"Муха" издохла практически сразу, как и предсказывал Хард, поэтому кроме яркой вспышки света, ничего передать не успела. Впрочем, не факт, что передала бы что-то ещё, даже если бы выдержала невероятной мощности излучение. Максимум через полминуты после ярчайшего всполоха в Сферу были запущены зонды-разведчики, вернувшиеся вскоре ни с чем. Кира в Сфере не оказалось. Расширенные поиски тоже ни к чему не привели — он пропал бесследно. Аналитики разводили руками, обещали предоставить рабочие гипотезы после тщательной обработки информации; Ламд теребил козлиную бородку и от комментариев отказывался. Хард впервые был вынужден признать поражение. На фоне всеобщего недоумения спокойствие Шав выглядело по крайней мере странно, но он уже привык к её многочисленным тайнам и недомолвкам, поэтому предпочёл счесть такое поведение благоприятным знаком. Тем более что других проблем хватало: разворошенное осиное гнездо Совета уже вовсю гудело, пытаясь заглушить тихий — пока тихий — ропот недовольства обычных элоимов, внезапно узнавших, что мир, который элитарные правители представляли им безопасным и справедливо устроенным, таковым никогда не являлся. Терять драгоценных отпрысков, нежданно-негаданно оказавшихся одарёнными больше родителей, или же самолично пополнять ряды изгоев по причине излишне благоприятного стечения генов никто не хотел. Недовольство подогревали и давно собираемые претензии к роскошному образу жизни элиты. В спокойные времена это могло бы копиться веками, благо, инструменты для сброса пара имелись, но сработал фактор внезапности, раскол в обществе уже произошёл, и черта его ширилась на глазах.

Хард понимал, что трущобы находятся под прицелом, и массовых обысков следует ожидать в ближайшее время. Но, будучи неплохим стратегом, возлагал определённые надежды на внутренние проблемы противника, которые Совет будет вынужден решать в первую очередь. Собственно, не ошибся — никаких карательных операций к населению трущоб применено не было. Функционалы, особо не буйствуя, прошлись по верхам, то бишь по внешнему кольцу, замели кучу нарков и прочих разменных, жалеть о которых было некому, да и незачем, и на том и затихли. Хард похвалил себя за предусмотрительность: ещё в самом начале организации подполья ему хватило ума не отказываться от предложения опасного, но сулящего защиту высоких покровителей. Да, не вся деятельность подполья была нацелена на противодействие существующей системе. На многочисленных плантациях внутреннего кольца, в надёжно укрытых теплицах, выращивалась транс-трава, которую потом переправляли по давно отлаженным каналам… Эээ… Кому надо, тому и переправляли. В вопросах соблюдения коммерческой тайны Хард был принципиален. У него не единожды возникали горячие споры с Орсом, который испытывал глубокое презрение к демиургам. Понятно, что у руководителя СБ были на то причины — кому, как не ему, бывшему инспектору телепортов, знать истинное лицо элиты? Но избыточная порядочность, по мнению Харда, делу только мешала. Противозаконно? Конечно. И что с того? Зато у подпольщиков имелись средства для развития — в том числе и собственных научных лабораторий. Взять те же люци-излучатели — усовершенствованная модель, у демиургов, поди, чуток попозже появилась? Так-то вот. Пусть творящие дальше дерутся, подполье ждать умеет и своего не упустит. Разобраться бы ещё, куда эта бомба ходячая пропала, и можно дальше с оптимизмом смотреть в будущее.

Кир горел бесконечно долго.

Едва успели включиться люци-излучатели, и пространство Сферы сперва дрогнуло, а потом поплыло, растворяясь в нестерпимом беспощадном свете, времени не стало. Кир было замешкался, но волна света уже катила на него девятым валом.

И он сделал шаг.

Свет вонзился в него мириадами жарких жал, преобразуя и безвозвратно меняя, но в горниле боли, в которое обрушился Кир, не осталось места для сожалений. Он плавился, как руда, подчиняясь воле того, что было изначально и никогда не мыслило. Бесполезно просить о милости то, что можно только принять. Если хочешь выжить в огне — стань огнём.

Если хочешь усмирить разбушевавшееся пламя — стань встречным пламенем.

Две стены огня яростно схлестнулись, прорываясь друг в друга раскалёнными докрасна протуберанцами. Сплелись в беспощадном танце — и стали одним. И пало огнище. И осыпалось искрами. И разлетелось лепестками умирающего жара.

Кир возвращал себе тело постепенно. Оно медленно вспоминало изначальную форму, контуры то и дело плыли, прорывные языки пламени принимались плясать на пепелище, но, подчиняясь мысленному усилию Кира, сворачивались в тугие бутоны и засыпали до срока. Наконец он вспомнил себя во всех деталях, собрался и сел. С головы, торса и рук тёк густой поток золы, засыпая и без того скрытые ноги. Кир от души чихнул, подняв в воздух облака серой удушливой пыли, и резко встал. Бесконечное пепелище открылось взгляду.

Но пахло, вопреки ожиданиям, хорошо — пряно и будоражаще: арбузной коркой, водорослями, выпаренной солью, проступившей тонким налётом на пересохшей гальке.

Идти по пепелищу оказалось непросто: при каждом шаге стопы погружались по лодыжку, пепел сухо и хищно скрипел, а внутри него ощущался такой жар, что Кир всерьёз опасался полыхнуть вторично. Однако должно было закончиться и это — сложно сказать, когда. Времени по-прежнему не было. Но было намерение. И Кир шёл.

Бескрайнее полотно воды появилось внезапно. Кир поначалу принял его за мираж, но потом понял, что фата-моргане здесь не место — хотя бы потому, что светило над этим миром отсутствовало изначально. Свет просто был — повсюду. Похоже, море не показалось…

Он не успел додумать эту мысль, как оказался захвачен высоченной волной, обрушившей на него тонны холодной солёной воды. Кувыркаясь и завязываясь в немыслимые узлы, Кир отрывочно фиксировал, как мимо проносятся мелкие камни и обрывки водорослей, но вырваться из бешено крутящейся воронки не мог. С этой минуты от него ничего не зависело, им играла великая стихия.

Потом он долго-долго падал — точнее сказать, парил в невесомости, постепенно опускаясь всё ниже и ниже. Когда его тело мягко опустилось на вязкое илистое дно, сверху уже не пробивалось ни единого лучика света. Тьма царила воистину первородная. Он не сразу понял, что продолжает жить. Вода давно наполнила лёгкие, но Кир ясно мыслил и никакого дискомфорта не испытывал. Медленно поднял правую руку — ил недовольно чвакнул, но всё же отпустил — и, поднеся её вплотную к лицу, с силой надавил. Не встретив никакого сопротивления, пальцы (или то, что он по привычке продолжал считать таковыми) погрузились в вязкую среду. Чуть позже, когда осмыслил происходящее, ложные тактильные ощущения угасли. Теперь он всецело принадлежал воде. Он сам стал ею.

А потом, когда Кир вдоволь насытился покоем, всё изменилось. Он захотел осознать свои границы и расширился неимоверно. Ничто не ограничивало его — и от этого стало скучно. Он разом перешёл в водяной пар, поднялся в небо и обрушился оглушительным ливнем на уснувшее пепелище. Вскоре, не выдержав сокрушительного напора, треснула кора, и мир пепла провалился в тартарары, выплеснув напоследок столб полыхающей магмы, которая мгновенно испарила воду.

Он оседал вниз туманом. Наверное, вечность. Время умерло.

Новое пробуждение оказалось более гуманным. Тело, поначалу вялое, медузообразное, на этот раз вспомнило себя куда быстрее.

Он открыл глаза и увидел туман. Кроме тумана, не существовало больше ничего.

Но сохранилось намерение. Кир встал и пошёл.

Вскоре туман, казавшийся бескрайним, начал бледнеть, потом пошёл рваными космами, и, наконец, рассыпался дробным дождём.

Мир, прорезавшийся из молочного морока, был странен. Бескрайний луг фиолетовой высокой травы и одинокое дерево, верхушкой уходящее, казалось, прямиком в чернильно-чёрное небо — вот и всё, что представляло собой открывшееся пространство. Мутно-красное, громадное, зависшее по центру мира светило, — судя по размерам и цвету, умирающий сверхгигант, — вяло шевелило щупальцами истекающего в космос вещества. Картина гибели звезды, растянувшаяся на миллионы лет, вызывала одновременно и священный ужас, и неподдельную жалость.

Кир осторожно сделал шаг. Положим, феникс в его исполнении вполне удался, да и с морской стихией он в конечном итоге поладил, но вот какого подвоха, а главное, откуда, ждать от новоявленного мирка? В том, что впереди очередное испытание, он нисколько не сомневался.

Однако путь до древесного великана, являвшегося, похоже, не только единственным ориентиром, но и конечной точкой путешествия, прошёл без приключений.

При ближайшем рассмотрении дерево оказалось огромным кряжистым дубом. Его раскидистая крона уходила в небо так высоко, что узреть макушку не удавалось, но и нижних ветвей, которые начинались метрах в пяти над головой, было достаточно, чтобы понять, насколько он величествен. Невообразимой толщины ствол удалось обойти только за двести шагов — а Кир старался, чтобы они были широкими. Густая трава скрывала корни дерева, но многочисленные выпирающие из почвы перевитые гребни так и норовили сделать подножку. Несмотря на полное отсутствие ветра, в тесно переплетённых ветвях раздавался циклично повторяющийся шорох — словно там шебуршало что-то некрупное, но очевидно активное.

Кир едва не свернул себе шею, пытаясь рассмотреть источник шума. Безрезультатно. Ветви, густо усеянные листвой, не спешили раскрывать свою маленькую тайну. С досады он ощутимо приложился ладонью к толстой морщинистой коре, похожей на чешую какого-нибудь мифического дракона.

В ответ откуда-то сверху полетел мелкий мусор и сухие ветки. Чертыхаясь, Кир отскочил — но недостаточно проворно, потому что вдогонку был осчастливлен частой дробью зелёных и от того увесистых желудей. Но разбойному гению места и этого оказалось мало, и с ближайшей ветви в сторону гипотетического агрессора брызнула струя едко пахнущей жидкости.

Кляня мелкую тварь во все корки, он оббежал ствол примерно на одну седьмую и замер. Задиристый элемент тоже затаился. Кир решил продемонстрировать мирные намерения и медленно опустился в траву, с минуты на минуту ожидая очередной каверзы. Но буйное существо, похоже, не отличалось излишней доверчивостью и с ответными шагами не торопилось. Некоторое время Кир любовался экзотическими видами местного неба, но глаза быстро устали от непривычного спектра, и он не заметил, как задремал.

Очнулся от прилетевшего в лоб камешка. Точнее, подскочив от неожиданности, подумал сперва, что это камень, но придя в себя и осмотревшись, обнаружил лежащий на коленях очередной зелёный жёлудь. Следом за нежданным подарочком с одной из нижних веток донёсся неприятный для уха скрежет, перемежаемый краткими взвизгами. Обитатель дуба явно не чуждался экспрессии.

Кир устало вздохнул:

— Ну хватит уже, а? Развлеклись малость, а теперь давай своё задание, мне ж его ещё выполнять надо. — Бросив взгляд на уже поднадоевшие небесные виды, добавил: — На вечную ночь глядя…

На голову посыпались мелко изгрызенная кора и раскрошенные скорлупки желудей.

— Да щас! Вот всё, тцц, бросил и несусь, бурой, тцц, молнии подобный, чтоб тебе, мимолётный мой, выложить мир, тц-ц-ц-ц, на блюдечке с голубой каёмочкой! Закончу с уборкой и спущусь. Подождёшь, ц-ц-ц, цц, не облезешь!

Кир едва удержался от смеха. Обладатель визгливого дисканта очень старался звучать убедительно, но ввиду ограниченного голосового диапазона эффект получался скорее комический.

Первым с дерева слетело нечто чёрное, изобилующее кружевами. Кир не без удивления опознал предмет дамского гардероба. Впрочем, то, что последовало за кружавчатой вещицей, удивило не меньше. Посланные вниз бестрепетной рукой, вперемешку с объедками разной степени мумификации, на землю сверзились: кетонет с золотым шитьём, коммуникатор новейшей модели, с десяток неисправных гоек, ритуальные украшения, кружка с отбитой ручкой, пара-тройка позолоченных ложечек и большое количество предметов, назначение которые Кир не смог определить, но, исходя из экзотического их вида, предположил, что они имели не зимарское происхождение. В течение одной минуты прицельной бомбардировки под дубом образовался приличного размера холмик.

Вслед за этим на кучу хлама с истошным воплем спикировало нечто грязно-рыжее и донельзя пушистое.

Существо, в котором Кир после некоторых сомнений признал крупную белку, сразу же после "мягкой" посадки уселось и принялось суетливо обирать роскошный хвост, демонстративно не обращая на визави никакого внимания.

Вытащив из шерсти последнюю несуществующую соринку, зверюга резким толчком перемахнула разделяющее их расстояние и приземлилась возле ноги Кира, едва не оцарапав кожу внушительными когтями задних лап. Эффектно себя обозначив, наглая животина приосанилась и заявила:

— Йолупень. Родовое имя, между прочим. Начнёшь ржать — укушу.

В доказательство своей готовности защищать наследное имя гордый зверь ощерил ряд острых мелких зубов и воинственно заверещал.

Кир поднял руки:

— Сдаюсь, сдаюсь!

Хотя смеяться хотелось, и очень. В самом деле, положение смешнее некуда: сидеть в чём мать родила посреди фиолетового луга, под багровой умирающей звездой и вести беседы с полоумной белкой… бе́лком… а-а, шед его знает, как правильно, пусть будет белк, но что зверь полоумный — факт!

Белк громко застрекотал и молниеносным прыжком перенёсся на ствол дерева. Зацепился за кору острым когтями и в мгновение ока скрылся в листве. Зашуршал, затрещал ветками. На голову посыпались кора и сухие листья. Кир, отряхиваясь, пробурчал:

— Что, опять прятки?

Но Йолупень уже резво бежал вниз, зажав в зубах обломанную ветку, густо усеянную листьями и буроватыми, почти созревшими желудями.

Впрыгнул на левое плечо, не церемонясь с когтями, конечно же, ощутимо ободрал, но на шипение Кира внимания не обратил. Всучил ветку, не снисходя до объяснений, потом чинно расположился, немилосердно когтя спину, простёр вперёд лапу и торжественно провозгласил:

— Фанфа-ары!!!

В тот же момент на Кира обрушился оглушительный рёв труб. Они как будто и воспроизводили какую-то мелодию, но разобрать её в этом немилосердном грохоте не представлялось возможным. По счастью, Йолупень сразу же дал отмашку, завершая дикий туш.

Воцарилась тишина. Белк издал короткий скрип, словно бы откашлялся, после чего заговорил:

— Короче, так, цц. Щас буду тебя мировой славой, тцц, прельщать, готовься.

Кир расхохотался.

Йолупень аж подпрыгнул от возмущения. При приземлении снова впился когтями и заверещал:

— Ц-ц-ц-ц! Чё ты ржёшь, ц, ц, как подорванный? Ты хоть понимаешь, как тебе повезло, а? Смотри сюда, умник! — С этими словами белк вцепился в один из желудей и аккуратно, стараясь не повредить плодоножки остальных орехов, сорвал бурый продолговатый плод. Резким движением когтя вскрыл тугую глянцевую оболочку, зачем-то понюхал и осторожно поднёс Киру. — Включай давай детализацццию свою. — Похоже, его подклинивало на этом звуке.

Кир поднёс жёлудь к глазам.

Посмотрел.

Йолупень заговорил, нервно дёргая хвостом:

— Вирги. Полиморфны, способны существовать в трёх средах, но в идеале предпочитают водную. Забавный мирок, цц. Философы, поэты. Писса-а-а!!. — Взвизгнув, белк нырнул подмышку и вгрызся в нерасторопную блоху. Встряхнулся, вспомнив, что находится при исполнении, и продолжил: — Писатели. Вилами по воде, понятно, но всё же. Им нужен бог. Всего лишь сошедший бог. Не творец, не чудотворец, не податель благ — только красивая идея, объект безусловной любви и поклонения. Ну, и объект вдохновения заодно. Напрягать просьбами, цц, не будут. Подумай.

Кир не думал, просто смотрел. Понимание мира пришло сразу — всеобъемлющее, подразумевающее принятие в себя каждого.

Белк, приняв отстранённый и задумчивый вид, принялся вещать, слегка подвывая на гласных и плавно жестикулируя лапкой:

— Планета-океан, уютный подводный мир, где юные вирги играют штормами, поднимая волны, равные зимарским горам; где восемь спутников цвета сапфира чередой проходят по ночному небосклону, и в их свете целые стаи виргов отдыхают, покачиваясь на поверхности водной глади; беседуют о звёздах, о том, что когда-нибудь оттуда, со звёзд, придёт великий Вирг, который поднимет твердыню над океанским простором и призовёт их в свой дворец на Суше. Молодые вирги считают это мифом, но религиозные устои крепки.

Тут Йолупень сделал паузу и прикрыл когтистой пястью жёлудь.

— Как видишь, здесь, как и везде, ожидают мессию. Тебе эта роль по вкусу? И по зубам? — Он обнажил мелкие зубки в ехидной улыбке.

Кир неопределённо пожал плечами. Водный мир ему приглянулся, но мессианство… или же вечность в скучной роли ручного бога… Нет. Он помотал головой.

Белк досадливо цокнул и отшвырнул жёлудь в траву:

— На нет и суда нет. Туда виргам и дорога.

Уже не церемонясь, оторвал первый попавшийся жёлудь, взодрал оболочку, небрежно сунул в руки.

— Вот, попроще будет. И́лаги. Отпускной мирок. Тццццц! — Бедолага опять сорвался.

Кир согнал с губ неуместную улыбку и сосредоточенно вгляделся в новый мир. Он оказался красивым и гармонично устроенным. Зелёная планета, отдалённо похожая на Зимар. Цивилизация, далёкая от урбанистической. Деревья, деревья, деревья, мелкие водоёмы, редкие поляны. И на одной из них — праздник. Подобием цветов распускается на ветках приручённый огонь, который не может никого обжечь; помост, где под завораживающую музыку танцуют и́лаги, чем-то неуловимым — длинными конечностями, тонкими ли телами или же общим угловатым изяществом — похожие на стрекоз. Все они молоды, их тела гибки, движения изящны. Живое олицетворение вечной красоты. И… совсем нет стариков?..

— Они до смерти остаются молодыми, — ответил Йолупень на незаданный вопрос, — живут очень долго, до последнего дня сохраняя силу и желания. А в утро смерти уходят далеко в лес, умирают без боли и переходят в подземный мир, к корням. Они кормят собой свой Лес. Это мир юности. Мир-праздник. Ты идеально подойдёшь на роль верховного божества. Тебя будут прославлять и превозносить, купать во всеобщей любви и обожании. Как тебе идея?

— Никак. Не нужно. — Кир вернул жёлудь, сожалея лишь о том, что этот мир повторит судьбу предшествующего. Жалко их было почему-то…

Йолупень раздумчиво принюхался, после чего впился в жёлудь острыми зубами. Кира передёрнуло.

Белк ухмыльнулся:

— Не жалей. Миров, как и идей, — без счёта. Если все прорастить, Мироздание рухнет. На вот, — втолкнул в пальцы очередную кандидатуру, — полюбуйся на технократию.

Среди тусклых звёзд плыл огромный металлический объект в виде тора, испещрённого множеством огоньков-иллюминаторов. Машины — антропоморфные, паукообразные, червеподобные — слаженно передвигались внутри, поддерживая работу реакторов, дающих свет и тепло.

— Создано Пси-Приусом для уничтожения звёздной системы кровного врага его клана — Ип-Нгуа. Но по завершении работ сопернику удалось заманить жаждущего мести Пси к ближайшей чёрной дыре и столкнуть за горизонт событий, откуда он и пытается выбраться последние двадцать тысяч зимарских лет. Понятно, бесперспективно, но пусть себе пыхтит, он ведь в принципе неубиваемый. А тор вполне исправен и ждёт своего создателя. Хочешь занять его место? Хочешь кочевать по галактике, превращая звёзды в сверкающую шрапнель плазмы?

Кир нахмурился. Очередные разрушители? Ну уж нет, воюйте сами.

Йолупень отшвырнул тороидный мир без сожалений.

— Ладно, тццц! А ну-ка этот глянь?

Глянул. Открылась крошечная планета, где ветер веял серую пыль по безжизненным плоскогорьям. То там, то здесь из скальной породы проглядывали кристаллы, переливающиеся всеми цветами радуги. Когда Кир вгляделся, один из них словно ответил на его взгляд вспышкой яркого света.

— Не заморачивайся, ему не до нас, он сновидит, — белк цокнул и дёрнул хвостом. — А вот его грёзы.

Кир увидел город: большой, с величественными зданиями, с проспектами и площадями. Огромная звезда бело-синего цвета уже стремилась к закату, но горожане — приземистые осьминогообразные существа с множеством гибких конечностей и добрым десятком глаз у каждого — не спешили по домам, а неспешно прогуливались в скверах и возле многочисленных прудов.

— Ха, вот и хозяин… Пока ещё хозяин. — Йолупень ткнул коготком в неказистую фигуру гуманоида, маячившую в скверике. Дряхлый старик возился с причудливыми инструментами, видимо, затачивая их.

— Как мило. Бог среди своих созданий. Скромное божество, — белк снова обнажил мелкие зубы в подобии улыбки. — Последние деньки доживает точильщик-то, а потом, глядишь, родится принцем крови. Мир уже практически твой, что хочешь, то и творишь. А надоело — раз! — и схлопнул пространство, и создавай заново, что пожелаешь. Нравится?

Не нравится. Скучно быть богом.

Множества миров сменялись подобно пёстрым узорам в тубе калейдоскопа. Планеты, извергавшие из своих недр лаву, где огненные существа ждали своего грозного подземного бога; заключённые в ледяной панцирь миры, где в перьях ветра кружили почти бестелесные обитатели, вознося молитвы к суровым небесам; элизиумы с поистине райским климатом, где жизнь проходила как вечный праздник; нити галактических трасс, по которым неслись в тисках анабиоза парсек за парсеком или же преодолевали немыслимые расстояния в мгновение ока существа, столь причудливые на вид, что Кир только диву давался. Поле разумной энергии, растянувшееся на десяток световых лет; космический червь, проглотивший в один приём звезду размером с Канопус; газовые облака, имевшие свою иерархию; кометные бои обитателей созвездия Волопаса — всё проходило перед взором Кира, но уже не увлекало. Он был сыт по горло и впечатлениями, и возможностями. В конце мелькнула довольная ухмылка рептилоида, одним щелчком по подобию клавиатуры потопившего целый континент, и Кир отвернулся.

— Мир так велик… И по большей части жесток. — Йолупень вздохнул с притворным сожалением и повалился в траву, демонстрируя туго набитое брюшко, покрытое густым белёсым подпушком.

— Ты подумай всё же. Мир-то мы тебе по-любому подберём, вон их сколько и все, ц-ц, неповторимые, — белк пренебрежительно взмахнул лапкой, указывая на дуб. — Тут же ж главное, чтобы ты захотел стать богом. А ты — не хочешь. Не станешь ты ману собирать, не твоё оно. Такие, как ты, от славы не подрываются.

Кир согласно кивнул.

— Верно, не нужна мне слава. И мирами править не хочу. Я ещё не разобрался, кто я есть и что могу. И чего хочу, пока не знаю. Мне нужно… к людям. К равным.

Йолупень хмыкнул:

— Может, и так. Тут я тебе не советчик. Ищи свою дорогу. Не пустой ты, слушай себя, все ответы в тебе.

Кир вздрогнул — белк почти дословно воспроизвёл слова Шав.

Йолупень блаженно потянулся, после чего сразу же резво вскочил и махнул бурой молнией на ствол дерева.

— Отлучусь ненадолго. Дела, тцц, наши грешные!

Сидеть в траве надоело. Кир по примеру неугомонного компаньона сделал небольшую разминку, с удовольствием ощущая, как играет сила в упругих мышцах. Потом пошёл по лугу — впервые за долгое время без цели, никуда не спеша и не ожидая угрозы.

Отойдя от дуба довольно далеко, долго смотрел на незаходящую звезду. Ни о чём таком… судьбоносном не думалось. Потом, когда затекла шея, улёгся в траву и пожалел, что не сделал этого раньше. Она ласково касалась тела шёлковыми ладонями и едва слышно пела о покое, пахнущем солнечным мёдом. Длинные её пальцы принялись сплетаться, медленно сводя над засыпающим Киром уютный кокон бесконечного сна.

— Тцццц!!!! Ну капец-ц-ц, уже и до ветру не сходить! Какого рожна ты тут разлёгся? Совсем, что ли, дурак — на лугу вечного покоя спать?

Разбушевавшийся белк скакал по Киру, разрывая прочные сплетения травы и вместе с ними — нити тяжелого дурманного сна.

Возвращаться из блаженного небытия не хотелось, но зверь не оставлял в покое: орал на ухо, тормошил, а пару раз даже нешуточно цапнул зубами за руку.

— Вставай, говорю, балбесина-а! А-а-а!!! Па-а-адъём!

"Голова кружится, а тут ещё этот орёт…". Кир медленно сел. Нити травы, прилипшие к спине и рукам, оборвались с печальным звоном.

— Очухался? Не сиди, поднимайся и топай! Топай-топай, говорю! Отсюда — и подальше. Раз ты в боги не возжелал, то этому миру больше нечего тебе предложить, кроме забвения.

— Куда топать-то? — Кир взлохматил волосы и ожесточённо потёр область трапеции, желая поскорее избавиться от противной тяжести в голове.

— А не знаю. Вали, короче, куда-нить, а то, тцц, тебя тут переварят очень скоро. У дуба корни знаешь какие — у-у-у-у! — Йолупень опасливо оглянулся. — Давай, молодняк, двигай, в движении — жизнь. Тутошний мир для постоянного проживания не приспособлен. Сюда уставшие от вечной жизни боги приходят спать. Обычно навсегда. Я прям щас умотаю в верхние миры. С собой не зову, потому как нигде особо не задерживаюсь. Подружку свою разыскиваю. Она по дурости в один из тех миров, которыми боги играют, запрыгнула, а выйти сама не может, тетёха. Говорил я ей, не слушай неспящих, держись от них подальше! Но разве ж они нас слушают? — Белк раздражённо взмахнул хвостом и подытожил: — Бабы — дуры. Она в историю вкрячилась, а я которую вечность подряд когти стачиваю, лазейки процарапывая. А только что ж делать, когда люблю её? Пусть и дурында — но моя.

Белк выдал серию диких прыжков — нервное возбуждение в нём уже переливалось через край — и заорал как оглашенный, тыча в небо когтистым пальцем:

— Опаа!! А что я говорил? Чуйка опять не подвела! Пора валить, пора!!

Кир едва успел перевести взгляд вверх, как звезда, качнувшись вправо-влево, будто запущенный маятник, резко рухнула за горизонт, и на мир навалилась кромешная тьма.

Йолупень верещал что-то невразумительное, накручивая градус собственной паники, но, судя по удаляющемуся звуку, двигался рассудочно и целеустремлённо — в сторону родимого дуба-защитника. Кир, ориентируясь на его визги, прокричал вслед:

— Рыжий, спасибо за всё! Подругу в мирах Эл Хима поищи!

Издалека донеслось:

— Спасибо, братан! Век не забуду-у-у!

Ох, и шебутной же! Кир покачал головой и улыбнулся.

Пришла пора поразмыслить, что же делать дальше.

…Где ещё так хорошо думается, как не в безоговорочной темноте и полном одиночестве?..

Любая дорога состоит из направления и цели. Но цель всё-таки важнее, и она у Кира была. Он искал человека — а может, выход из себя? Себя в других людях? Других людей?

Он искал.

…И они пришли.

Сначала появились звуки. Вкрадчивые, себе на уме. Мерное шуршание травы. Долгая пауза. Едва слышный шёпот — странный, щелкающий говор, какой-то птичий. Шорох одежд. Крадущиеся шаги маленьких ног. И наконец, тяжёлое дыхание — близко, совсем близко.

Когда он понял, что окружён, было уже поздно.

Багровые шары в их руках зажглись разом — все тринадцать. Вязкий потусторонний свет не разгонял тьму, но хотя бы разбавлял её до грязно-серого цвета. Стоящие вокруг Кира оказались малы ростом, едва ли ему по пояс. Тела их скрывали чёрные плащи в пол, но отброшенные назад капюшоны позволяли видеть лица. Все они выглядели вызывающе уродливыми, и каждый в своём уродстве был неповторим.

Один из них, державшийся особняком от прочих, горделиво смерил Кира взглядом и забасил, обращаясь к соплеменникам:

— Обратите внимание, братья: потерялся, но пока не потерян. Досадное упущение. Наставим юношу на путь истинный?

Карлики энергично закивали головами.

— Кто вы? — Страха Кир не чувствовал, но тягостное ощущение появилось.

Гордец ещё выше задрал нос и важно повёл головой, демонстрируя орлиный профиль. Глаза его смотрели холодно, а глубоких глазницах густели тени, выдающие снедающую карлика страсть. Он поднял зажатый в короткопалых ладонях шар и сказал:

— Мы — носители света. Это же очевидно. Меня зовут Вельз, и я решаю всё.

От внимательного взгляда Кира не укрылось, как один из карликов, сухопарый и узколицый, скривил губы в секундной гримасе. Вельз тоже это заметил, глаза его недобро сузились, а ноздри, напротив, раздулись. Он отрывисто гаркнул: "Ляд!", и тощий карлик мгновенно съежился.

— Тщеславный дурак! Считай, что это последнее предупреждение!

Ляд покорно кивнул, опасаясь смотреть Вельзу в глаза.

Предводитель уродцев картинно развёл руками:

— Увы, персонал нужно контролировать денно и нощно, такова цена власти. Однако, лирику прочь. Поговорим о твоих ближайших перспективах. Ты отстал от своего света и теперь пользуешься нашим — значит, наш должник. Предупреждаю, что догнать тот свет ты не сможешь. Ну, разве что найдёшь новый. Но это вряд ли. Так что прислушайся к тому, что я скажу.

Карлики — все, кроме Вельза, принялись медленно ходить по кругу, бормоча едва слышно: "…должниик…прислушаайся…прислушаайся…потерян…свет у нас…у наас…должниик…". Шары в их ладонях мерно мерцали в такт шагам.

Внезапно навалилась апатия, душная, смердящая безнадёжностью.

Кир потряс головой, изгоняя наваждение. Посмотрел на Вельза в упор:

— Выслушаю. Но прислушиваться или нет, решу сам.

Физиономия Вельза искривилась в саркастической гримасе:

— Ох-х. Каакой большоой мальчик! Возможно, ты даже знаешь, куда и зачем идёшь?

— Знаю. Чувствую.

— Так знаешь или чувствуешь? Одно другому не равно, знаешь ли.

— Сначала чувствую. Потом знаю. Сейчас уже чувствую. Значит, скоро буду знать.

Вельз язвительно ухмыльнулся:

— Я ошибся. Ты не большой, ты смешной мальчик! Что ты знаешь о чувствах, ребёнок! Вот они чувства, смотри! Зайздро!

По щелчку его пальцев хоровод замер, и из круга вышел тощий карлик с болезненным блеском в косящих глазах. Желчный цвет лица и мелко дрожащие руки, пальцы которых были сведены на манер птичьей лапы, могли бы рассказать о многом, но Кир не особо преуспел в физиогномике.

Вельз царственно повёл рукой, указывая на Зайздро:

— Зависть. Прекрасное чувство, очень хорошо стимулирует. С ним можно горы свернуть! Зайздро, ты отлично простимулирован, я надеюсь?

Карлик низко поклонился:

— Благодаря гордыне, повелитель!

Вельз отослал его взмахом руки.

— Рогай!

Крепко сбитый уродец с воинственным лицом решительно сделал шаг вперёд.

Гордец продолжил:

— Гнев. Согласись, он привносит в скучную обыденность массу неожиданных сюрпризов. — После, слегка понизив голос, добавил словно бы только для Кира: — Рогай, к сожалению, не очень умён, но зато скор на реакцию.

Рогай набычился, но, повинуясь взгляду повелителя, вернулся в круг, где и выместил раздражение увесистой затрещиной первому подвернувшемуся под руку. Неопрятный, похожий на квашню карлик с длинным унылым лицом моментально накуксился и заныл, потирая затылок. Он был настолько неприятен, что даже взгляд на него вызывал тоскливую дурноту.

— А, кстати! Мокуль! — Вельз указал на ушибленного. — Уныние! Дивное чувство, с ним никогда и ничем не будешь доволен. И вот, с ним по соседству, взгляни — Охер. Равнодушие. Очень удобно, живёт себе с краю, добропорядочно и прилично, никуда не лезет, не мешает. Побольше бы таких.

Охер бесстрастно глянул на стенающего соседа и отвернулся.

— А, или вот ещё! — Вельз вошёл во вкус. — Бруто, наш дорогой Бруто, соль земли — причём в буквальном смысле! Кровь и соль ведь едины. Жестокость. Да на его широких плечах, можно сказать, мир держится!

Атлетически сложённый Бруто довольно осклабился и пролаял:

— Служу гор-р-рдыне!

Вернувшись в круг, он выписал увесистый пинок тщедушному карлику, случайно занявшему его место. Тот отскочил в сторону, мелко дрожа. Рядом стоящий угрюмец с волчьим взглядом склонился к нему и принялся нашептывать что-то на ухо.

Вельз угрозно покачал пальцем:

— Эшта, оставь свои фокусы, Мельк слишком труслив, чтобы мстить. Однако ход твоих мыслей мне нравится. Когда Сатта научит тебя виртуозно лгать, цены тебе не будет. Сатта, займись им.

Сатта, самый молодой из них, подобострастно поклонился, тая лукавую улыбку:

— Счастлив служить гордыне.

Повелитель широко улыбнулся и проговорил, обращаясь к Киру:

— Чисто семейная идиллия! Моя школа! Горжусь ими.

Киру, насмотревшемуся на "идиллию" лет на сто вперёд, захотелось срочно принять душ.

— Не вижу повода для гордости. Да и не гордыне говорить об этом. Мерзость. Мерзость! Вы все до единого порочны.

Вельз скептически искривил губы:

— Неумно. А ведь ты должен мыслить стратегически. Порок — это зло? Ну, допустим. Это с одной стороны. А с другой — благо. Для тебя как руководителя. Это же превосходный инструмент управления! Сам посуди: достаточно лишь однажды понять, какой страстью одержим человек, и ты уже управляешь его жизнью. Вот тебе наглядный пример.

Он выудил из кармана плаща несколько сухариков и, положив их на ладонь, негромко позвал:

— Жрот, ко мне!

В ту же секунду из круга выступил невероятно толстый карлик с лунообразным лицом и, колыша жировыми складками, устремился к повелителю. Пал на колени и принялся жадно пожирать лакомство, довольно урча и похрустывая. Когда ладонь дающего опустела, он замер, потом искательно заглянул в глаза Вельза. Тот достал из кармана ещё один хлебец, бросил на траву, после чего щедро харкнул на него. Кира передёрнуло.

— Ешь.

Жрот, не колеблясь, слизал с земли харкоту вместе с едой, после чего, заняв своё место в круге, принялся выклянчивать сухарик у приземистого угрюмого соседа, но скупой Щема, спешно пережёвывающий припасённый харч, поднёс ему здоровенный кукиш и отошёл подальше.

Кир почувствовал, как к горлу подступает тошнота.

— Эти твои… чувства мне не нравятся. Они отвратительны, если честно. Начиная с тебя.

Вельз глумливо ухмыльнулся.

— А каких чувств ты ищешь, недобог? Все, что я тебе показал, в природе человека. Хочешь поспорить?

— В природе человека, говоришь? А где же любовь?

— Любовь? Что ты знаешь о ней, наивный? — Вельз расхохотался. — Ерох, пришло твоё время, говори!

Из круга выступил очередной уродец. Багровая лампа бросала густые тени на его лицо, но даже они не могли скрыть сладострастной гримасы, навсегда исказившей его черты. Он то и дело алчно облизывал мясистые потрескавшиеся губы, но они сразу же пересыхали и ещё больше растрескивались от неутолимого внутреннего жара. Глаза его, как застарелая рана — гноем, сочились похотью, которая не нуждалась в адресате, потому что Ерох сам был воплощенная похоть.

Он снова отвратно провёл кончиком толстого языка по губам и проговорил, хрипло и тягуче:

— Любви нет. Ты ещё слишком юн, чтобы это знать, поэтому просто поверь опытному сердцееду, — с этими словами Ерох вытащил из кармана маленький комок сокращающейся плоти и отправил его в рот. На секунду в приоткрывшейся пасти блеснули зубы хищника — в два ряда, как у акулы. Из уголка рта потекла тёмно-вишнёвая струйка. — Есть основной инстинкт, мальчик. Слушай его, он плохого не посоветует. Ты мужчина, и по определению имеешь право брать. Подчинять. А то можно и помучить. — Кончик языка мелькнул в разъявшейся щели рта — уже раздвоенный, змеиный. — Лома-а-ать. Та-а-ак. Сла-а-адко-о. — Карлик мерзко хихикнул. — В мирах так много смачных девочек — уверяю тебя, на любой вкус и цвет. И кроме того, ты ведь ещё не пробовал… ммм… маальчиков. Маленьких, наивных… почти как ты.

— Сгинь! — прошептал Кир побелевшими от ярости губами.

Ерох, всё ещё хихикая, отступил и слился с темнотой. Лишь багровый шар продолжал тускло мерцать, обозначая его присутствие. Вскоре карлики снова завели свой безумный хоровод, но Кира больше не беспокоило их бормотание.

Вельз стоял напротив, задрав голову, и смотрел — недобро, с прищуром. После затянувшейся паузы обронил:

— Конечно, я не особо заблуждался насчёт твоего спасения. Но не мог не попробовать. Что ж, не хочешь по-хорошему — научим плохому. Братья, взять его!

Карлы, бросив лампы на траву, кинулись сворой, визжа и сквернословя на разные голоса. Навалились жаркой толпой, душно и шумно дыша, но сходу сбить с ног не сумели, поскольку из-за отсутствия слаженности скорее мешали друг другу, нежели помогали. Кир почувствовал, как его заполняет холодная белая ярость. Кровь бросилась в лицо — пульс скакнул, дыхание участилось, а руки сами сжались в кулаки. Восприятие ускорилось в разы. Движения противников замедлились настолько, что он без труда мог просчитать их перемещения. Тело реагировало, вспоминая уроки Агнира: подбородок прижат к груди, ноги согнуты в коленях, левое плечо вперёд, стопы пружинят, легко перемещая центр тяжести с одной ноги на другую. Кир играючи принял на бок яростно орущего Бруто, перекатил его через спину, после чего тот рухнул оземь, смешно хекнув на выдохе и неловко подвернув под себя правую руку. Бить его далее не имело смысла — он даже не успел подняться, как орава бестолковых собратьев едва не затоптала его. Карлики беспорядочно размахивали руками, прыгали, отдавливая друг другу ноги, и верещали на все лады. Рогай, попытавшийся было прорваться к Киру, нарвался на жёсткий хук и, закатив глаза, кулём сполз вниз, в компанию к уже изрядно истоптанному Бруто. Жрот, в силу невообразимых своих размеров отставший от ударной группы, добраться до Кира не смог, но преисполнившись воинствующего духа, толкался огромным брюхом, уже не разбирая, кто где. Первой его жертвой пал Мельк — неудачно подвернулся и был отправлен в полёт случайным толчком жирного плеча. После этого началась куча-мала, и Кир, разом утративший к бестолковой потасовке всякий интерес, выбрался оттуда, походя пиная обезумевших карл.

Вельз, сорвавший голос ещё в начале этой бездарной свалки, стоял поодаль и, угрюмо насупившись, смотрел на своё Ватерлоо. Шары за его спиной парили, едва покачиваясь и источая тёмный, добавляющий искажений свет.

Кир остановился, не доходя до него несколько шагов. Говорить было не о чем, но прояснить свою позицию всё же имело смысл.

— И вот этим убожеством ты хотел меня прельстить? — не оглядываясь, он повёл рукой, указывая на продолжающуюся драку. — Вы тут точно больные все. А ты — самый безнадёжный.

Потемневшее от злости лицо Вельда перекосила гримаса.

— Они идиоты! Тупые исполнители. Далее я обойдусь без них.

— Ой ли? — Кир иронично усмехнулся. — Да кто ты есть без них? А прогонишь — кем станешь, оставшись в одиночестве, в полной темноте? Кто ж тебе дифирамбы споёт, пусть и отчаянно фальшивые? Кого ж ты пинать будешь, чтобы хоть ненадолго возвыситься? Пороки, говоришь, используй? Руководитель… Предводитель дураков, вот ты кто. Да ну вас всех!

Кир обошёл застывшего в недоумении Вельза, отбил рукой пару-тройку прилипчивых шаров и пошёл в темноту, с удовольствием ощущая, как пружинит под босыми стопами покрывшаяся росой трава. За спиной приглушённо, мерно тупало — видимо, Вельз увязался следом, но Киру было всё равно, и он не стал оглядываться. Удобные штаны из мягкой ткани, которые он сотворил и даже не заметил, как и когда, по низу промокли, липли к ногам, и в этом ощущении было так много простой, настоящей жизни, что Кир неожиданно для себя подпрыгнул — да так и завис в воздухе. После с лёгкостью, просто потянувшись всем телом, толкнул себя вверх, прямиком в темнеющее небо. С высоты луг выглядел чёрным пятном, только шары, без присмотра разлетевшиеся на приличные расстояния друг от друга, багровели тусклыми бутонами выморочных цветов. Оценив новое умение, он рассмеялся и плавно опустился на землю.

Вельз стоял, разинув рот. Вот буквально так, без метафор. Киру стало его немного жаль — такие проигрывать не умеют. Хотя… Да ну его к шедам. Пустое.

— Неужели ты вот так и уйдёшь?

Голос Вельза, погасший, надтреснутый, ничуть не походил на недавний самоуверенный бас.

Кир пожал плечами:

— Конечно, уйду. Уже ушёл, собственно.

— Но ты же там будешь совсем один! Нет твоего света, ты понимаешь, нет! Не догонишь! Кому ты нужен, кроме меня?

— Стоп. Давай-ка проясним кое-что. Это ты у себя один. Это ты никому не нужен. Ты, а не я. А у меня своих — много. Я в тех, кто меня любит. А они — во мне. Шав, Тали, ребята из подполья. — Кир сделал паузу, словно сомневаясь, но потом произнёс твёрдо: —Отец. — Снова запнулся: — М-мама… И они все мне очень нужны. И я им — тоже, уверен. Мы неизбежно притянем друг друга, как магнит притягивает металл. И когда придёт время, я открою новый свет. Да оно уже приходит, не слышишь?

Он чувствовал, что дерево Шав, поначалу едва слышно шелестевшее листвой, сейчас уже вовсю шумело, будто на предгрозовом ветру. Это не предвещало опасности; оно… ну, словом, входило в силу. Цветы сияли чистым, золотым светом без примесей. Вскоре свет прошил контуры тела, пробился наружу и окружил Кира лучистым ореолом.

Понимание, как совсем недавно — умение левитировать, возникло само собой — словно открылось что-то, до срока спавшее под спудом. Кир повернулся лицом к тьме и плавным взмахом правой руки изобразил широкую арку. Мрак потёк густыми грязными потёками, не в силах удержать рвущийся с той стороны ослепительный свет. Кир, сияющий немногим меньше, практически растворился в нём. Бушующие в чистом свете энергии прорывались в тёмный мир низкочастотным гулом.

Вельз, заслоняя ладонью глаза, завопил:

— Нет! Не делай этого!! Не уходи! Ты без меня — никто!

— Я без тебя? — Кир улыбнулся. — А разве я был с тобой, гордыня?

Вельз в отчаянии стукнул себя по голове кулаком: не то, не то!

— Не был. Твоя правда. Но это поправимо. Возьми меня с собой! Мы же горы свернём, если вместе, миры перекроим! Забери меня! Не оставл-я-я-яй! — Вельз почти сорвался на визг.

Кир покачал головой:

— Нет. Прости, но никак. О тебе же забочусь. Там, — преодолев лёгкое сопротивление, плавно ввёл ладонь в свет, — ты не выживешь. Твоё место здесь, в темноте.

Последнее, что он услышал, шагая в портал, был низкий утробный вой.

…Похоже, с патетичным уходом не задалось.