол.

— Кэрри!!! Не смейте никогда произносить это слово! — взвыла добродетельная пуританка.

— Хорошо. Если она даже отведала виски, доказывает ли это, что она дурная женщина? Я тоже пробовала виски!

— Это разные вещи. Я не хочу сказать, что одобряю вас. Ведь что говорит священное писание? «Крепкие напитки глумятся над нами». Но совсем другое дело, когда учительница пьет со своим учеником.

— Да, это, конечно, нехорошо. Ферн, несомненно, сделала глупость. Но не следует забывать, что она всего на год или на два старше Сая и, вероятно, на много лет моложе в смысле испорченности.

— Это… это неправда! Она достаточно взрослая, чтобы испортить его!

— О том, чтобы испортить Сая, ваш праведный город позаботился уже лет пять назад.

На это миссис Богарт не ответила новой вспышкой ярости. Она вдруг размякла. Голова ее поникла. Она потрогала свои черные перчатки, подергала ниточку на выцветшей коричневой юбке и вздохнула:

— Он хороший мальчик и очень привязывается к тем, кто с ним хорошо обращается. Некоторые считают его ужасно буйным, но это от молодости. И он такой храбрый и правдивый: ведь он один из первых хотел записаться в солдаты, чтобы идти на войну. Мне пришлось очень строго поговорить с ним, иначе он бы просто убежал. Я хотела уберечь его от дурного влияния военных лагерей. — Тут миссис Богарт снова отбросила свой жалостливый тон. — И вот я сама ввела в мой дом женщину, которая оказалась хуже, чем это можно было вообразить, хуже, чем любая дрянь, какую он мог бы встретить там, в армии. Вы говорите, что эта Маллинз слишком молода и неопытна, чтобы испортить Сая. В таком случае она также слишком молода и неопытна, чтоб учить его. Уж что-нибудь одно из двух! Все равно, за что ее выгонят, — я так и сказала школьному совету.

— Вы рассказали эту историю членам школьного совета?

— Ну, конечно! Всем до единого! И женам тоже! Я сказала им: «Не мое дело, как вам поступать с вашими учителями, и я не собираюсь навязывать вам решение. Я только хотела бы знать, будете ли вы и впредь держать в вашей школе, среди невинных мальчиков и девочек, женщину, которая пьет, курит, сквернословит и делает такие гадости, что у меня и то язык не поворачивается их назвать? Но вы знаете, что я хочу сказать и уж я позабочусь, чтоб об этом узнал весь город!

Это же я сказала и профессору Мотту, инспектору училищ. Он человек праведной жизни и по воскресеньям не носится в автомобиле, как члены школьного совета. И профессор почти признал, что эта Маллинз была и у него на плохом счету.

Кенникот был не так потрясен и не так испуган, как Кэрол, и после ухода миссис Богарт воздал ей в разговоре по заслугам.

Позвонила Мод Дайер и после довольно неудачно придуманного вопроса о том, можно ли варить бобы вместе со свиной грудинкой, осведомилась:

— Вы уже слыхали про мисс Маллинз и Сая Богарта?

— Я уверена, что все это ложь.

— Да, скорее всего.

Мод сказала это так, что ясно было, как ей по вкусу эта восхитительная история и как мало для нее значит, правдива она или нет.

Кэрол спряталась к себе в комнату и сидела там, крепко сжав руки, и мучительно прислушивалась к воображаемым голосам. Она ясно слышала, как весь город захлебывается этой историей, и представляла себе, как все жадно набрасываются на новые подробности и гордятся, если могут прибавить что-нибудь от себя. Они хотят с лихвой вознаградить себя за то, что боятся делать сами, и приписывают это другому! Да, боятся, но не совсем: они лишь осторожны и умеют прятать концы в воду. Все эти потасканные завсегдатаи парикмахерских и светские дамы, торчащие у модисток, — как они многозначительно хихикают! (Кэрол, кажется, прямо слышала их голоса.) С какой вкрадчивой самодовольной проницательностью кудахчут они: «Ах, вы напрасно уверяете меня, что она не девица легкого поведения; я в этом достаточно разбираюсь!»

И во всем городе нет никого, кто по традиции старых пионеров гордо и презрительно одернул бы их, кто подтвердил бы предание о том, что их «грубая рыцарственность» и «суровая добродетель» куда великодушнее страсти к скандалам, свойственной Старому свету; нет ни одного романтического героя с дальних рубежей, который, невероятно, как в книгах, выругавшись, прогремел бы: «Что это за намеки? О чем вы шепчетесь? Где факты? Что это за неслыханные грехи, которые вы так проклинаете и которые сами так любите?»

Никто этого не скажет. Ни Кенникот, ни Гай Поллок, ни Чэмп Перри.

Эрик? Возможно. Промямлит что-нибудь с возмущением.

Внезапно она задумалась о том, какая скрытая связь может быть между ее интересом к Эрику и этой историей. Не потому ли они так травят злополучную Ферн, что общественное положение Кэрол мешает им наброситься на нее самое?

Еще до ужина из десятка телефонных разговоров Кэрол узнала, что Ферн укрылась в гостинице «Минимеши-хауз», и поспешила туда, стараясь преодолеть робость перед людьми, поглядывавшими на нее на улице. Портье безразлично сказал, что, кажется, мисс Маллинз у себя, в номере тридцать седьмом, и предоставил Кэрол самой искать дорогу. Она шла, озираясь, по плохо проветренным коридорам, вдоль стен, оклеенных обоями со светло-красными маргаритками и ядовито-зелеными розетками, с белесыми потеками от пролитой когда-то воды, по истертым, красным с желтым половикам, мимо рядов сосновых дверей, выкрашенных в водянисто-голубой цвет. Она никак не могла найти номер. В конце коридора было так темно, что ей пришлось ощупывать алюминиевые таблички на дверях. Ее испугал какой-то мужской голос: «Кто там? Что вам надо?» Она убежала. Найдя наконец нужную дверь, она остановилась и прислушалась. До нее донеслось протяжное всхлипывание. Она постучала. Только на третий раз она услышала испуганное: — Кто там? Уходите!

С новым приливом ненависти к этому городу Кэрол распахнула дверь.

Вчера она видела Ферн Маллинз в ботинках, шерстяной юбке и канареечно-желтом свитере, подвижную и уверенную в себе. Теперь Ферн лежала на кровати в измятом лиловом халатике и стоптанных лакированных туфлях, жалкая, запуганная и очень женственная. В безотчетном ужасе подняла она голову. Волосы ее висели спутанными прядями, лицо было бледным и помятым, глаза распухли от слез.

— Я не виновата, не виновата! — только и могла она произнести. Она все повторяла эти слова, а Кэрол целовала ей щеки, гладила волосы, прикладывала смоченный платок ко лбу. Понемногу та успокоилась, и Кэрол осмотрела комнату, этот приют для приезжих, святилище гостеприимства Главной улицы, источник доходов Джексона Элдера, друга Кенникота. Здесь пахло старым бельем, обветшалым ковром и застоявшимся табачным дымом. В номере стояла шаткая кровать с тощим матрацем. Песочного цвета стены были в царапинах и щербинах. Во всех углах, под каждой вещью — хлопья пыли и пепел от сигар. На покосившемся умывальнике — приземистый кувшин с отбитым краем. Единственный стул — суровый, с прямой спинкой и остатками лака. Зато тут была великолепная плевательница с розочками и позолотой.

Кэрол не собиралась ничего выпытывать у Ферн, но та непременно хотела рассказать.

Она отправилась на вечеринку, и, хотя общество Сая было не слишком приятно, она решила примириться с его присутствием, чтобы не упустить случая потанцевать, а заодно избежать нескончаемых нравственных поучений миссис Богарт и развлечься после первых напряженных недель работы в школе. Сай обещал вести себя хорошо. На вечеринке оказалось несколько рабочих из Гофер-Прери и много молодежи с ферм. Потом с шумом ввалилась пьяная компания из дальнего нищего поселка, который ютился в каком-то овраге. Они выращивали там картофель и, как полагали в округе, промышляли воровством. Они загрохотали по полу амбара, отплясывая старинные танцы, подбрасывая своих дам, подпрыгивая, гогоча и веселясь под музыку парикмахера Дэла Снэфлина, который играл на скрипке и выкрикивал фигуры. Сай дважды прикладывался к карманным флягам. Потом Ферн видела, как он рылся среди верхней одежды, наваленной в яслях в дальнем конце амбара. Вскоре она услышала, как один из фермеров заявил, что у него украли бутылку. Когда она сказала Саю, что это, несомненно, дело его рук, он со смехом ответил: «Да это просто шутка. Я ее отдам». Он потребовал, чтобы Ферн сделала глоток; без этого он не соглашался возвратить бутылку.

— Я только смочила губы и отдала бутылку, — простонала Ферн. Она села на кровати и уставилась на Кэрол. — Вам случалось когда-нибудь выпить?

— Случалось. Изредка. Я и сейчас хотела бы выпить. Здешнее ханжество приводит меня в исступление.

Ферн засмеялась сквозь слезы.

— Я тоже напилась бы. Кажется, я за всю жизнь пила раза три или четыре, не больше, но, если мне еще раз доведется встретить такую парочку, как «Богарт и сын»… Собственно, я даже не дотронулась до этой бутылки — отвратительное, неочищенное виски! Но вина бы я выпила охотно. Мне было так весело! Амбар был похож на театральную сцену — высокие балки над головой, темные стойла, фонари раскачиваются, в конце таинственная машина — соломорезка. Я танцевала с самым красивым молодым фермером, таким сильным, деликатным и удивительно умным. Но я встревожилась, как только увидела, в каком состоянии Сай. Ведь я не выпила и двух глотков этой мерзости. Неужели бог наказывает меня только за то, что мне хотелось выпить вина?

— Дорогая моя, бог миссис Богарт, бог Главной улицы, может быть, да. Но все смелые, разумные люди восстают против него, хотя… он и карает нас смертью.

Ферн еще потанцевала с молодым фермером. Она совсем забыла про Сая, разговорившись с какой-то девушкой с сельскохозяйственного отделения университета. Но Сай, очевидно, не возвратил бутылки. Он, шатаясь, приблизился к Ферн, задевая на ходу всех попадавшихся ему навстречу девушек и пытаясь танцевать джигу. Она стала уговаривать его вернуться домой. Сай пошел за ней, хихикая и приплясывая. Когда они вышли, он поцеловал ее.

— Как странно, что раньше мне нравились поцелуи мужчин во время танцев!..

Желая доставить его домой, прежде чем он ввяжется в какую-нибудь драку, она не обратила внимания на этот поцелуй. Один из фермеров помог ей запрячь лошадь, пока Сай храпел на сиденье тележки. Перед тем как они тронулись в путь, он проснулся. Всю дорогу домой он то спал, то грубо приставал к своей спутнице.

— Я едва ли слабее его. Мне удавалось удерживать его на расстоянии и в то же время править. А тележка была еще такая тряская! Я чувствовала себя служанкой. Впрочем, мне было так страшно, что я едва ли что — нибудь чувствовала. Была жуткая тьма. Но я все-таки добралась домой. Это было нелегко. Раз мне пришлось вылезть, чтобы прочесть надпись на столбе, так как я не знала, в какую сторону ехать. Я взяла у Сая из кармана спички и чиркала их. Но он полез за мной, оступился и упал прямо в грязь. Потом он поднялся, начал приставать ко мне, и… я очень испугалась и ударила его. Ударила здорово! Потом я вскочила в тележку, а он бежал сзади и плакал, как ребенок. Я снова впустила его, и он сейчас же принялся за свое… Ну, в общем, я привезла его домой. До самого крыльца. Миссис Богарт поджидала нас…

Ах, это была комедия! Старуха нападала только на меня, говорила без конца. Саю в это время было очень нехорошо. А я все думала о том, что мне надо вернуть тележку на извозчичий двор. Я не знала, застану ли еще там хозяина. Вырвавшись с трудом, я все-таки успела сдать тележку, потом добралась до своей комнаты. Я заперлась на ключ, но миссис Богарт продолжала браниться за дверью. Стояла там, выкрикивала про меня ужасные вещи и дергала за дверную ручку. И все это время я слышала, как Сая рвало на заднем дворе. Мне кажется, я никогда не смогу выйти замуж… А потом сегодня… Она прямо выгнала меня из дому, утром она не пожелала выслушать меня. Слушала только Сая. У него, наверно, уже прошла голова. Даже за завтраком он еще думал, что все это замечательная шутка. Может быть, в эту самую минуту он ходит по городу и хвалится своей «победой». Поймите, ради бога, поймите, я отбилась от него! Но я не представляю себе, как я буду смотреть в глаза своему классу. Принято думать, что в наших провинциальных городах мальчики получают прекрасное воспитание, но… Мне не верится, что это я лежу здесь и говорю все это! Мне не верится, что это было на самом деле!..

Вот еще что интересно: когда я вчера сняла платье — это было чудное платье, я так любила его, но оно совсем испортилось от грязи, — я заплакала над ним… Ну, все равно! Но мои белые шелковые чулки были изорваны, и вот странно: я теперь не знаю, попала ли я ногами в шиповник, когда вылезала прочесть надпись на столбе, или же так Сай исцарапал меня, когда я отбивалась от него…

Председателем школьного совета был Сэм Кларк. Когда Кэрол рассказала ему историю Ферн, Сэм отнесся к ней очень сочувственно, а миссис Кларк сидела тут же и вздыхала:

— Ах, какая беда!

Она только раз прервала Кэрол, заметив:

— Милая, не отзывайтесь так резко о набожных людях. В нашем городе много искренних христиан, снисходительных к слабости своих ближних, например, старики Перри.

— Да, да, я знаю. Жаль только, что в лоне церкви слишком много таких добрых христиан, которые поддерживают ее.

Когда Кэрол окончила, миссис Кларк прошептала:

— Бедная девушка! Я ни минуты не сомневаюсь, что она рассказала правду.

Сэм проворчал:

— Да, конечно, мисс Маллинз молода и безрассудна, но в городе все, кроме миссис Богарт, отлично знают, что такое Сай! Но с ее стороны было очень глупо поехать с ним.

— Это не такой уж дурной поступок, чтобы платить за него своим позором.

— Да-а, но… — Сэм не желал высказываться более определенно и предпочел расспрашивать о подробностях. — Миссис Богарт с руганью выгнала ее? Вытолкала в шею? Да? Прямо бешеная кошка!

— Вы хорошо знаете эту злющую старуху.

— Да. Но она еще хуже тогда, когда не злится.

К нам в лавку она приходит со смиренно христианским видом и отнимает у приказчика час времени, чтобы купить полдюжины гвоздей! Я помню, раз…

— Сэм! — Кэрол стало не по себе. — Вы постараетесь защитить Ферн? Да? Когда миссис Богарт приходила к вам по этому делу, выставляла ли она определенные обвинения?

— Пожалуй, что да.

— И школьный совет будет считаться с ними?

— Я думаю, в общем, придется.

— Но ведь вы поможете Ферн?

— Я сделаю для девушки все, что могу, но вы знаете, из кого состоит совет. Во-первых, там преподобный Зиттерел. Сестра Богарт заправляет доброй половиной всех его церковных дел, и, естественно, он будет считаться только с ее словами. А Эзра Стоубоди, как банкир, должен горой стоять за строгую чистоту нравов. Должен сказать вам, Кэрол, я боюсь, что большинство совета будет против нее. Не думайте, что кто-нибудь из нас поверит одному слову Сая, хотя бы он клялся на целом десятке библий. Но после всех этих толков и сплетен мисс Маллинз едва ли удобно будет возглавлять нашу баскетбольную команду на междугородных состязаниях.

— Пожалуй! Но разве ее некому заменить?

— Как? Да ведь для этого отчасти она и была приглашена! — В голосе Сэма звучало упрямство.

— Неужели вы не понимаете, что дело тут вовсе не в работе и не в увольнении? Ведь это значит запятнать хорошую девушку позорным клеймом и выставить ее на поругание всех других Богартов на свете. Вот что будет, если вы уволите ее!

Сэм заерзал на стуле, взглянул на жену, почесал голову, вздохнул и ничего не сказал.

— Вы будете отстаивать ее в совете? В случае неудачи вы и другие, кто с вами согласен, потребуете, чтобы в протокол было внесено особое мнение меньшинства?

— В подобных случаях это не принято. По правилам, мы решаем дело и объявляем окончательное постановление — все равно, принято ли оно единогласно или нет.

— Правила, когда речь идет о будущем девушки! О боже мой! Правила школьного совета! Сэм, вы должны защищать Ферн и пригрозить уйти из совета, если ее захотят уволить.

Утомленный всеми этими тонкостями, он досадливо произнес:

— Хорошо, я сделаю, что могу, но надо подождать, пока соберется совет.

Тех же фраз: «Я сделаю, что могу» и «Мы с вами знаем, что такое мамаша Богарт!»-но и только — Кэрол добилась от инспектора Джоржа Эдвина Мотта, Эзры Стоубоди, преподобного мистера Зиттерела и всех остальных членов школьного совета.

Впоследствии она думала, не ее ли самое имел в виду мистер Зиттерел, когда заметил: «Слишком много распутства у нас в высших слоях города. Порок должен наказываться смертью или по крайней мере изгнанием». Сощуренный взгляд, которым священный жрец сопровождал эти слова, надолго остался в ее памяти.

На следующий день она еще до восьми утра была в гостинице. Ферн рвалась в школу, она хотела встретиться лицом к лицу с тем, что ее ожидало, но была слишком слаба. Кэрол весь день читала ей вслух и, утешая ее, сама готова была поверить, что школьный совет вынесет справедливое решение. Эта уверенность поколебалась в тот же вечер, когда она услышала в кино, как миссис Гауджерлинг сказала миссис Хоуленд:

— Будь она дважды невинна — как это, вероятно, и есть, — а все-таки, если на этой вечеринке она выпила, как все говорят, целую бутылку виски, она могла забыть про свою невинность. Хи-хи-хи!

Мод Дайер, перегнувшись со своего места, добавила:

— Я все время говорю то же самое. Я не хочу никого чернить, но вы обратили внимание, какие взгляды она бросает на мужчин?

«Когда они потащат на эшафот меня?»-подумала Кэрол.

Нэт Хикс остановил Кенникотов на пути домой. Кэрол ненавидела его за манеру делать вид, будто между ним и ею существует какое-то тайное соглашение. Хотя Нэт Хикс просто смотрел, казалось, что он подмигивает ей, когда он начал:

— А вы, друзья, что думаете об этой Маллинз? Я не так уж строг, но считаю, что в наших школах мы должны держать приличных учительниц. Знаете, что я слыхал? Говорят, что эта почтенная Маллинз, что бы она там ни делала потом, привезла с собой на вечеринку две кварты виски и нализалась еще раньше Сая! Прямо бочка, а не женщина!

Ха-ха-ха!

— Чепуха, я этому не верю, — пробормотал Кенникот.

Он увел Кэрол, прежде чем она успела что-нибудь возразить.

Она видела, как поздно вечером Эрик прошел мимо их дома. Она смотрела ему вслед и жаждала горечи тех слов, которые он сказал бы о городе. У Кенникота не нашлось для нее ничего, кроме фразы:

— Конечно, все подхватывают сальную историю, но ничего плохого девушке не сделают.

Кэрол отправилась спать, доказывая себе, что члены школьного совета будут, несомненно, на высоте положения.

Во вторник днем она узнала, что совет собрался в десять утра и постановил «уволить мисс Маллинз, согласно прошению». Эту новость сообщил ей по телефону Сэм Кларк.

— Мы ни в чем не обвиняем ее. Мы только предлагаем ей подать в отставку. Не будете ли вы любезны зайти к ней в отель и попросить ее написать об этом прошение? Оно заранее удовлетворено. Я рад, что мне удалось уговорить совет уладить дело таким путем.

Это только благодаря вам.

— Но разве вы не понимаете, что город примет это как доказательство ее вины?

— Мы-ни-в-чем-не-обвиняем! — У Сэма, по-видимому, едва хватало терпения.

Ферн уехала в тот же вечер.

Кэрол провожала ее.

Обе молодые женщины протискались сквозь молчаливую, плотоядно улыбавшуюся толпу. Кэрол попыталась смутить этих людей взглядом в упор, но перед наглостью мальчишек и бычьими взглядами мужчин смутилась сама. Ферн ни на кого не глядела. Кэрол чувствовала, как у нее дрожала рука, хотя глаза были сухи. Ферн сжала Кэрол руку, пробормотала что-то невнятное и, спотыкаясь, вошла в вагон.

Кэрол вспомнила, что Майлс Бьернстам тоже уехал поездом. Как будет выглядеть станция, когда и для нее придет время отъезда?

На обратном пути в город она шла позади двух приезжих.

Один из них со смехом рассказывал другому:

— Вы обратили внимание на эту хорошенькую в черной шляпке? Она садилась в вагон. Ничего себе штучка! Я был здесь вчера по пути в Оджибуэй-фоллз, и мне рассказали о ней такую историю! Она вроде учительница. Но веселая птица — ого-го! Да, брат, она и еще несколько веселых баб купили ящик виски, устроили настоящую гулянку и втянули в это дело ребят, совсем маленьких мальчуганов. Налакались все вдрызг, потом отправились на танцульку, и, говорят…

Рассказчик обернулся и увидел вблизи женщину. Так как это был не простой человек, не грубый рабочий, а благовоспитанный коммерсант и семьянин, то продолжение истории он рассказал вполголоса. Его собеседник давился хриплым смехом.

Кэрол свернула в боковую улицу.

Она обогнала Сая Богарта. Он оживленно рассказывал о каких-то своих подвигах группе мужчин, среди которых находился Нэт Хикс, Дэл Снэфлин, буфетчик Берт Тайби и Теннисон О'Херн, стряпчий. Все они были значительно старше Сая, но принимали его как равного и поощряли его россказни.

Прошла целая неделя, прежде чем Кэрол получила от Ферн письмо:

«…Конечно, мои домашние не поверили этой истории, но все же решили, что я вела себя не слишком хорошо, и принялись меня отчитывать. Откровенно говоря, они грызли меня до того, что мне пришлось переехать в пансион. Учительские агентства, видно, прослышали обо всем: когда я пришла искать работу, то в одном агентстве мужчина захлопнул перед моим носом дверь, а в другом — служащая была невыносимо груба. Не знаю, что мне делать. Самочувствие неважное. Придется, пожалуй, выйти замуж за одного человека, который влюблен в меня, но он так глуп, что я готова реветь.

Дорогая миссис Кенникот, вы одна мне верили. Я думаю, что мне нарочно подстроили такую штуку. Я была так наивна и чувствовала себя совсем героиней, когда в ту ночь правила тележкой и отбивалась от Сая! Кажется, я ожидала, что все в Гофер-Прери будут восхищаться мною. В колледже мною и восхищались — у меня так хорошо шли занятия спортом — всего каких — нибудь пять месяцев назад».