Майкл Маршалл Смит – писатель и сценарист. Под этим именем опубликовал многочисленные рассказы и три романа – «Запретный район», «Запчасти» и «Один из нас». Майкл Маршалл Смит награжден премией Филиппа К. Дика, премией Международной Гильдии Ужаса и премией им. Августа Дерлета. Также он четыре раза получал Британскую премию фэнтези за свои рассказы – такой чести не удостаивался ни один другой автор.

Пускаясь в долгое одиночное путешествие на мотоцикле, следует учитывать, что можно попасть в неприятности, если не будешь осторожен. И даже если будешь осторожен – с тобой все равно что-то может случиться. Когда попадаешь в новое окружение, легче приспособиться, если путешествуешь со всей семьей, ну или хотя бы со своей второй половинкой. Одинокому мужчине куда сложнее. Ему не рады. Его рассматривают как источник возможных проблем, возмущение в Силе, пусть даже этот мужчина – всего лишь недавно разведенный владелец книжного магазинчика, решивший проехаться по стране по одной-единственной причине: ему надоело сидеть в тишине в четырех стенах.

Если вы не поняли, мужчина, о котором я говорю, – это я, и могу заверить вас, что при взгляде на меня никому даже в голову не придут мысли о каких-то неприятностях. Мой мотоцикл не черный и даже не красный, а светло-зеленый, такой себе совершенно не агрессивный оттенок, почти оливковый. Да и я не похож ни на гота, ни на рокера – просто среднестатистический человек сорока девяти с половиной лет от роду, заскучавший, вымотанный и подавленный. Моя психотерапевт утверждала, что у меня депрессия, а потом я ее уволил, вернее, не уволил даже, а перестал приходить на сеансы – именно так я привык решать подобные вопросы.

Я отправлялся в это путешествие вовсе не с целью «найти себя» – не в последнюю очередь потому, что подозревал: если я и найду настоящего себя, я себе не понравлюсь, да и исправлять что-то теперь было уже поздно. Просто хотел отдохнуть от жизни, медленно сводившей меня с ума всем негативом, неудовлетворенными потребностями, утратами, пассивностью, – от жизни, в которой со мной что-то случалось, и я никак не влиял на развитие событий. Я хотел чего-то другого. Я хотел повлиять на что-то – или на кого-то.

Я чертовски хотел выбраться из этой дыры.

Тем не менее, в конце концов все завершилось тем, что я нашел себя. Хорошо ли это? Трудно сказать. Может быть, записав всю историю, я сделаю первый шаг к обретению ответа на этот вопрос, хотя и пришел к мнению, что нет пути, который можно пройти шаг за шагом, и не бывает сто́ящих ответов на важные вопросы. Иногда наиболее значимые перемены происходят незаметно, и настоящая развязка бывает только в вымышленных историях.

А эта история – не одна из таких.

Меня зовут Роберт. Свой мотоцикл я зову Перси, это такая литературная шутка, которую вы либо поймете, либо нет (моя жена не поняла, а она женщина умная и начитанная), да и вообще, все это неважно. Как бы то ни было, я почти не разбираюсь в мотоциклах. Я купил Перси пару лет назад, поддавшись порыву, который сам не понял – и который Эйрин сочла глупым. Думаю, я хотел доказать миру, что я не из тех парней, которые не станут ездить на мотоцикле. Да, это цель, включающая целых два отрицания, и потому едва ли ее можно считать значимой – к тому же миру было наплевать. Наверное, я просто хотел доказать этот треклятый факт самому себе.

Я купил новый мотоцикл, выбрав скромную модель с не особо большой мощностью мотора, и прилежно посещал курсы вождения. Я знал, что это не круто, но не хотел выезжать на автострады Америки, не умея ездить на мотоцикле. Экзамен на курсах я сдал с первого раза. Обычно именно так со мной и происходит. Подумаешь. «Ты неплохо справляешься с большинством задач» – одно из самых скучных проклятий в этой жизни.

К моему изумлению, хотя мотоцикл и не заинтересовал меня настолько, чтобы я начал разбираться в его внутреннем устройстве, ездить на нем мне понравилось, и я привык время от времени отправляться на день-другой погонять по горам в одиночку. Во время одной из таких моих поездок Эйрин переспала со своим боссом. Банальщина, конечно, но самое неприятное то, что в чем-то я ее понимал. Дэвид – отличный парень, умный и веселый, а еще, очевидно, сохранивший отличную форму, невзирая на годы, – как физически, так и психологически он чувствовал себя куда моложе меня. Тем не менее от того, что я понимал выбор Эйрин, все становилось только хуже. Не предполагается, что женщина будет жить с кем-то просто потому, что он оказался самым подходящим для нее мужчиной в этот момент, верно? Предполагается, что она должна любить своего мужчину всей душой, contra mundum, вопреки всем доводам, в чернейший час и темнейшую ночь. И когда тебя вдруг бросают, трудно не чувствовать, что кто-то произвел оценку и счел тебя недостойным. Наша дочь недавно поступила в колледж, и Эйрин – надо сказать, она предпочитает действовать как можно быстрее, стоит ей принять решение – предпочла перейти к новому этапу своей жизни и переехала к Дэвиду.

И я почувствовал…

Не знаю, что я почувствовал. Мне было очень грустно. И обидно. Пришлось смириться с осознанием того, что остаток моей жизни пройдет вовсе не так, как я предполагал. Пропустив пару стаканчиков, я наконец смог ощутить гнев. Даже поплакать. Но я всегда был человеком прагматичным, а когда смотришь жене в глаза и видишь, что она все еще любит тебя, но жить с тобой больше не хочет, понимаешь, что нет никакого смысла строить из себя придурка и всем осложнять жизнь.

Я помог ей перевезти вещи в дом Дэвида и остался у них на ужин. Эйрин приготовила одно из моих любимых блюд, и это было мило с ее стороны – по крайней мере, мне так показалось, учитывая, какой странной стала теперь моя жизнь. Кажется, соли в нем было больше, чем раньше. Наверное, Дэвиду так нравится. А может, любой вкус в мире Эйрин стал теперь насыщеннее.

Эйрин забрала наши сбережения, поскольку примерно столько стоила ее половина нашего дома (дом, куда она переехала, был куда больше), и благодаря этому мне не пришлось продавать жилье, что было бы сложно, учитывая застой на рынке недвижимости. К тому же пару комнат и бо́льшую часть гаража я использовал как дополнительный склад, чтобы не приходилось все держать в магазине. Все прошло очень быстро и цивилизованно.

Так началась моя новая жизнь. Прежний я умер – и очутился в посмертии.

Не знаю, почему мысль о путешествии не сразу пришла мне в голову. Наверное, все дело в шоке – и потребности поддерживать хоть что-то стабильное в своей жизни.

Я ушел из издательского бизнеса в конце девяностых, во время очередного экономического кризиса. Какое-то время я пытался писать сам, но это вовсе не так легко и не так весело, как все считают. В издательское дело я вообще пошел потому, что люблю книги, поэтому открытие собственного книжного магазинчика было очевидным (пусть и рискованным) следующим шагом. Магазин я назвал «Пакуй их» – в то время мой отец был еще жив, и мне хотелось его порадовать. Он любил книги и сериал «Полиция Гавайев». Отец понял, откуда цитата, и был тронут.

Дела в магазине шли отлично, и теперь он считается одним из культовых мест в центре города. Мы часто проводим литературные чтения, у нас собираются книжные клубы, а еще у нас отличная подборка офсетных открыток. Все бы огорчились, если бы мы закрылись. Правда, грустили бы они недолго.

После ухода Эйрин я полгода приходил на рабочее место каждый день, пока не понял, что чувствую себя в этом магазине призраком. Чувствую себя призраком в своей собственной жизни. Эйрин и Дэвид жили на другом конце города, поэтому я никогда их не встречал, но это не означало, что и не встречу. Я стал знатоком боковых улочек и переулков. Не могу сказать точно, откуда у меня взялась эта потребность прятаться. Я просто знал, что у меня не хватит силы духа выйти к Эйрин с гордо поднятой головой, столкнуться с незнакомкой, с которой я провел всю свою взрослую жизнь. Не хватит силы духа увидеть, как она смущается или сердится, будто я был просто какой-то глупой ошибкой ее далекого прошлого, временным помутнением рассудка, с которым теперь покончено.

Я перестал пользоваться Фейсбуком, неожиданно наткнувшись на совершенно заурядный комментарий, который Эйрин выложила под постом общего друга. Обычно что-то подобное она говорила за завтраком. А теперь она отпустила это замечание в обход меня, не обращаясь ко мне. Словно я был посторонним. Я был прошлым, не подлежащим обновлению, устаревшим, как кассетный видеомагнитофон. У Эйрин не было для меня места в ее жизни, за исключением разве что коротких телефонных разговоров о нашей дочери. И я даже не был уверен, что для меня найдется место в моей собственной жизни. Во мне словно проделали дыру, и она становилась все больше и больше. И если ничего не предпринять по этому поводу, то наступит время, когда кроме этой дыры от меня ничего больше не останется, я это знал.

В какой-то момент я спросил двух моих сотрудников, уже давно работавших в магазинчике, не против ли они, если я возьму небольшой отпуск. Они согласились с таким рвением, что я понял: я скрывал свое душевное состояние вовсе не так хорошо, как предполагал. Они обняли меня на прощание, сказали, что присмотрят за магазином и каждый день будут присылать мне е-мейл с отчетом, и я могу отдыхать, сколько будет нужно, серьезно. Я вышел на улицу с таким ощущением, будто меня только что уволили.

Я отправился домой, собрал вещи. Дом наблюдал за мной с равнодушием пса, следящего за действиями нелюбимого второго хозяина. Потом я сидел на веранде, смотрел на звезды и пил кофе из чашки, которую Эйрин подарила мне десять лет назад. Когда люди думают, что уходят, на самом деле это не так. Просто теперь до них не достучаться. Они выбираются из дыры, и от этого она становится еще шире.

Я уехал ранним утром на следующий день. Я еще не решил, куда направляюсь, а уже катил по дороге. На перекрестке я принял спонтанное решение поехать к Тахо – мы много раз отдыхали на берегу этого озера. В каком-то смысле это был странный выбор, но я не мог провести остаток жизни, избегая всего, что связано с Эйрин. Если я хотел избавиться от ощущения, что я умер и нахожусь в посмертии, некоторые вещи должны были остаться.

Я знал, куда отправиться на берегу, знал отличные кафе, где можно посидеть, поесть и выпить. Тахо – это мое место, как и любое другое, впрочем.

Я доехал туда за пять часов. Первые три четверти пути нужно колесить по ничем не примечательной дороге, по диагонали пересекающей центральную долину – унылую, засушливую и напрочь лишенную очарования. Но когда оказываешься на другом берегу Сакраменто и начинаешь подниматься в горы, сразу понимаешь, что это того стоило. Проделать этот путь на мотоцикле было для меня внове, и эта новизна словно отгоняла мысли о том, что раньше я всегда ездил сюда с Эйрин и дочкой.

В конце концов, Ким я не потерял, по крайней мере, не больше, чем все родители теряют детей, когда те вырастают, распахивают дверь отчего дома и уходят прочь. Ким заняла беспристрастную позицию в отношении развода родителей, не принимая чью-то сторону. Поднимаясь к лесу, я утешал себя мыслью, что увижу дочь через неделю.

Но я с ней так и не встретился и не знаю, увижу ли ее еще когда-нибудь. От этого у меня сердце разрывается, но я знаю, что лучше нам больше не встречаться.

Мне очень жаль.

Я продолжаю это делать, знаю. Отпускать смутные намеки. Дешевый трюк, свойственный чванливым начинающим писателям. Но именно так устроена жизнь. Когда что-то случилось, все предшествующее кажется смутным намеком на будущие события, а теперь это событие уже произошло со мной. Мужчина, о котором я говорю, мужчина, которого от озера Тахо отделяет еще час езды, мужчина с полным мочевым пузырем и растущим желанием выпить пива… Таким я был пару недель назад. Парень, открывший книжный магазин, – это человек, которым я был десять лет назад. А тот, кто надел кольцо на палец решительной девчонки из Портленда, девчонки по имени Эйрин (ей стоило лишь зайти куда-то – и комнату словно наполнял свет, и я уверен, что та Эйрин верила в свою клятву, когда обещала вечно хранить мне верность), – тот человек остался в прошлом, он существовал двадцать пять лет назад. Когда жизни этих парней только начинались, их судьба была сокрыта. Но шила в мешке не утаишь. Я знаю, что случилось, на какую ведущую вниз тропку их толкала судьба. Те ребята стали мной. Тем, кто я сейчас. Кто отбрасывает черную тень на все те годы, ограничивая тех, кем он был раньше.

Мы все отбрасываем тени. И в тех тенях таится тьма.

Доехав до южного берега Тахо, я остановился, чтобы отлить и выпить кофе в «Старбаксе». Я решил, что потом проеду вдоль западного берега и направлюсь в Тахо-Сити. К этому моменту груз прошлого все сильнее давил мне на плечи.

Хотя мы много раз отдыхали по всей линии побережья, выбор места зависел от наших планов. На южном берегу мы останавливались всей семьей, втроем, в курортном городке с маленькими летними домиками. А на северном берегу мы весело проводили время с друзьями. К счастью, никого из этих друзей сейчас там не окажется. После разрыва почти все наши друзья переметнулись на сторону Эйрин, что неудивительно, учитывая, какая она… ну… общительная. Но это означало – по крайней мере, я надеялся! – что мне будет не так тоскливо тут одному.

Оставшийся отрезок пути был очень красив: лучи предзакатного солнца пробивались сквозь ветви сосен и елей, на дороге играли блики. По традиции я остановился у смотровой площадки, откуда открывался изумительный вид на крошечный островок Фаннет в заливе Эмеральд. Удивительно, но там никого не было, хотя обычно на соседней парковке яблоку негде упасть.

Я оставил мотоцикл на парковке, но на площадке задерживаться не стал: на меня нахлынули воспоминания о дочери, восхищавшейся небольшим полуразрушенным домиком на острове. Руины – вот и все, что осталось от единственного каменного сооружения на острове. Этот «чайный домик» построил десятилетия назад какой-то богач, живший на побережье, и Ким, бывало, восторженно говорила о том, каково это – навсегда поселиться там в одиночестве. Я даже подумал, не позвонить ли дочке, чтобы рассказать, где я, но не смог поймать сигнал сети. Наверное, это к лучшему. Я не был уверен, что мой голос не дрогнет.

Итак, я стоял на смотровой площадке и смотрел вниз, понимая, что все в моей жизни изменилось. Что, собственно, и жизни-то у меня нет. У меня есть только я. Вот и все.

Что же было дальше?

Час спустя, замерзший и уставший от долгой езды, я повернул к Тахо-Сити. Подъезжая к городку, сразу нужно притормозить, поскольку селение настолько маленькое, что можно проехать его за пять минут, если со светофорами повезет. На центральной улице было безлюдно: не сезон отпусков, да и снег еще не выпал. Не похоже, что у меня возникнут проблемы с тем, чтобы снять комнату, поэтому я решил вначале выпить.

Уже стемнело, морозный воздух был чист. Я поставил мотоцикл на улице, решительно игнорируя забегаловку, куда мы всегда ходили обедать. Впрочем, она все равно закрылась. Не пошел я и в бар «У Сэммика», где мы провели немало веселых вечеров (во времена до рождения Ким), куда нам так хотелось отправиться, когда мы сидели в семейном ресторанчике напротив (Ким тогда была еще маленькой), куда мы вернулись, чтобы пропустить по кружке пива с друзьями, вспоминая старые добрые деньки, а потом пошли в другое заведение (Ким к тому времени уже подросла, тот вечер она провела со своими приятелями-подростками в снятом нами домике на берегу, а мы, взрослые, потратили по тридцать долларов каждый за место в ресторане, проверенном и одобренном совершенно незнакомыми нам людьми на веб-сайте с отзывами и рейтингами таких заведений. Тогда такими сайтами, как «йелп», еще мало кто пользовался, но мы ведь были людьми среднего возраста – и боже упаси, как бы не случилось чего-то неожиданного).

Дальше по улице, в подвальчике, находился бар, но вывеска у него была такая неприметная, что я ни разу не обращал на него внимания, хотя проходил мимо, наверное, раз двести. Я и теперь не прочел эту вывеску. До сих пор не знаю, как этот бар называется.

Я как раз шел по улице, когда из подвального помещения, отдуваясь, поднялся какой-то мужчина в бледно-голубом свитере: лицо красное, кожа сухая, жиденькие русые волосы, глаза мутные, водянистые. Еще он страдал от избыточного веса. Мужчина чуть не сбил меня с ног, выйдя на тротуар и словно бы меня не заметив. Он закурил, с жадностью затянулся, а затем, неожиданно рванув с места, побежал прочь по улице. И не то чтобы он куда-то торопился – ему словно невыносимо было оставаться без движения.

Я спустился в бар. Пожалуй, стоило назвать его «Красный». Тут было темно, на стенах тускло горели лампочки в красных светильниках. Стулья и стены были обиты потертым красным бархатом – или какой-то похожей тканью, но дешевле. Единственная мощная лампа в зале, за баром, – и та могла похвастаться красным абажуром. В такое место люди обычно приходят на свидание с любовницей. Или чтобы напиться вдрызг. Ни того ни другого я не планировал.

Дородная бабища за прилавком равнодушно смерила меня взглядом, когда я подошел. В баре было пусто. И пахло выветрившимся пивом.

Я улыбнулся.

– Ну и ну, надо же!

Я редко пытаюсь строить из себя рубаху-парня. Ответ этой женщины напомнил мне почему. Она просто меня проигнорировала. Я задумался, что бы сказал новый муж Эйрин в этих обстоятельствах. И сработало бы это? Полагаю, что да. Я не раз смеялся над шутками Дэвида.

– Дайте бутылку «Сьерры», – сказал я.

Я отнес пиво за угловой столик и сел так, чтобы видеть весь зал. Я очень люблю светлый эль «Сьерра-Невада», но почти не пью его дома. В течение долгого времени – лет десять или пятнадцать – я выпивал по три бутылки пива за вечер. Ровно три. Путем длительных экспериментов я пришел к выводу, что если выпить «Лонгборд» или светлое пиво типа «Будвайзера», «Курса» или «Короны», то на следующее утро я просыпаюсь как ни в чем не бывало. Но если выпить хоть что-то чуть крепче, как «Сьерра», то на мое состояние влияют другие факторы. Например, насколько плотно я поужинал. Вспомнил ли, что на ночь нужно выпить воды.

Терпеть не могу слабое похмелье – в чем-то оно хуже сильного. Когда у вас сильное похмелье, вы знаете, что напортачили, и мысленно берете выходной. А вот слабое похмелье подкрадывается незаметно, от него мир кажется скучным, серым, грустным – но нельзя объяснить это внешними факторами, и вы думаете, что все дело в вас самих.

И я отставил пиво в сторону. Так поступают взрослые. Избегают блюд, от которых потом пучит, хотя эти блюда – самая что ни на есть вкуснятина. Занимаются спортом, хотя это ни на мгновение не приносит им удовольствия. Отказывают себе в наслаждениях, опасаясь, что этим только все испортят. Осторожно огибают эту дыру, но всегда помнят о ней. Живут в тени небытия. Всегда.

Я оставался единственным посетителем. А ведь был вечер пятницы.

– Серьезно, – сказал я. – Какое-то необычное затишье, верно?

Женщина за стойкой отреагировала не сразу, но спустя какое-то время все-таки повернула голову в мою сторону. Лицо у нее было широкое, белесое и глупое.

– А вы чего ожидали?

– Ну, увидеть тут каких-то людей, полагаю.

– Тут есть люди.

Этот разговор вел в никуда. Мне подумалось, что если Сэнди и Карен собирались выполнить свое обещание и держать меня в курсе происходящего в магазине, то уже, должно быть, что-то прислали. К тому же, достав свой телефон, я показал бы этой Самой-неприветливой-в-мире-барменше, что мне надоело пытаться поддержать с ней разговор.

Но сигнала сети по-прежнему не было. Такое иногда случается на берегу озера. Я посмотрел на женщину за стойкой. Она заметила мой жест и вежливо кивнула в сторону плаката на стене:

Я люблю местные бары не меньше, чем кто бы то ни было, но это заведение перегнуло палку. Пожалуй, допью свое пиво, чтобы показать – так просто меня отсюда не выживешь. А потом отправлюсь на поиски номера в гостинице.

Кружку я допил за десять минут и перед выходом зашел в уборную. Пиво всегда быстро на меня действовало. В туалете воняло, будто кто-то насрал в одной из кабинок всего минуту назад. Но это было невозможно.

Вернувшись в зал, я понял, что еще рано и идти мне особо некуда – разве что погрузиться в одиночество комнатки в гостинице, которую еще предстояло отыскать. И я заказал себе еще кружку «Сьерры». Женщина дала пиво и взяла у меня деньги – и все это, не произнеся ни слова.

– Вы всегда такая, – спросил я, направляясь к столику, – или что-то во мне заставляет вас так себя вести?

Она удивленно подняла брови – жест, который я так и не смог интерпретировать.

– Сейчас вернусь, – сказал я, направляясь к двери бара. – Так что рано радуетесь.

По ступенькам я поднялся на улицу. После ухода Эйрин я не устоял перед давнишней привычкой время от времени выкуривать сигаретку-другую. Возможно, это было глупым решением. Когда я бросил курить – это было пятнадцать лет назад, после того как жена долго меня уговаривала (некоторые могли бы сказать: пилила), – то напрочь отказался от сигарет. Тогда я не понимал, как можно выкурить пару сигарет и остановиться. Теперь понимаю. После стольких лет воздержания от никотина, когда я потакал желаниям Эйрин, я считаю, что могу выкурить сигарету-другую в день, но при этом не стать заядлым курильщиком. Я в это верю. Или обманываю себя. Как бы то ни было, я иногда курю.

Курил я медленно. Было холодно, уже совсем стемнело. На улице по-прежнему не было ни души, и мне вдруг пришло в голову, что никто в целом мире не знает, где я. Буквально. Никто.

Здесь и сейчас я не был владельцем книжного магазина. Я не был разведен. Я вообще никогда не был женат. У меня в ноутбуке не было папки с двумя черновиками романов, которые никогда не будут напечатаны – и не должны быть напечатаны. Я не был отцом. Чистый лист. Я был просто каким-то человеком. Мужчиной. Я никогда не говорил того, что говорил, не делал того, что делал, не бывал в местах, где бывал.

Я был просто каким-то мужчиной с мотоциклом. Пышная шевелюра, почти нет седины. Неплохая фигура – все благодаря ненавистным пробежкам по утрам, отличному метаболизму и постоянному самоограничению. Вот и все. Я мог бы сказать первому встречному, что я полицейский, или повар, или мелкий воришка, вставший на путь исправления, библиотекарь, университетский преподаватель, наркоман в завязке, католический священник-расстрига. Я знал, что эта мысль сама по себе не блещет оригинальностью. Она не привела меня в восторг, не подарила мне ощущение свободы. Она лишь позволила мне понять: то, кто я на самом деле, – лишь условность, не более чем все эти выдумки. И со своей настоящей историей я связан не более чем с этими вымышленными.

Как я оказался здесь? Должно быть, в тот или иной момент я принял то или иное решение, но теперь не мог вспомнить об этом. Так как же я оказался мной? Как оказался здесь? И сейчас? Даже мое имя казалось выбранным наугад. «Роберт». Что это вообще значит?

Я резко мотнул головой, раздражаясь. Не стоит предаваться жалости к себе, от этого только сильнее тошнит. Это всего лишь еще один способ почтить дыру в своей душе, взглянуть в эту бездну – и позволить ей взглянуть на себя. Мне подумалось, что следующую кружку пива надо будет пить медленнее.

Я как раз собирался затушить сигарету и сунуть окурок в пачку (о, эта привычка длиною в жизнь, выбор без альтернативы, невзирая на то, что потом пачка будет вонять, – но мной отец ненавидел людей, которые мусорили на улицах), когда понял, что бросил его на мостовую.

Я стоял и смотрел на окурок. Отец умер восемь лет назад. На тротуаре валялись другие окурки. Я долго пробыл парнем, который не мусорит на улицах. Что случится, если я не подниму окурок? И есть ли мне до этого дело? Может ли столь незначительное решение изменить мое будущее? Не настало ли время принимать собственные решения, а не позволять другим людям решать за меня?

Имеет ли все это вообще хоть какое-то значение или такие мысли – пустая банальщина вроде тех, что пишут в твиттере, чтобы кого-то воодушевить?

Я поднял окурок. Это тоже выбор, полагаю, даже если решаешь поступить так же, как поступал раньше. Спускаясь по лестнице в бар, я понял, что могу не дожидаться получения е-мейла, а позвонить и узнать, все ли в порядке, как и полагается настоящему начальнику. Но сигнала сети по-прежнему не было.

– Что с сотовой связью? – спросил я у барменши, входя в багровый сумрак зала.

За барной стойкой никого не было. А вот за моим столиком кто-то сидел. Я растерялся. Это была не барменша. Эта женщина была моложе, куда стройнее и не крашеной блондинкой с пересушенными волосами, а рыжеволосой. На женщине были черные джинсы и длинное черное пальто.

Когда я выходил в туалет, то заметил, что второго входа в бар нет: и сотрудники заведения, и клиенты входили в одну дверь. Я стоял на улице прямо перед ступеньками, ведущими к этой двери. В бар никто не входил. Из бара никто не выходил.

– Подвезешь меня? – спросила незнакомка.

– Вы кто такая?

– Я девушка, которую нужно подвезти.

– Куда она делась? Барменша?

– Это важно?

– Возможно.

– Не знаю. Отошла, наверное. – Девушка указала на мое пиво. – Ты не против? – Она забрала кружку, прежде чем я успел хоть что-то сказать, и сделала глоток. – У меня нет денег.

Я присел за столик.

– Слушай, кто ты такая?

– Просто девушка, чувак. Девушка, которую нужно подвезти. У тебя есть мотоцикл, верно? Я видела, как ты приехал в город.

– Да, но…

– И мне нужно, чтобы меня подвезли.

– Я сегодня ночую в городе.

– Ничего, завтра меня тоже устроит. Я подожду.

– Но зачем мне тебя подвозить куда-то?

– А что, тебе есть чем еще заняться?

Заняться мне и правда было нечем, но это не означало, что я пойду у нее на поводу. Я так не делаю. Но почему-то я не мог прервать этот разговор.

– Так куда же ты едешь?

– А-а, это? Я и сама не знаю.

– Как же я могу отвезти тебя куда-то, если ты не знаешь, куда направляешься?

– А тебе всегда нужно знать, где ты очутишься, когда ты отправляешься в путь?

– Ну, вообще-то да.

– Правда? Ты думаешь, жизнь устроена именно так? – Она отхлебнула еще пива из моей кружки и встала. – Мне нужно, чтобы ты меня подвез, – сказала она и вышла из бара.

Я медленно допил пиво. К этому моменту барменша уже вернулась – вышла из-за боковой двери за барной стойкой. Эту дверь я раньше почему-то не заметил.

Я заказал еще «Сьерру». И еще.

Когда я наконец вышел из бара, на мотоцикл явно садиться не стоило, поэтому я забрал сумку и направился к ближайшей гостинице. Она находилась на небольшом холме чуть в стороне от центральной улицы – старомодный такой мотель, здание L-образной формы. Странно, но администратора, встретившего меня за стойкой, я уже видел. Это был тот красномордый толстяк в голубом свитере, который чуть не сбил меня с ног, выйдя из бара.

Он выглядел уставшим. Не спросил у меня ни документы, ни кредитную карточку. Просто вручил мне ключ от девятого номера – не сказав ни слова. А потом удалился в комнатку за стойкой. Оттуда доносился звук телевизора: шла какая-то передача, ведущий что-то говорил, но я не мог разобрать слов.

Комната была в точности такой же, как и во всех мотелях. Две кровати. Ковер неописуемого цвета. Стеганое темно-желтое одеяло. Старый телевизор, еще кинескопный. Картина, изображавшая я-понятия-не-имею-что-бы-это-могло-быть. Два стакана в ванной на подставках – ну, знаете, бывают такие подставки.

Я наполнил оба стакана водой и один выпил сразу, а потом лег на кровать, думая, что надо подобрать сопли и пойти поискать что-нибудь пожрать.

Проснулся я несколько часов спустя, не понимая, где нахожусь и что за мир меня окружает. Знал я одно – у меня болела голова. Не сильно, но достаточно.

Я потянулся за стаканом, стоявшим на прикроватном столике, и выпил воды. От этого мне не стало лучше. Я чувствовал, что голоден, – в дороге я не успел пообедать. Но взглянув на большие светящиеся красным цифры на часах, встроенных в старенький радиоприемник, я увидел, что уже за полночь, а потому мои шансы найти еще работающее кафе стремились к нулю. Впрочем, попытаться все же стоило.

Я сел на кровати, подождал, пока мозг поспеет за телом, потом встал. Мне хотелось попробовать себя в роли парня, который выходит из своего номера и ищет, где бы поесть среди ночи.

Мне казалось, в этой роли я буду смотреться очень храбро.

Я взял пальто со стула и открыл дверь. Она стояла снаружи, словно ждала меня. Девушка с длинными рыжими волосами.

– Мне нужно, чтобы меня подвезли. – В ее голосе звучало терпение.

– Какого черта ты тут делаешь?

– Я только что тебе сказала.

Я закрыл дверь и пошел прочь. Вскоре я вышел на центральную улицу. Девушка следовала за мной, отставая лишь на пару ярдов.

На холоде я вначале почувствовал себя пьяным, но затем в голове немного прояснилось. К тому моменту, как вышел к центральной парковке, я уже мыслил достаточно ясно, чтобы заметить: тут не было машин. Совсем.

– Черт, где все?

– Там же, где и всегда.

– В смысле?

Она догнала меня и остановилась.

– Ну, знаешь… Неподалеку.

– И что это значит? В баре тоже никого не было.

– Они там были. – Девушка рассмеялась.

– Нет, не было.

– Были. Ты их просто не видел. Не заметил. Но ты увидел женщину за стойкой, верно? Потому что тебе хотелось выпить. Барменша имела какое-то отношение к тебе. У нее была функция. А у всех остальных такой функции не было. Таким теперь стал твой мир.

«Я сплю, – подумал я. – Либо я вообще не отправлялся в это путешествие, либо сплю в гостинице».

Но когда эта мысль промелькнула в моей голове, я уже знал, что это неправда. Да, я намекаю на то, что случится потом, но я ни за что не стал бы задействовать такой дешевый прием, как описание сна. К тому же я знал, что не сплю.

Вы всегда можете понять, спите вы или нет. Ну, по крайней мере я могу. И в то же время я понимал, что что-то не так.

– Со мной что-то случилось?

– О чем ты?

– Почему я не видел людей, которые, по твоим словам, были в баре?

– Потому что ты умер.

Я уставился на нее. Девушка засмеялась.

– Ну, не совсем. В каком-то смысле ты умер, наверное. Слушай, чувак, я и сама не знаю. Но я видела, как ты вошел в бар. При этом тебя там словно бы и не было вовсе. Ты заговорил с барменшей, потому что хотел купить пива. А в остальном… Для тебя все остальные будто не существуют. Ты видишь только то, что у тебя в голове. Ты смотрел на тех людей, но ты их не видел на самом деле. Поэтому я попросила тебя подвезти меня. Тебя, а не кого-то другого. И ты увидел меня.

– Я не понимаю. Почему?

– Мы все хотим быть там, где мы нужны.

– Ты мне не нужна.

– Но тебе и никто другой не нужен, верно? Да, ты все еще дышишь. Но твоя жизнь – и я употребляю это слово в широком смысле – будто ничего собой не представляет. Есть много людей, чье сердце уже не бьется, но они все еще влияют на жизни других. А ты… Что ж, сам скажи. Можно ли считать тебя «живым»?

– Вообще-то, чтобы позволить кому-то говорить мне такое, я должен быть с десяток лет женат на этом человеке.

– Не уверена, что у тебя есть на это время. К тому же нельзя сказать, что твой прежний брак сложился наилучшим образом.

– Да пошла ты… Погоди-ка, что ты только что сказала?

– Ничего.

– Откуда ты знаешь, что я был женат?

Девушка взяла меня за руку и поднесла ее к моему лицу.

– След от обручального кольца, дурилка!

– А-а…

Я подумал, что мне удалось поймать ее на слове, но девушка была права. Я больше не ношу обручальное кольцо, но на пальце осталась полоска белой кожи.

Однажды я говорил с одним парнем в баре. По его словам, эта полоска остается на пальце навсегда. Как шрам. И хотя этот тип был самым мрачным из всех, кого мне когда-либо приходилось выслушивать, я подозреваю, что он был прав. Потому что даже если рана заживет, шрам все равно остается. Вопрос в том, что осталось под этим шрамом. Что осталось в дыре.

– Мне нужно, чтобы меня подвезли.

– У тебя пластинку, что ли, заело?

– Время поджимает. Ты должен принять решение.

– Какое решение?

– О том, что будет дальше.

– Я не знаю. Мне плевать.

– Этого недостаточно. Этого никогда не было достаточно.

– Но именно так я и жил.

– Вот как?

– У меня есть дочь. Я был женат. У меня есть книжный магазин. Я… я много чего добился в этой жизни. Ты меня не знаешь. Я тебя не знаю. Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Геката.

– Необычное имя.

– Я необычная девушка. Можешь звать меня Кейт.

– Я вообще никак тебя звать не собираюсь. Я отправляюсь обратно в гостиницу.

– Но мне нужно, чтобы меня подвезли.

– О господи! Может, кого-то другого подонимаешь?

– Не могу. Я должна донимать тебя. Ну же. Вон твой мотоцикл стоит.

– Я не собираюсь… И вообще, у меня сумка в номере. И я все еще пьян. Никуда я не поеду. С тобой – так точно.

– Слушай, давай хоть по улице покатаемся. Туда и обратно. Ну же! Ты когда-нибудь делал так? Несся по автостраде с девушкой, сидящей за спиной? Бывало такое?

– Нет.

– Ну конечно, нет. Ты вообще хоть когда-нибудь что-нибудь делал? Ну, кроме как плыл по течению? Когда-нибудь пытался взять все в свои руки?

Я уже открыл рот, чтобы послать ее куда подальше, но затем… затем случилось кое-что другое.

Я решительно направился к своему мотоциклу, стоявшему неподалеку от «красного» бара. Сел. Повернул ключ.

– Значит, ты согласен?

– Садись уже, – проворчал я.

Она ухмыльнулась и подбежала ко мне.

Я был пьян куда сильнее, чем подозревал, и едва не потерял управление, разворачиваясь. Тихий голосок в моей голове продолжал нашептывать, мол, это ужасная идея. Другой голосок, тоже тихий, но неумолимый, шептал, что на это можно наплевать.

Девушка запрыгнула на сиденье. Я раньше никого не катал на мотоцикле – Эйрин не интересовали такие глупости, обусловленные, как она считала, кризисом среднего возраста, – но эта девица, похоже, знала, что делает. Она крепко обняла меня за талию, ее бедра прижимались к моим ногам. Странное ощущение. Очень-очень странное.

– Давай, – шепнула она мне на ухо. – Ну же, ну же, ну же!

Я завел мотор. Помедлил.

И рванул с места. Слишком быстро. К счастью, благодаря дополнительному весу на сиденье, вся эта эскапада не завершилась прямо там, не привела к унизительной и, возможно, сопряженной с риском для жизни катастрофе, но я был на волосок от провала.

Я съехал с тротуара и помчался по улице, зная, что сейчас человек двести раздраженно заворочались в кроватях. Но мне было наплевать. Целиком и полностью. Я сам в таких ситуациях говорил: ну, сейчас не так уж и поздно, да и вообще, еще минутка – и все закончится, не стоит из-за этого трепать себе нервы. Я был не из тех, кто поднимает шум.

В лицо мне дул холодный и потрясающе настоящий воздух.

Девушка за моей спиной восторженно взвизгнула.

Мы очутились на другом конце городка за пару минут. Я чуть было не поехал дальше, но вовремя затормозил. Развернулся. Я и раньше позволял себе разгоняться на безлюдных дорогах, и не раз. Но никогда не мчался на такой скорости в черте города.

– Давай быстрее, – сказала Кейт.

На этот раз я завел мотор аккуратнее, больше контролировал ситуацию, но затем наподдал скорости.

Мы неслись по городу, и ее руки обнимали меня. Может быть, именно об этом я и мечтал на каком-то бессознательном уровне, к этому стремился, когда покупал мотоцикл. Чтобы меня обнимали. Чтобы кто-то прижимался ко мне, дарил близость, спасающую жизнь – мою жизнь, их жизнь, нашу жизнь. Чтобы мы были связаны, сцеплены, летели стрелой в небеса…

Мы все о таком мечтаем, верно? Чтобы сердца бились в унисон. А так никогда не бывает.

Впрочем, возможно, вы нашли для себя такого человека. Тем лучше для вас.

Не упустите его.

Я увидел этого типа за две секунды до того, как мы его сбили. Мы ехали так быстро. Я был полностью поглощен движением, поглощен этим чувством, словно меня обволакивает тепло ее дыхания на моей шее. И вдруг он очутился прямо перед нами.

Толстяк в голубом свитере.

Он вышел на дорогу, не глядя по сторонам, хотя в тишине ночи мотоцикл было слышно на милю вокруг.

За эти две секунды я успел понять, насколько этот толстяк болен. Изношенное сердце, прокуренные легкие, печень на последнем издыхании. Да, жизнь его потрепала, его мотало от бара к мотелю, где он работал, от бара к мотелю. Он весь пропитался алкоголем. И каждую ночь просыпался в провонявшей мочой кровати – под мерное бормотание телевизора, включенного только для того, чтобы не оглохнуть от тишины. И он вышел на улицу поздней ночью, не представляя себе, который сейчас час. Наверное, подумал, что бар может быть еще открыт. Или пытался отыскать путь домой, чтобы завтра все повторилось вновь. Его сердце гулко стучало в груди – так громко, что этот звук не заглушал даже рев мотоцикла.

И все это я понял за долю секунды.

– Твое решение, – шепнула мне на ухо Кейт. – Ты можешь сделать это с ним. Сейчас. Или потом. Или нет. Это твой выбор.

Я не свернул.

И мы его сбили. Вот только его там не было.

Я так резко нажал на тормоза, что чуть не убил нас обоих. Мотоцикл повело по дороге, на асфальте остались следы шин. Но мужчины там не было. Он не отпрыгнул в сторону, не повалился искалеченным на дорогу, как должен был.

– Так тому и быть, – сказала Кейт. – Это был твой выбор.

– Что за… Что случилось?

– Ты. Ты случился. – Она спрыгнула с мотоцикла. – А теперь отправляйся спать. Завтра будет долгий день.

– Никуда я тебя не повезу.

– Как скажешь. – Кейт подмигнула. – Ты принимаешь решение.

Я осторожно вернулся на мотоцикле к мотелю на холме.

Проснулся я от гула голосов. За дверью моего номера переговаривались какие-то люди, и, похоже, их было довольно много.

Я поспешно поднялся, опасаясь, что сейчас услышу стук в дверь. Наверное, все дело в том толстяке. Кто-то увидел, как мы его сбили. И теперь полиция пришла меня арестовать.

Но в дверь так и не постучали.

Я встал, удивляясь тому, как хорошо себя чувствую. Очевидно, такие нелепые и безответственные выходки среди ночи позволяют полностью избавиться от утреннего похмелья. Кто бы мог подумать?

Я открыл дверь. Неподалеку от парковки собралась толпа – человек десять-пятнадцать зевак. У входа в мотель стояла карета скорой помощи, сновали туда-сюда врачи.

– Похоже, инфаркт, – сказала женщина, стоявшая в дверном проеме соседнего номера. – Умер во сне.

Мужчина, наверное, ее муж, выглянул из номера и встал в дверном проеме рядом с ней. Женщина говорила с ним.

– Хорошая смерть.

– Смерть хорошей не бывает, – сурово отрезала женщина. – И ты бросаешь курить сегодня же, мистер!

– Ладно-ладно.

Мы все смотрели, как из одной из комнат выносят на носилках тело. То был толстяк в голубом свитере. Теперь его лицо уже не было таким красным. Глаза закрыты. Сейчас он выглядел намного лучше.

Когда «скорая» уехала, толпа рассосалась. Все вернулись в свои номера или пошли по своим делам по улице. Вернулись к жизням, которые еще продолжались.

Остался только я. За моей спиной появилась Кейт, протянула кофе в картонном стаканчике. Я сделал глоток. Кофе был горячим и сладким.

Я немного постоял молча.

– Тебя подвезти?

– Я уж думала, ты никогда не предложишь.

Мы проделали тот же путь, что и я вчера, только в обратном направлении. Огибая озеро с запада, я не торопился. На дороге было пусто. Совсем. Недавно взошло солнце.

Когда мы доехали до смотровой площадки, откуда открывался вид на залив Эмеральд, я свернул на парковку. На парковке было пусто. Правда, я увидел там то, что уже ожидал увидеть.

Мой мотоцикл. Припаркованный там, где я оставил его вчера вечером. Бледный в лучах восходящего солнца.

– Самоубийство?

– Да, – ответила Кейт. – Что помогло. Но у тебя были и другие преимущества. Я давно уже за тобой приглядываю. Ты знал, к чему все идет. Именно поэтому и купил мотоцикл.

– Где я сейчас?

– На мелководье у подножия скалы. Течением тебя унесло к зарослям кустов на берегу, чуть дальше от скал. Пройдет пара часов, прежде чем кто-нибудь заметит брошенный мотоцикл. Вскоре после этого найдут твое тело.

– Знай я, что так все обернется, ни за что не бросал бы курить. Ты только подумай, сколько раз я отказывал себе в сигарете!

– Ну… Хреново быть тобой.

– Ты же сказала, что я не умер.

– Я солгала.

– Зачем?

– Не каждый справится с этой работой, хоть мертвый, хоть живой. Она требует решительности. Нужно, чтобы ты действовал. Раз за разом. Я могла сказать тебе, что мне нужно. Но ты должен был сам решить, поступать так или нет. Ты должен был принять решение. Должен был сделать выбор.

– Раз и навсегда.

– Раз и навсегда. Но теперь ты все знаешь. И я должна дать тебе шанс передумать.

Я поразмыслил над этим.

– Нет, меня все устраивает, – ответил я.

И мы едем. Едем вместе. Преодолеваем расстояния. Останавливаемся в маленьких мотелях. Едим в забегаловках, устроившись в уголке, или берем бургеры на вынос. Пьем в барах. Спим. Просыпаемся, и все повторяется вновь. День за днем. Ночь за ночью.

Теперь дыра внутри меня заполнилась.

Я и есть эта дыра.

Мы мчимся, и ее руки обнимают меня. Иногда я забываю, кто она такая. Кто я такой. Словно я прожил совсем другую жизнь, и это Эйрин несется со мной по дорогам, Эйрин, навсегда оставшаяся молодой и влюбленной в меня. Хотя это не Эйрин, и я это знаю. Но все в порядке. Все длинные, запутанные нити моей жизни расплелись, укоротились.

Теперь все проще.

Я кое-что нашел. Я кое-кого нашел. Я нашел себя. Но вам лучше надеяться, что я не найду вас, потому что я могу подвезти вас только в одну сторону. По дороге, которую никто не хочет выбирать, хотя от нее никуда и не деться.

Я стал тенью. Смутным намеком. Предзнаменованием. И эта тень протянулась в жизни каждого из вас. Вы знаете, что она грядет. Знаете, что это я гряду. А пока – делайте все, что в ваших силах, чтобы быть счастливым.

Вот и все, что я хотел вам рассказать.

Эта работа мне по душе. Я счастлив. Я стал собой. И однажды мы с вами встретимся, как и было предуготовано.

«И вот, конь бледный…»

Он грядет. И имя всадника на нем… имя мое.