Гл. I — XL
Глава первая
Чжэнь Шиинь видит в чудесном сне одушевленную яшму;
Цзя Юйцунь в суетном мире мечтает о прелестной деве
Перед тобой, читатель, первая глава, она открывает повествование. Мне, автору этой книги, признаться, самому пришлось пережить пору сновидений и грез, после чего я написал «Историю Камня», положив в основу судьбу необыкновенной яшмы, чтобы скрыть подлинные события и факты. А героя этой истории назвал Чжэнь Шиинь — Скрывающий подлинные события.
О каких же событиях пойдет речь в этой книге? О каких людях?
А вот о каких. Ныне, когда жизнь прошла в мирской суете и я ни в чем не сумел преуспеть, мне вдруг вспомнились благородные девушки времен моей юности. И я понял, насколько они возвышеннее меня и в поступках своих, и во взглядах. Право же, мои густые брови и пышные усы — гордость мужчины — не стоят их юбок и головных шпилек. Стыд и раскаяние охватили меня. Но поздно, теперь уже ничего не исправишь! В молодости, благодаря милостям и добродетелям предков, я вел жизнь праздную и беспечную, рядился в роскошные одежды, лакомился изысканными яствами, пренебрегал родительскими наставлениями, советами учителей и друзей, и вот, прожив большую часть жизни, так и остался невежественным и никчемным. Обо всем этом я и решил написать.
Знаю, грехов на мне много, но утаить их нельзя из одного лишь желания себя обелить — тогда останутся в безвестности достойные обитательницы женских покоев. Нет! Ничто не помешает мне осуществить заветную мечту — ни жалкая лачуга с подслеповатым окошком, крытая тростником, ни дымный очаг, ни убогая утварь. А свежий ветерок по утрам и яркий свет луны ночью, ивы у крыльца и цветы во дворе лишь усиливают желание поскорее взяться за кисть. Ученостью я не отличаюсь, мало что смыслю в тонкостях литературного языка. Но ведь есть простые, понятные всем слова, привычные словосочетания, фразы! Почему бы не воспользоваться ими, чтобы правдиво рассказать о жизни в женских покоях, а заодно развеять тоску мне подобных, а то и помочь им прозреть?
Вот почему второго героя я назвал Цзя Юйцунь — Любитель простых слов.
В книге также встречаются слова «сон», «грезы», в них — основная идея повествования, они призваны навести читателя на глубокие размышления о смысле жизни.
Ты спросишь, уважаемый читатель, с чего начинается мой рассказ? Ответ может показаться тебе близким к вымыслу, но будь повнимательней, и ты найдешь в нем много для себя интересного.
Итак, случилось это в незапамятные времена, когда на склоне Нелепостей в горах Великих вымыслов богиня Нюйва выплавила тридцать шесть тысяч пятьсот один камень, каждый двенадцать чжанов в высоту, двадцать четыре чжана в длину и столько же в ширину, чтобы заделать ими трещину в небосводе. Но один камень оказался лишним и был брошен у подножия пика Цингэн. Кто бы подумал, что камень этот, пройдя переплавку, обретет чудесные свойства — сможет двигаться, становиться то больше, то меньше. И лишь одно заставляло камень вечно страдать и роптать на судьбу — он стал изгоем среди тех, что пошли на починку небосвода. И вот однажды, в минуты глубокой скорби, он вдруг заметил вдали двух монахов — буддийского и даосского. Весь облик их был необычным, манеры — благородными. Подойдя к подножию горы, они сели отдохнуть и завели разговор. Тут взгляд буддийского монаха привлекла кристально чистая яшма, размером и формой напоминавшая подвеску к вееру. Монах поднял камень, взвесил на ладони и с улыбкой сказал:
— С виду ты очень красив, но пользы от тебя никакой. Сделаю-ка я надпись, чтобы тот, кто заметит тебя, оценил по достоинству и унес в прекрасную страну, где тебе предстоит вести жизнь, полную удовольствий и наслаждений, в образованной и знатной семье, среди богатства и почестей.
Выслушав монаха, камень обрадовался и спросил:
— Хотел бы я знать, какую надпись вы собираетесь сделать. Где предстоит мне жить? Объясните, пожалуйста.
— Со временем сам все поймешь, а пока ни о чем не спрашивай, — ответил монах, спрятал камень в рукав и вихрем умчался прочь вместе с даосом.
Неизвестно, сколько минуло с тех пор лет, сколько калп. И вот как-то даос Кункун, стремившийся постичь дао и обрести бессмертие, проходил мимо склона Нелепостей в горах Великих вымыслов и у подножья пика Цингэн увидел громадный камень с выбитыми на нем иероглифами. Даос принялся читать надпись. Оказалось, это тот самый камень, который не пригодился при починке небосвода и был принесен в бренный мир наставником Безбрежным и праведником Необъятным. Далее говорилось о том, где суждено камню спуститься на землю, появиться на свет из материнского чрева, о маловажных семейных событиях, о стихах и загадках, полюбившихся камню, и только годы, когда всему этому надлежало случиться, стерлись бесследно.
В конце были начертаны пророческие строки:
Хотя особым даром не отмечен,
я избран был закрыть небес просвет.
Но бросили меня, предав презренью,
и вот лежу, забытый, много лет.
Храню один секрет — что есть рожденье.
А после жизни что еще грядет?
Но кто создаст чудесное сказанье,
начертанный на мне прочтя завет?
Прочитав надпись, даос Кункун понял, что у этого камня необыкновенная судьба, и обратился к нему с такими словами:
— Брат камень, ты полагаешь, что история твоя удивительна и достойна быть записанной. Хочешь, чтобы ее узнали и передавали из поколения в поколение. Но не все, на мой взгляд, в этой истории ладно: где даты, где упоминания о добродетельных и мудрых правителях, совершенствовавших нравы своих подданных? Вскользь сказано лишь о нескольких необычных девушках: влюбленных, умных, или глупых, или бездарных и недобрых, ни слова нет о достоинствах женщины Бань и девицы Цай. Даже если обо всем этом напишу, вряд ли получится интересная книга.
— Зачем прикидываться глупцом, наставник? — возразил камень. — Я знаю, в неофициальных историях принято говорить лишь о знаменитых красавицах времен Хань и Тан, а здесь, вопреки традиции, записано то, что предстоит пережить одному мне, и уже это само по себе свежо и оригинально. К тому же авторы всяких нелепых повествований обычно либо клевещут на государей и важных сановников, либо чернят чьих-то жен и дочерей, порицают нравы молодых, расписывая мерзость и разврат, грязь и зловоние. Есть еще книги о талантливых юношах и красавицах девушках.
Что ни строка —
красавица Вэньцзюнь.
Что ни страница —
Цао Чжи — поэт.
У тысячи романсов —
лад один,
Меж тысячами лиц
различий нет!
Но и здесь не обходится без мерзостей и распутства. Взять, к примеру, два любовных стихотворения. В них, кроме влюбленных, непременно найдешь какого-нибудь подленького человечка, балаганного шута, который ссорит героев. А до чего отвратительны стиль и язык подобных произведений, они не только не отражают правды жизни, а случается, и противоречат ей! И наконец, о моих героях. Не смею утверждать, что девушки, которых я видел собственными глазами, лучше героинь древности, но, прочитав их подробное жизнеописание, можно разогнать скуку и рассеять тоску. Ну, а что до несуразных стихов, так не в них суть, можно и посмеяться. Но все они о радости встреч и горечи разлук, о взлетах и падениях, о том, что было на самом деле — я не посмел прибегнуть здесь к вымыслу.
Пусть мои современники в часы пробуждения или минуты тоски, когда все постыло и хочется бежать от мира, прочтут мою повесть, чтобы стряхнуть с себя прошлое, сберечь здоровье и силы, и перестанут думать о пустом и гоняться за призрачным. Это единственное мое желание. Что вы думаете об этом, наставник?
Даос Кункун выслушал, подумал немного, еще раз прочел «Историю Камня» и, уверившись, что в ней говорится о простых человеческих чувствах, о подлинных событиях и нет ничего такого, что способствовало бы порче нравов или разврату, решил переписать ее от начала до конца и распространить в мире. Он теперь сам узнал, как из пустоты возникает красота, как красота порождает чувства, как чувства проявляются в красоте, а через красоту познается сущность пустоты. Он сменил имя на Цинсэн — «Познавший чувства», а «Историю Камня» назвал «Записками Цинсэна».
Позднее Кун Мэйци из Восточного Лу предложил другое название — «Драгоценное зерцало любви». А со временем рукопись попала на террасу Тоски по ушедшему счастью, где ее десять лет читал и переделывал Цао Сюэцинь. Он разделил ее на главы, составил оглавление и дал новое название — «Двенадцать головных шпилек из Цзиньлина».
Название в полной мере соответствует «Истории Камня».
По этому поводу сложены такие стихи:
Заполнена бумага похвальбой,
и нет достойной ни одной строки.
И, вместе с тем, слезлива эта речь,
претит избыток жалоб и тоски.
Наверно, все, не вдумываясь в суть,
заявят: «Этот автор недалек!» —
Но кто оценит утонченный вкус,
умея проникать и между строк?
Если вам понятно начало повествования, прочтите, что написано на камне. А написано там следующее.
Далеко на юго-востоке, в тех краях, где в стародавние времена осела земля, стоял город Гусучэн. У западных его ворот находился квартал Чанмэнь, место увеселений городской знати и богачей. Рядом с кварталом проходила улица Шилицзе, заканчивавшаяся переулком Жэньцинсян, где стоял древний храм. Место узкое, тесное, недаром его прозвали Тыквой горлянкой.
Неподалеку от храма жил отставной чиновник по фамилии Чжэнь, по имени Фэй. Второе его имя было Шиинь. Жена его, урожденная Фэн, слыла женщиной умной и добродетельной, имела понятие о долге и этикете. Семья считалась знатной, хотя богатством не отличалась.
Чжэнь Шиинь был человеком тихим и смирным, ни к славе, ни к подвигам не стремился. Любовался цветами, сажал бамбук, пил вино и читал стихи, — словом, вел жизнь праведника. Одно было плохо: прожил полвека, а сыновей не имел — только дочь Инлянь, которой едва исполнилось три года.
Однажды в жаркий летний день Чжэнь Шиинь отдыхал у себя в кабинете и от нечего делать перелистывал книгу. Утомившись, он отложил ее, облокотился о столик и задремал. Приснилось ему какое-то незнакомое место и двое монахов — буддийский и даосский. Они приближались, беседуя между собой.
— Зачем ты носишь с собой этот камень? — спросил даос у своего спутника.
— Нынче должно решаться дело влюбленных безумцев — хотя они еще не появились на свет, и, пользуясь случаем, я хочу отправить этот камень в бренный мир, — отвечал буддийский монах.
— Вот оно что! Значит, и ему суждено стать влюбленным безумцем в мире людей?! Где же это произойдет? — снова спросил даос.
Буддийский монах пояснил:
— Дело это на первый взгляд может показаться забавным. Когда-то богиня Нюйва, заделывая трещину в небосводе, бросила этот камень на произвол судьбы, поскольку он ей не пригодился, и с тех пор он бродит по белу свету как неприкаянный. Так он попал во дворец Алой зари, где живет фея Цзинхуань. Знавшая о происхождении камня, фея оставила его у себя, пожаловав ему звание Хрустальноблещущий служитель дворца Алой зари. Прогуливаясь однажды по западному берегу реки Душ, служитель заметил возле камня Трех жизней умирающую, но еще прелестную травку — Пурпурную жемчужину, и каждый день стал окроплять ее сладкой росой. Так травка прожила еще долгие годы, затем превратилась в девушку и оказалась за пределами Неба скорбящих в разлуке. Там она вкусила от плода тайной страсти и утолила жажду орошающей печалью водой. Лишь одна мысль ей не давала покоя: «Он орошал меня сладкой росой, чем же я ему отплачу за добро? Только слезами, когда спущусь вслед за ним в бренный мир». В нынешнем деле замешано много прелюбодеев, которым суждено перевоплощение в мире людей, и среди них Пурпурная жемчужина. Нынче же должна также решиться судьба этого камня. Вот я и принес его на суд феи Цзинхуань — пусть вместе с остальными запишет его в свои списки и вынесет приговор.
— История и в самом деле забавная, — согласился даос. — Впервые слышу, чтобы за добро платили слезами! Не спуститься ли и нам в бренный мир, помочь этим грешникам освободиться от земного существования? Разве не будет это добрым делом?
— Именно так я и собираюсь поступить, — ответил буддийский монах. — А пока пойдем во дворец феи Цзинхуань, узнаем, что ждет нашего дурня, и последуем за ним, как только его отправят в мир людей.
— Я готов, — отвечал даос.
Чжэнь Шиинь подошел к монахам и почтительно их приветствовал:
— Позвольте побеспокоить вас, святые отцы.
— Сделайте одолжение! — отозвался буддийский монах, отвечая на приветствие.
— Я только что слышал ваш разговор, вы толковали о причинах и следствиях, — продолжал Чжэнь Шиинь. — В мире смертных такое редко услышишь. Я человек невежественный и не все понял. Не соблаговолите ли просветить меня, я готов промыть уши и внимательно выслушать вас. Может быть, в будущем это избавит меня от тяжких грехов.
Монахи улыбнулись.
— Мы не вправе до времени разглашать тайны Неба. Не забывай нас, и в положенный срок мы поможем тебе спастись от мук ада.
— Что и говорить, небесные тайны нельзя разглашать, — согласился Чжэнь Шиинь. — Но нельзя ли узнать, о каком дурне вы толковали? Кого или что имели в виду? Хотя бы взглянуть.
— Если ты подразумеваешь эту вещицу — гляди, — и буддийский монах протянул ему небольшой камень.
Это была чистая прекрасная яшма, а на ней надпись — «Одушевленная яшма». Была еще одна надпись, на обратной стороне, но едва Чжэнь Шиинь собрался ее прочесть, как буддийский монах отнял камень, сказав:
— Мы у границы мира грез!
Он подхватил под руку своего спутника и увел под большую каменную арку с горизонтальной надписью наверху «Беспредельная страна грез» и вертикальными парными надписями по обеим ее сторонам:
Когда за правду выдается ложь, —
тогда за ложь и правда выдается,
Когда ничто трактуется как нечто —
тогда и нечто — то же, что ничто!
Чжэнь Шиинь хотел последовать за монахами, но не успел сделать и шага, как грянул гром — будто рухнули горы и разверзлась земля.
Чжэнь Шиинь вскрикнул и открыл глаза. Солнце ярко пылало, легкий ветерок колыхал листья бананов. Сон Чжэнь Шиинь наполовину забыл.
Вошла нянька с Инлянь на руках. Только сейчас Чжэнь Шиинь заметил, что девочка растет и умнеет не по дням, а по часам, становясь прелестной, как яшма, которую без устали полируют. Он решил прогуляться с дочкой и взял ее на руки. Побродив по улицам и поглядев на уличную сутолоку, он уже возвращался домой, когда увидел шедших ему навстречу монахов — буддийского и даосского, которые вели между собой разговор. Буддийский — босой, голова покрыта коростой, даос — хромой, всклокоченные волосы торчат в разные стороны.
Буддийский монах поглядел на Чжэнь Шииня и запричитал:
— Благодетель, зачем ты носишь на руках это несчастное создание? Ведь оно навлечет беду на своих родителей!
Чжэнь Шиинь решил, что монах сумасшедший, и не обратил на него внимания. Но монах не унимался:
— Отдай ее мне! Отдай!
Чжэнь Шиинь покрепче прижал к себе дочь и хотел уйти. Тут вдруг монах расхохотался и, тыча в него пальцем, прочел стихи:
Любовью к девочке терзаться?
Такая глупость мне смешна.
Да может ли перечить снегу,
раскрывшись, лилии цветок?
Знай: Праздник фонарей пройдет,
и воцарится тишина,
И дым развеется в тот миг,
когда погаснет огонек.
Слова эти смутили душу Чжэнь Шииня, но не успел он порасспросить монаха, как в разговор вмешался даос.
— Давай пока расстанемся, — сказал он буддийскому монаху. — Пусть каждый сам себе добывает на пропитание. А через три калпы я буду ждать тебя в горах Бэйманшань. Оттуда отправимся в Беспредельную страну грез и вычеркнем запись из списков бессмертной феи Цзинхуань.
— Прекрасно! Прекрасно! — воскликнул буддийский монах, и они разошлись в разные стороны.
«Неспроста эти монахи явились, — подумал Чжэнь Шиинь. — Надо было их обо всем расспросить, но теперь уже поздно».
Так, размышляя, Чжэнь Шиинь пришел домой, когда увидел соседа — ученого-конфуцианца, жившего в храме Тыквы горлянки. Звали его Цзя Хуа, но известен он был под именем Цзя Юйцунь. Родился он в округе Хучжоу, в образованной чиновной семье, которая к этому времени разорилась, и от нажитого предками состояния почти ничего не осталось. Со временем родственники Цзя Юйцуня либо отправились в мир иной, либо разбрелись по свету, и он оказался совершенно один. Оставаться на родине не было никакого смысла, и Цзя Юйцунь отправился в столицу, надеясь выдержать экзамены и возродить славу семьи. В эти места он попал два года назад и застрял здесь, найдя приют в храме. На жизнь он зарабатывал перепиской и составлением деловых бумаг, поэтому Чжэнь Шииню часто приходилось с ним сталкиваться.
Завидев Чжэнь Шииня, остановившегося у ворот, Цзя Юйцунь поздоровался с ним и спросил:
— Что это вы, почтенный, так внимательно смотрите на улицу? Что-нибудь интересное заметили?
— Нет, — с улыбкой отвечал Чжэнь Шиинь. — Дочка вот раскапризничалась, и я решил выйти ее поразвлечь. А вообще — скучно. Хорошо, что вы пришли, брат Цзя Юйцунь! Заходите, пожалуйста, вместе скоротаем этот бесконечный день!
Он отдал девочку няньке и под руку с Цзя Юйцунем направился в кабинет.
Мальчик-слуга подал чай. Но едва завязалась беседа, как кто-то из домочадцев прибежал к Чжэнь Шииню с вестью:
— Пожаловал господин Ян, желает справиться о вашем здоровье.
— Простите, — вскакивая с места, проговорил Чжэнь Шиинь, — я вас на время покину.
— Как вам будет угодно, почтенный друг, — ответил Цзя Юйцунь, тоже подымаясь. — Ведь я у вас частый гость — что за беда, если придется немного подождать?!
Чжэнь Шиинь покинул кабинет и направился в гостиную.
Оставшись в одиночестве, Цзя Юйцунь от нечего делать взял книгу стихов и стал ее перелистывать. Вдруг под окном кто-то кашлянул. Цзя Юйцунь выглянул наружу — это служанка рвала возле дома цветы. Не красавица, она обращала на себя внимание изящными манерами и благородными чертами лица, и Цзя Юйцунь невольно залюбовался девушкой.
Служанка между тем нарвала цветов и собралась уходить. Но, случайно подняв глаза, увидела в окне человека в старой одежде, с потертой повязкой на голове. С виду он был беден, но статная фигура, широкое лицо и резко очерченный рот, изогнутые брови, сверкающие, будто звезды, глаза, прямой нос и округлые щеки выдавали в нем человека незаурядного. Девушка поспешила убежать, думая про себя: «Такой благородный с виду, а ходит „и лохмотьях! Бедных родственников и друзей у нас в семье как будто нет. Должно быть, это тот самый Цзя Юйцунь, о котором часто говорит хозяин. Прав он, видно, когда уверяет, что такому человеку не пристало жить в нужде. Хозяин рад бы ему помочь деньгами, но все не представляется случая“.
Подумав так, служанка обернулась. А Цзя Юйцунь решил, что приглянулся девушке, и радости его не было предела. Девушка эта, поистине необыкновенная, и в нынешнем суетном и беспокойном мире могла бы стать верной подругой жизни.
Тут мальчик-слуга доложил, что гость остался обедать, и Цзя Юйцунь незаметно удалился через боковую калитку. Так что, когда Чжэнь Шиинь, проводив гостя, вернулся, его уже не было. Но посылать за ним хозяин не стал.
Наступил праздник Середины осени. После семейного праздничного обеда Чжэнь Шиинь распорядился приготовить угощение у себя в кабинете и вечером отправился в храм за Цзя Юйцунем.
Между тем в душе Цзя Юйцуня глубоко запечатлелся образ служанки, которую он увидел в доме Чжэнь Шииня в тот день. Он то и дело вспоминал о девушке, мысленно называя ее верной подругой жизни. И вот сейчас, в праздник Середины осени, обратив взор к луне, он прочитал стихотворение:
Не думал я и не гадал, что вдруг
Все то, о чем в Трех временах мечтали,
Отобразится наяву в одной
Минуте непредвиденной печали.
Случайно промелькнула предо мной…
Наморщив лоб и не сказав ни слова,
Задумчиво и робко уходя,
Оглядывалась — раз, и два, и снова…
Я ей вослед смотрел, и тень ее,
Казалось, в легком ветре колыхалась,
И я подумал: «Вот бы под луной
Она со мной сдружилась и осталась!»
Луна блеснула, словно поняла,
Что я вдали объят мечтою нежной,
И хочет, видно, убедить ее
Откликнуться на робкие надежды…
Читая стихи, Цзя Юйцунь вспомнил о прежней безбедной жизни, о возвышенных целях, к которым стремился, и, со вздохом обратив лицо к небу, громко прочел еще такое двустишие:
Ждет нефрит — пока еще в шкатулке, —
чтобы цену красную назвали;
А в ларце плененная заколка
ждет момента, чтобы взвиться ввысь!
Как раз в этот момент к Цзя Юйцуню незаметно подошел Чжэнь Шиинь и, услышав стихи, с улыбкой произнес:
— А у вас и в самом деле возвышенные устремления, брат Юйцунь!
— Что вы! — поспешно возразил Цзя Юйцунь. — Ведь это стихи древних. За что же меня хвалить? — И, сказав так, спросил у Чжэнь Шииня: — Что привело вас сюда, почтенный друг?
— Сегодня ночью — праздник Середины осени, или, как говорят в народе, «праздник Круглой луны», — ответил Чжэнь Шиинь. — Вы тут в своей келье, наверное, скучаете, уважаемый брат, поэтому позвольте пригласить вас в мое убогое жилище на угощение. Надеюсь, вы не откажетесь?
— Да разве посмею я отказаться от подобной чести?! — с улыбкой произнес Цзя Юйцунь.
В доме у Чжэнь Шииня они сначала выпили чаю, после чего подали вина и всевозможные яства. Нечего и говорить, что вина были отменные, а яства — самые изысканные.
Друзья не спеша пили, все чаще наполняя кубки и ведя оживленную беседу.
В соседних домах тоже веселились, отовсюду неслись звуки свирелей, флейт и дудок, в каждом дворе играли и пели.
На небосклон выплыла и застыла, окруженная сиянием, луна. При ее ярком свете беседа друзей потекла еще непринужденнее. Вскоре Цзя Юйцунь захмелел и, охваченный безудержным весельем, прочел, обращаясь к луне, такие стихи:
В пятнадцатую ночь по новолунье
опять луна — прекрасна и кругла —
Перила словно яшмою покрыла,
когда, сияя в небесах, плыла.
Там, высоко, — всего одно светило,
всего один лишь искрометный диск, —
Но десять тысяч — все глядим мы в небо,
своих голов не опуская вниз!
— Великолепно! — вскричал Чжэнь Шиинь, выслушав друга. — Я всегда говорил, что вы, брат мой, не из тех, кому долго не удастся возвыситься. И эти стихи — добрый знак. Уверен, скоро вы вознесетесь в заоблачные выси. И заранее поздравляю!
Цзя Юйцунь осушил кубок, наполненный Чжэнь Шиинем, и со вздохом произнес:
— Не подумайте, что я болтаю спьяна! Но по своим знаниям я вполне достоин быть среди экзаменующихся в столице! Только перепиской бумаг не скопить денег на поездку и дорожные расходы.
— Почему, брат мой, вы раньше об этом не сказали? — перебил его Чжэнь Шиинь. — Я давно хочу вам помочь, но все не представлялось случая завести об этом речь. Талантами, признаться, я не обладаю, но мне известно, что такое справедливость и благодеяние. В будущем году в столице состоятся экзамены. Вам надо срочно туда отправиться и непременно добиться успеха, иначе все ваши труды пропадут даром. Дорожные расходы я беру на себя — может быть, хоть этим отблагодарю судьбу за дружбу с вами, которой недостоин.
Он тотчас же приказал мальчику-слуге упаковать две смены зимней одежды, приготовить пятьдесят лянов серебра и сказал:
— Девятнадцатого числа счастливый день, наймите лодку и отправляйтесь на запад. И если вы возвыситесь и будущей зимой мы встретимся, какой это будет для меня радостью!
Приняв подарки, Цзя Юйцунь очень сдержанно поблагодарил, а сам продолжал пить вино, беседовать и шутить. Друзья расстались лишь с наступлением третьей стражи.
Проводив Цзя Юйцуня, Чжэнь Шиинь сразу же лег спать и проснулся поздно, когда солнце уже было высоко.
Он решил тотчас же написать в столицу рекомендательное письмо знакомому чиновнику, чтобы Цзя Юйцунь мог у него остановиться. Однако посланный за Цзя Юйцунем слуга, вернувшись, доложил:
— Монах сказал, что господин Цзя Юйцунь на рассвете отбыл в столицу и велел вам передать: «Ученый человек не верит в счастливые или несчастливые дни. Для него главное — дело. Жаль, что не успел проститься с вами».
Пришлось Чжэнь Шииню удовольствоваться этим ответом. Незаметно наступил Праздник фонарей. Чжэнь Шиинь велел служанке Хоци повести малышку Инлянь на улицу полюбоваться новогодними фонариками. В полночь служанка отошла по нужде, оставив Инлянь возле какого-то дома, а когда вернулась, девочки не было. Хоци искала ее до утра, но так и не нашла. Возвращаться домой она побоялась и сбежала в деревню.
Между тем, видя, что служанка с дочерью долго не возвращается, Чжэнь Шиинь послал людей на поиски. Вскоре они пришли и сообщили, что тех и след простыл.
Легко понять горе родителей, у которых пропало единственное дитя! Дни и ночи они плакали, совсем себя извели. Через месяц заболел Чжэнь Шиинь. Недомогала и госпожа Чжэнь — не проходило дня, чтобы она не приглашала лекаря или же не занималась гаданием.
Случилось так, что в пятнадцатый день третьего месяца монах в храме Тыквы горлянки по неосторожности опрокинул во время жертвоприношения светильник, и тотчас же загорелась бумага в окне. Может быть, так было угодно судьбе, но во всех соседних домах были деревянные стены и бамбуковые изгороди, поэтому пламя мгновенно охватило улицу. Пожар бушевал всю ночь, подоспевшие солдаты сделать ничего не могли, и погибло множество людей.
Дом Чжэнь Шииня рядом с храмом вмиг превратился в груду пепла и черепицы. К счастью, сам он и жена уцелели. Спотыкаясь, бродил Чжэнь Шиинь вокруг пожарища и горестно вздыхал.
Они посоветовались с женой и перебрались в деревню. Но, как назло, последние годы в тех краях были неурожайными, да еще появились разбойники, с которыми даже правительственные войска не могли справиться. Пришлось Чжэнь Шииню себе в убыток распродать имущество и вместе с женой и двумя служанками переехать в другую деревню, к тестю.
Тесть Чжэнь Шииня — Фэн Су был уроженцем округа Дажучжоу и, хотя занимался только земледелием, нажил немалое богатство. Он не очень обрадовался зятю, попавшему в затруднительное положение. Хорошо еще, что Чжэнь Шиинь выручил немного денег от продажи имущества. Деньги он отдал тестю и попросил купить для него дом и немного земли, чтобы как-то прожить. Однако Фэн Су обманул зятя — купил плохой участок земли и полуразвалившийся домишко, утаив часть денег.
Чжэнь Шиинь, человек образованный, не привыкший к хозяйству, через год-другой совсем обеднел. Фэн Су обходился с ним вежливо, но за глаза любил позлословить, что, мол, зять его ленив, не умеет жить, что ему только бы вкусно поесть да сладко попить.
Эти разговоры доходили до Чжэнь Шииня и очень его огорчали. В памяти еще были живы картины минувших лет. Судите сами, каково человеку в преклонном возрасте выдерживать один за другим удары судьбы?
И Чжэнь Шиинь теперь все чаще думал о смерти. Однажды, опираясь на костыль, он вышел на улицу немного рассеяться и вдруг увидел, что навстречу ему идет безумный даосский монах в лохмотьях и грубых матерчатых туфлях и что-то бормочет себе под нос:
Про монашью святость в мире этом
знаем толки все наперечет, —
Все равно к большим чинам и славе
грешного землянина влечет!
Но ведь их, вельмож и полководцев,
раньше было много, — а теперь?
Славные могилы одичали,
и в бурьяне захирел почет!
Про монашью святость в мире этом
знаем толки все наперечет, —
Все равно того, кто чтит богатство,
к золоту и серебру влечет,
Алчный человек весь век свой долгий
сетует, что мало накопил,
А потом его сомкнутся очи,
звон монет от смерти не спасет!
Про монашью святость в мире этом
знаем толки все наперечет, —
Все равно о женщине прекрасной
не забудешь, если к ней влечет.
А она, по целым дням воркуя
и благодаря за доброту,
Улизнет немедленно к другому,
если муж в недобрый час умрет…
Про монашью святость в мире этом
знаем толки все наперечет, —
Предков и родителей издревле
к детям, внукам, правнукам влечет,
И всегда их было очень много,
сердобольных дедов юных чад,
Но бывало ль, чтоб сыны и внуки
праведностью славили свой род?
Приблизившись к монаху, Чжэнь Шиинь спросил:
— Что это вы бормочете, я только и слышу «влечет» да «наперечет»?
— Этого вполне достаточно, значит, вы все поняли! — засмеялся даос. — Что значит «святость» — знают все «наперечет». Надеюсь, вам это известно. Но «влечет» к «святости» не всех «наперечет». Не каждый в состоянии ее постичь. Одних «влечет», других не «влечет». Потому я и назвал свою песенку «О том, что „влечет“, но не всех „наперечет“.
Чжэнь Шиинь был человек сообразительный и в ответ на слова монаха сказал с улыбкой:
— Дозвольте, я дам толкование вашей песенке!
— Что же, пожалуйста! — согласился монах. И Чжэнь Шиинь прочел следующие строки:
Сейчас — безлюдные покои,
в покоях пусто, дом заброшен,
А было время, — для табличек
оказывалось ложе тесным.
Сейчас — безжизненные травы
и ветви тополей засохших,
А было время, — в этом месте
парили в танцах, пели песни…
Сейчас — под потолком, меж балок
паук плетет уныло нити,
Хоть и остался шелк зеленый
на окнах с давних пор доныне, —
Увы, о пудре ароматной
напрасно и не говорите, —
Что делать, ежели покроет
виски холодный белый иней?
Что из того, что тлеют кости
в могиле желтой тех, кто отжил?
Сегодня снова красный полог
к возлюбленным падет на ложе!
Пусть золота
есть сундуки,
Пусть серебра
есть сундуки, —
«Не зазнавайся!
Будешь нищим!» —
Твердят худые языки…
Предвидит ли в час похоронный
тот, кто скорбит о краткой жизни,
Что жить и самому осталось
совсем немного после тризны?
…Что правила? Ведь исключений
подчас бывает больше их:
Случиться может — и бесправный,
как деспот, станет зол и лих.
Тот, кто изысканные яства
за трапезой вкушает всласть,
В зловонные притоны может
по воле случая попасть;
Кто свысока глядит на шляпы
не столь влиятельных людей,
В колодках может жизнь закончить,
как злой преступник-лиходей.
Иной исход: совсем недавно
не знал одежды без заплат,
А ныне говорит, что беден
вельможи важного халат!
О, суета сует!
Ты песню
Свою пропел — и пыл погас,
И выбрать на арене место
На этот раз
мой пробил час!
И родина, вчера чужая,
теперь моею назвалась!
…Сумбурный мир! Беспутный хаос!
Он весь пороками объят!
Не для себя, а для кого-то
мы свадебный кроим наряд!
Даос радостно захлопал в ладоши и воскликнул:— Все верно, все верно!
— Что ж, пошли! — произнес Чжэнь Шиинь.
Он взял у даоса суму, перекинул через плечо и, не заходя домой, последовал за ним. Едва они скрылись из виду, как на улице поднялся переполох, люди из уст в уста передавали о случившемся.
Госпожа Чжэнь, совершенно убитая вестью об исчезновении мужа, посоветовалась с отцом и отправила людей на поиски, только напрасно — посланные возвратились ни с чем. Делать нечего — пришлось госпоже Чжэнь жить за счет родителей.
К счастью, с ней были две преданные служанки. Они помогали хозяйке вышивать, та продавала вышивки, а вырученные деньги отдавала отцу, чтобы хоть частично возместить расходы на свое содержание. Фэн Су роптал, но выхода не было, и пришлось смириться. Однажды служанка госпожи Чжэнь покупала нитки у ворот дома, как вдруг услышала на улице крики:
— Дорогу! Дорогу!
— Едет новый начальник уезда! — говорили прохожие.
Девушка выглянула за ворота и увидела, как мимо быстро прошли солдаты и служители ямыня, а за ними в большом паланкине пронесли чиновника в черной шапке и красном шелковом халате. У служанки ноги подкосились от страха, а в голове пронеслась мысль: «Где-то я видела этого чиновника! Уж очень у него знакомое лицо».
Девушка вернулась в дом и вскоре забыла о случившемся. А вечером, когда все уже собрались спать, в ворота громко постучали и тут же послышались голоса:
— Начальник уезда требует хозяина дома на допрос!
Фэн Су оцепенел от страха и лишь таращил глаза.
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
