В течение всей короткой поездки до полицейского управления округа Пима они молчали. В здании не было практически ни души. Суайсгуд провел Уилла мимо пустующего поста дежурного, налево по коридору и остановился перед дверью, на которой по трафарету белой краской было написано «Допросная № 1».

Помещение было обставлено скудно: маленький стол и три стула. На столе стоял магнитофон, а в углу потолка наклонно была закреплена видеокамера, объектив которой смотрел на стол.

– Принести вам воды? Или кофе? – спросил Суайсгуд.

– Я хочу побыстрее покончить с этим и вернуться к дочери, – отозвался Иннис.

– Конечно.

Тедди опустился на стул напротив Уилла и бросил на стол тонкую папку. Его собеседик быстро трезвел – сердце гулко колотилось у него в груди.

– Я должен записывать нашу беседу. – Детектив включил магнитофон. – Вам известны ваши права?

– Конечно.

Тем не менее Суайсгуд перечислил их, и когда он закончил, Уилл сказал:

– Я временно отказываюсь от этих прав.

Полицейский подался вперед:

– Вы – судебный исполнитель, верно?

– Вы знаете, что это так.

– Я подумал, что вы можете кое-что объяснить мне. – Детектив улыбнулся. – Ваша жена не вернулась домой вчера вечером, верно?

– Именно так.

– Вы сказали, что она работала в клинике в Соноите.

– Да.

– В какое время она должна была вернуться домой?

– Между десятью и половиной одиннадцатого.

– Хорошо, тогда позвольте спросить: в какой момент любящий муж начинает беспокоиться, если его жена не возвращается домой?

– Я не понимаю, что вы…

– Когда она опаздывает на час?

– Послушайте…

– На два? На три? На четыре часа?

– Ладно, я понимаю, к чему вы…

– Полагаю, в вашем случае должно было пройти больше шести часов, но мы этого так и не узнали, поскольку вы не позвонили в экстренные службы, не так ли?

– Вы позволите мне объяснить?

– Пожалуйста, я слушаю.

– Наутро после той ночи у меня было назначено заключительное слушание в суде. Я засиделся до позднего вечера, работая над речью.

– Насколько поздно?

– Я уснул за своим столом примерно в десять. Когда я проснулся, было четыре часа утра. Я искал ее по всему дому, я был в ужасе. Дорожный патруль приехал прежде, чем я успел набрать девятьсот одиннадцать.

Суайсгуд наклонился еще ближе:

– Уилл, я занимаюсь расследованиями уже тридцать лет. Преступления? Они всегда эмоциональны. Вы представляли в суде немало подонков, которых я помог упрятать за решетку, и вы знаете, что в горячке, когда ярость и адреналин зашкаливают, преступник творит невероятные глупости. Поэтому у меня к вам один вопрос. Вы в чем-нибудь ошиблись?

– Я не понимаю, о чем вы…

– Вы полагаете, что сделали все идеально, верно?

– То есть?

– Жизнь вашей жены застрахована на полтора миллиона долларов.

– У моей дочери муковисцидоз. Если бы что-нибудь…

– Печально слышать. Но, тем не менее, это огромные деньги. Какой была ваша семейная жизнь, Уилл?

– Хорошей. Отличной.

– Правда? А я сегодня вечером беседовал с вашими соседями. И Томлины рассказали, что несколько дней назад вы с вашей женой устроили целое представление на веранде. Кричали, ругались, едва ли не дрались…

– А вы никогда не ссорились со своей женой? Поздравляю.

– Из-за чего у вас вышла ссора?

– Из-за денег.

– Из-за денег?

– Нам сложно. Вы понимаете, сколько может стоить медицинская страховка для человека с неизлечимой болезнью, как у моей дочери? Это может стать испытанием для любого брака.

– Что ж, отныне это не будет проблемой, верно?

– Что именно?

– Деньги.

Суайсгуд поднялся и, не сказав больше ни слова, выключил магнитофон и покинул комнату. Когда дверь за ним закрылась, Уилл посмотрел на часы. 22:47. Руки у него дрожали, в горле стоял ком.

«Он пытается повесить это на тебя. Ты можешь потерять и жену, и дочь». На глаза Инниса навернулись слезы от одной мысли о том, что Девлин может стать сиротой. Больше всего Уилла пугала не перспектива оказаться за решеткой и не то, что может случиться с таким, как он, в тюрьме. Его страшила возможность того, что его не будет рядом с дочерью, когда ее болезнь наконец возьмет свое. Он знал, что Девлин вполне может умереть в ближайшие пять лет, и это была реальность, с которой приходилось смириться. Но сейчас, в этой скудно обставленной допросной комнате, Уиллу представилось мрачное утро несколько лет спустя в флоренской тюрьме строгого режима. Охранник пройдет по длинному коридору к его камере, разбудит его и сообщит через решетку, что Девлин умерла ночью. Ничего хуже Иннис и вообразить не мог.

«Девлин не умрет в одиночестве. Ты не допустишь этого. Она – твой смысл жить дальше. Твое сердце».

Дверь допросной отворилась. Суайсгуд снова уселся напротив Уилла, поставив на стол пенопластовый стаканчик с горячим кофе.

– Прежде чем мы продолжим, позвольте сказать вот что. Это моя работа. Я действую по наитию, иду туда, куда оно подсказывает. Именно это я и делаю сейчас. Если вы не сталкивались с таким прежде, мне очень жаль… Ладно, вернемся к делу.

Детектив снова включил запись. Теперь он держался спокойнее и ровнее. Иннис выпрямился.

– Смотрите на меня, Уилл. – Все, кроме его глаз, поблекло, скрылось в искажающей очертания тьме. Эти глаза действовали словно магнит, притягивали взгляд Уилла, заставляли смотреть так сосредоточенно, что больно было даже моргнуть. Суайсгуд же тем временем продолжал: – Где-то в глубине души вам хочется сказать мне правду. И уже давно. Я видел это в глазах многих людей, и я вижу это в ваших. – Его голос упал почти до шепота, и этот ровный успокаивающий тон мог бы убаюкать Инниса, если б не магнетический взгляд синих глаз Тедди. – Вы знаете, как приятно сказать правду, Уилл? Какое это облегчение? Вы ведь понимаете, насколько вы упростите этим жизнь себе и своей дочери? Вы молоды. Признайтесь мне сейчас, и мы сможем получить некоторую свободу маневра, когда будем вести дело с окружным прокурором.

Иннис чувствовал, как сила, исходящая из глаз детектива, пытается что-то вытащить из него. Воздух буквально гудел от желания Суайсгуда услышать признание, и Уилл внезапно осознал, почему люди дают ложные показания, оговаривая себя. Они готовы на что угодно, лишь бы этот гул прекратился!

– Но когда я найду труп, Уилл, для вас все будет кончено, – продолжал сидящий перед ним человек. – Вашей жизни кранты. Возможно, вас привяжут к столу для проведения казней во Флоренсе и воткнут иглу в вену. Надеюсь, вы закопали свою жену достаточно глубоко, потому что иначе койоты найдут ее. Учуют запах разложения. Выроют ее. И кто-нибудь наткнется на кости, и тогда все будет кончено. Но мне не нужен труп. Знаете, почему? Потому что все знают, что она мертва. Хотите маленький секрет, касающийся судей? И присяжных? Они хотят, чтобы все завершилось быстро. Чтобы зло было наказано. Чтобы все узелки были развязаны. Чтобы подобные вам люди попали в тюрьму, сгинули с глаз долой и судьям с присяжными не пришлось бы думать о преступности нравов, пока они укладывают спать своих малышей. Хотите испытать, каковы ваши шансы на суде? Хотите стоять там в день вынесения приговора, с трясущимися коленями, в то время как ваша жизнь и судьба вашей дочери окажутся в руках двенадцати чужаков, которые отвергнут любые сомнения, лишь бы поскорее закончить дело? Вы готовы к этому, Уилл?

Иннис встал, дрожа от ярости. Он не знал, жива или мертва его супруга, но этот человек обвинял его в ее убийстве.

– Я не убивал свою жену и не знаю, с чего вы это взяли. Вы выдвигаете против меня обвинение, Тедди?

– Где вы зарыли ее?

– Вы выдвигаете против меня обвинение?

Суайсгуд откашлялся.

– Я свяжусь с окружным прокурором сразу же…

– Тогда мне здесь нечего больше делать, – перебил его адвокат. – Я могу идти?

– Пока что – да, – неохотно ответил детектив, пожевав нижнюю губу.

– Тогда немедленно отвезите меня домой. Я не хочу, чтобы моя дочь проснулась и увидела, что меня нет.

Тедди остановил запись. Вставая, он задел стол, и пластиковый стаканчик опрокинулся. Кофе пролился на стол и тонкой темной струйкой потек на пол.