Глава 17

Скандал вышел грандиозный. Харрисоны, мама с папой, Нелл, Люк, – все пытались договориться друг с другом, и каждый тянул на себя. В конце концов было решено, что мы с Нелл возьмем такси, вернемся в особняк Харрисонов, соберем вещи и уедем, прежде чем вернутся остальные, затем переночуем в гостинице и утром покинем остров. Лицо миссис Харрисон выражало странную смесь гнева и сочувствия. Суховатым будничным тоном она обсудила со мной детали отъезда, что, конечно, произвело на меня впечатление.

Мама даже не подняла на меня глаз.

Отныне Дни благодарения и Рождество будут проходить в тесном кругу семейства Фанелли. Пластмассовая елка, обсыпанная бутафорским снегом и обвешанная разноцветными фонариками, из года в год будет украшать гостиную, а на столе будет киснуть дешевый «шираз». Но я была к этому готова.

Я не помню, как мы приехали к Харрисонам. Как паковали вещи. Как поселились в гостинице у причала. Одна из таблеток Нелл стерла все воспоминания.

Когда мы переступили порог номера «люкс», было уже за полночь. От голода желудок сделал отчаянный курбет, и я метнулась к телефону, ватными пальцами тыкая в кнопки. «Добрый вечер, – съязвил автоответчик. – Обслуживание номеров осуществляется с восьми до двадцати трех часов. Бесплатный завтрак подается в…»

– Поздно! – Я швырнула трубку на аппарат, но промахнулась, и она брякнулась об пол, холодная и твердая, как окоченевший труп. – Есть хочу! – взвыла я.

– Сейчас устроим.

Нелл заскользила по комнате, как на роликах. Ее плавные движения были исполнены грации и решимости. Она связалась с портье и подчеркнуто вежливо изложила свою просьбу. Потом заказала сыр гриль, жареное куриное филе, картофель фри и мороженое. Я все это умяла. Кажется, я уснула с недожеванным ломтиком картофеля во рту. Сначала я то и дело выныривала, поднимая голову над поверхностью сна, пока совсем не провалилась в него под действием таблетки. Но я спала. Я спала.

Начальные кадры фильма пришлось переснимать. Спустя примерно месяц после того, как я приняла решение, о котором, по словам мамы, буду «сожалеть всю оставшуюся жизнь», Аарон, его оператор и я встретились в небольшой студии недалеко от Рокфеллеровского центра.

Еще я сменила работу, став главным редактором отдела в журнале «Блеск». Должность считалась громкой и ответственной, хотя «Блеск» не был столь же влиятельным, как «Женский», и, уж конечно, далеко не таким престижным, как «Нью-Йорк таймс мэгэзин», о чем Лоло не преминула мне напомнить. Она не могла поверить, что теперь, когда наша цель так близка, я сошла с дистанции.

– Мне предложили существенную прибавку. – Я вскинула безымянный палец, на котором и следа не осталось от кольца. – Мне позарез нужны деньги. Я по уши в долгах и не могу ждать.

– Страшно не хочется тебя терять, – сдалась Лоло. – Но я понимаю.

Когда я собрала вещи, она простилась со мной со словами, что в один прекрасный день я снова буду работать под ее крылом. Я прослезилась, а она прибавила:

– Помнишь, ты как-то писала, что нет ничего хуже для карьеры, чем слезы на рабочем месте?

Она подмигнула мне и устремилась по коридору, попутно наорав на руководителя отдела цифрового маркетинга, который вовремя не подал ей отчет.

Я готовилась к тому, что жизнь станет невыносимой без приятной тяжести кольца на безымянном пальце. Оно всем давало понять, что со мной лучше не связываться. С ним я была кум королю и сват министру. Не буду обманывать: отчасти – но только отчасти – я скучаю по тому, как самодовольно поблескивал фамильный изумруд. Всякий раз, когда очередной молодой человек приглашает меня на свидание, я надеюсь, что именно он сможет полюбить меня такой, как есть. Надеюсь, что его не отпугнет ни мой острый язык, ни мои «странности», и он сумеет разглядеть подлинную нежность за всеми шипами и колючками. Что он поймет: жить дальше – не означает не вспоминать о прошлом или не горевать о нем.

– Помнишь, что за чем? – спросил Аарон.

– Имя, возраст на дату выхода фильма и возраст в день стрельбы.

В начале съемок в сентябре я представилась как Ани Харрисон, в святой уверенности, что сменю фамилию к тому времени, когда фильм выйдет в прокат. Теперь начальные кадры требовалось переснять и незаметно смонтировать с остальными. Меня попросили надеть ту же одежду, в которой я снималась в сентябре, чтобы не нарушать впечатление непрерывной съемки. В кадре не будет ни единого намека на разлом, изменивший ход моей жизни, когда тектонические плиты моего настоящего столкнулись с прошлым. Взять одежду для съемок из гардеробной «Женского» я не могла, а стоили такие вещи весьма недешево.

Аарон вскинул большие пальцы вверх и кивнул ассистенту. Теперь я ясно понимала, что Аарон – искренний и участливый человек, а вовсе не елейный ханжа. Он позвонил мне, как раз когда я должна была жариться на солнышке, и его звонок всё изменил.

– Ты была права, – заявил он.

Я стояла в длинной очереди за кофе, но, услышав его голос, вышла из шумного кафе и свернула в тихий переулок.

– Я пересматривал пленку. Оказывается, камера записала твой разговор с Дином.

Я плотней прижала телефон к уху и торжествующе выдохнула. Слово «изнасилование», произнесенное Дином вслух, оказало на меня благотворное действие. Исцеляющее. Но я вытянула его из Дина еще по одной причине. По опыту съемок в утренних телепередачах я знала, что при включенном микрофоне камера записывает практически всё: и ехидные комментарии по поводу дурацкого платья ведущей, и нервное журчание в туалете перед выходом на съемочную площадку. Странно, что Дин, с его-то нынешней популярностью, этого не учел. У меня не было четкого плана, как распорядиться его признанием; оно мне требовалось на случай, если я, наперекор Люку, решу обнародовать свои воспоминания о той ночи. Теперь, когда мне не требовалось блюсти честь семьи Харрисонов, я решилась.

– Значит, запись можно использовать? Чтобы подтвердить мои слова?

– Должен признаться, как режиссер я в полном восторге. Это сенсация! – воскликнул Аарон. – А как твой друг… – от этого слова у меня невольно дрогнули губы, – я рад видеть, что ты добилась своего. Ты заслуживаешь того, чтобы правда вышла наружу. Я только… – Он запнулся. – Просто будь готова к последствиям. Народ охватит ярость.

Задняя дверь кофейни распахнулась, и в мусорный бак с шумом полетел целлофановый мешок. Дождавшись, когда дверь закроется, я ответила:

– Еще бы. Как они могли так со мной поступить.

– Я не это имел в виду… – начал Аарон, но затем уловил нотки сарказма. – Вот именно, – помолчав, ответил он и повторил, на этот раз с пониманием и праведным негодованием в голосе: – Вот именно.

Щелкнула хлопушка, и разговоры на площадке умолкли. Аарон кивнул мне: начинай. Я села ровнее и проговорила:

– Я Тифани Фанелли. Мне двадцать девять лет. Двенадцатого ноября две тысячи первого года мне было четырнадцать.

– Еще раз, – скомандовал Аарон. – Теперь только имя.

Хлопушка щелкнула в последний раз.

– Я – Тифани Фанелли.