Пэт Кэдиган – американская писательница-фантаст, с середины 1990-х годов живет в Лондоне. Ее имя часто связывают с движением киберпанка. Удостоилась многочисленных премий, включая премию Хьюго, Всемирную премию фэнтези и премию Артура Кларка – последнюю она получила свои романы «Синтезаторы» и «Глупцы».

В последнюю неделю июня 1980 года в Канзас-Сити летний зной проявил себя в полную силу – и люди начали умирать.

В те дни я работала в маленькой газетенке под названием «КС Джонс» (она не имела никакого отношения ни к журналу «Мазер Джонс», ни к газетам «Канзас-Сити таймс» и «Канзас-Сити стар»). Собственно, называя «КС Джонс» газетой, я употребляю это слово в широком смысле – на самом деле это было бесплатное издание, которое раздавали в супермаркетах, магазинах, везде, где было много горожан. Парочка статей, а все остальное – реклама и скидочные купоны. Рекламы и купонов в газете было куда больше, чем статей, и потому она приносила какой-никакой доход, но, по сути, существовала благодаря железной воле ее главного редактора, Милли-Лу Десжинс.

Рост за метр восемьдесят, рубенсовские формы, рыжие курчавые волосы – такова была наша Милли-Лу. Люди говорили, что у нее «есть связи», произнося эти слова чуть ли не благоговейно. Ее отец, как говорится, «решал проблемы» политической клики Пендергаста ], выступая политическим посредником, и хотя те дни миновали навсегда, они не забылись.

Сама я не так уж хорошо разбиралась в местной истории. Не прошло и десяти лет с тех пор, как я уехала из Массачусетса, где имя Кеннеди использовалось как ругательство. Я очутилась в Канзас-Сити после череды неприятностей – за свадьбой последовал развод, и я оказалась на мели. Объявление Милли-Лу «для работы требуется человек, умеющий за деревьями видеть лес, а в лесу – деревья» заинтриговало меня. После нескольких неудачных собеседований я не ожидала, что из этого что-то выйдет, но Милли-Лу я почему-то понравилось. Впоследствии я узнала причину: из всех кандидатов на эту должность я была единственной, кто не подумал, что Милли-Лу ищет журналиста, который разбирается в садоводстве.

Итак, меня взяли в «КС Джонс» на полный рабочий день. Кроме меня в качестве сотрудников числились сама Милли-Лу, Джерри, занимавшийся дизайном и версткой, и Ирэн, выполнявшая обязанности секретарши, бухгалтера и офис-менеджера. Милли-Лу была не только главным редактором, но и менеджером по работе с клиентами. В какой-то момент она попыталась нанять менеджера, но газете это не пошло на пользу: по словам Милли-Лу, клиенты хотели, чтобы она занималась ими лично.

Компьютеров в офисе не было, а о такой штуке, как интернет, мы и слыхом не слыхивали. Их роль выполняла наборная машина Джерри (это была наборно-пишущая машинка «IBM Селектрик» с потрясающим для тех времен объемом памяти в пять килобайт и функцией печати) и телетайп, позволявший поддерживать связь с новостным агентством «Ассошиэйтед Пресс» (правда, за телетайпом приходилось постоянно приглядывать, чтобы в нем не закончилась бумага или перфолента).

Платили мне не очень-то много – чуть больше, чем я бы зарабатывала, раскладывая картошку фри по пакетам в «Макдональдзе». Но в те дни этого хватало, чтобы снимать дешевую однокомнатную квартиру неподалеку от центра города – со всеми удобствами, включая кондиционер.

В этой части Америки кондиционеры отнюдь не были роскошью. Свое первое лето на Среднем Западе я провела в общежитии для женатых пар при университете Канзас, где даже оконного кондиционера не было, не то что центрального кондиционирования. Представьте себе культурный шок человека, вся жизнь которого до этого прошла в пятидесяти милях к северо-западу от Бостона, на границе со штатом Нью-Гэмпшир. Но еще хуже было приспосабливаться к новому климату.

До этого я не бывала в местах, где можно вспотеть, не двигаясь. Но там, где работали кондиционеры – а надо сказать, кондиционеры были везде, кроме общежития, – меня ожидала другая крайность. Полчаса в кино, ресторане, любом здании на территории университета – и меня била дрожь. Глава фирмы, в которой работал мой тогдашний муж, устраивал вечеринку, и пока все веселились, я куталась в шерстяной плед, пила горячий кофе и то и дело дышала на пальцы, чтобы согреться.

К 1980 году все уже знали о разрушении озонового слоя, но тем летом в Канзас-Сити людям было слишком жарко, чтобы задумываться об экологии. Однажды я попросила Милли-Лу немного приглушить кондиционер – ровно настолько, чтобы треснула корочка льда на моем кофе, – но она лишь рассмеялась мне в лицо.

– Даже не думай об этом, Люси, – заявила она. – Я женщина немолодая, и мне ни разу не было холодно с 1969.

Затем она принялась рассказывать историю о том, как из-за работы электровентилятора в прогретом непроветриваемом помещении человек буквально может умереть от жары. «Эффект подогрева» – так она это называла. Я сказала, что никогда о таком не слышала, чем вызвала очередной взрыв смеха.

– Да уж, в тех местах, откуда ты родом, люди, должно быть, считают, что тридцать градусов – уже жара. Знаешь, посмотри-ка, какая была погода в этом месяце в последние пять-десять лет – тут и в Массачусетсе. Сравни и напиши мне статейку слов на тысячу.

Я вздохнула, глядя в окно на машины на дороге. Эта задача означала, что мне придется ехать в библиотеку в квартал Плаза и мерзнуть там, просматривая микрофильмы.

– Хорошо, съезжу, – пообещала я. – Но это может занять какое-то время.

– Займешься этим завтра, если жара спадет, – сжалилась Милли-Лу. – А пока что, если тебе действительно холодно, надень свитер. Еще один свитер.

Но жара не прекратилась. В июле температура поднялась выше сорока градусов. Во вторник накануне Дня независимости я пришла в офис и обнаружила, что там нет никого, кроме Милли-Лу.

– А ты тут что делаешь? – удивилась она.

– Э-э-э… Я тут работаю? – Я села за свой стол. После получаса дороги сюда по жаре свитер, предусмотрительно оставленный на спинке кресла, мне в ближайшее время не понадобится.

– Джерри и Ирэн на сегодня отпросились. Мол, слишком жарко, чтобы куда-то идти, – сказала Милли-Лу. – Я подумала, ты тоже останешься дома.

– Если вы хотите объявить сегодня выходной и отправиться домой, я не против, – улыбнулась я. – Если только это не скажется на моей зарплате.

Милли-Лу покачала головой, и тугие завитки ее волос вздрогнули. Она перестала обмахиваться газетой, сложила ее и бросила передо мной на стол – последний выпуск «Канзас-Сити стар», одна из статей обведена карандашом. Статья эта вышла под заголовком «От жары погибло уже три человека». И чуть ниже, шрифтом поменьше: «Особенно подвержены опасности пожилые люди».

– Прочти, – приказала Милли-Лу, – и потом я скажу тебе, что здесь не так.

Я прочитала статью.

– Три человека – недостаточно, чтобы описывать это как глобальную опасность, нависшую над городом?

– Я же предупредила, что сама тебе скажу, – заявила она таким тоном, что я даже немного обиделась. – На самом деле погибло пять человек, а не три.

– Откуда вы знаете?

– Это все потому, что у меня есть связи. Я думала, тебе говорили. – Она подмигнула, что показалось мне немного странным, ведь в офисе больше никого не было.

– Так что же происходит?

– Кто-то пытается скрыть правду, что же еще?

Я нахмурилась. Лишь недавно отгремел Уотергейтский скандал, и разговоры о заговорах по популярности уступали разве что обсуждению бейсбола, а благодаря Вудворту и Бернстейну журналистские расследования стали новым писком моды. Тем не менее все это вряд ли имело какое-то отношение к нашей еженедельной бесплатной газетенке, переполненной рекламой.

С другой стороны, подумала я, дочь политического посредника сумеет определить, есть здесь заговор или нет.

– Так что скажешь, Люси? – Голубые глаза Милли-Лу сияли. – Может, прокатимся в центр города, в морг? У меня в машине кондиционер есть.

– Отлично. – Я взяла свитер со спинки кресла.

Я думала, что Милли-Лу сунет пятьдесят баксов в руку сторожа в морге, и тот, опасливо оглядываясь, прошепчет ей на ухо, где лежат трупы, не попавшие в официальную сводку. Милли-Лу осмотрит тела, пока я, перепуганная и замерзшая, буду караулить у двери, не идет ли кто.

Женщина, встретившая нас в морге, не стала опасливо оглядываться. Мы познакомились – ее звали Дэни Вашингтон, она училась в медуниверситете и была одной из студентов, которых отправили в окружной морг на оплачиваемую практику. Это означало, что она всего лишь лет на шесть младше меня, но в белой спецодежде патологоанатома Дэни казалась пятнадцатилетней девчонкой.

– Хочу потом работать в бюро судебно-медицинской экспертизы, – похвасталась она, когда мы зашли в лифт.

– Значит, не придется терять пациентов, они и так уже будут мертвы, – прокомментировала Милли-Лу.

– Я понимаю. – На самом деле поняла я это не сразу, но можно было догадаться.

Из лифта мы вышли на третьем подвальном этаже – «минус третьем». Следуя за Дэни Вашингтон по короткому коридору с надписью «ХК6», я на мгновение задумалась, можно ли назвать эту поездку вниз на лифте «использованием алгебры в реальной жизни».

В коридоре было прохладно, а вот в комнате «ХК6» царил настоящий холод – скорее, это можно было счесть природным явлением, а вовсе не действием холодильной камеры. Словно зима пряталась в этой крошечной комнатенке, где не было ничего, кроме стола, пары стульев у двери и шестисекционной металлической холодильной камеры для хранения трупов, встроенной в стену, – три секции снизу и три сверху.

– Ужасно, да? – сочувственно спросила Дэни Вашингтон, увидев, как я прячу ладони в рукава свитера.

На крючках на двери висело несколько массивных шерстяных свитеров, и Дэни, взяв один, надела его прямо поверх белого халата.

– Не стесняйтесь.

Милли-Лу повторила свою привычную шутку о том, что она не мерзла со времен администрации Никсона.

– Ладно-ладно, а мне вот свитер не помешает. Клянусь, я видела холодильники теплее, чем эта комната.

– Ну, есть холод и есть холод, – рассудительно ответила Дэни Вашингтон, доставая из ящика стола пару плотных перчаток. – И есть вот это.

Надев перчатки, она открыла холодильный шкафчик слева и выдвинула панель.

Вначале я подумала, что смотрю на большую куклу или манекен, облаченный в ночную рубашку, халат и пушистые розовые тапочки. Тело лежало на боку, ноги были согнуты, как в положении сидя. Милли-Лу подошла к холодильной камере, чтобы рассмотреть труп. Я последовала за ней. Усопшая была очень пожилой женщиной. «Вот только не может так быть», – подумала я. Одна нога не лежала на другой, они были чуть раздвинуты.

Я не эксперт в таких вопросах, но уверена, что трупное окоченение проявляется совсем не так. Обе руки были прижаты к бокам, руки вцепились в халат, точно усопшая куталась в него, чтобы не мерзнуть. Смуглая некогда кожа приобрела слабый пепельно-желтоватый оттенок.

– Миссис Кора Паттерсон, возраст – восемьдесят один год, – сообщила Дэни Вашингтон. – Ее привезли вчера ночью около двух, и она даже не начала оттаивать.

– Что за дерьмище?! – выдохнула я.

Я подумала, что Милли-Лу сейчас скажет, что мне придется заплатить пару баксов штрафа за ругань в рабочее время. Но вместо этого она задумчиво произнесла:

– Да, вот и мне кажется, что это дерьмище какое-то.

Она протянула руку, собираясь притронуться к лицу женщины, но судмедэксперт перехватила ее запястье.

– Не стоит. Если дотронетесь до нее голыми пальцами, повредите кожу. – Она передала Милли-Лу перчатки. – На них термоустойчивое покрытие.

Милли-Лу надела перчатки и на мгновение притронулась к руке и плечу усопшей, затем отпрянула.

– Я чувствую исходящий от ее тела холод. – Она вернула перчатки Дэни. – Но ведь ее одежда не заледенела!

– Это тоже очень странно, – согласилась судмедэксперт. – В основном, одежда примерзла к телу. Как примерзли бы ваши пальцы, если бы вы до нее дотронулись.

Я подошла к изголовью панели, чтобы разглядеть лицо женщины. Ее шея настолько заледенела, что голова не касалась подноса. Тело действительно словно источало холод – как источает жар тело человека, страдающего от лихорадки, только наоборот.

Склонившись к трупу, я увидела, что кое-где ее седые волосы надломились, словно стеклянные нити. Заиндевевшие волоски лежали на металлической панели, чуть сдвинувшись оттого, что шкафчик открывали и закрывали. Неужели они тоже заледенели?

Невзирая на предупреждение Дэни, я дотронулась до одного волоска. Что-то острое и тонкое вонзилось в подушечку моего пальца. Я резко отдернула руку – и от головы женщины отломилась еще пара волосков.

– Ты что творишь? – возмутилась Милли-Лу.

Не успела я начать оправдываться, как она уже схватила меня за руку. Крошечные капельки крови показались на месте, где тонкие серебристые занозы торчали из моего пальца.

– Ох, ну что за… – Дэни закатила глаза. – Не трогайте, мне нужно их извлечь. – Она мотнула головой в сторону стола. – Садитесь. Сейчас возьму инструменты, это пара секунд. Могу я рассчитывать на то, что за время, пока меня не будет, вы тут ни к чему не станете прикасаться? – Она тщательно закрыла шкафчик морозильной камеры. – Я серьезно.

– Я лично собираюсь прилично себя вести. – Милли-Лу выразительно посмотрела на меня.

– Я тоже, – виновато пробормотала я.

«Инструменты?» – пронеслось у меня в голове.

Дэни вышла и вскоре вернулась с хирургическим набором, фонариком и увеличительными очками, какими обычно пользуются часовщики.

– Подержите. – Она передала Милли-Лу фонарик. – Направляйте луч прямо на ее палец.

Девушка достала из набора шприц и обнажила иглу.

– Погодите-ка!

Я попыталась отстраниться, но она уже сжимала мою руку железной хваткой – и как только у врачей и медсестер так получается?

– Вы не говорили, что нужно будет делать укол!

– Ох, да бога ради! – Она сунула шприц мне под нос, чтобы я увидела его во всей красе. – Вы что, уколов боитесь?!

– Но зачем мне укол? – Я попыталась отнять руку. – Это же занозы, можно просто взять пинцет.

– Это не занозы, – раздраженно бросила Дэни. Она так сильно сжимала мое запястье, что рука у меня занемела.

Правда, уже через мгновение, когда она всадила в меня иглу, оказалось, что это вовсе не так.

Я завопила.

– Серьезно, Милли-Лу, и это ваша хваленая умница?

– Поверьте мне, вы не видели двух других претендентов на ее должность, – ответила редактор со столь абсурдной невозмутимостью, что я расхохоталась бы, если бы Дэни не продолжала колоть меня в палец, раз за разом.

Я застонала, и судмедэксперт бросила возмущенный взгляд в мою сторону. «Неужели действительно требуется столько уколов? – подумала я. – Или она просто пытается довести меня до слез?»

– Ну а теперь что? – Я уже утратила какую-либо надежду на то, что мне вернут руку.

– Теперь мы подождем. Хочу удостовериться, что анестезия сработала, прежде чем резать.

– Резать?! – Если бы она по-прежнему не сжимала мне запястье, я бы уже выскочила за дверь. – Что резать?! Что вы там собрались отрезать?!

– Да ничего я не буду отрезать. Нужно тщательно извлечь осколки, – с нарочитым терпением ответила Дэни. – Мне просто нужно удостовериться, что в тканях пальца ничего не осталось. Это было бы совсем плохо.

И вдруг бежать прочь мне перехотелось.

– Насколько плохо?

– Плохо как при обморожении. Тяжелой степени. Той, которая предполагает ампутацию.

Мы с Милли-Лу переглянулись. Она выглядела напуганной не меньше меня.

– Ну ладно. – Я сдалась. – Приступайте к своему, как вы выразились, тщательному извлечению осколков.

– Вы это чувствуете? – Дэни что-то проделала с моим пальцем.

– Ничего не знаю и знать не хочу, – проворчала я. – Меньше разговоров, больше тщательного извлечения осколков.

– Ладно. Окажите нам обеим услугу и отвернитесь, пока я не закончу.

Милли-Лу встала между нами и присела на краешек стола, чтобы я не увидела, как работает Дэни. Боли я не чувствовала – онемение распространилось на часть ладони и кожу между большим и указательным пальцем. Тем не менее я ощущала, что что-то она все-таки делает, и пусть едва ли мне хотелось бы знать, чем она там занимается, я бы не удержалась и посмотрела, если бы не Милли-Лу. Мне показалось, что прошло несколько часов, пока судмедэксперт наконец сказала:

– Готово.

Не знаю, чего я ожидала. Возможно, увидеть руку чудовища Франкенштейна, со швами и болтами, торчащими по бокам от ногтя. Но у меня просто был перебинтован палец. И онемение все еще не прошло.

– Не намочите его, – предупредила Дэни. – Когда будете принимать душ, обмотайте руку целлофановым пакетом. Или наденьте резиновую перчатку, чтобы на палец точно не попала вода. Только не очень тугую. И ненадолго. Иначе проблема только усугубится. Зайдите ко мне через неделю, посмотрим, как заживает. – Она смущенно пожала плечами. – Или можете пойти к своему доктору, если хотите.

– Не знаю, как бы я это ему объяснила.

– Хорошо. Потому что тогда уже мне пришлось бы это объяснять, и меня бы, скорее всего, уволили.

Я содрогнулась от стыда.

– Я бы ни за что не стала упоминать ваше имя, – торжественно сказала я. – И… э-э-э… спасибо. Даже несмотря на укол.

– Журналисты всегда защищают своих информаторов, – напомнила ей Милли-Лу. – Подумайте о Нелли Блай. Эдварде Мэроу. Бобе Вудворте и Карле Бернстейне. Бене Брэдли.

– Я не думаю, что если кто-то узнает о ее пальце, им будет трудно меня вычислить, – грустно сказала Дэни. – И зачем вы вообще это сделали?

– Мне стало интересно, замерзли ли ее волосы. – Мне стало очень стыдно.

– Замерзли. В следующий раз просто спросите.

– Но как они могли замерзнуть? – опешила я. – Волосы ведь не живые. В смысле, сами волоски.

– Но они растут из волосяной луковицы. Заморозка прошла по коже головы и все волоски заледенели до кончиков.

– Но как они могут быть такими же замерзшими, как и ее тело? Это кажется неправильным.

– Скажите это осколкам, которые я вытащила из вашего пальца.

Дэни осторожно отнесла белый комочек ваты к шкафчику Коры Паттерсон и положила его на панель рядом с ее телом.

– А ваш босс не станет вас подозревать? – спросила я.

– Подозревать в чем? – Дэни пожала плечами. – Я ведь ничего не видела. Я просто студентка. И подрабатываю тут на практике.

– Вы говорили, что тел было два, – напомнила Милли-Лу.

– Было. – Дэни смутилась. – Второе… теперь это не вполне тело. – Она поколебалась.

Милли-Лу сложила руки на груди и принялась буравить ее взглядом, я же покосилась на свитеры на двери, раздумывая, не надеть ли мне еще один.

Дэни Вашингтон обреченно вздохнула и открыла шкафчик рядом с секцией Коры Паттерсон.

– Это Мартин Фоли, возраст – семьдесят девять лет. Вернее, то, что от него осталось.

В основном обломки на панели были достаточно крупными, чтобы мы могли узнать в них части тела пожилого мужчины. Голова отломилась прямо под подбородком и теперь лежала на правой щеке на толстом полотенце. В разломе я увидела кости, кровеносные сосуды, что-то коричневато-красное (должно быть, мышцы) и желтый подкожный жир. Кожа у него тоже была чуть желтоватой.

– Прямо как поперечное сечение в анатомическом справочнике, – потрясенно выдохнула я.

– Надеюсь, дорогие мои, мне не надо вам напоминать, что ни к чему нельзя прикасаться? – резко осведомилась Дэни.

Я помахала ей рукой с перебинтованным пальцем.

– Я урок уже усвоила. Что с ним случилось?

– А вы как думаете? Кто-то его уронил. Благодаря одежде бо́льшая часть тела не рассыпалась, но нам пришлось угробить кучу времени на то, чтобы собрать все осколки.

– Прямо «Видимый человек». Разбился, как стекло. – Милли-Лу осмотрела обломки, затем скептически повернулась к судмедэксперту. – Вы уверены, что вы все собрали?

– Это произошло здесь, так что да, мы уверены.

Милли притопнула ножкой.

– Смотрите, как бы и вам не упасть. На этом бетонном полу и не замороженный человек разобьется вдребезги. Это если предположить, что кто-то может провести тут какое-то время и не превратиться в лед. Mirabile dictu, тут и правда холодно!

– Аллилуйя! – Я двинулась к двери.

– Не торопись. – Моя начальница достала из кармана два фотоаппарата – «полароид» и «пентакс». «Полароид» она передала мне, пентаксовскую зеркалку оставила себе. – Нам понадобятся снимки. Обоих тел.

Дэни Вашингтон скептически приподняла бровь.

– Ну ладно, мне просто хочется получить эти снимки. Не обязательно для печати, но если в какой-то момент их опубликуют, ваше имя не всплывет.

– Не знаю, как бы вы провернули такой фокус. – Судмедэксперт все с тем же скептицизмом наблюдала, как Милли-Лу щелкает камерой.

– Ничего фантастического, – ухмыльнулась моя начальница. – У меня же есть связи.

Остановившись, она пропустила меня, чтобы я сделала пару снимков, которые будут готовы уже через минуту. Но с забинтованным пальцем фотографировать было неудобно, поэтому в итоге Милли-Лу отобрала у меня фотоаппарат, пощелкала немного и вернулась к своей зеркалке. Когда пленка закончилась, она вставила новую и попросила Дэни опять вытащить тело Коры Паттерсон.

– Ладно. – К этому времени вторая пленка уже закончилась, и полароидные снимки были готовы. – Итак, в чем загвоздка? Очевидно, вы не можете провести вскрытие, пока они не оттаяли, а значит, нельзя сказать, что они действительно погибли именно от переохлаждения.

Дэни поколебалась.

– Может, смерть и наступила в результате переохлаждения, но я подозреваю, что причина была какая-то иная.

– Да неужели! – Милли-Лу приобняла ее за талию. – Прошу вас, дорогая, поделитесь своими мыслями, вы ведь знаете, что мне вы можете доверить все, что угодно.

– Да уж, это точно. – Дэни отстранилась.

– Ну же, – проворковала Милли-Лу. – По крайней мере, вы можете сказать мне, почему вы предполагаете иную причину смерти? Люси, ты записываешь?

Я махнула рукой с перебинтованным пальцем – и Милли-Лу мгновенно достала из сумочки блокнот и ручку. Мы все в офисе газеты считали сумочку Милли-Лу удивительнейшим природным феноменом, не менее поразительным, чем электричество или утконос.

– Ну же, вспомните, кто написал вам великолепное рекомендательное письмо, благодаря которому вы поступили в медицинский…

Судмедэксперт вздохнула.

– Если об этом прознают – я лишусь работы, вы же понимаете.

– Понимаю. Я не позволю, чтобы ваше имя всплыло в этой истории. Я ведь никогда вас не подводила, верно?

Дэни покачала головой, хотя на ее лице все еще отражались сомнения.

– Это связано с тем, где их нашли.

– Да, в морозильной камере, – кивнула Милли-Лу. – Наверное, промышленной. Полагаю, речь идет о семейном бизнесе?

Дэни опять мотнула головой.

– Нет. – Она помолчала. – Их нашли не в морозильной камере.

– Да неужели! – Милли-Лу едва сдерживалась. – А где же?

– Помните, недавно на Восточной 27-й, между Труст-авеню и бульваром Пасео, случился пожар? Эти старики жили в том доме. Пожарные нашли их в комнате и подумали, что несчастные задохнулись от угарного газа. Пока к ним не прикоснулись.

Феноменальная память Милли-Лу мгновенно выдала ей необходимую информацию:

– В доме шесть жильцов, двое в больнице, двое погибли в пожаре… Так это они погибли?

– «Не станем называть имена погибших, поскольку их семьи еще не были извещены», – процитировала Дэни. – Оба тела обнаружили в ее квартире, хотя он тоже жил в этом доме.

– Кто еще о них знает?

– Кроме меня и моего начальника… – Судмедэксперт задумалась. – Пожарники, которые нашли тела. Врачи скорой помощи. Тот идиот, который уронил тело мистера Фоли. И трое наших, которые помогали собирать осколки.

Теперь уже настала очередь Милли-Лу скептически поднимать брови.

– Как-то многовато людей молчат, – заметила она. – Никогда бы не подумала, что столь многие смогут держать рот на замке. Такого не случалось со времен моего папочки.

– А что тут рассказывать? В загоревшемся доме обнаружены два полностью замороженных тела? Наверное, трупы хранили в холодильной камере, а пожар устроили, чтобы уничтожить доказательства. Поджог и убийство. Никто не станет болтать, пока ведется расследование, ведь людям дорога их работа. Да, немного странно, но нельзя сказать, что это неслыханно. Знаю я парочку историй, от которых у вас волосы встанут дыбом и завьются мелкими колечками. Ну, то есть у нее завьются. – Дэни кивнула на меня. – А ваши – распрямятся. Ну, или встали бы дыбом, да только вы, наверное, и так уже эти истории слышали. Как бы то ни было, никто и задуматься не успел о том, что случилось два дня назад. С тех пор произошло еще два пожара. К тому же люди просто умирают от жары, тут и пожар не нужен.

– В этом доме… Может быть, там отключили электричество за неуплату? – спросила Милли-Лу. – Я слышала, в последнее время многим отключили электричество, потому что людям все сложнее становится оплачивать счета. Нет электричества – значит, и кондиционеры не работают.

– Не знаю. Но у меня есть их адрес. Однажды я подумывала снять квартиру в том районе. Все дома в округе – еще викторианских времен. Нет центрального кондиционирования, нет даже кондиционеров в квартирах. Пришлось бы обходиться вентиляторами и не выключать их ни на минуту. А это очень дорого, даже если предположить, что проводка выдержит такую нагрузку и нигде не закоротит.

Милли-Лу нацарапала еще что-то в блокноте и убрала его в сумку.

– Нам определенно стоит проверить эту версию.

– Какую версию? – уточнила я.

Дом хоть и обгорел, но все еще стоял. Никто даже не забил досками зияющие дыры, оставшиеся на месте окон и дверей. Забор тут был, но не особо внушительный: проволочная сетка, натянутая между деревянными столбиками, – правда, ворота перед центральным входом в дом все-таки были металлические. Сейчас они были закрыты на цепь, и перед ними стояло голубое пластиковое заграждение с надписью «Полицейское заграждение. Проход воспрещен!». Но мне кажется, эта надпись отпугивала людей куда меньше, чем палящее солнце и невыносимый жар, обрушивавшийся на пешеходов с немилосердных безоблачных небес.

Милли-Лу пришлось припарковать машину в квартале от нужного нам дома. Мы дошли туда за пару минут, но за это время я успела пожалеть о том, что мы ушли из холодного помещения морга. Моя начальница страдала даже больше меня. Из розового ее лицо сделалось темно-багровым. Я предложила сделать пару снимков и вернуться позже.

– Позже прохладнее не станет, – отдуваясь, ответила Милли-Лу. – А освещение будет хуже.

Прежде чем я успела спросить, почему бы нам не воспользоваться вспышкой, она уже пересекла узкий проезд между соседним домом и загражденными развалинами. Я последовала за ней. По крайней мере, соседний дом отбрасывал тень.

Милли-Лу сделала несколько фотографий зеркалкой сквозь сетку забора, затем сменила объектив на телефото.

– Может, у вас в сумке и фотолаборатория завалялась? – спросила я.

Я нервничала. Мы стояли прямо под окном, и в этом окне шевельнулись занавески. Похоже, жильцы следили за происходящим.

– Да, только кондиционера в ней нет. Подержи-ка. – Она сунула мне в руки сумку, сделала еще пару снимков и обогнула дом.

Мостовая вокруг была завалена каким-то мусором, в котором смутно угадывались обломки мебели. Высокий деревянный забор ограждал соседний дом, благодаря чему жильцам не пришлось смотреть на горелые поролоновые подушки, но вонь, должно быть, стояла ужасная.

Милли-Лу прошла чуть дальше и сфотографировала соседний двор.

– Там дом намного меньше, – сообщила она, возвращаясь. – На одну семью, во дворе качели, песочница и беседка для барбекю. Могу поспорить, они очень рады, что пожар не перекинулся на их участок.

– Наверное. – Я опять покосилась на окно любопытных соседей. – Нам надо уходить отсюда.

– И какая ты после этого журналистка? – Милли-Лу двинулась прочь по мостовой.

На мгновение я вздохнула с облегчением, шагая за ней, но тут же выяснилось, что она просто обходит дом.

С этой стороны дорога проходила ближе к зданию, и тут уже чувствовался застоявшийся дым и запах горелого. Мне представилось, как пламя охватило личные вещи жильцов дома – и в считаные минуты эти вещи превратились в почерневшие обломки. При мысли об обломках мне вспомнились части тела, лежащие на металлической панели в шкафчике в морге.

Огонь не опалил ни мужчину, ни женщину, не говоря уже о том, чтобы сжечь их. Впрочем, затем мне пришло в голову, что большинство людей не сгорают насмерть в пожарах, куда чаще они умирают от угарного газа еще до того, как до них доберется пламя. Умирают от нехватки кислорода. Они задыхаются.

Может быть, Дэни Вашингтон считала, что причина их смерти – удушье? Возможно. Но их тела никак не удалось бы заморозить настолько быстро – уже после распространения дыма и до приезда пожарных…

Хотя нет, один вариант все-таки был. Жидкий азот. Мне вспомнился опыт на школьном уроке по химии: учительница обмакнула цветок в сосуд с жидким азотом, а потом бросила на стол. Цветок разбился, как стекло, – и весь класс затаил дыхание.

Но понадобился бы огромный сосуд, чтобы заморозить двух человек. Такой большой контейнер со сложными механизмами не выгорел бы полностью. Детективы, расследовавшие поджог, что-то бы обнаружили. Не говоря уже о пустых упаковках из-под азота. Что, если именно по этой причине и начался пожар? Большая, сложная машина вызвала короткое замыкание в проводке?

Я повернулась, чтобы поделиться своими мыслями с Милли-Лу, и оказалось, что она пробралась в дыру в проволочном заборе и направила объектив на одно из окон.

– Что вы вытворяете?! – охнула я. – Милли-Лу, вернитесь немедленно! Нельзя заходить за полицейское заграждение, нас обеих арестуют!

Не успела я произнести эти слова, как из-за угла дома, как назло, выехала патрульная машина, и из нее вышли двое полицейских. Похоже, они были не в восторге от происходящего.

«Я все еще стою с правильной, не запретной стороны забора, – подумала я. – Они меня не арестуют». Потом я поняла, что держу сумку Милли-Лу, полную сюрпризов. Интересно, есть ли статья «Соучастие в проникновении на чужую собственность»? «Пособничество и подстрекательство к незаконному фотографированию»? «Заговор с целью возведения клеветы на полицию»? Эти двое полицейских были очень большими. И очень недовольными.

– Это моя начальница. – Я чувствовала себя предательницей.

– Милли-Лу, вы же знаете, что нельзя заходить на место преступления, – окликнул ее один из полицейских, тот, что был повыше.

Она оглянулась и улыбнулась до ушей.

– Я уже почти закончила, Тони. Как делишки, Ральф?

– Я серьезно. – По крайней мере, именно так и звучал его голос. Серьезно. – Милли-Лу, убирайтесь оттуда немедленно, или мне придется вывести вас оттуда.

– Нет уж, размечтались. – Милли-Лу уже стояла в дверном проходе.

– Считаю до пяти. – Тони вошел во двор. – Один… плюс четыре равняется пять. – В три прыжка преодолев расстояние между ними, он подхватил Милли-Лу под локоть и вывел за забор.

– Да неужели! Вы меня оттуда вытащили! – с видом оскорбленного достоинства моя начальница отстранилась. – После всего, что было между нами?

– Ох, прекратите, – проворчал Тони. – Мне пришлось. Соседи смотрят.

– Этот район мог бы называться Любопытные Соседи, – добавил второй коп, Ральф. – Они всегда смотрят.

Полицейские вежливо, но настойчиво увлекли нас к дороге. «К патрульной машине, – подумала я. – Чтобы соседи видели, как они нас арестовали».

Но на самом деле они выписали нам штраф. Все было нормально, пока я не увидела сумму.

– Вы себя хорошо чувствуете, мэм? – забеспокоился Ральф.

Открыв дверцу машины, он усадил меня на заднее сиденье, а Тони протянул мне бутылку с водой. Вода была почти горячей, но я не особо обратила на это внимание. Куда больше меня волновало то, что Ральф назвал меня «мэм».

– С ней все в порядке, это она от суммы штрафа обомлела. – Милли-Лу забрала у меня квитанцию и положила себе в сумку. – Мы в этом городе всегда боролись с коррупцией, и эти славные служители закона не позволили бы себе согласиться на взятку. Не волнуйся, Люси, это за счет газеты. Ты пока передохни, а мы с парнями поболтаем немного.

Я обмякла от облегчения – и, судя по ощущениям, готова была растаять и растечься по сиденью. В патрульной машине было так же жарко, как и на улице, но тут хотя бы солнце не палило. Я откинулась на спинку сиденья, вылила немного воды в ладонь и побрызгала себе в лицо, не обращая внимания на стекавшие на рубашку капли. Мне хотелось вылить всю бутылку себе на голову – но, правда, копы бы не обрадовались, если бы я залила им заднее сиденье. Впрочем, это если бы вода не превратилась от этого в пар.

Через какое-то время я пришла в себя. Милли-Лу сидела впереди рядом с Ральфом и Тони, погрузившись в беседу. Но говорили в основном копы, а моя начальница внимательно слушала и делала заметки. Я видела, что копы вовсе не устроили ей выговор, но соседи, должно быть, не заметили бы разницы. Наконец она закрыла блокнот, потрепала Ральфа и Тони по щеке и кивнула мне, показывая, что нам пора уходить.

Мы направились в центр. К этому моменту я уже так страдала от жары, что даже немного расстроилась, когда мы приехали не в морг, а в библиотеку.

– Вы уверены, что я не могу помочь? – переспросила я, глядя, как Милли-Лу перебирает микрофильмы пленку за пленкой.

– Нет, мне просто нужно, чтобы кто-то составил мне компанию, – весело откликнулась начальница.

Она знала, что я предлагаю ей помощь исключительно из вежливости. Ненавижу микрофильмы – всегда негативы, белое на черном, и мне трудно там что-то разобрать. Даже при наилучших обстоятельствах у меня уходит куча времени, чтобы прочитать хотя бы заголовок.

А вот у Милли-Лу таких проблем не было – наверное, ее глаза лучше приспосабливались к таким условиям, чем мои. Но невзирая на ее скорость работы мы просидели в библиотеке по меньшей мере час, и все это время Милли-Лу просматривала пленку за пленкой, сверялась с записями у себя в блокноте (там была скоропись, поэтому я это прочесть не могла) – и наконец что-то нашла.

– Ага! Вот оно! Напомни мне послать Тони и его семье роскошный подарок на День благодарения! – Рядом с непонятными закорючками в блокноте она нацарапала еще пару закорючек и откинулась на спинку стула, показывая мне экран.

– В верхнем правом углу. Вернее, с другой стороны, – тут же поправилась она.

В кои-то веки я сразу увидела заголовок: «Никаких новых зацепок в деле о замороженном трупе в Тонганокси. Родители погибшей настаивают на своей невиновности». Статья была небольшая. Супружеская пара в городке Тонганокси, штат Канзас, заявила об исчезновении своей двенадцатилетней дочери. Через два дня ее замороженный труп нашли под прицепом трейлера, в котором жила эта семья. Родители утверждали, что не знали, где находится тело, не причиняли вреда своему ребенку и не знают, кто ее убил.

– Когда это произошло? – спросила я.

– В августе 1973 года. Тогда было жаркое лето.

– Я помню.

Жара тем летом действительно врезалась мне в память. Лишь вспомнив об этом, я начала потеть, а ведь я сидела под кондиционером. Учитывая, сколько времени мы провели в библиотеке, я уже должна была озябнуть, но мне ничуть не было холодно. Быть может, мое тело наконец приспособилось к перепадам температуры в Канзас-Сити.

Милли-Лу нашла газету, с которой делали микрофильм, что-то еще записала в блокнот и опять принялась просматривать пленку за пленкой. Оказалось, еще один похожий случай произошел летом 1969 года – Милли-Лу не уставала повторять, что именно в тот год она в последний раз в своей жизни чувствовала, что ей холодно. Правда, сейчас она была так увлечена своей находкой, что мне показалось невежливым напоминать ей об этом.

Другие статьи она мне показывать не стала, но из ее слов я поняла, что все они посвящены людям, найденным замороженными в жару. Таких историй было немного, и Милли-Лу не всегда удавалось найти соответствующую газетную заметку в бумаге.

В какой-то момент она добралась до газет 30-х годов.

– Я так и знала. – Моя начальница мрачно усмехнулась.

– Что?

– Тридцатые были временем Пыльного котла. Началась засуха, и те пыльные бури просто развеяли жизни людей по ветру. Будто Великой депрессии нам было мало.

– Я знаю историю этой страны, да и «Гроздья гнева» читала.

– Одно дело – читать, и совсем другое – пережить это. Я тогда была маленькая, совсем маленькая, но те события оказали на меня огромное влияние. Благодаря политическому аппарату Канзас-Сити многие люди не очутились в «гувервиллях» с оками. Но никто ничего не мог поделать с жарой. Она была ужасна. Можешь посмотреть прогноз погоды в вечерних новостях – и каждый вечер тебе скажут, что самая высокая температура в этот день года была зафиксирована в тридцатые, во время Пыльного котла.

– Наверное, тогда люди тоже умирали от жары, – предположила я. – И кондиционеров еще не было.

– На самом деле, – Милли-Лу взялась за очередную пленку, – именно в Канзас-Сити было построено первое здание с центральным кондиционированием – Арсенал. Еще в 1902 году.

– Ну надо же! – Я была потрясена.

– А десять лет спустя Кларенс Бердсай изобрел систему заморозки в пищевой промышленности. Использовал охлаждаемый конвейер. Правда, уже не в Канзасе – я забыла, где именно. Но это было еще до того, как у людей дома появились холодильники: в те дни все пользовались ледниками и регулярно покупали брикеты льда. Холодильники распространились только в конце двадцатых. Кое-кто уже начал устанавливать оконные кондиционеры, но повсеместно их стали использовать после Второй мировой. Поэтому… Да, люди умирали от жары. Полагаю, люди всегда погибали от экстремальных погодных условий, будь то холод или жара. Никто просто не занимался составлением такой статистики – даже в те времена, когда статистика как таковая уже появилась. А это произошло не так давно. Но многие люди рождались дома, а не в больнице – и там же и умирали. Семьи сами занимались похоронами, и, если врач не видел на теле дедули следов ножевых или огнестрельных ранений, он указывал в качестве причины смерти старость. Или грипп. Или пневмонию.

– А было такое, чтобы кого-то заморозили по методу Бердсая?

– Хороший вопрос.

Милли-Лу молча просмотрела еще пару пленок, делая заметки. Я заглянула в ее блокнот, уже не в первый раз сожалея о том, что в колледже не прошла курс скорописи. Я думала, что она остановится на 1930-х, но моя начальница продолжала пробегать глазами газетные заголовки 1920-х и даже раньше. Я уже начинала придремывать, когда она объявила, что микрофильмы закончились. Милли-Лу предложила мне отправиться домой, а она, мол, еще зайдет в офис, попытается упорядочить свои записи. Но я решила пойти с ней – мне хотелось увидеть, что из всего этого выйдет. И выйдет ли.

Милли-Лу редко садилась за печатную машинку – но уж когда бралась за дело, звучало это как пулеметная очередь. От моего предложения вычитать текст она просто отмахнулась. Раз уж я действительно не хочу идти домой, заявила она, то могу просмотреть телетайп и поискать какие-нибудь «проходные» новости – на случай, если меня угораздит заболеть как раз в тот день, когда в газете нечего будет печатать.

Вряд ли вы могли подумать, что новости от агентства «Ассошиэйтед Пресс», по сути, новостями не являются. По телетайпу передавали статью за статьей, и бумаги с перфолентой на все это уходило немало. Но если начать вчитываться в текст новостей, то после первого ярда перфоленты возникало ощущение дежа-вю – истории повторялись, иногда дополнялись новыми фактами, иногда сокращались. Дважды в день по телетайпу приходили газетные очерки, подробный гороскоп на следующий день, иногда даже обзоры на фильмы и книги.

В последнее время главной темой новостей, передаваемых агентством «Ассошиэйтед Пресс», был предстоящий съезд Республиканской партии в Детройте и выдвижение Рональда Рейгана как кандидата в президенты – ему предстояло выступить соперником Джимми Картера в предстоящей предвыборной гонке.

Джерри и Ирэн называли администрацию Картера «Деревенщины в Белом Доме». Они оба были правоцентристами, что казалось мне очень странным в те времена после Уотергейтского скандала. Впрочем, предыдущий съезд партии проходил прямо тут, в Канзас-Сити, и республиканцев встречали как героев (по словам Милли-Лу, особенно их приезду обрадовались продавцы порнографических журналов и дорогие проститутки).

И вот уже четыре года по телевизору все еще говорили о том, как на прошлом съезде партии Тони Орландо отплясывал с Бетти Форд – и я боялась, что эта история будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

Большинство новостей, не связанных с политикой, были посвящены погоде. Весь регион Великих равнин, от Скалистых гор и до Аппалачей, был охвачен невыносимой жарой.

Некоторые статьи содержали куда больше научных и технических фактов, чем обычно, хотя, как и все тексты «Ассошиэйтед Пресс», были написаны в стиле «перевернутой пирамиды», излюбленном стиле Милли-Лу: вначале подаются важнейшие факты, и потому статью можно сократить, не теряя ничего существенного (в каком-то смысле, работать с Милли-Лу – все равно что учиться на факультете журналистики, где все преподаватели в восторге от идеи «перевернутой пирамиды»).

Просмотрев пару заметок, я отложила их в сторону и принялась искать в ленте новостей гороскопы, сплетни о знаменитостях и тому подобные глупости. Я поступила так не потому, что не могла понять статьи о погоде. Напротив, я слишком хорошо понимала, о чем там идет речь. В Канзасском университете я записалась на курс геологии, который вел очень харизматичный профессор по имени Эд Целлер. На лекциях он много рассказывал об изменениях атмосферы и как это может привести к глобальным изменениям климата.

Он тогда напугал нас до чертиков – кстати, отличный способ заставить студентов запомнить содержание лекции. В результате из пятисот студентов, посещавших его лекции, все получили только хорошие оценки по этому предмету. Я все еще помнила многое из того, что Целлер нам рассказывал, а если бы забыла, эти статьи о погоде освежили бы мою память.

Я посмотрела на градусник, висевший перед входом в кабинет Милли-Лу. Я чувствовала себя совершенно нормально – мне не было холодно, даже не было прохладно, в самый раз. Судя по градуснику, в комнате было двадцать градусов, но я подумала, что, наверное, он сломался. Если в комнате действительно было настолько прохладно, у меня бы уже стучали зубы. Но кондиционер был выставлен на максимальное охлаждение, и он определенно работал. Слышалось мерное гудение. Милли-Лу не выключила его, когда мы уходили, и мне подумалось, что это, должно быть, гудит озоновый слой, разрушаясь с каждой секундой. Я виновато поднесла к кондиционеру руку и мизинцем чуть сдвинула ползунок, приглушая его мощность. И еще раз.

– Что ты там делаешь? – вкрадчиво осведомилась Милли-Лу. В ее тоне слышалось явственное: «Ага, попалась!»

Я вздрогнула.

– Странно, ты вовсе не кажешься замерзшей. На самом деле… – Она нахмурилась и подошла ко мне. – Похоже, ты начала акклиматизироваться. Самое время. – Она вернула ползунок в исходное положение. – Что-то подсказывает мне, что после этого лета мы будем вкладывать в словосочетание «жаркая погода» совсем другое значение.

– Может быть, мне вычитать ваши заметки? – спросила я, следуя за начальницей в кабинет.

– Нет, статья еще не готова. Пока что.

Шторы на обоих окнах были задернуты, но вечернее солнце словно пыталось их прожечь. Милли-Лу вежливо выпроводила меня из своего кабинета и усадила за мой стол.

– Сейчас это только подборка разрозненных фактов, надерганных из кипы старых газет, – сказала Милли-Лу, присаживаясь на краешек стола. – И у меня нет способа проверить, насколько эти факты достоверны.

– Но «Стар» и «Таймс» – надежные газеты, верно? – спросила я.

– Я просматривала не только их. «Таймс» и «Стар», конечно, всегда были чуть ли не монополистами в газетном деле в Канзас-Сити, но в пригородах и окрестных небольших городах у них все же были какие-никакие конкуренты. Большинство из них уже выбыли из игры, некоторые газеты и года не продержались на плаву. Некоторые явно финансировались людьми крайних убеждений – ну, знаешь, из тех, кто даже Барри Голдуотера назовет «либерастским коммуняцким прихвостнем».

Я хихикнула, но тут же опомнилась.

– Я собиралась сказать, что это забавно, но если подумать, ничего смешного тут нет.

Милли-Лу одобрительно кивнула.

– Ты учишься. Итак, я не была уверена, насколько надежны эти другие газеты. Начала искать подтверждение приведенным в них фактам в «Таймс» или «Стар». Вначале я ничего не смогла обнаружить. Пришлось вчитываться внимательнее, кое-что я не сразу подметила.

Я покачала головой.

– Может быть, вы мне все-таки расскажете, какие факты пытаетесь сопоставить?

– За последние семьдесят лет или около того во время обострения жары некоторое количество человек были найдены замороженными. Какое количество, я точно сказать не могу. Больше двадцати, меньше шестидесяти.

– Но их достаточно много, чтобы это не оказалось просто совпадением, – откликнулась я. – И это только в Канзас-Сити и окрестностях, верно?

Глаза Милли-Лу широко распахнулись.

– О господи, я об этом даже не подумала. При одной только мысли о том, что нужно выискивать данные о соответствующих смертях во всем Канзасе или всем Миссури, мне хочется прилечь и отдохнуть.

– Да, мне тоже. Значит, нужно сосредоточиться на Канзас-Сити. Люди замерзали в жару каждый год, или это невозможно установить?

Моя начальница покачала головой.

– Хороший вопрос, Люсиль. В любом случае, информации пока что недостаточно. Поэтому я исхожу из того, что это происходит не каждый год. Если бы такие смерти случались каждый год, это попало бы в новости, возникло бы с полдюжины теорий о заговоре и ведущие дневных и вечерних новостей каждый божий день талдычили бы об этой истории. – Она просмотрела свои записи и вдруг подняла на меня взгляд. – Кстати, как твой палец?

Хотя повязка немного мешала, я уже успела позабыть о ней.

– Все в порядке, наверное. Новокаин уже не действует, но палец не болит.

– Это хорошо. Странно, но хорошо.

– Странно? – У меня засосало под ложечкой. – Почему? Нет, не говорите! Не болит – это главное. Ура, все завершилось благополучно. Лучше расскажите о том, почему люди замерзают насмерть во время жары.

Милли-Лу поколебалась, казалось, вслушаешься – и услышишь, как вращаются колесики и шестеренки у нее в голове. Затем она пожала плечами.

– На самом деле наиболее значимая новость до 1920 года, связанная с погодой, это экстремальные холода одиннадцатого ноября 1911 года, их еще называют Великие… Нет, Суровые Северные Ветра 11/11/11. Утром в тот день в Канзас-Сити было тепло, стояла почти летняя погода. Затем сгустились тучи, температура резко упала, дождь сменился мокрым снегом, потом градом, поднялась буря: гроза, сильный ветер, молнии. Торнадо. И не только тут, а по всему Среднему Западу до штата Вирджиния на востоке. По данным нескольких газет – и все они весьма надежны – ветер был таким сильным, что рушил дома.

– И все это произошло 11/11/11? – Я покачала головой. – Да я бы после этого навсегда осталась суеверной.

– И не ты одна. Как-нибудь покажу тебе статью о суевериях, связанных с цифрами 11/11, которую я когда-то напечатала, когда с новостями было совсем туго. Первая Мировая война официально закончилась в 11–00 одиннадцатого ноября 1918 года, но дело не в этом. Есть что-то в этом совпадении, 11/11, что пугает людей куда больше чем, скажем, 10/10 или 12/12.

– Может, это все оттого, что одиннадцать – простое число?

Милли-Лу засмеялась.

– Спроси двадцать человек, выбранных наугад, знают ли они, что такое простое число, и десять ответят «нет». Ладно, может, и не десять. Даже Джерри знает, что такое простое число, а он каждый месяц просит Ирэн посчитать его расходы. Но шестьдесят лет назад никто и слыхом не слыхивал о том, что какие-то числа делятся только на единицу и на себя. «Простой» значило «несложный», а вовсе не какое-то там особенное число. Нет, я думаю, все дело в том, как смотрится сочетание 11/11. Четыре единицы подряд. У тебя электронные часы есть?

– В радиоприемнике. – Я кивнула. – Каждое утро для меня начинается с «Шоу Дика и Джея».

– Иногда я забываю, как ты молода. – Милли-Лу хихикнула. – Как бы то ни было, ты никогда не замечала, что тебе каждый день удается взглянуть на часы как раз в тот момент, когда там высвечиваются цифры 11/11?

– Честно? Нет. Но я, правда, на часы редко смотрю. Время для меня – это круг. – Увидев недоумение на ее лице, я объяснила: – Когда я думаю, который час, то представляю себе круг циферблата со стрелками.

– Я уж было подумала, что ты с ума начала сходить. Время – это круг… Впрочем, неплохо звучит на самом деле. В общем, тебе все равно бессмысленно задавать этот вопрос. Ты не обращаешь внимания на такие совпадения, да и никакие навязчивые идеи тебя не преследуют. Ну, кроме идеи, что тебе все время холодно. Или раньше было холодно. Скажи мне, а бывает, чтобы зимой тебе было жарко?

– Нет, мне и зимой холодно. А бывало, чтобы кто-то замерзал насмерть летом до 11/11/11?

– Если и случалось такое, то никаких данных об этом нет. Но на следующее лето в «Эдвардсвиль Визитор», одной из тех газет, не просуществовавших и года, вышла статья о неопознанном трупе, найденном в товарном вагоне. Полагаю, им нужно было уложиться в определенный объем текста, поэтому они добавили к статье слова одного из полицейских, прибывших на место: «Я подумал, что тело было заморожено, но врач сказал, мол, с мертвыми так и происходят, они становятся окоченевшими». И полицейским этим был… дай-ка глянуть… Ричард МакЭлрой. – Милли-Лу улыбнулась. – У МакЭлроев большая семья, но дураков в ней отродясь не бывало. А потом, на следующий день после вечеринки в честь Дня независимости в забегаловке под названием «Счастливый бычок» повар нашел одного из уборщиков мертвым в холодильной камере. Судя по обстоятельствам, тот парень решил, что выпить пива в морозилке – отличная мысль. Похоже, перед этим он уже успел пропустить пару бутылок, когда ему в голову пришла столь оригинальная идея. Эли Вашингтон, родом из Шривпорта, скончался в возрасте сорока трех лет.

– И та холодильная камера действительно была настолько мощной?

– Ну конечно, если ты приезжий, которого так удобно списать со счетов, обвинив в алкоголизме, а то и наркомании.

– Несчастный уборщик, до которого никому нет дела. И никто не станет задавать лишних вопросов.

– Схватываешь на лету. – Милли-Лу помрачнела. – Летом 1912 и 1913 годов при подобных обстоятельствах, насколько мне удалось выяснить, никто не погиб. И в ноябре 1913 в районе Великих озер произошла очередная природная катастрофа, так называемый «Белый ураган» – снежная буря с необычайно сильным ураганным ветром.

– И это произошло 11/11? – уточнила я.

– На самом деле, одиннадцатого ноября ураган бушевал у Великих озер, а потом двинулся в сторону восточной части Канады, но поскольку влажность там была меньше, чем в районе озер, в Канаде буря угасла – сработал так называемый «снежный эффект озера». Насколько я могу судить, до Канзас-Сити непогода не докатилась.

– «Снежный эффект озера»?

Милли-Лу поморщилась.

– Потом в словаре посмотришь, это явление характерно для севера США. У нас тут и так проблем хватает: «аллея торнадо» и грозовая столица мира…

– Ну, об этом-то я слышала, – улыбнулась я.

– Вот-вот. – Не поднимая голову от заметок, Милли-Лу протянула мне левую руку, и я вложила в ее пальцы ручку. – Нет, нужен карандаш.

Я исправила свою ошибку.

– Всегда нужен карандаш, ты же знаешь.

– Пожалуйста, – откликнулась я.

– Ага, вот оно, черт возьми, я права! – Вскочив, она бросила заметки на стол и принялась чертить прямо на них какие-то схемы, обводя отдельные слова кружками и соединяя их стрелочками.

Я молча ждала. Прервав ее в тот момент, когда она рисует кружочки и стрелочки, я допустила бы вопиющее нарушение рабочей дисциплины, за которое увольняют: по словам Милли-Лу, именно так и произошло с моей предшественницей. Когда она рассказывала мне об этом, я решила, что начальница шутит, но сейчас, глядя на нее, я задумалась. Рекламная газетенка «КС Джонс» давала Милли-Лу возможность держать руку на пульсе всех событий в городе благодаря ее связям с местными деловыми людьми, а вовсе не была поводом поиграть в журналистское расследование… верно?

Невольно мне пришлось признать, что на самом деле я мало что знаю о Милли-Лу. Я работала у нее только с конца марта. Кто знает, может быть, Милли-Лу просто проверяет, насколько хорошо я справляюсь со своими обязанностями, а потом объявит мне, что «КС Джонс» – это лишь прикрытие для ее работы тайным частным детективом.

Да уж. Рыжеволосая высокая дама средних лет с контральто, которому позавидовала бы иная оперная певица. Дама, которая надевает украшения перед тем, как вынести мусор. Идеальный кандидат для тайной работы под прикрытием.

Но вскоре эта идея показалась мне не столь уж абсурдной. Милли-Лу действительно идеально подходила для подобной задачи. Колоритная местная дамочка, дочка бывшего работника политического аппарата, со связями. Ей открыта любая дверь.

Всякий раз, когда в «Стар» печатали статью об истории города, у Милли-Лу непременно брали интервью. Несколько раз в год ее приглашали в библиотеку и историческое общество на открытую лекцию.

По слухам, среди всех открыток полиграфической компании «Холлмарк» лучше всего продавалась открытка с изображением Милли-Лу в младенчестве – голенькой на пушистом одеяльце. Еще поговаривали, что какая-то голливудская студия планирует выпустить фильм, действие которого развивается в конце эпохи Пендергаста, и Милли-Лу пригласили на съемки консультантом.

– Я не смогла найти информацию по каждому году, – говорила тем временем Милли-Лу, перебирая свои заметки и опять устроившись на краешке моего стола. – Тем не менее – и ты как журналистка должна это понимать – отсутствие доказательств не является доказательством отсутствия.

К моему стыду, мне потребовалось какое-то время, чтобы осмыслить эту фразу. Слишком просто, чтобы быть правдой. И только потом я обратила внимание на другую часть ее высказывания.

– С каких это пор я журналистка?

– Я наняла тебя, чтобы ты писала статьи для «КС Джонс». А «КС Джонс» – это газета. Что и требовалось доказать. Да, она не такая крупная, как «Стар» или «Таймс», хоть канзасские, хоть нью-йоркские. Это даже не «Нэшнл Энквайрер»…

– И слава богу! – горячо воскликнула я.

– Ха! Если бы я озвучила тебе размер зарплаты начинающего журналиста в «Энквайрер», ты бы умотала во Флориду с такой скоростью, что очутилась бы там еще до того, как до меня долетели бы твои слова «я увольняюсь».

– Сомневаюсь. Так что насчет отсутствия доказательств?

Милли-Лу просияла.

– Но все-таки мне удалось обнаружить кое-что… гхм… интересное. Девятнадцатого декабря 1924 года день не задался. Снежная буря, на дорогах опасно, автомобили не могут затормозить, по всему штату перебои с электричеством, много погибших. Но в 1924 году летом нет никаких данных о том, что в жару кто-то замерз насмерть.

Я нахмурилась.

– Вы так говорите, будто это важно.

– Просто выслушай меня. В июне 1925 полиция предъявила обвинения в убийстве человеку по имени Гарольд Мерц: его арестовали в тот момент, когда он сбрасывал тело некоей женщины в воды Миссури. По словам Мерца, он ее не убивал: «она была вся заледеневшая, такая холодная, что я к ней и притронуться без перчаток не мог».

– Но зачем он пытался бросить труп в реку?

– Не спрашивай меня, дорогуша, я только приступила к работе. Ту женщину так и не опознали. Месяц спустя на вокзале охранники обнаружили тело мужчины на крыше товарного вагона. По описанию, труп был «очень холодным». Та зима ничем не была примечательна. Ни перепадов температур, ни ураганного ветра. До конца того десятилетия ничего такого не происходит. А потом наступает время Пыльного котла. И я понятия не имею, что его вызвало.

– Засуха, которая привела к эрозии почвы и сдуванию…

– Эй, ты меня не дослушала! – Милли-Лу улыбнулась. – Я тут пытаюсь описать тебе общую картину происходящего. Итак, те кошмарные пыльные бури, как к западу от Топика, до нас не добрались, но засуха все равно чувствовалась. Кто-то явно был чем-то недоволен.

– О чем вы вообще говорите? – не сдержалась я. – Кто был недоволен и какое это имеет отношение к…

Милли-Лу обреченно вздохнула, смирившись с моей непонятливостью.

– Когда по меньшей мере два человека замерзают насмерть летом, следующей зимой стоит хорошая погода. Но если никто не замерзает, погода зимой просто ужасна.

У меня глаза на лоб полезли. Милли-Лу словно читала народные приметы из какого-то старого календаря: если гусеницы в этом году пушистые, то зимой будут лютые холода… Или если Панксатонский Фил увидит свою тень… черт, все время забываю, означает ли это, что весна наступит рано или поздно!

– Не понимаю, как это взаимосвязано.

– Ладно, в те времена взаимосвязь еще трудно увидеть, потому что источники фактов не такие надежные. В 1930-х фактически вся страна страдала от стихийных бедствий, а потом началась Вторая мировая. В послевоенную эпоху уже начинает вырисовываться общая тенденция. Летом 1951 года Миссури вышла из берегов, было серьезное наводнение. Но, полагаю, никто не был заморожен, поскольку в канун Рождества поднялась снежная буря, парализовавшая весь штат. На следующий год была страшная засуха – годовое количество осадков не составило и двух футов. Но, полагаю, два человека были найдены замороженными в том году и в 1954, когда было чертовски жарко – температура доходила до сорока восьми градусов. Трагическая история: ребенок залез в холодильник, думая, что там ему будет не так жарко. И мясник, с которым приключился несчастный случай накануне выходных. Его нашли в морозильной камере на бойне только через два дня.

Я потерла лоб.

– Я все еще не понимаю, почему вы считаете, что две смерти от переохлаждения летом как-то связаны с тем, какой будет следующая зима…

– Я еще не договорила, девочка моя. Я описываю общую картину, помнишь? – Встав, она разложила на моем столе свои заметки. – Так, видишь, как события совпадают по времени?

Может быть, если бы я увидела эту временную последовательность до того, как Милли-Лу начала свой рассказ, мне было бы понятнее, и все это не показалось бы мне безумной теорией заговора, построенной параноиком, который верил, мол, Спиро Агню ни в чем не виноват, и это Никсон его подставил.

– В 1950-х и 1960-х зимы были мягкими, хотя, помню, в 1960-м мне казалось, что зима никогда не закончится. Та весна была самой холодной и снежной в истории штата – в пригородах Либерти, Гладстона и Ленексы люди погибали в снежных заносах. А предыдущим летом была зафиксирована только одна смерть при странных обстоятельствах.

– В смысле, кто-то замерз насмерть во время чудовищной жары? – Я постаралась умерить скептицизм в голосе, но все равно впала в сарказм.

– Готова поспорить, что так и есть. – Милли-Лу просмотрела бумаги и нашла нужную запись. – Вот. «Мисс Мария Т. Канниццаро, двадцати девяти лет от роду, обнаружена в рабочем помещении ее коллегами, вышедшими на работу в четверг, тридцатого июня». – Она ткнула пальцем в одну из строк заметки. – Ты видишь, где она работала?

– Компания по производству холодильных установок «Мидконтинентал», – вслух прочла я. – Ладно, но это не доказывает…

– Готов поспорить на сто баксов, что ее нашли в морозильной камере. А в таких камерах температура опускается до минус двадцати.

– Но это не означает…

– Я могу узнать, кто тогда работал в бюро судмедэкспертизы и расспросить их.

– Да, у вас же есть связи, – рассеянно кивнула я. – Простите, Милли-Лу, я просто на это не куплюсь. Не могу. Вы связали две цепочки событий, не основываясь ни на чем, кроме того, что они происходили друг за другом. Но только потому, что второе событие происходит после первого, не значит, что оно происходит из-за первого. – Я взглянула на страницы с кружками и стрелками. – Мы даже не знаем, действительно ли все эти люди были найдены замороженными. Все, что мы можем сказать: в случае со многими из них причина смерти или обстоятельства, при которых было обнаружено тело, не стали достоянием общественности.

Милли-Лу скрестила руки на груди, склонила голову к плечу и задумчиво уставилась на меня.

– Ты не планируешь на юридический поступать, а?

– Это еще что за мысль такая? – ошеломленно спросила я. – Я лишь говорю, что если причина смерти не указана, то мы ее не знаем. Только потому, что чья-то смерть вписывается в нашу версию событий, мы не можем исходить из предположения, что он замерз насмерть. Если эта версия событий вообще имеет право на существование. Я имею в виду, ну… вы как журналистка должны это понимать, верно?

– Я не журналистка. Я дочь помощника старого доброго Пендергаста, и я знаю, как работает сделка.

– Ох, да ладно! – воскликнула я. – Каждое утро ровно в десять я могу стучать костяшками пальцев по столу и утверждать, что именно так спасаю наш офис от нашествия стада носорогов. Разве отсутствие носорогов в офисе доказывает эффективность моего ритуала?

– А с кем ты заключила сделку об этом? – совершенно серьезно осведомилась Милли-Лу, словно в моих словах была хоть крупица здравого смысла.

– Ну… ни с кем. Решила, что стоит стучать по столу.

– Тогда это не сделка, а заблуждение. Я не против, чтобы ты стучала по столу в десять утра, если тебе так спокойнее. Но и волосы на голове рвать не стану, если ты вдруг возьмешь выходной. – Она обогнула стол и взглянула на другие записи. – В 1970-х эта система заработала в полную силу. Ну, по крайней мере, в первой половине десятилетия. Люди пропадали без вести, потом кого-то находили, а кого-то нет. В некоторых случаях в графе «причина смерти» указано «воздействие погодных условий».

Я пожала плечами.

– Бывает, что люди умирают от погодных условий.

– По сути, это описание верно. Но этот термин обычно применяется при описании смерти от переохлаждения. В жаркую погоду в качестве причины смерти указывают остановку сердца в результате сердечного приступа, обезвоживание и тому подобное. Скажем, человек может поджариться из-за работы электровентилятора в маленьком непроветриваемом помещении – так называемый «эффект подогрева». Помнишь, я тебе говорила?

– Да, помню. Я тогда попыталась выяснить, что это такое, поэтому прекрасно представляю себе, как это работает. Но, насколько мне известно, не может быть какого-то эффекта обратного подогрева, который заставлял бы людей замерзать до смерти в жару. Хотя мне иногда кажется, что я в это время года превращусь в ледышку.

Милли-Лу потрясенно уставилась на меня, у нее даже рот приоткрылся от изумления.

– Люси! Ты гений! Возможно, ты права! Эффект обратного подогрева. И почему я об этом не подумала?

– Потому что это абсурд, – попыталась урезонить ее я. – Я только что это выдумала.

– Случай помогает подготовленному уму. – Она подчеркнула каждое слово в этом предложении, постукивая меня карандашом по голове. – Ты сказала о том, что увидела, сама не зная, что это увидела.

– Но мой ум вовсе не был подготовлен.

– А мой был. Хорошо, что я тебя слушала. – Милли-Лу собрала свои заметки. – И я уже придумала, с кем поговорить об этом.

Мы застали Дэни Вашингтон как раз в тот момент, когда она собиралась уходить с работы. Она нам не очень-то обрадовалась.

– Если вы хотите еще пофотографировать, то ничего у вас не получится, – заявила она Милли-Лу, накрывая пишущую машинку на своем столе, и взяла сумочку. – Мой босс сейчас внизу с парой экспертов из Джефферсон-Сити. Готовят тела к транспортировке.

– Ничего страшного. Я хотела поговорить с вами о других погибших.

– Других погибших? – прыснула Дэни. Впрочем, похоже, она нервничала.

– О людях, которые замерзли насмерть в жару.

На этот раз смех Дэни прозвучал куда искреннее.

– Не было таких. Мой босс проработал тут три года и говорит, мол, никогда ничего подобного не видел.

– Уверена, что не видел. Последние три зимы были сущим адом. – Милли-Лу вкратце пересказала ей то, что до этого поведала мне.

Время от времени она сверялась со своими записями. Дэни слушала ее, косясь на меня, словно пытаясь понять, воспринимаю ли я эту историю всерьез. Я напустила на себя невозмутимый вид.

– Я не поняла, – наконец сказала Дэни, когда Милли-Лу договорила. – Вы считаете, что если кто-то замерзнет насмерть летом, то зима будет теплой?

– И последние три зимы были ужасны. Последняя зима была вообще самой холодной в истории штата. А потом два человека замерзли насмерть в охваченном пожаром доме – в самое жаркое время года.

Дэни Вашингтон обвела взглядом комнату. В дальнем конце один из сотрудников морга просматривал какие-то документы, не обращая на нас внимания.

– Давайте выйдем наружу, – прошептала девушка.

Я чуть не застонала. Казалось, что становилось все жарче, и я надеялась насладиться прохладой в подвале морга.

– Ну хорошо, – сказала Дэни, когда мы остановились перед парковкой, где, конечно же, не было тени. – Милли-Лу, я люблю вас как родную, но то, что вы говорите, – сущее безумие.

Моя начальница нисколько не обиделась.

– Может, безумие, а может, и нет. Может, белены объелась. Но это легко доказать. Распечатайте данные о смертности от переохлаждения за каждое лето. Они ведь все внесены в компьютер, верно?

Дэни поморщилась, точно Милли-Лу выкручивала ей руки.

– Я не могу этого сделать, только мой начальник имеет к ним доступ. И мне нужна хорошая причина, чтобы попросить его об этом…

– Например, эти данные нужны вам для написания работы, заданной в университете, – быстро предложила Милли-Лу.

– Вы не дали мне договорить, – раздраженно осадила ее Дэни. – Скорее всего, вы не получите нужные вам результаты. То, что тела были найдены замороженными, еще не значит, что переохлаждение стало причиной смерти. Когда эти два тела наконец оттают, может оказаться, что эти старики умерли от инсульта, инфаркта или из-за какого-то старческого заболевания.

– А если другую причину обнаружить не удастся? – осведомилась Милли-Лу.

– Тогда, наверное, напишут «причина смерти не установлена».

– И семьи удовлетворятся таким объяснением? – удивилась я.

– Какие еще семьи? – погрустнела Дэни. – Об их родственниках ничего не известно. – Она вздохнула. – Так часто бывает. Ближайшие родственники уезжают или умирают молодыми, и вот такие старики доживают свой век в одиночестве, всеми позабытые. Слушайте, в отделе здравоохранения есть все эти данные: статистика средней продолжительности жизни, причины смертей, все такое. Вы могли бы позвонить туда и спросить что угодно. Вам-то они скажут. У вас есть связи. – Затем судмедэксперт повернулась ко мне. – Как ваш палец?

– Вообще-то болит.

– Да, я как на вас посмотрела, так сразу поняла, – кивнула Дэни. – К сожалению, не могу выписать вам рецепт…

– У меня где-то дарвон завалялся, – рассеянно отмахнулась Милли-Лу.

Затем она задала Дэни еще какой-то вопрос, который я уже не расслышала из-за боли. Я не понимала, что палец болит, пока девушка не спросила меня об этом, а до этого я думала только о том, как тут жарко. Теперь я поняла, что мне стало хуже от жары. Или жара ощущалась сильнее из-за боли в пальце, не знаю.

Через какое-то время до меня, точно издалека, донеслись чьи-то слова:

– Наверное, лучше занести ее внутрь.

Очнулась я на диване, лежа с мокрым носовым платком на голове. Судя по ощущениям, палец зажали в тисках. Или в маммографе. Открыв глаза, я обнаружила, что надо мной склонился какой-то мужчина, и вид у него был весьма суровый. «Если это босс Дэни, хоть бы он ее не уволил», – подумалось мне.

– Здравствуйте, – слабо сказала я.

Милли-Лу, оттолкнув его в сторону, поднесла к моим губам трубочку.

– Пей, – приказала она.

Я послушалась. Вода была изумительно прохладная.

– Ну вот. Сейчас немного отдохнет, и все с ней будет в порядке. А потом я отвезу ее домой.

– Если вы так считаете… – вежливо откликнулся он. – Так о чем вы хотели со мной поговорить? О людях, погибших от жары?

– Не совсем. – Она повернула голову налево. – Дэни, вы не посидите с ней немного, пока я поговорю с Дэвидом?

Дэни подошла к дивану, и Милли-Лу передала ей стакан воды. Выводя мужчину из комнаты, она уже принялась тараторить о периодах страшной жары, поразившей Канзас в двадцатом веке.

– У вас из-за этого не будет неприятностей? – спросила я, приподнимаясь.

– Может, немного. – Дэни вручила мне воду. – Но только потому, что я говорила с Милли-Лу на улице и не пригласила ее войти. – Она хихикнула. – К счастью, Милли-Лу удалось все уладить.

– Что, если она заговорит с ним о тех телах?

Дэни пожала плечами.

– Понятия не имею, и как только она о них узнала! Я ей ничего не говорила. Как ваш палец?

– Болит, но уже не так сильно.

– Пожалуй, мне стоит на него взглянуть.

Не успела я возразить, как она уже начала разматывать бинт. Я отважно зажмурилась и отвернулась. Но потом Дэни воскликнула:

– Вот дерьмо!

И, конечно, я не удержалась и посмотрела.

Палец распух, став в два раза толще обычного. Кожа вокруг ранки покрылась волдырями.

– Что это еще за чертовщина? – оторопела я.

Дэни была потрясена не меньше меня. Она дотронулась кончиком пальца до одного из волдырей, отдернула руку и принялась массировать подушечку.

– Обморожение. Наверное, стоит позвать моего босса. А вы сидите тут и не двигайтесь.

«Не двигаться? Она шутит, что ли?»

Доктор Моргантау отвел нас в секционную, что не очень-то меня приободрило. Но там никого не было, а главное, заверил меня врач, там было намного чище, чем в комнате отдыха.

– Ну хорошо, – сказала я, когда он усадил меня под лампой и, взяв увеличительное стекло, принялся рассматривать мой палец. – И помните, что я еще жива. И палец мой – тоже.

– Еще немного, и все обстояло бы несколько иначе. Я говорю о вашем пальце, – поспешно добавил он, заметив, как я напряглась. – Судя по виду, вы долго держали палец в морозильной камере… даже представить себе не могу, насколько долго. И швы на ране выглядят знакомо. – Он повернулся к Дэни Вашингтон.

Прежде чем девушка успела что-то сказать, вмешалась Милли-Лу:

– Мой информатор сообщил, что в городе несколько человек умерли при необычных обстоятельствах. Мы пробрались в морг, и Дэни застукала нас там. Люси так испугалась, что отшатнулась и случайно накололась на замороженные волосы той дамы, как там ее звали. Дэни достала осколки и наложила швы.

Судя по выражению лица доктора, его голова полнилась сейчас не самыми счастливыми мыслями.

Я была единственной, кто не хотел отправляться в больницу. И единственной, чье мнение в этом вопросе не учитывалось.

Доктор Моргентау поручил Дэни перебинтовать мне всю руку, а сам отправился звонить в больницу. Когда мы приехали туда, нас уже поджидали медсестры. Они поспешно провели меня в смотровую – к моей радости, та находилась довольно далеко от отделения скорой помощи – и даже не заставили заполнять бумаги. В смотровой меня уже ждали три врача – два мужчины и одна женщина.

Они набросились на меня – вернее, на мой палец, не успел доктор Моргантау их представить. На этот раз Милли-Лу не пришлось заслонять от меня мою руку – за врачами мне все равно ничего не было видно. Я лежала на процедурном столе, вытянув руку как можно дальше (собственно, лежать так было довольно неудобно), а врачи о чем-то перешептывались. Милли-Лу стояла с другой стороны, держа меня за здоровую руку и поглаживая по плечу.

И вдруг я ощутила острую боль.

– Ай! – завопила я. – Что вы делаете?

Все врачи повернулись ко мне.

– Ткань сохраняет чувствительность, – отметила женщина. – Вы это чувствуете?

– Ай! Прекратите! – Палец вновь пронзила острая боль.

– Дэни, расскажите им то, что рассказали мне, – позвал свою подопечную доктор Моргантау.

Дэни подошла к врачам, столпившимся у процедурного стола, и рассказала, как вытащила кусочки замороженных волосков из моего пальца.

– И вы уверены, что извлекли все осколки? – мрачно осведомилась женщина-врач.

– Тогда я была в этом уверена. – Ее голос дрогнул.

Я посмотрела на Милли-Лу. Она сжала мою руку – и я вновь почувствовала боль от укола в основании пальца, но на этот раз мне показалось, что меня укололи булавкой, и ощущение было приглушенным, намного слабее, чем прежде.

– Что вы там вытворяете? – возмутилась я. – И да, я это почувствовала, но не очень сильно.

Все замолчали на секунду. Затем доктор Моргантау отвел Милли-Лу в сторону и принялся что-то ей нашептывать. При этом она умудрилась не отпустить мою руку. Договорив с ней, он подошел ко мне и начал задавать вопросы. Кто мои ближайшие родственники? Когда я в последний раз ела? Когда пила?

Я все еще возмущалась – что, черт побери, происходит? – когда они вкололи мне анестетик. Эта идея пришлась мне не по душе, но вскоре препарат начал действовать, и мне на все стало наплевать. Я впала в беспамятство, лишь временами приходя в себя, и едва ли понимала, что мне опять вкололи новокаин. Но не только в палец – на этот раз онемела ладонь, нижние фаланги всех пальцев и большой палец полностью. Я смутно подозревала, что это не к добру, но никакого желания выяснять, зачем все это, у меня не было. Кажется, это длилось часами. В какой-то момент голова у меня прояснилась, но затем лекарство начало действовать с новой силой – и я потеряла сознание.

Когда я наконец очнулась, оказалось, что моя правая рука прибинтована к шине, чтобы я не могла ею двигать, вся кисть забинтована, а из запястья торчит катетер. Я попыталась пошевелить его, но он тоже был закреплен. Больно не было, только холодно, точно мою руку опустили в коробку со льдом.

Кто-то дотронулся до моего плеча. Милли-Лу. Она попыталась ободряюще улыбнуться, но это не очень хорошо у нее получилось.

– Как себя чувствуешь?

Я с трудом сфокусировала на ней взгляд.

– А вы как думаете? – попыталась произнести я. Вышло что-то вроде: «А ы ак умаэте?»

– Вот, выпей воды. – Она приподняла мою голову и вставила мне в рот трубочку.

Вода показалась мне невероятно холодной. От нее тут же заболело горло, но в то же время стало легче.

– Полагаю, именно вы выступили в роли моего ближайшего родственника? – удалось произнести мне. – Почему я тут лежу, как на распятии?

Улыбка сползла с лица Милли-Лу, женщина поморщилась.

– Возникла кое-какая проблема с твоим пальцем.

– Да уж, я догадалась. Так что случилось? Эта… Как ее там? Она что-то сделала не так?

– Нет, все сложнее. Дело в том, что… – Милли-Лу осеклась, передумав. Помедлив немного, она предложила: – Подожди здесь, я сейчас доктора позову.

Я посмотрела ей вслед. «Подожди здесь»? Она действительно это только что произнесла? Я взглянула на свою обездвиженную руку. И сколько еще мне так лежать? Зачем тут этот дурацкий катетер? Трубка тянулась к штативу, на котором висело несколько перетянутых скотчем пакетов со льдом.

– Что за дерьмище?! – не сдержалась я и оглянулась в поисках кнопки вызова медсестры.

Вскоре я обнаружила рядом кабель, присоединенный к чему-то похожему на футуристическую панель управления. Я нажала на каждую кнопку на панели: одна управляла подъемом изножия кровати, вторая – изголовья, третья выравнивала кровать и так далее. Наконец я нашла кнопку, после нажатия которой ничего не происходило. Я все нажимала на нее, когда вернулась Милли-Лу.

– Люси, отдай-ка мне это. – Она потянулась к панели.

– Даже не подумаю! – Я попыталась сунуть панель себе за пазуху.

– Ну хотя бы хватит жать на кнопку. Я пообещала медсестрам, что ты немедленно прекратишь это делать.

– Почему ко мне никто не подходит?

– Сейчас доктор придет. Честно.

Я отдала ей панель.

– Я на вас полагаюсь. – Я оглянулась. – Во многом. Надеюсь, наша страховка покрывает расходы на отдельную палату. – Я принюхалась. – Отдельную палату с кондиционером.

– Ты получила травму в рабочее время. А то, что не покроет страховка, оплатит «КС Джонс». Об этом тебе не стоит волноваться.

– Тогда о чем мне стоит волноваться? – спросила я. – Они мне что, палец отрезали?

– Ни в коем случае. Я сказала, что вначале они должны получить твое согласие.

– Что?!

Но прежде чем я успела впасть в истерику, в комнату вошли врачи – доктор Моргантау и трое остальных. За ними следовала Дэни Вашингтон. Она выглядела испуганно. Не в стиле ох-меня-кажется-уволят, а в стиле мафия-знает-как-меня-зовут. Бедную девочку трясло. Или, может быть, все дело в том, как тут работает кондиционер. Меня и саму трясло. Теперь я почувствовала, насколько тут холодно. Но по какой-то причине меня это не беспокоило.

Доктор Моргантау представил мне врачей: женщину звали доктор Рамирес, мужчину постарше – доктор Фунари, а мужчину помладше – доктор Нго. Моргантау начал рассказывать, кто на чем специализируется, но я сейчас была не в настроении все это выслушивать.

– Почему вы хотите ампутировать мне палец? – перебила его я.

– Чтобы спасти вам жизнь, – ответил доктор Нго. – Рана инфицирована. Инфекцию невозможно вылечить консервативным путем, например антибиотиками, антисептическими и дезинфицирующими средствами.

– Это заразно?

– Не в привычном смысле этого слова. Это не грипп и не простуда, которую можно подхватить воздушно-капельным путем. Так что мы в безопасности. Чтобы мы заразились, нам под кожу должны попасть инфицированные клетки, как это было в вашем случае.

– Инфекция распространилась из-за пары замерзших волосков? – Я не хотела в это верить, но доктор, похоже, говорил серьезно. – Это просто волоски, волосы пожилой дамы. Они вообще не должны были проколоть кожу…

– При экстремально низких температурах материя может изменять свои свойства, – вмешался доктор Моргантау. – Жидкий азот, к примеру…

– Я проходила химию в школе, я знаю, как это работает. Но почему волосок не раскололся, как это происходит, например, с замороженной азотом розой?

– Не знаю. – В голосе доктора Нго слышались характерные нотки, которые прорезаются у человека, когда его перебивают во время важного разговора, а он сам слишком вежлив, чтобы велеть собеседнику заткнуться и выслушать его. – У меня не было возможности изучить пораженную ткань…

– Но волосок – это мертвая ткань, – опять перебила его я.

– Или другие образцы, – мягко продолжил он. – Но, осмотрев инфицированные ткани вашего тела, я уверен, что единственный способ спасти вам жизнь – это ампутировать палец. Коллеги солидарны со мной в этом вопросе.

Это слово зависло в воздухе. «Солидарны… солидарны… солидарны…» Так говорят в особых ситуациях, когда простого «согласны» недостаточно. Например, в ситуации, когда кому-то нужно ампутировать палец.

– Но почему? Что не так с моим пальцем? Да, в нем инфекция, но что это за инфекция?

– По сути, это похоже на обморожение. Фактически, это и есть обморожение. – Доктор Нго покосился на доктора Рамирес и Милли-Лу. – Обморожение той степени, когда ткани уже не подлежат восстановлению и их необходимо вырезать, пока не началась гангрена.

– Но как это возможно? – Я по очереди обвела врачей взглядом. Никто мне не ответил. – Это произошло несколько часов назад. Дэни вытащила осколки. Не просто выдернула их пинцетом, она их вырезала. Кстати, Дэни, как вы узнали, что поступить нужно именно так?

Девушка потупилась, ей явно было стыдно.

– Это связано с врачебной тайной, – ответил за нее доктор Моргантау. – Как ее начальник могу лишь сказать, что я на ее месте поступил бы точно так же.

– И вы не можете вылечить мой палец? – уточнила я.

– Сожалею, не можем.

По его виду я поняла, что ему действительно жаль.

– Потому что уже началась гангрена?

– Потому что она вот-вот начнется, – вновь взял слово доктор Нго. – И распространится на всю руку.

– Нам лишь нужно, чтобы вы подписали документы о согласии на операцию, – сказала мне доктор Рамирес. – Мы также хотели бы сохранить ампутированную ткань для проведения ее исследования.

Я взглянула на забинтованную руку, потом на капельницу. Наконец до меня дошло. В свое оправдание должна отметить, что препараты, которыми меня напичкали, были очень мощными.

– Если у меня обморожение, то какого черта вы охлаждаете мне ладонь? Такое ощущение, что у меня рука в коробке со льдом. И кстати, мне кажется, что тут около восемнадцати градусов.

– Вам холодно? – вскинулась доктор Рамирес.

– Нет, я себя хорошо чувствую. Что странно. Я должна была уже посинеть.

– Остужая вашу руку и, собственно, все ваше тело, мы сдерживаем распространение инфекции. Но это лишь временно. Необходимо провести операцию как можно скорее.

– Я не понимаю, – призналась я. – Как охлаждение пальца помогает противостоять обморожению?

– Есть такое старое правило о крайней степени обморожения – тело не считается мертвым, пока его не отогреют и не признают мертвым, – наконец вступил в разговор доктор Фунари.

Я ждала, что он как-то разъяснит смысл этих слов, но врач замолчал.

– И что это должно значить?

– При обморожении… – начал доктор Нго.

– Когда температура… – начала доктор Рамирес.

Но доктор Фунари жестом заставил их замолчать.

– Послушайте, девушка, ваше состояние – критическое, и чем дольше мы ждем, обсуждая все это, тем бо́льшую часть вашей руки нам придется ампутировать. Поэтому скажу вкратце. Ваш палец заморожен. Мы пытались отогреть его, но это лишь привело к ухудшению ситуации, поэтому мы опять его охладили. Оказалось, что это замедляет распространение инфекции, но процесс заражения остановился только тогда, когда мы обложили вам руку льдом. Но затем сработал синдром Льюиса – капилляры ладони расширились, пытаясь согреть руку. Поэтому нам пришлось понизить температуру вашего тела. Нам удалось снизить ее немного, но ваш организм сопротивляется этому и пытается отогреть вас. И когда это произойдет, ткани будут оледеневать и дальше, и в итоге ампутировать придется не только палец. Поэтому прошу вас, просто подпишите согласие на операцию и позвольте нам спасти вам жизнь – и по возможности, кисть правой руки.

– Не могу, – грустно ответила я.

– О господи, какого черта нет?! – возмутился он.

– Я правша. – При мысли об этом я содрогнулась.

Милли-Лу смогла подписать бумаги от моего имени в присутствии свидетелей (уж в свидетелях у нас недостатка не было). Я не захотела читать этот документ, да и потом даже смотреть на него не могла. Я отказывалась смотреть на забинтованную руку довольно долго – а когда повязку сняли, то смотреть на свою кисть мне не хотелось еще дольше.

Но трудно принимать физиотерапевтические процедуры не глядя. Как и привыкать к отсутствию указательного пальца. Физиотерапевт сказала, что намного сложнее приходится людям, лишившимся большого пальца, но я подозреваю, что она просто хотела меня подбодрить.

Пришлось долго переучиваться, чтобы начать писать хоть сколько-нибудь разборчиво, но, к моему удивлению, уже вскоре я стала печатать на машинке ничуть не медленнее, чем прежде. Конечно, это мало о чем говорило – я и раньше не очень быстро печатала.

Культя, оставшаяся от пальца, вскоре перестала действовать мне на нервы, но выглядела все равно ужасно, и поэтому я все ждала, когда же уже похолодает и можно будет носить перчатки.

Когда первого октября температура опустилась ниже нуля, я обрадовалась, но холодная погода держалась недолго. В начале ноября все еще было +20. И до самого Рождества так и не выпал снег.

Но после Нового года зима отнюдь не была мягкой, в феврале в основном температура держалась на отметке – 17 и ниже.

– Зато снежных бурь нет, – сказала Милли-Лу, когда я обратила на это ее внимание.

– И все равно, – настаивала я. – Мне кажется, это опровергает вашу теорию о том, что если летом люди замерзают насмерть, то зима будет теплой. Все это полный бред.

Уже наступило начало марта, день близился к вечеру, и Джерри с Ирэн сегодня ушли пораньше. Мы с Милли-Лу остались в офисе газеты одни и решили выпить немного виски, чтобы не замерзнуть по дороге домой. После того как я смогла выйти на работу, мы часто по пятницам пропускали по стаканчику с Милли-Лу. Наверное, ничто так не сближает людей, как ампутация пальца.

Милли-Лу завалила меня работой – на зимние праздники она добавила страницы в «КС Джонс», и теперь издание больше походило на журнал, пусть и напечатанный в формате газеты. Я думала, так она пытается справиться с угрызениями совести, но затем Ирэн сказала мне, что в этом квартале газета принесла нам самую большую прибыль за последние шесть лет.

Милли-Лу даже начала подумывать о том, чтобы расширить газету и выпускать ее в таком формате не только зимой. Что ж, у нее были связи, может, она сумеет набрать столько рекламных объявлений, что это сработает.

– Возможно, ты права, – говорила тем временем Милли-Лу. – А возможно, и нет. А вдруг это ты виновата в том, что в январе и феврале стояли такие морозы? В конце концов, тебе удалось избежать смерти.

– Так что, мне нужно было умереть, чтобы зима была теплее?

– Нет, конечно, нет. Человеческие жертвоприношения уже давно вышли из моды.

– И слава богу! – с чувством произнесла я.

– Но это не значит, что они не происходят.

– Милли-Лу, – я отобрала у нее стакан, – я знаю, что когда вы заводите разговор об этом, вам пора завязывать с выпивкой.

Она рассмеялась.

– Ты кому-нибудь рассказывала правду о том, что случилось с твоим пальцем? Что он замерз, и чем жарче становилось вокруг, тем сильнее он замерзал?

– Конечно, нет. Я и сама стараюсь не думать об этом.

– Вот как? А что же ты говоришь, когда тебя спрашивают?

Я подумала, не рассказать ли ей, что у меня нет людей, которые стали бы задавать этот вопрос, но потом решила промолчать. Милли-Лу начала бы приглашать меня на разнообразные мероприятия в городе, а я не была к этому готова.

– Говорю, что я обморозила руку. И оказалось, что все серьезно. – Допив виски, я встала. – А теперь, пожалуй, пора заканчивать на сегодня. Настало время выходных.

– Люси, дорогая…

Я остановилась у двери.

– Дело не в виски, и ты это знаешь. Моя семья уже очень давно живет в этом городе. Мои предки поселились здесь, когда и города-то еще не было. И я эту идею не с потолка взяла.

– Вот как? Как же она пришла вам в голову?

– «Красотка Сюзанна, не плачь обо мне», – вдруг затянула она старую песню.

Я рассмеялась. Но потом Милли-Лу дошла до строчки «и было так жарко, я насмерть замерз» – и мне стало уже не до смеха. Слишком уж смысл этой песни походил на то, что с нами произошло. Но это же абсурд!

– Понимаешь, многое, что происходит сейчас, уходит корнями в прошлое, – сказала Милли-Лу. – Уж я-то знаю. У меня есть связи.

– «Красотка Сюзанна»? – Я не могла в это поверить. – Да эту песню под банджо исполняют! Вы серьезно?

– А не ты ли лишилась пальца? – спокойно осведомилась она.

«Возможно, – подумала я, – пришло время подыскать другую работу».