Итак, Ши Сянъюнь, смеясь, бросилась вон из комнаты, опасаясь, как бы Дайюй за ней не погналась.

— Смотри упадешь! — крикнул ей вслед Баоюй. — Да разве она за тобой угонится?

Дайюй действительно погналась за Сянъюнь, но Баоюй стал в дверях и преградил ей дорогу.

— Прости ее на этот раз! — попросил он.

— Не быть мне в живых, если прощу! — вскричала Дайюй, отталкивая Баоюя.

А Сянъюнь, заметив, что Баоюй не дает выйти сестре, остановилась и со смехом сказала:

— Милая Дайюй, извини меня!

В это время за спиной у Сянъюнь появилась Баочай и тоже рассмеялась:

— Прошу вас, не ссорьтесь, хотя бы из уважения к Баоюю.

— Не хочу! — запротестовала Дайюй. — Вы все сговорились меня дразнить!

— Кто тебя дразнит? — примирительно сказал Баоюй. — Это ты зацепила ее, а так она слова тебе не сказала бы!

Пока все четверо между собой пререкались, не желая друг другу уступить, пришла служанка звать к обеду. Лишь после этого они разошлись.

Вечером, когда настало время зажигать лампы, госпожа Ван, Ли Вань, Фэнцзе, Инчунь и Сичунь отправились к матушке Цзя. Поболтали немного и пошли спать. Баоюй проводил Сянъюнь и Дайюй, а к себе вернулся почти ко времени третьей стражи, и то лишь после неоднократных напоминаний Сижэнь о том, что давно пора спать.

На следующее утро, едва рассвело, Баоюй вскочил с постели, сунул ноги в комнатные туфли и побежал к Дайюй. Служанок поблизости не было, а Дайюй и Сянъюнь еще спали. Дайюй была укрыта стеганым шелковым одеялом абрикосового цвета. Черные волосы Сянъюнь, укрытой лишь наполовину, разметались по подушке, а изящные белоснежные руки с золотыми браслетами лежали поверх розового шелкового одеяла.

— Даже спать не может спокойно! — с укоризной произнес Баоюй. — Простудится и будет жаловаться, что под лопатками колет.

Он подошел к кровати и осторожно укрыл девушку. Дайюй проснулась, услышала, что в комнате кто-то есть, и с мыслью: «Наверное, Баоюй!» — повернулась, чтобы посмотреть.

— Зачем ты пришел так рано?

— Рано? — удивился Баоюй. — А ты посмотри, который час!

— Выйди, пожалуйста, — попросила Дайюй. — Дай нам одеться.

Баоюй вышел в прихожую. Дайюй поднялась и разбудила Сянъюнь. Они быстро оделись, и Баоюй снова вошел, сев у столика, на котором стояло зеркало. Появились служанки Цзыцзюань и Цуйлюй и стали помогать барышням совершать утренний туалет.

Сянъюнь умылась, и Цуйлюй хотела выплеснуть воду, но Баоюй сказал:

— Постой! Я тоже умоюсь, чтобы лишний раз не ходить к себе.

Он дважды плеснул себе на лицо из таза, отказавшись от ароматного мыла, которое ему подала Цзыцзюань.

— Не надо, — сказал он. — В тазу достаточно пены.

Еще два раза плеснул и попросил полотенце.

— Опять ты со своими причудами! — засмеялась Цуйлюй. Баоюй пропустил ее слова мимо ушей, попросил соль, почистил зубы и прополоскал рот. Покончив с умыванием, он заметил, что Сянъюнь уже успела причесаться.

— Дорогая сестрица, причеши и меня! — с улыбкой попросил он, подходя к ней.

— Не могу, — ответила Сянъюнь.

— Милая сестрица, почему раньше ты меня причесывала, а теперь не хочешь?

— Разучилась.

— Тогда заплети мне хоть несколько косичек, — не отставал Баоюй, — иначе не уйду.

Пришлось Сянъюнь выполнить его просьбу.

Дома Баоюй обычно не носил шапочки и заплетал волосы в маленькие косички, которые стягивались на макушке в пучок и заплетались в толстую косу, перевязанную красной лентой, украшенную четырьмя жемчужинами и золотой подвеской на конце. Заплетая косу, Сянъюнь сказала:

— Помню, у тебя было четыре одинаковых жемчужины, а сейчас только три. Четвертая совсем другая. Куда девалась прежняя?

— Потерялась, — ответил Баоюй.

— Где-то ходил, она у тебя выпала, а какой-то счастливчик нашел, — промолвила Сянъюнь.

— Это еще неизвестно! — перебила ее стоявшая рядом Дайюй и холодно усмехнулась. — Потерял или подарил кому-нибудь на украшения?

Баоюй ничего не ответил.

По обе стороны зеркала стояли туалетные коробки, он взял одну и стал вертеть в руках. В коробке оказалась баночка с помадой. Баоюй незаметно вытащил ее и хотел подкрасить губы, но не решался, боясь, как бы Сянъюнь не рассердилась. А пока он раздумывал, Сянъюнь, стоявшая у него за спиной, так хлопнула его по руке, что он выронил баночку.

— Все такой же! — воскликнула она. — И когда только ты исправишься?

Едва она это произнесла, как на пороге появилась Сижэнь. Баоюй был уже умыт и причесан, и ей ничего не оставалось, как удалиться и заняться собственным туалетом. Вскоре к ней пришла Баочай и спросила:

— Куда ушел брат Баоюй?

— Все туда же! — усмехнулась Сижэнь. — Разве станет он сидеть дома?

Баочай сразу догадалась, где он. А Сижэнь печально вздохнула и добавила:

— Дружить с сестрами — это хорошо, но нельзя же без конца молоть языком! Никакие уговоры на него не действуют!

Услышав это, Баочай подумала:

«Мне прежде в голову не приходило, что эта служанка кое-что смыслит в жизни».

Баочай села на кан и завела беседу с Сижэнь. Спросила, сколько ей лет, откуда она родом. Внимательно следя за ее речью и манерами, Баочай проникалась к девушке все большим уважением.

Вскоре пришел Баоюй, и Баочай поспешила уйти.

— О чем это вы так оживленно беседовали, — спросил Баоюй, — и почему она, как только я вошел, убежала?

Сижэнь промолчала. Баоюй опять спросил.

— Что ты у меня спрашиваешь? — вспылила Сижэнь. — Откуда мне знать ваши отношения!

Баоюй удивленно взглянул на Сижэнь и с улыбкой спросил:

— Ты опять рассердилась?

— Разве я имею право сердиться? — усмехнулась Сижэнь. — Только впредь ни о чем больше меня не проси! Прислуживать тебе есть кому, а я лучше вернусь к старой госпоже на прежнее место.

Сказав так, Сижэнь легла на кан и закрыла глаза. Баоюй, недоумевая, стал просить прощения. Но Сижэнь лежала, не открывая глаз, словно не слыша его. Баоюй совсем растерялся и спросил у вошедшей в этот момент Шэюэ:

— Что случилось с сестрой Сижэнь?

— Почем я знаю? — ответила та. — Подумай, может, поймешь.

Постояв еще так, в нерешительности, Баоюй ощутил неловкость.

— Не хочешь на меня смотреть и не надо! — вскричал он. — Я тоже буду спать!

Он поднялся с кана, подошел к своей кровати, лег и не двигался, будто уснул, даже слегка похрапывал. Сижэнь потихоньку встала, взяла плащ и укрыла Баоюя. Он что-то пробормотал и отбросил плащ, притворяясь спящим.

Сижэнь догадалась, в чем дело, покачала головой и с усмешкой сказала:

— Незачем сердиться. Отныне считай, что я немая. Больше никогда не скажу тебе ни слова. Согласен?

— А что плохого я сделал? — поднявшись на постели, спросил Баоюй. — Ты только и знаешь, что меня упрекать! Что ж, дело твое! Но почему ты не хотела со мной разговаривать? Даже не взглянула, когда я вошел, в мою сторону и рассердилась, легла на кан. А теперь говоришь, что я сержусь! Что же все-таки произошло? Ты так и не сказала.

— Ты все еще не понимаешь? — воскликнула Сижэнь. — Ждешь объяснений?

Их разговор прервала служанка матушки Цзя, которая пришла звать Баоюя к столу. Наскоро съев чашку риса, Баоюй вернулся в свою комнату. Сижэнь спала на кане в прихожей, возле нее сидела Шэюэ и от нечего делать забавлялась игральными костями. Баоюй знал, что служанки дружны между собой, поэтому, даже не взглянув на Шэюэ, отодвинул дверную занавеску и скрылся во внутренней комнате. Шэюэ вошла следом, но Баоюй вытолкал ее, насмешливо сказав:

— Не смею вас тревожить!

Шэюэ с улыбкой вышла и послала к нему двух других служанок.

Баоюй лег, взял книгу и углубился в чтение. Вдруг ему захотелось чаю. Он поднял голову и увидел рядом двух девочек. Та, что была на год или два старше, показалась ему привлекательной, и он спросил ее:

— Нет ли в твоем имени слога сян?

— Меня зовут Хуэйсян, — ответила та.

— А кто дал тебе такое имя?

— Старшая сестра Сижэнь. Меня сначала звали Юньсян, — пояснила служанка.

— Тебя следовало бы назвать Хуэйци, — рассерженно произнес Баоюй, — и то слишком хорошо! А то «Хуэйсян»!.. Сколько у тебя сестер?

— Четыре!

— Ты какая по старшинству?

— Четвертая.

— С завтрашнего дня пусть все тебя зовут Сыэр — Четвертая, — распорядился Баоюй. — Нечего выдумывать всякие там Хуэйсян, Ланьци! Кто из вас достоин таких замечательных цветов? Только позорите эти благозвучные имена!

Он приказал девочке налить чаю.

Сижэнь и Шэюэ слышали из прихожей весь разговор и зажимали рот, чтобы не расхохотаться.

Весь день Баоюй не выходил из дому. Настроение у него было подавленное, и, чтобы немного развлечься, он принимался то читать, то писать. Никого из служанок к себе не впускал, кроме Сыэр.

Сыэр же, отличаясь хитростью, как только заметила это, пустила в ход всю свою изобретательность и умение, чтобы завоевать его благосклонность.

За ужином Баоюй выпил два кубка вина и немного повеселел. В другое время он непременно пошутил бы и побаловался с Сижэнь и другими старшими служанками. Но сегодня в одиночестве молча сидел возле горящей лампы, ко всему безучастный. Ему очень хотелось позвать служанок, однако он опасался, как бы они не возомнили о себе, не подумали, будто взяли над ним верх, и не принялись еще усерднее поучать; а напускать на себя грозный вид, изображать хозяина и пугать их казалось ему жестоким. Тем не менее он решил показать служанкам, что, если даже они все умрут, он сумеет обойтись без них. При этой мысли всю его печаль как рукой сняло и на смену пришло чувство радости и удовлетворения. Он приказал Сыэр снять нагар со свечей и подогреть чай, а сам взял «Наньхуацзин» и листал страницу за страницей, пока не добрался до раздела «Вскрытие сумки», где говорилось:

«…поэтому откажись от людей, о которых говорят, будто они мудры и обладают знаниями, и крупный разбой прекратится; выбрось яшму и уничтожь жемчуг, и не будет мелких грабежей. Сожги верительные грамоты, разбей яшмовые печати, и люди станут простыми и бесхитростными; упраздни меры объема, сломай все весы, и не будет споров; отмени в Поднебесной законы мудрецов, и воцарится мир между людьми.

Отбрось шесть музыкальных тонов, обрати в пепел свирели и гусли, закрой уши музыкантам, подобным древнему слепцу Куанъу, лишь тогда народ Поднебесной будет хорошо слышать; уничтожь узоры, рассей пять основных цветов, ослепи людей зорких, как древний Ли Чжу, лишь тогда народ Поднебесной будет хорошо видеть; уничтожь наугольник и плотничью бечевку, выбрось циркули и угломеры, отруби пальцы мастерам, подобным древнему Чую, лишь тогда народ Поднебесной в полной мере проявит свое умение и сноровку…»

Дочитав до этого места, Баоюй, у которого еще не прошел хмель, испытал безграничное блаженство. Он схватил кисть и торопливо набросал:

«…сожги Сижэнь и прогони Шэюэ, лишь тогда обитательницы женских покоев смогут увещевать других; изуродуй божественную красоту Баочай, обрати в ничто чудесную проницательность Дайюй, уничтожь чувства и желания, лишь тогда красота и уродство в женских покоях сравняются друг с другом.

Если все обитательницы женских покоев обретут право увещевать, никогда не возникнет вражды; если не будет божественной красоты, навсегда исчезнет чувство любви; если обратить в ничто чудесную проницательность, исчезнут разум и таланты.

Баочай, Дайюй, Сижэнь, Шэюэ — все они расставляют сети и прячутся в норы, вводят в заблуждение и влекут к гибели тех, кто населяет Поднебесную».

Баоюй бросил кисть и опустился на кровать. Едва голова его коснулась подушки, он тут же уснул и проспал до самого утра.

Открыв глаза, Баоюй увидел Сижэнь, она спала одетая. Он не стал раздумывать над тем, что произошло накануне, разбудил ее и сказал:

— Разденься и ложись под одеяло, а то замерзнешь.

Сижэнь давно заметила, что Баоюй целыми днями развлекается с сестрами, но не решалась ему об этом сказать — все равно бесполезно. Девушка пыталась действовать лаской, предостерегала как могла в надежде, что в конце концов он исправится. Но все оставалось по-прежнему. И Сижэнь ничего не могла сделать. От расстройства даже сон потеряла. И сейчас, заметив какую-то перемену в поведении Баоюя, Сижэнь подумала, что он раскаялся, но виду не подала.

И поскольку она молчала, Баоюй попытался ее раздеть. Но едва расстегнул на ней халат, как Сижэнь оттолкнула его и вновь застегнулась.

— Скажи наконец, что с тобой? — с улыбкой спросил Баоюй.

Сижэнь не отвечала. Баоюй повторил свой вопрос.

— Ничего, — глядя на него в упор, промолвила наконец Сижэнь. — Раз уж встал, иди туда умываться и причесываться. Да поскорее, а то опоздаешь!

— Куда? — с недоумением спросил Баоюй.

— Нечего у меня спрашивать! Сам знаешь! — усмехнулась Сижэнь. — Туда, где тебе больше нравится. Нам надо реже бывать друг с другом, а то из-за вечных споров и ссор люди нас засмеют. Если же и там тебе надоест, тут найдется какая-нибудь Сыэр или Уэр, которая рада будет тебе прислуживать. Мы ведь только «позорим благозвучные имена»!

— Никак не можешь забыть? — улыбнулся Баоюй.

— Сто лет буду помнить! — заявила Сижэнь. — Я не ты, ничего не пропускаю мимо ушей, утром не забываю, что мне сказали накануне вечером!

Она была так хороша в гневе, что Баоюй от избытка чувств схватил яшмовую шпильку, лежавшую у изголовья, разломил пополам и торжественно заявил:

— Если я еще хоть раз ослушаюсь тебя, пусть случится со мной то же, что с этой шпилькой!

Сижэнь отобрала у него обломки шпильки и промолвила:

— Нечего было так рано вставать! А будешь ты меня слушаться или нет — дело твое, только зачем так бурно выражать свои чувства!

— Ты и не представляешь, как я волнуюсь! — вскричал Баоюй.

— А ты знаешь, что такое волнение? — произнесла с улыбкой Сижэнь. — Тогда подумай, что у меня на душе! Ну, ладно, иди умываться!

Оба встали и принялись за утренний туалет.

Вскоре после того, как Баоюй и Сижэнь поднялись наверх, вошла Дайюй. Не застав Баоюя, она подошла к столу и стала листать книгу за книгой. И когда открыла Чжуан-цзы, в глаза ей бросилась запись, накануне вечером сделанная Баоюем. Прочитав ее, Дайюй рассердилась, потом рассмеялась. Схватила кисть и приписала:

Окончив писать, Дайюй пошла навестить матушку Цзя, от нее направилась к госпоже Ван.

В это самое время заболела дочь Фэнцзе. В доме все переполошились, позвали доктора. Тот осмотрел девочку и сказал:

— Не стану скрывать, у вашей дочери оспа.

— Она выздоровеет? — в один голос спросили госпожа Ван и Фэнцзе.

— Болезнь серьезная, но протекает благополучно, и опасности нет. Срочно нужны шелковичные черви и хвост свиньи.

Фэнцзе тотчас же принялась хлопотать: подмела комнаты, совершила жертвоприношения богине оспы, строго запретила в доме жарить и парить, а также сделала другие необходимые распоряжения. Пинъэр велено было перенести постель и одежду Цзя Ляня к нему в кабинет на время, пока девочка болеет. Служанок задобрили красной материей на платья.

Прихожая была чисто убрана, в ней поселились два врача, которые ухаживали за девочкой. В течение двенадцати дней никому не разрешалось входить в дом.

Цзя Ляню волей-неволей пришлось жить в своем кабинете. Фэнцзе, Пинъэр и госпожа Ван ежедневно приносили жертвы богине.

Проспав без Фэнцзе две ночи, Цзя Лянь почувствовал, что ему невмоготу, и принялся размышлять, как удовлетворить свое желание.

Надо вам сказать, что во дворце Жунго жил бесшабашный пьяница повар по имени До Гуань. Тщедушный, трусливый и никчемный, он получил прозвище дурачок До. Года два назад родители нашли ему жену, и ей исполнилось сейчас двадцать лет. Не лишенная привлекательности, она отличалась легким поведением, или, как говорят, «любила срывать цветы и шевелить траву». Дурачок До смотрел на это сквозь пальцы — было бы только вино, закуски да деньги, остальное пустяки. Поэтому во дворцах Нинго и Жунго каждый, кому было не лень, спал с его женой, прозванной за это До Гунян — Общей барышней. О ней-то и вспомнил Цзя Лянь.

Говоря по правде, Цзя Ляня давно тянуло к этой женщине, но он не решался ее домогаться — боялся жены, да и перед слугами было стыдно. Общая барышня в свою очередь имела виды на Цзя Ляня и лишь ждала удобного случая для осуществления своих планов. Узнав, что Цзя Лянь переселился в кабинет, она, как бы от нечего делать, раза три-четыре забегала к нему.

Возбужденный до предела, Цзя Лянь напоминал голодную крысу. Теперь оставалось лишь подкупить кого-нибудь из доверенных слуг, чтобы устроил свидание. Такой сразу нашелся. Вдобавок у этого слуги была с женщиной давняя связь, поэтому стоило ему сказать слово, как все было улажено.

В тот вечер, едва минула вторая стража, а пьяный дурачок До завалился на кан и все в доме улеглись спать, Цзя Лянь тайком выскользнул из дома и побежал к месту свидания.

Увидев женщину, Цзя Лянь потерял над собой власть, без долгих разговоров и уверений в любви сбросил халат и принялся за дело.

Женщина эта обладала удивительной особенностью: стоило мужчине прикоснуться к ней, и тело ее становилось мягким и податливым, как вата; а медовыми речами и изощренностью движений она превосходила даже гетеру. И Цзя Лянь в миг блаженства сожалел лишь о том, что не может целиком раствориться в ней.

Между тем женщина нашептывала ему на ухо:

— Твоя дочь больна, в доме приносят жертвы богине, и тебе следовало бы денька на два поумерить свой пыл, не осквернять тело. Уходи!

Задыхаясь от страсти, Цзя Лянь отвечал:

— Какая там богиня! Ты — моя богиня!

Женщина между тем изощрялась все больше, да и Цзя Лянь старался показать, на что способен.

Когда все было окончено, они принялись клясться друг другу в любви и никак не могли расстаться. Так началась у них связь.

Двенадцать дней пролетели незаметно. Дацзе стала поправляться, и все приносили благодарственные жертвы Небу и предкам, воскуривали благовония, согласно данному обету, принимали поздравления, раздавали подарки. Цзя Ляню снова пришлось перебраться в спальню. Стоило ему встретиться с Фэнцзе, и он сразу понял, как верна пословица: «Старая жена после разлуки лучше новой». Незачем рассказывать, каким ласкам и наслаждениям предавались они в ту ночь.

На следующее утро, как только Фэнцзе отправилась к матушке Цзя, Пинъэр принялась убирать постель Цзя Ляня и вдруг заметила на подушке прядь черных волос. Она сразу смекнула, в чем дело, спрятала прядь в рукав и пошла к Цзя Ляню.

— Что это? — спросила она, показав волосы.

Смущенный Цзя Лянь бросился отнимать их, но Пинъэр попятилась к двери. Цзя Лянь настиг ее и повалил на кан.

— Эх ты, бессовестный! — засмеялась Пинъэр. — Ведь я их нарочно спрятала, чтобы никто не увидел, а ты на меня набросился! Вот погоди, жене пожалуюсь!

Цзя Лянь, смеясь, стал просить прощения:

— Извини, дорогая, погорячился!

В это время послышался голос Фэнцзе. Цзя Лянь понял, что отнять улику ему не удастся, но и отпускать Пинъэр нельзя, и торопливо прошептал:

— Милая, не рассказывай ей!

Только Пинъэр встала с кана, вошла Фэнцзе и приказала:

— Принеси шкатулку с образцами узоров, старая госпожа просит.

Служанка кивнула и принялась искать шкатулку.

— Ты все вещи из кабинета перенесла? — спросила ее Фэнцзе, заметив Цзя Ляня.

— Все, — ответила Пинъэр.

— Ничего не потерялось?

— Ничего. Я проверила.

— Может быть, нашла что-нибудь чужое? — поинтересовалась Фэнцзе.

— Нет. Откуда возьмется чужое?

— В последние дни трудно было следить за порядком в доме, — улыбнулась Фэнцзе. — Кто-нибудь из друзей мог забыть платок или кольцо.

Цзя Лянь, стоявший за спиной Фэнцзе, побледнел от волнения и бросал на Пинъэр умоляющие, полные отчаяния взгляды. Однако Пинъэр как ни в чем не бывало, улыбаясь, говорила Фэнцзе:

— Вот удивительно! Мне пришла в голову такая же мысль, и я тщательно все осмотрела, но ничего не нашла. Если вы, госпожа, не верите, можете поискать сами!

— Глупая ты! — засмеялась Фэнцзе. — Разве положит он, что не следует, на виду?

Она взяла у Пинъэр шкатулку и вышла из комнаты. Пинъэр, как бы стыдя Цзя Ляня, коснулась пальцами своего лица и покачала головой:

— Чем же ты отблагодаришь меня за то, что я для тебя сделала? Отвечай!

Цзя Лянь просиял и заключил Пинъэр в объятия, приговаривая:

— Ах ты моя милая, дорогая плутовка!..

Не выпуская из рук пряди волос, Пинъэр с улыбкой продолжала:

— Теперь ты в моих руках! Будешь со мной по-хорошему, ладно! А нет — все расскажу!

— Спрячь получше, чтобы она не увидела! — умолял Цзя Лянь.

На какой-то миг Пинъэр отвлеклась, и Цзя Лянь, воспользовавшись случаем, выхватил у нее из рук прядь волос.

— Лучше все же, чтобы их не было у тебя, — проговорил он с улыбкой. — Я их сожгу, и дело с концом.

С этими словами он сунул волосы за голенище сапога.

— Бессовестный! — процедила сквозь зубы Пинъэр. — «Перешел через реку и мост за собой сломал»! Жди теперь, чтобы я тебя выгораживала!

Она была до того хороша, что Цзя Ляню захотелось овладеть ею. Он обнял Пинъэр, но она вырвалась и убежала из комнаты.

— Распутная девка! — зло пробормотал вслед ей Цзя Лянь. — Распалила меня, а сама улизнула!

— А кто велел тебе распаляться? — хихикнула в ответ Пинъэр. — Не всегда же мне ублажать тебя! Узнает жена, несдобровать мне!

— А ты не бойся! Бутыль с уксусом — вот она кто! Разозлюсь как-нибудь и так ее изобью, что места живого не останется! Будет помнить меня! Сторожит, как разбойника! Сама только и знает, что лясы точить с мужчинами, а мне с женщиной перекинуться словом нельзя! Подойти близко! Сразу начинает подозревать, а сама с дядьями и племянниками шутит, смеется! Не позволю ей больше встречаться ни с кем!

— Она права, что не верит тебе, — заметила Пинъэр, — а ты зря ревнуешь. Ей надо ладить со всеми в доме, иначе как управлять хозяйством? Ты же ведешь себя дурно, и беспокоит это не только жену, но и меня!

— Э, ладно, хватит! — перебил ее Цзя Лянь. — Старая история! Вы что ни делаете — все хорошо, у меня же — все плохо! Погодите, возьмусь я за вас!

В это время во двор вошла Фэнцзе и, заметив Пинъэр, сказала:

— Зачем шуметь под окном? Если вам нужно, беседуйте в комнате!

— Она сама не знает, что ей нужно, — ответил Цзя Лянь. — Боится, наверное, что в комнате ее тигр сожрет!

— В доме никого нет, — обратилась служанка к Фэнцзе, — а мне одной что с ним делать?

— Вот и хорошо, никто не мешает! — засмеялась Фэнцзе.

— Это вы мне, госпожа? — удивилась Пинъэр.

— Тебе, тебе! Кому же еще, — улыбнулась Фэнцзе.

— Лучше не заставляйте меня говорить неприятные вещи! — сердито буркнула Пинъэр и пошла прочь, даже не отодвинув занавеску на дверях для Фэнцзе.

— Эта девчонка просто рехнулась, — промолвила Фэнцзе, входя в комнату. — Хочет командовать мною, дрянь! Пусть побережет свою шкуру!

Тут Цзя Лянь повалился на кан, захлопал в ладоши л расхохотался:

— Не знал я, что Пинъэр такая отчаянная! Придется мне ее слушаться!

— Это ты ей во всем потакаешь! — напустилась на него Фэнцзе. — Погоди, я до тебя доберусь!

— Вы с Пинъэр ссоритесь, а на мне зло срываете! — огрызнулся Цзя Лянь. — Довольно, я тут ни при чем!

— Никуда тебе от меня не деться! — насмешливо произнесла Фэнцзе.

— Не беспокойся, найду убежище! — ответил Цзя Лянь, собираясь уходить.

— Постой, мне надо с тобой посоветоваться, — остановила его Фэнцзе.

Если хотите узнать, о чем они говорили, прочтите следующую главу.