XXXV. Заговорщики

Когда я вернулся в холл, Серафимов и Кречетов, сидя в креслах напротив камина, пили коньяк из пузатых бокалов и курили сигары. Кречетов успел переодеться в костюм, верхняя часть которого напоминала офицерский китель. На груди у него тускло поблескивал Черный адлер. Охранников в холле видно не было, как и Марты.

Еще одно кресло предназначалось для меня. Серафимов широким жестом предложил мне сесть. На столике уже стоял бокал с коньяком, а рядом шкатулка и коробок с длинными спичками.

– Угощайтесь, Кирилл Бенедиктович, день был длинным.

Отказываться от предложения я не посчитал нужным, не станут же они меня травить, а выпить и правда хотелось. Поэтому коньяк я пригубил безо всякой опаски. Напиток оказался сносным, насколько я разбирался, хотя кружка пива пришлась бы сейчас более кстати. Сигару я раскурил, хотя никогда особо не понимал удовольствия курить не затягиваясь. Вот крепкая папироса – другое дело.

– Ульбрехт Рихардович, надо объясниться с нашим гостем! – сказал Кречетов.

– Сколько раз я просил называть меня коротко – товарищ Серафимов! К вам, Кирилл Бенедиктович, у меня будет такая же просьба.

Дитмар Кречетов – потомственный дворянин и боевой офицер – чуть скривился от этой фамильярности, но кивнул и продолжил:

– Товарищ Серафимов, время не терпит!

– Я услышал вас, товарищ Ястреб. Сейчас я все объясню господину Бреннеру. Итак, о чем бы вы хотели спросить в первую очередь?

– Сколько еще стрелков в городе? – неожиданно даже для самого себя поинтересовался я.

– Кого вы называете стрелками? – удивился Серафимов. – А-а-а, понимаю, это наши заокеанские гости? Помощники товарища Ястреба? Всего в город прибыло восемь… хм… единиц.

– Не может быть! – удивился я. – Их гораздо больше! Я лично видел минимум три группы, по восемь человек в каждой.

– Человек? То не совсем люди. Матричных образцов прибыло восемь, но и они, и все остальные – копии, дубли, – широко заулыбался Серафимов. Зубы у него были плохие, гнилые. И пахло изо рта так, что я чуть отвернулся в сторону, дабы не стошнило. – Наладили производство, и вперед, выращивай, сколько потребуется. Благо с экипировкой проблем нет, доставили все заранее в нужных объемах. А сколько их точно, сказать не могу, не считал…

– Все, кто отправился со мной, уничтожены, – добавил Кречетов. – Они прикрывали наш отход со стадиона.

– Не страшно, гальванические ванны работают, процесс идет, наделаем еще, и столько, сколько потребуется.

Я сидел, слушал и ничего не понимал.

– У вас, наверное, вопросы? – дружелюбно улыбнулся Ульбрехт. – Но все просто. Эти, как вы их называете, стрелки – не люди. Но они и не механизмы. Этакий биологический продукт, способный понимать и исполнять приказы. Идеальные солдаты! Жаль только, что и они умирают, как обычные люди. Но что поделать, все мы сделаны из мяса.

– Но… как это возможно?

– Вот уж не знаю, я не инженер. Новые технологии. Работает все просто: берутся образцы, закладываются в специальные капсулы – гальванические ванны. Несколько часов, и готово! Мерка снята! Как у портного, только по этой мерке можно не готовый костюм получить, а копию человека. Наши стрелки, прибывшие на лайнере, уже были такими копиями. Поэтому тут мы получили копии с копий, но это нисколько не ухудшило результат. Таких солдат можно не жалеть, да и они никого жалеть не станут. Ими можно жертвовать, всегда есть возможность сделать себе еще. Страха они не ведают, приказы исполняют. Удобно, не правда ли?..

Я представил себе армию стрелков. Тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч бойцов, не знающих жалости, готовых идти на смерть по первому слову своего командира. Такими будут воины будущего? Ведь подобной армии ничего нельзя противопоставить. Их будут убивать, но всегда найдется материал для новых солдат. И на смену уничтоженным придут другие, еще большим числом. Нет, подобное нельзя допустить! Все устройства чужаков, виденные мной прежде – «дыроколы», энерготанки и прочее, – не идут ни в какое сравнение с армией дублей. Ни одно государство мира не сможет сопротивляться такому вторжению.

Сколько они уже наделали таких солдат? Где их прячут и как хотят использовать?

– Не волнуйтесь, у меня нет цели наплодить миллион солдат, – правильно понял меня Серафимов, – у нас всего несколько ванн для выращивания. Мы получили их в качестве аванса за участие в этом деле. Тысячи бойцов будет вполне достаточно для завтрашней операции…

– Вы – это кто? – Я решил до конца уяснить себе расстановку сил.

– Мы – это народ! Обычные граждане своих стран. Наша цель – революция. Для начала в Руссо-Пруссии, затем – во всем мире.

– И кто же предоставил вам эту… технологию?

– Есть некие силы, кои сейчас представляет товарищ Ястреб. Они готовы помочь. Цели у них свои, но, пока нам по пути, мы идем вместе.

– Компания «Механикс»? – догадался я.

Серафимов рассмеялся мелким, дробным смехом. Его щеки неприятно подрагивали, глаза блестели.

– Ну кто-то же должен за все платить? Пока они там за океаном думают, что диктуют нам свою волю, мы спокойно делаем свои дела. А они снабжают нас деньгами, ресурсами. Удобно, согласитесь? Я знаю, Бреннер, вы – старый солдат. Вы присягали на верность императору, и ту клятву никто не отменял. Вот товарищ Ястреб был когда-то точно таким же. Имперцем до мозга костей! Спросите его, что изменилось в его душе? Как он стал клятвопреступником?

Дитмар при этих словах вздрогнул всем телом, лицо его перекосилось, он словно хотел сказать что-то резкое в ответ, но все же сдержался и промолчал.

– Заокеанские боссы, так они себя называют, в панике, – продолжал Серафимов. – За последние десять лет потенциал Руссо-Пруссии вырос в десятки раз! Одни энерготанки чего стоят, а у нашего императора в запасе есть и другие штуковины, уж поверьте. Сотни миллионов золотом получила империя за последние годы из-за границы, но досталось ли хоть что-то простому народу? Крохи, объедки с барского стола, не стоящие даже упоминания…

Я совершенно не разделял его пессимизм. Насколько я знал, уровень жизни в империи был одним из самых высоких на всем материке. И, что важно, показатели постоянно росли. По сравнению с тем, что творилось тридцать лет назад, сейчас – почти рай на земле. Люди стали получать за свой труд хорошие деньги, на которые могли содержать семью и даже откладывать что-то на черный день, а государство старалось заботиться о тех, кто не мог позаботиться о себе сам, – бездомных и безработных, калеках и больных людях, стариках и сиротах. Только за последний год в империи открылось тридцать новых сиротских домов – я точно помнил эту цифру, Грэг делал об этом репортаж для своей газеты и с восторгом рассказывал мне обо всех новых достижениях в социальной сфере. По всей стране шли масштабные стройки, стали активно осваиваться северные территории. Из сопредельных государств к нам валом повалили люди, подработать. Имперская марка теперь считалась одной из самых стабильных мировых валют. И это только незначительная часть перемен, произошедших за последние годы. Так что Серафимов сильно преуменьшал роль государства в жизни людей. Или, другими словами, он попросту нагло врал.

Интересно, знает ли он про чужаков? Поделился ли с ним Кречетов этой информацией? Что-то мне подсказывало, что Дитмар придержал некоторые сведения.

– Пока богатствами страны будут распоряжаться, словно личным имуществом, лишь избранные люди, порядка не будет! – продолжал разглагольствовать Ульбрехт, но я уже утратил интерес к его россказням и больше приглядывался к Кречетову, видя именно за ним реальную силу. – Страной должен управлять народ, и никто больше! Богатства страны принадлежат всем! Революции быть! И этот день наступит раньше, чем вы думаете!

Ах вот он о чем! Революцию он захотел: баррикады на улицах, подожженные мехвагены, витрины с выбитыми стеклами, тысячи раненых и невинно убитых, изнасилованные женщины, осиротевшие дети, анархия и хаос. Такое в мировой истории уже бывало, и не раз. И чем заканчивалось? К власти приходили новые люди, и рано или поздно все возвращалось на круги своя. Ведь, обретя власть, первым делом стараются сделать все возможное, чтобы не потерять ее. А значит – жесткий порядок, беспрекословное исполнение приказов, массовые казни. И на место привычного монарха, чья семья правила многие поколения, приходит тиран с руками по локоть в крови. И топит в этой крови всю страну. Нет уж, спасибо, мы как-нибудь обойдемся без всего этого.

– Вы должны решить, Бреннер, с кем вы. С давно себя изжившей системой, построенной на изначальном классовом неравенстве и неравномерном распределении доходов, или с теми людьми, которые судят о других не по тому, в какой семье они родились, дворянской или крестьянской, а исключительно по поступкам!

Серафимов, наверное, не знал, что уже многие годы в империи действует официальная программа поддержки «провинциальных самородков», независимо от их происхождения, и что каждый талант в наши дни мог пробить себе дорогу, получить место в университете и служить на благо Родине.

Ульбрехт выжидающе уставился на меня. И что он хочет услышать в ответ? Не последует ли немедленный выстрел в голову, если я не приму его условия?

– Марта! Принеси кофе! – крикнул Серафимов, но женщина не явилась на зов. – Вы подумайте пять минут, Бреннер, я сейчас вернусь…

Ульбрехт вышел из помещения, мы с Кречетовым остались вдвоем. Вот он прямо передо мной, тот самый человек, стоявший за всеми событиями последних дней, – преступник, убийца, заговорщик. Не проще ли кончить все разом, а там будь что будет! Уж не знаю, какая часть крови сейчас во мне закипела – славянская или дойчевская, но я готов был рубануть сплеча – так мне все осточертело!

– Бреннер, вы правильно сделали, что не упомянули о чужаках, – внезапно сказал Дитмар тихим голосом, – нечего ему знать еще и об этом. Советую вам согласиться со всеми его предложениями. Серафимов – фанатик, он не примет отказа. Соглашайтесь, но действуйте по собственному усмотрению – таков мой совет.

– А вы считаете, что вправе давать мне советы? – удивился я.

– Чтобы вы не сомневались, я скажу вам, что больше детей похищать не будут.

– Откуда вы знаете? Вы как-то связаны и с этим делом?

– Вы полагаете, что чужаки издевались над несчастными детишками в силу своей природной жестокости? Я бы тоже так подумал на вашем месте. Все факты указывают на это. Мучительные пытки, тяжелая смерть… но это скорее побочные эффекты… Хотя, возможно, тот дагеротипист со временем начал получать удовольствие от своей работы. А это была работа, Бреннер, настоящая поисковая работа.

– И кого же они искали? – Я слушал эти откровения с ужасом. Неужели это правда? Но он говорил так уверенно, что не верить ему я не мог…

– Они искали ребенка, Бреннер, конкретного ребенка! Пытки – это своего рода экзамены. Тот, кто смог бы вынести их и выжить, и был им нужен. Им пришлось замучить сотни детей, чтобы найти того самого единственного… но я нашел его первым. Нашел и спрятал. Никто этого не знает, кроме вас. Даже Серафимов не в курсе дела. Он думает, что этот ребенок – мой внебрачный сын, а я не спешу его разубеждать.

– Вы уверены? – Я попытался осмыслить услышанное, но не мог. Мои мысли путались, разум оказался в полном ступоре, даже дышать стало трудно.

Убить столько детей, чтобы найти одного.

– Я лично присутствовал при первой встрече императора и чужаков тогда, двадцать лет назад. Я все видел своими глазами. Их следовало давить сразу же, а не заключать сделки. Это было ошибкой, я снова и снова твердил ему об этом. В результате сам едва унес ноги, став государственным преступником. Он согласился закрывать глаза на пропажу детей. Он предал их, своих подданных – маленьких, невинных ребятишек. Как я мог и дальше служить ему? Вы бы меня поняли, Бреннер, я уверен в этом. Поэтому я считаю, что император заслуживает смерть.

Вот, значит, как. Все подтверждается. Император лично в ответе за все смерти, за все замученные детские души. Двадцать лет это длилось, целых двадцать лет! И всплыло сейчас лишь случайно, по недосмотру.

– Я нашел мальчика месяц назад. Этот ребенок – главная надежда чужаков. Он – тайна куда более важная, чем даже Костас. Он – проводник, способный изменить наше будущее, их будущее. Он может погубить нас всех или спасти. И ребенок здесь, в этом доме…