4. Новые войны и политика
Во время войны в Боснии и Герцеговине территория Сараева была поделена на часть, контролируемую сербами, и боснийскую (главным образом мусульманскую) часть. Однако Сараево военного времени также можно было бы описать в терминах нетерриториального размежевания. Существовала группа людей, которых можно было бы назвать глобалистами: миротворцы ООН, сотрудники гуманитарных организаций, журналисты и сараевцы, знающие английский язык и занятые в качестве ассистентов, устных переводчиков и водителей. Защищенные бронемашинами, бронежилетами и «голубыми картами», они имели возможность свободно въезжать и выезжать из города и пересекать территориальный рубеж. В то же время там были и местные жители, привязанные к той или иной территории. По одну (боснийскую) сторону на протяжении войны люди жили в осадном положении, существуя за счет гуманитарной помощи или черного рынка (если им везло с немецкими марками), становясь жертвами снайперского огня и случайных артобстрелов. По другую (сербскую) сторону материальные условия были немного лучше, хотя атмосфера страха была более тягостна. По обе стороны жители были уязвимы перед вербовочными командами и различными ополчениями и членами преступных группировок, которые слонялись по улицам и претендовали на легитимность, обосновываемую потребностями национальной борьбы.
Политические цели новых войн имеют в виду притязание на власть на основе внешне традиционных идентичностей — нации, рода (tribe), религии. И все же это оживление политики партикуляристских идентичностей невозможно понять в традиционных терминах. Его надо объяснять в контексте растущего культурного диссонанса между теми, кто активно вовлечен в транснациональные сети и использует для коммуникации электронную почту, факсы, телефон и авиаперелеты, и теми, кто исключен из глобальных процессов и привязан к своему месту жительства, даже если сама их жизнь, возможно, во многом зависит от этих самых процессов.
Было бы ошибкой полагать, что данное культурное размежевание можно выразить в простых политических терминах, что те, кто поддерживает политику партикуляристской идентичности, выступают против процессов глобализации, а те, кто склоняется к более толерантному, мультикультурному универсалистскому подходу, входят в новый глобальный класс. Напротив, среди глобалистов можно обнаружить живущих в диаспоре националистов и фундаменталистов, «реалистов» и неолибералов, убежденных в том, что компромисс с национализмом дает наибольшую надежду на стабильность, а также транснациональные преступные группы, наживающиеся на новых войнах. И хотя среди тех, кто привязан к той или иной территории, вероятно, найдется немало таких, кто уцепился за традиционные идентичности, есть также отдельные мужественные личности и группы граждан, отвергающие партикуляризм и какую бы то ни было исключительность.
Суть дела, скорее всего, в том, что процессы, описываемые словом «глобализация», ломают культурные и социально-экономические разграничения, которые определяли закономерности политической жизни, характерные для Нового времени. И новый тип военных действий необходимо рассматривать в контексте этих глобальных сдвигов. Новые формы борьбы за власть могут выступать под личиной традиционного национализма, трайбализма или религиозного фундаментализма, но тем не менее они являются современными феноменами, вызванными современными причинами и отражающими некие новые характеристики. Все это сопровождается растущим глобальным сознанием и чувством глобальной ответственности не только у отдельных лиц, но и среди различных правительственных и неправительственных институтов.
В данной главе я описываю некоторые ключевые характеристики процесса глобализации, ведущие к появлению новых форм политики идентичности. В последнем разделе я постараюсь обрисовать возникающее политическое расхождение между политикой партикуляристской идентичности и политикой космополитических или гуманистических ценностей.
