Глава 17
На палубе «Кинкейда»
Мугамби вернулся в джунгли со стаей обезьян с определенной целью: раздобыть пирогу, чтобы переправить зверей Тарзана на борт «Кинкейда». Вскоре он нашел то, что искал.
В сумерках он обнаружил долбленку, привязанную у берега притока Угамби, как раз в том месте, где он и рассчитывал найти лодку.
Не теряя времени, он загрузил в нее своих внушающих ужас друзей и, оттолкнувшись от берега, выплыл на середину реки. Мугамби так спешил, что даже не заметил, что в лодке спит кто-то, свернувшийся на дне клубком и совершенно незаметный в темноте наступившей ночи.
Стоило им отплыть, как грозное рычание одной из обезьян привлекло внимание Мугамби к дрожащей, съежившейся от страха фигурке, лежащей между ним и огромным антропоидом. К своему удивлению, воин обнаружил, что это туземка. Он приложил немало стараний, чтобы не дать обезьяне вцепиться ей в горло. Через какое-то время ему удалось успокоить женщину.
Оказалось, она убежала от ненавистного старика-мужа и нашла ночью убежище в пироге на речном берегу.
Мугамби ее присутствие мешало, но деть ее было некуда: он не хотел тратить время и возвращаться на берег. Пришлось оставить женщину в лодке.
Долбленка плыла сквозь тьму в сторону «Кинкейда» настолько быстро, насколько это позволяло умение неловких гребцов. Выйдя на большую воду, Мугамби с трудом различил очертания парохода, но отсюда, с лодки, он был, конечно, виден гораздо лучше, чем с берегов реки.
По мере приближения к судну Мугамби с удивлением обнаружил, что оно как будто удаляется, и не сразу догадался, что оно движется вниз по течению. Мугамби уже собирался велеть своим подопечным, чтобы те удвоили усилия и догнали пароход, когда вдруг не более чем в трех ярдах от носа пироги показались сероватые очертания какой-то шлюпки.
Те, кто в ней находился, тоже увидели долбленку Мугамби, но сначала не поняли, как ужасна ее команда. Когда обе лодки вот-вот должны были коснуться бортами, люди из шлюпки окликнули тех, кто плыл на пироге.
Ответом стало угрожающее рычание пантеры, и сидящий на носу Роков внезапно увидел перед собой горящие глаза Шиты, которая уже подняла передние лапы и приготовилась наброситься на людей в шлюпке.
Русский мгновенно оценил степень опасности, угрожающей ему и его подручным, и приказал открыть огонь по пироге. Именно этот залп и крик испуганной женщины-туземки из лодки Мугамби услышали Тарзан и Джейн.
Прежде чем более медлительные и менее умелые гребцы в пироге Мугамби сумели взять неприятельскую лодку на абордаж, моряки быстро направили свою шлюпку вниз по течению. Они гребли изо всех сил в направлении «Кинкейда», который теперь стал им виден.
Судно, наткнувшись на отмель, попало во власть медленного водоворота, который отклонял течение Угамби к южному берегу, после чего оно вновь присоединялось к главному потоку в сотне ярдов ниже. Казалось, пароход хочет передать Джейн Клейтон прямиком в руки ее врагов.
Случилось так, что, когда Тарзан прыгнул в реку, он не видел судна и, когда плыл в ночи, не знал, что оно так близко. Он ориентировался по звукам, доносящимся с двух лодок.
У Тарзана сохранились настолько живые воспоминания о том, как он в последний раз плыл в водах Угамби, что он даже содрогнулся всем телом, подумав о пережитом.
Хотя Тарзан дважды ощущал, как что-то поднявшееся с илистого дна касается его ног, никто на него не нападал, а затем он и вовсе забыл про крокодилов, когда с изумлением вместо пустынных вод бухты увидел впереди что-то огромное и темное.
Это был корпус парохода, да так близко, что Тарзан за несколько гребков добрался до него, вытянул руку и коснулся борта.
Человек-обезьяна проворно перемахнул через леерное ограждение судна и уловил своим чутким слухом звук борьбы на другой стороне палубы. Он бесшумно и быстро преодолел расстояние, отделяющее его от этого места.
В небе появилась луна, и, хотя оно было по-прежнему затянуто облаками, тьма, полностью закрывшая обзор в начале ночи, несколько рассеялась. Зоркие глаза Тарзана разглядели, что двое мужчин борются с женщиной.
Он не мог утверждать, что это та женщина, которая сопровождала Андерссена в его путешествии вглубь Африки, как и то, что он снова оказался на палубе «Кинкейда», но оба предположения показались ему в высшей степени вероятными.
Тарзан не стал тратить время на праздные размышления. Женщина была в опасности, ей угрожали двое негодяев, и этого ему хватало, чтобы, не вдаваясь в подробности, применить свою огромную физическую силу.
Матросы сразу поняли, что обстановка на корабле изменилась, когда на плечо каждого из них опустилось по могучей руке. Их внезапно отбросило от женщины c такой силой, словно зацепило маховым колесом.
– Что происходит? – прозвучал в их ушах тихий голос.
Ответить, однако, они не успели: при звуке этого голоса молодая женщина быстро поднялась с палубы и с радостным криком бросилась к тому, кто на них напал.
– Тарзан! – закричала она.
Человек-обезьяна швырнул обоих матросов на палубу, и они, ошеломленные и объятые ужасом, скатились к шпигатам у противоположного борта. Тарзан же, издав возглас радостного удивления, заключил женщину в объятия.
Однако праздновать встречу им пришлось недолго. Небо над их головами просветлело, и перед ними предстало не меньше полудюжины человек, карабкавшихся через борт на палубу «Кинкейда».
Впереди был Роков. Когда на небе засияла яркая экваториальная луна и ее лучи осветили палубу, русский понял, что человек, стоящий перед ним, не кто иной, как лорд Грейсток. В страхе негодяй истерическим голосом скомандовал сообщникам открыть огонь по Тарзану и его спутнице.
Тарзан толкнул Джейн за надстройку, рядом с которой они стояли, и стремительно бросился к Рокову. Люди, стоящие за спиной русского, подняли ружья. Двое из них даже выстрелили, но те, кто стоял дальше, были озабочены совсем другим: по трапу за их спиной на палубу поднималась ужасная орда обезьян.
Первыми, обнажив клыки и открыв слюнявые пасти, на них бросились пять огромных рычащих человекоподобных зверюг, за ними следовал черный воин, длинное копье которого сверкало в лунном свете.
За ним карабкалось по трапу еще одно создание, самое страшное из всей этой кошмарной стаи, – пантера во всей мощи своей ненависти и жажды крови, с мерцающими во тьме жуткими клыками, с глазами, горящими огнем.
Пули, предназначенные Тарзану, прошли мимо, а в следующее мгновение Роков успел проскользнуть между двумя своими приспешниками и, истерически крича от страха, помчался к носовому кубрику.
Между тем обезьяны и Мугамби вступили в схватку с людьми Рокова. Столкнувшись с бешеной яростью зверей, люди вскоре стали улепетывать во все стороны – те, кто еще был способен бежать, поскольку большие клыки обезьян Акута и разрывающие плоть когти Шиты нашли уже не одну жертву.
Четверым из них все-таки удалось скрыться: они заперлись в носовом кубрике, где надеялись уцелеть. Здесь они и обнаружили Рокова. Разъяренные тем, что он бросил их в минуту опасности, припомнив его неизменно скотское отношение к ним, приспешники этого негодяя со злорадством ухватились за представившуюся им возможность отомстить ненавистному нанимателю.
Несмотря на мольбы и униженные заклинания Рокова, они вышвырнули его на палубу, отдав на милость ужасных зверей, от которых сами только что едва спаслись.
Тарзан увидел, что из носового кубрика появился человек, и узнал в нем своего врага, но в тот же миг его увидела и Шита.
Оскалив челюсти, могучий зверь тихонько прокрался к охваченному ужасом русскому.
Увидев, кто к нему приближается, Роков стал истерически призывать на помощь. Он стоял с трясущимися коленями, словно парализованный, предчувствуя ожидающую его ужасную смерть.
Тарзан шагнул к русскому, охваченный жаждой мщения. Наконец-то убийца его сына оказался во власти лорда Грейстока. Он имеет право на месть.
Однажды Джейн остановила его, когда Тарзан хотел взять на себя право судить и вынести Рокову смертный приговор, который тот давно заслуживал. На сей раз никто его не остановит.
Пальцы Тарзана конвульсивно сжимались и разжимались, когда он, зловещий и звероподобный, как хищник, подошел к дрожащему русскому.
И тут человек-обезьяна увидел, что Шита готова его опередить, лишив тем самым возможности удовлетворить скопившуюся в нем огромную ненависть.
Тарзан прикрикнул на пантеру, и его голос как будто разрушил смертельное колдовство, приковавшее русского к месту. Тот очнулся, пронзительно вскрикнул и бросился бежать к капитанскому мостику.
Пантера ринулась за ним, забыв о запрете хозяина.
Тарзан был уже готов пуститься вдогонку, когда почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Обернувшись, он увидел рядом с собой Джейн.
– Не бросай меня, – сказала она. – Мне страшно!
Тарзан огляделся вокруг.
Джейн окружали со всех сторон ужасные обезьяны Акута. Некоторые даже подходили близко к ней, оскалив клыки, издавая угрожающие гортанные звуки.
Человек-обезьяна отогнал их прочь предупреждающим окликом. На какое-то мгновение он забыл, что это обитатели джунглей, которые не в состоянии отличить его друзей от врагов. Они были взбудоражены только что закончившейся схваткой, и любая плоть вне стаи для них представляла собой просто мясо.
Тарзан вновь повернулся к русскому, раздосадованный тем, что ему придется отказаться от удовольствия лично отомстить врагу, если Шита раздерет негодяя своими когтями. Он видел, что дело идет к этому. Роков отступил до самого края капитанского мостика и теперь, дрожа, стоял там, глядя широко открытыми глазами на медленно приближающегося к нему зверя.
Пантера ползла, прижав брюхо к палубе, издавая жуткие звуки. Роков, разинув рот, застыл на месте, словно окаменев, его глаза вылезли из орбит, липкий холодный пот выступил на лбу.
Внизу, на палубе, он видел больших антропоидов и не надеялся найти там спасение.
Одна из обезьян подпрыгнула, пытаясь ухватиться за леерное ограждение мостика, чтобы добраться до Рокова.
А перед ним уже была готовая к прыжку кровожадная пантера.
Роков был не в состоянии пошевелиться, его колени тряслись, изо рта вылетали нечленораздельные вопли. Он издал последний пронзительный крик и рухнул на колени.
И тогда Шита прыгнула. Ее темное тело обрушилось на Рокова, опрокинув его на спину.
Когда большие клыки пантеры вонзились в горло и грудь человека, Джейн Клейтон в ужасе отвернулась, но Тарзан, вождь обезьян, внимательно наблюдал за происходящим. Холодная улыбка удовлетворения тронула его губы. Шрам на его лице побледнел и разгладился, перестав выделяться на загорелой коже.
Роков отчаянно, но безрезультатно сражался со своей судьбой: пантера, рыча, разрывала его на части. В этот краткий миг ужасной смерти его постигла кара за все многочисленные преступления.
Когда его агония закончилась, Тарзан подошел к трупу врага, чтобы отобрать его у пантеры и предать останки погребению, достойному человека. Об этом его попросила Джейн. Однако огромная кошка, рыча, встала над своей добычей, угрожая даже своему хозяину, которого по-своему любила, в той мере, в какой это доступно диким животным. Тарзан вынужден был отказаться от своих намерений – иначе ему пришлось бы убить свою подругу из джунглей.
Всю ночь Шита не отходила от обезображенных останков Николая Рокова. Капитанский мостик «Кинкейда» стал скользким от крови. Большое животное, освещенное яркой тропической луной, пировало до утра, и, когда встало солнце, от заклятого врага Тарзана остались только разгрызенные и обглоданные кости.
Судьба всех членов экипажа парохода прояснилась: четверо попали в плен и были заперты в носовом кубрике «Кинкейда», прочие погибли. Осталась неизвестной лишь участь Павлова.
Тарзан приказал поднимать пары выжившим членам команды корабля, среди которых оказался и помощник капитана. Используя его знания, Тарзан рассчитывал отправиться на поиски Острова Джунглей, но с рассветом поднялся сильный западный ветер. Помощник капитана не рискнул отплывать в шторм.
Обезьяны днем беспрепятственно гуляли по палубе парохода: Тарзан и Мугамби сумели им втолковать, что нельзя никого трогать. На ночь всю стаю запирали в трюм. К ночи ветер ослаб, но пришлось ждать, пока не рассветет, чтобы выйти в открытое море.
Тарзан испытал безмерное счастье, когда узнал от жены, что малыш, умерший в селении М’ганвазама, не его сын. Они не знали, чей это был ребенок, что стало с их собственным мальчиком, и не могли этого выяснить в отсутствие Рокова и Павлова.
И все же они испытывали некоторое облегчение, зная, что надежда разыскать их дитя еще есть и что она не умрет, пока они не получат веских доказательств смерти сына.
Одно было ясно: их маленького Джека не увезли на «Кинкейде». Если бы это случилось, об этом узнал бы Андерссен, но он уверял Джейн, что малыш, которого он принес ей в каюту в ту ночь, когда помог бежать, был единственным младенцем на борту «Кинкейда» за все время стоянки судна в Дувре.