Аш-Шер никогда в жизни так не бегал. Мрачный промозглый коридор, в котором он оказался, уводил вниз, в кромешную темноту, но Аш знал, что иного выхода у него нет. Оторваться от преследования возможно только там — затерявшись в лабиринтах, став частью тьмы. Яркий искусственный свет, убивший все тени и обернувшийся его врагом, остался за спиной вместе с погоней, но, несмотря на это, Аш бежал, не сбавляя темпа. Лёгкие "горели", пересохло горло. Поворот, ещё поворот, ещё. Только не останавливаться: петлять, путать следы, обрывать привязки, уходить всё дальше. Налево. Направо. Поворот. Тьма всё гуще. Теперь уже ничего не видно, исчезло всё, остались только бег и уходящий в неизвестность тоннель.

Коридор, с каждым метром становившийся у́же и ниже, всё больше напоминал ловушку. Нужно было остановиться, перевести дыхание, да хотя бы сориентироваться, но он не мог. Остановка — смерть. То, что медленно, неотвратимо шло по его следу, никогда не было живым.

Вскоре коридор сузился настолько, что бежать уже не удавалось. Аш перешёл на быструю ходьбу, а потом и вовсе остановился. Своды почти давили на плечи. Тьма. Низкий потолок. Стена. Стена. И впереди — стена! Выхода нет. "Каменный мешок"! Он сам себя загнал в ловчую яму.

Аш закричал — отчаянно, зло — и толкнулся плечом, вкладывая в удар всю силу. В этом действии не было смысла, но в бездействии его не было тем более. К его изумлению, стена немного подалась. Он собрался — и врубился ещё раз, всей массой тела, и ещё, и ещё! Ну же!

То, что на ощупь казалось стеной, на деле явилось шершавой, грубо сработанной дверью, которая при очередном толчке подалась вперёд с противным скрипом. В образовавшуюся щель хлынул холодный свет. Ничего не понимая, Аш распахнул дверь, в первую секунду почти ослеп, но всё-таки сделал шаг вперёд — и оказался в холле собственного дома. Потолок, как обычно в полдень, прозрачный, терялся в глубокой синеве чистого неба, но даже это не объясняло такого количества света. Дом никак не отозвался на появление хозяина, что тоже выглядело странно. Аш медленно пошёл в направлении столовой, сторожко посматривая по сторонам. Недавнее новшество Эви — стеклянную плитку, по которой она так любила разгуливать босиком, покрывал тонкий слой пыли. На всех предметах лежала печать неуюта. Огромная столешница, за которой готовила Эвика, оказалась заставлена грязной посудой. Остатки испортившейся еды пока не издавали сильного запаха, но при взгляде на них к горлу подкатил комок. Аш брезгливо передёрнулся, увидев, как жирная муха, отвратно гудя, спикировала в тарелку Кира и принялась разгуливать по донышку, украшенному объёмными проекциями пушистых ярко-жёлтых цыплят. При определённом повороте они становились почти осязаемыми, мальчик радостно гукал и пытался их ловить пока что непослушными пальчиками, что неизменно веселило родителей. Посуду для малыша сделал Аш по проекту жены — ей не нравилась функциональная и уже поэтому скучная кухонная утварь. Эвика всё время что-то придумывала, создавала, приручала дом, привнося в привычный Ашу лаконизм тепло домашних, уютных вещей. Все эти предметы: пушистые подушки в виде вальяжных котов, настенные панно, забавные скульптурки зверушек, слепленные из глины, и, конечно, её картины аккумулировали свет и любовь. Вот их, вещей, созданных Эви, сейчас и не было. Аш наконец-то уловил, что именно его так насторожило — ощущение пустоты. Словно бы в одну ночь из дома вывезли не только вещи, но и душу — и он умер.

Тяжёлые мысли внезапно прервал посторонний звук. Аш-Шер настороженно вслушался. Где-то в глубине дома вкрадчивый, тихий голос старательно выводил немудрящий напев. "А-а, а-а, а-а, а…", — поднимала вверх, бережно покачивала в тёплых ладонях волна мелодии, под которую в младенчестве засыпали и всесильные боги, и смертные люди. Колыбельная… Её в этом доме могла петь только…

— Эви? Эви, ты здесь?!

Песенка оборвалась.

— Эви нет, Эви нет, Эви больше н-н-нннееет! — серебристым голоском прозвенел влетевший в комнату "колибри" и закружился над головой. — Птичка з-з-зннаает секрет, птичка з-з-знаает секреет!

— Заткнись, дрянь! — Аш запустил в него металлической чашкой для льда, но промахнулся.

— Тш-шшшш, — раздался за спиной безликий, бесстрастный голос. — Тшшш… Всё пус-с-с-тоое… Нет места ярости, нет места страсти, нет места радос-с-стиии… Больш-ш-ш-ше не нужно убегаать…

Аш вздрогнул от неожиданности. Рассудок ещё пытался анализировать, но звериная интуиция уже разожгла костёр паники. Адреналин взорвался в крови, мышцы напряглись, всё тело собралось для рывка. Только вот бежать было некуда, он и так зашёл слишком далеко.

Тёмная тень поднималась за спиной, медленно раздувая капюшон. Аш сжал кулаки, чтобы сдержать дрожь, и повернулся, признавая окончательный проигрыш. Горечи он не испытывал, поскольку сделал всё, что мог. Проиграл достойно. Ещё беспокоила какая-то важная, неоткрытая мысль, но не осталось времени понять. Впрочем, и это уже не имело значения, потому что едва он заглянул в её глаза, как сгорели все мысли и застыли чувства…

Бездна смотрела на него, неспешно покачиваясь из стороны в сторону, — гипнотизируя, подавляя остатки воли. "Вас… силиск…", — снуло шевельнулось угасающее сознание, после чего Аш-Шер камнем полетел в пропасть бездонных вертикальных зрачков.

Лоснистая гадина плавно повела маленькой головкой и грациозно раскрыла иссиня-чёрный капюшон.

— Посслушшный… Хорошшшоо… Иди… Покажи мне с-с-себя… Откройс-с-ся…

Она лишь на доли секунды отвела взгляд — и сразу стало легче дышать. Аш качнулся, точно пьяный, возвращая себе контроль над телом. Теперь он мог осознавать свои действия, однако воля его оставалась в подчинении. Её повеление было превыше всего.

Пошатываясь, побрёл обратно в холл. Тварь ползла следом, производя при движении едва слышимый шелест.

— Открывай вс-с-се двери, покажи с-с-свою изнанку… Приглас-с-си за с-стол, обнажи мыс-с-сли, впус-с-сти меня в с-свою с-с-спаальню. — Обилие свистящих и шипящих в её негромкой монотонной речи завораживало Аша. Он уже хорошо владел телом и чувствовал, что возвращаются силы, но даже квёлого ростка мысли о побеге не обнаруживалось в нём. Тёмное, тягостное клубилось сейчас там, где ещё недавно был свет. За его спиной в наступающем мраке медленно растворялась столовая, очертания предметов текли, постепенно утрачивая узнаваемые черты. Освещёнными и проявленными оставались только те комнаты, которые Аш-Шер пока ещё видел.

Вот весёлая салатовая дверь, разрисованная озорными пёстрыми котятами. Эвина придумка… Детская. Комната сына… Рука Аша замерла на полпути.

— С-с-смелее… Я вс-с-сего лиш-ш-шь пос-с-смотрю… Никто же не умрёт от этого, верноо?

Верно. Дверь распахнулась, открыв взгляду мир любимого ребёнка.

Гадина вползла в комнату, мерно сокращая тугое мускулистое тело. Везде, где она соприкасалась с полом, оставалась чернеющая пустота. Не обращая внимания на застывшего в ступоре Аша, змея "стёрла" большую часть помещения, оставив только кроватку и обучающе-игровую зону.

— Не с-с-сомневаюссь, что он хорошший мальчик, но его было с-с-слишшком много. С-с-сейчассс в с-с-самый раз…

Покидая комнату, щёлкнула кончиком хвоста по яркой двери.

— Пус-с-стое!

Дверь покорно посерела. Рыжие котята ссыпались на пол и застыли горсткой жухлых листьев.

— Дальшшшше! Кабинет!

Тварь вошла во вкус.

Свой кабинет, просторный, аскетично обставленный, Аш открыл без эмоций и колебаний. Змея замерла на пороге, подёргивая раздвоённым языком. Потом обвела помещение холодным взглядом и прошипела:

— Пока пус-с-сть таак… Позже с-с-сделаешшь ремонт, здес-с-сь слишшком много ярких красок. С-с-серый — цвет эффективного функционала, помни об этом.

Аш-Шер кивнул — не для выражения согласия, просто констатируя факт. Безразличие всё больше заполняло его, липкой паутиной заплетая свет.

— С-с-спальня… — голос змеи, прежде бесстрастный, обрёл сладострастные нотки.

Аша передёрнуло, но противиться он не стал — открыл дверь. И — замер на вдохе, перехватило дыхание. Здесь всё несло на себе отпечаток Эвики — в комнате витал её запах, вещи помнили прикосновения рук, а на парящей невысоко над полом кровати, причудливо раскинув длинные рукава, лежал брошенный в утренней спешке кружевной пеньюар. Перед глазами пронеслись картинки счастливой жизни: вот Эви, сладко потягиваясь в полусне, прижимается к его спине тугим животом, и потревоженный малыш ощутимо пинает ножкой их обоих. А вот она же, уже пришедшая в форму после родов, пахнущая молоком, и от этого ещё более желанная — сладкая, разгорячённая — нетерпеливо тянется к нему, глаза её темны, а желание нескрываемо. Вот ночь без сна — и полупрозрачный зубик, пробившийся в набухшей десне, обнаруженный на утро. Вот первые шаги Кира. И снова Эви. Эви. Эви. Эви!!

— С-с-с-с-с-смеш-ш-ш-ноо… "Э", "Вэ", "И" … Что за с-с-странный набор букв? Выбрось это из головы немедленно!

Стоило змее скользнуть в спальню, как сохраняемое в ней время радости остановилось. По прозрачному потолку, через который ночью всегда открывался вид на звёздное небо, поползли грязно-серые, быстро темнеющие потёки, по стенам зазмеились тонкие трещинки, которые, расширяясь, на глазах превращались в зияющие чернотой пусто́ты. Вскоре они слились воедино, и стен не осталось. Пространство, за счёт не растворившегося пола ещё сохраняющее слабое подобие обособленности, повисло в пустоте. Тьма клубилась в углах, шевеля тонкими щупальцами, но дальше не продвигалась, словно ожидая сигнала.

Когда парящая постель, бывшая объектом частых шуток Аш-Шера, накренившись, начала медленно проваливаться в кромешную черноту, а вслед за ней в образовавшуюся воронку полетели мелкие предметы, в опустевшей комнате обнаружилось невесть откуда взявшееся объёмное изображение странного города. Острые шпили, мосты с горбатыми спинами, дома, бегущие к реке по мощёным улочкам…

Змея, до этого момента выражавшая вальяжное спокойствие, внезапно сделала стойку, точно обнаружила угрозу.

— Что здес-с-с-с-сь? Тайник? Открой! Мне нужно видеть вс-с-сё!

Аш послушно попытался сосредоточиться, но в сером тумане, заполонившем его, не нашлось ничего, что относилось бы к этому изображению.

— Кажется, я забыл, как открыть его… Прости.

Гадина резко стянула тело в несколько тугих колец, выражая крайнюю степень раздражения.

— Ш-ш-ш-шед! Нет времени вспоминать, пора закачивать процедуру и возвращаться, иначе ты навсегда здесь застрянешь. — Речь её, без всякого перехода лишившаяся гипнотизирующего шипения, зазвучала отрывисто, а в голосе, прежде вкрадчивом и бесполом, неожиданно прорезался густой напористый баритон.

— Пора, пора, сворачиваем! Тар, что у нас с цифрами?

— Порядок, шеф! Коэффициент Творца: пятнадцать единиц — нулевой процент потери! Чувственность: одна единица от прежних десяти — норма! Эмпатия: ноль — норма! Забота о потомстве: две единицы — норма! Этика: одна единица — норма! Функциональность: двенадцать единиц — предельно! Всё предельно! Док, мы это сделали!!

Змея, на глазах раздуваясь, выросла в три роста взрослого человека, разинула испещрённую зубами пасть и медленно втянула в себя оцепеневшего Аш-Шера.

Штормовой волной рванулась тьма, заливая и растворяя в себе обломки образов и воспоминаний. Лишь город-мираж остался дрейфовать по новоявленному морю, уносясь всё дальше в непроглядную темень.

— … Просыпайтесь, достопочтенный, процедура закончена. — Баритон доктора прорвал мутную пелену сна. Аш-Шер медленно открыл глаза и попытался сесть, но тут же, охнув, откинулся обратно на кушетку. Мир покачивался мерно, точно маятник. Правое полушарие мозга пронзила острая боль, он непроизвольно схватился за голову.

— Что-то не так? — в голосе доктора зазвучала тревога. Он сделал знак лаборанту, тот мигом протянул экспресс-анализатор интельдока. Однако Аш-Шер отмахнулся — боль ушла так же быстро, как появилась. Сфокусировав взгляд на обеспокоенном лице научника и убедившись в том, что зрение восстановилось, проговорил спокойно:

— Я в порядке. Уберите с меня всю эту гелевую дрянь, у меня дел невпроворот.

Ассистент принялся суетливо снимать тонкие щупальца линка, опутавшие голову, торс и позвоночник Аш-Шера неким подобием паутинного кокона. Они отлипали безболезненно, но ещё некоторое время подрагивали в руках лаборанта, прежде чем окончательно "выключиться" и перейти из псевдо-живого состояния симбионта в нормальное для кромат-материи — стазис. Аш брезгливо отдёрнул руку, когда к ней потянулся уже слабеющий "побег" линк-системы.

— Вот же мерзость какая!!

Лаборант отчего-то обиделся, точно плохо отозвались о нём самом.

— Ну, не скажите! Когда в Айкон за "остреньким" ходите, так не думаете, наверное…

— Тар-Сот!!! — голос доктора взвился резко, как кнут. — Ты забыл, с кем разговариваешь? Простите, достопочтенный, молодёжь год от года всё глупее — генетику не обманешь.

Аш-Шер небрежно отмахнулся — пустое. Какая разница, что говорит этот бесперспективный функционал? В голове уже роились планы. Как много отличных проектов, оказывается, он откладывал в долгий ящик ради каких-то глупостей… Кстати, каких именно? Аш нахмурился. Странно, досада на бездарно потерянное время была — но причина, побудившая его так неэффективно тратить драгоценный ресурс, никак не вспоминалась. Впрочем, это не имело значения — так же, как засевшая в памяти занозой глупая комбинация букв: "Э", "В", "И". Наверное, какой-нибудь код, давно потерявший актуальность. Уже забыто.

Дверь отошла в сторону с едва слышным шипением. Аш-Шер вздрогнул — тёмный образ мелькнул перед глазами на доли секунды, обжёг страхом, но тут же, неузнанный, растаял.

Усовершенствованный элоим уверенно сделал шаг в новую жизнь.

Об успешно проведённой психокоррекции было доложено Совету. Шер-Тап светился от счастья, заново представляя своего сына участникам внеочередного заседания. О процедуре все деликатно умолчали — да и не в ней дело, важен был только результат. Аш-Шер, уже через несколько минут активно включившийся в прения, выдал пару-тройку дельных предложений касаемо наведения порядка в Трущобах унитполиса, за что был отмечен благосклонным кивком Дул-Хэда, главы Совета.

Дела Аша очень быстро пошли в гору.

Первый приступ острого психоза случился через три месяца после психокоррекции. Аш-Шер вдребезги разнёс дом изнутри и сильно покалечил двух галм, заказанных для него отцом в качестве примирительного подарка. Галмы по элит-заказу, соответствующие самым высоким требованиям, обошлись недёшево, но Шер-Тап охотно потратился — тем более что "игрушки" были приняты сыном более чем благосклонно. Аш, с некоторых пор не обременявший себя этикой, охотно проводил свободное время в объятьях двух совершенных красоток, упиваясь их неистощимой фантазией и полным отсутствием каких-либо комплексов. В целом, до этого жуткого происшествия, их троица представляла собой вполне гармоничный союз — насколько понятие "гармония" вообще применимо к отношениям между существом творящим и сотворёнными. Впрочем, Аш-Шер оставил философию и больше не искал смысла жизни ни в книгах, ни в звёздах. Без этих ментальных обременений радости плоти приносили куда больше удовольствия.

Позже, даже после недельного курса терапии в Психоцентре, Аш-Шер не смог ответить, почему он обошёлся с "куклами" так жестоко. Бедняжки были до того искалечены, что не подлежали восстановлению. Даже много повидавшие техники-трибы, оценивая ущерб, не смогли скрыть изумления при виде повреждений. Аш, заметив их реакцию, саркастически рассмеялся — что взять с недалёких? — и подключился через Айкон к центральному офису "Ганнэден". Через неделю его кровать согревали три великолепные галмы — каждая в своём роде совершенство.

Одну из них он через месяц пинками выгнал из дома, тем самым обрекая на проституцию в Трущобах, двух оставшихся вскоре опять жестоко избил. В спальне устроил форменный погром. Четверо функционалов группы немедленного реагирования несколько минут не могли совладать со взбешённым элоимом. Когда его наконец-то повязали по рукам и ногам и усадили в угол в ожидании специалистов Психоцентра, он бормотал заполошно: "…Здесь всё не так… всё не так…чёрный… чёрный… вокруг одна чернота… уберите от меня эти мерзкие щупальца… опутали голову, опутали, болит… как много чёрного… как много змей… как много мёртвых женщин…" и нервными обирающими движениями пытался снимать с себя нечто, видимое только ему. Функционалы недоумённо хмыкали, переглядывались и выразительно закатывали глаза — мол, ясное дело, от хорошей жизни с жиру взбесился! — но каких-либо комментариев себе не позволяли. Через пять минут, аккурат к появлению специалистов, Аш-Шер успокоился, пришёл в себя и попросил освободить ему руки. Он с очевидным недоумением озирался по сторонам, оценивая разрушения. Было заметно, что он искренне не понимал, как всё это могло произойти.

Курсы психотерапии давали временное просветление. Припадки учащались, Аш-Шер становился опасен, в том числе и для себя, поскольку во время одного из приступов попытался разблокировать защиту инмоба, чтобы вынудить того лететь к штормящему морю.

После долгих совещаний специалисты клиники решили провести сеанс психосинхронизации. Увы, погружение в глубины подсознательного мало что дало — Аш-Шер в его тайной ипостаси представлял собой набор функциональных штампов, которые, паря над пустотой, удерживали на себе сознание. Признаться, такого не ожидал никто. Было очевидно, что это последствия тотальной психокоррекции, о которых благоразумно умалчивали. Как не менее благоразумно умолчали и о том, что синхронисту после сеанса потребовался долгий и болезненный курс восстановительной терапии. По счастью, его гражданский подвиг оказался не напрасен — из подсознания Аша удалось извлечь несколько разрозненных и малопонятных образов, из которых после многочисленных коллегиальных мозговых штурмов сложилась доступная для понимания "картинка". Аш-Шеру в его теперешнем состоянии для обретения душевного равновесия настоятельно требовался объект переноса. Однако галма, способная удовлетворить его притязания, должна была соответствовать строго определённому физическому и психическому типу — никакую другую "куклу" он рядом не потерпит. Изготовление такого непростого заказа заняло куда больше времени, чем уходило на самые изощренные элит-пакеты, но результат удовлетворил и комиссию Совета, и, как всем хотелось думать, самого Аша.

Так в доме появилась Шав.

Вспышки неконтролируемой ярости почти сразу сошли на нет, но раздражительность и острое недовольство всем и вся сохранились. Поскольку эти неудобства касались только галмы и никак не отражались на эффективности элоима, на них благополучно закрыли глаза.

Через два месяца домой вернулся Кир. По исполнении года дети, за которыми присматривали в специализированном центре, возвращались в семьи. Ответственность за их жизни и воспитание достойными членами элоимского общества переходила к родителям. Ввиду особой ситуации Аш-Шеру пошли навстречу и продержали его ребёнка в Доме Младенцев ещё полгода сверх допустимых сроков. Однако сейчас пришло время знакомиться с сыном. Аш честно пытался обнаружить в себе хоть какие-нибудь положительные эмоции по отношению к ребёнку, но понимал, что не испытывает отцовских чувств при виде этого несуразного человечка, неловко ковыляющего по дому при поддержке Шав. Детский плач по ночам раздражал безмерно, игрушки, попадавшиеся под ноги, с лёгкостью провоцировали приступ гнева. Аш-Шер не единожды ловил себя на мысли, что без малейших колебаний заплатил бы любые деньги, только чтобы не видеть отпрыска. Но подобных вариантов не существовало — подросших детей должны были воспитывать отцы, и точка, — поэтому, стиснув зубы, приходилось терпеть в доме это нескладное, бестолковое существо.

Аш-Шер упустил момент, когда Шав стала в его доме незаменимой. В отличие от предыдущих галм она умудрялась сочетать в себе несовместимые, на первый взгляд, качества. Кроме внешней привлекательности и умения проявлять ненавязчивую заботу, она обладала терпением и выдержкой. Когда Аш впадал в гнев, а случалось это нередко, Шав сохраняла спокойствие и всякий раз ухитрялась перенаправить тёмную волну, перевести её в менее разрушительное русло. Аш в порыве злобы, случалось, грозил ей расправой, но ни разу даже не замахнулся. Периодически припадки ещё выливались в сокрушительные погромы отдельных комнат, но вскоре дом приспособился к новым "предпочтениям" хозяина и стал обставляться мебелью из особо прочных материалов. Примерно в тот же период он помрачнел, слегка одичал — видимо, сказался стресс от симбиотического контакта с хозяином, — и принялся чудить. Странность его выражалась в постоянном "выращивании" новых помещений, назначение которых понять затруднялся даже сам дом. Поскольку причуды эти никому не мешали, в конце концов его оставили в покое.

К середине второго года после психокоррекции Аш практически вернулся в норму. Правда, вспыльчивость и раздражительность остались при нём, однако в сравнении с психозом это было наименьшее из зол.

Шав проявляла искренний интерес к Киру и занималась ребёнком не только по обязанности. Именно она, когда у мальчика началась череда кошмарных снов, успокаивала его по ночам. Терпеливо, на протяжении нескольких лет, любовно отогревала малыша, возвращая ему веру в изрядно накренившийся мир. Аш, понимавший, что ребёнок, изрядно травмированный ещё во младенчестве, сейчас требует не столько материальных вложений, сколько тепла и заботы, был даже благодарен ей — насколько вообще мог испытывать благодарность. Он честно пытался открыть в себе хотя бы подобие живого интереса, но душа продолжала спать. Ребёнок оставался долгом, долгосрочным обязательством — и только. Общение с сыном свелось для Аша в несколько стандартных ритуалов, которые он при возвращении домой старался избыть поскорее, чтобы иметь возможность вернуться к тому единственному делу, что волновало его и позволяло чувствовать себя живым. Аш стал преуспевающим творцом и в течение нескольких лет вышел на недостижимый для многих уровень благоденствия. К слову сказать, и ориго, и масляные орешки, столь вожделеемые неудачником Тан-Дарком, давно не являлись деликатесом на столе Аш-Шера. Миры его активно развивались, попасть к нему в стажёры почиталось за честь — более того, многие отцы были готовы даже на подкуп ради такой стартовой возможности для своих отпрысков, но Аш отметал подобные предложения. Учеников он выбирал лично, требовал с них жёстко, но и результат выучки гарантировал. Шер-Тап наконец-то получил возможность гордиться собственным сыном — что он, понятно, и делал, несмотря на тщательно сохраняемую Аш-Шером дистанцию.