Часть 1. Нарушение четности

В тот день, 28 августа, мы с Алексеем, нашим генеральным директором, битый час обсуждали в конторе два извечных русских вопроса. Кто виноват и что делать? За последние четыре года объем работ в нашей строительной фирме сократился раз в пять или шесть, и сейчас мы буквально домучивали последний объект. Заказчик, как водится, экономил – под завершение строительства денег всегда не хватает, а количество непредвиденных работ, наоборот, растет едва ли не по экспоненте. Однако главное было не в этом, а в том, что новые заказы отсутствовали как класс и ближайшая перспектива выглядела теперь весьма и весьма туманной. Участие в бюджетных тендерах показало нашу полную несостоятельность на фоне действий конкурентов, умудряющихся снижать начальную цену на двадцать-тридцать, а иногда и на все пятьдесят процентов. «Клуб самоубийц! – как в сердцах выразился один из коллег по несчастью. – Без аванса, ниже себестоимости, да еще и с обеспечением. То ли больные все на голову, то ли хитрожопые без меры». Старые клиенты расставаться с деньгами тоже не слишком спешили, видимо, ожидая лучших времен и потому отказываясь от своих строительных планов.

Мне же как главному инженеру обиднее всего было то, что коллектив рабочих и ИТР , с таким трудом выпестованный за предыдущие четырнадцать лет, прошедший огонь, воду и медные трубы, начинал потихоньку разваливаться. Те, кто слышал одни лишь красивые фразы о светлом будущем, постепенно переставали доверять руководству. Особенно после очередной, девятой или десятой по счету, задержки и так уже урезанной до минимума заработной платы.

Однако возразить генеральному по существу мне было нечего – большую часть людей надо или увольнять, или отправлять в длительный отпуск без содержания. Сами-то мы: и директор, и я, плюс еще два зама, Михаил Дмитриевич и Владимир Иванович (один по безопасности, второй по финансам), – зарплат и бонусов не получали уже почти год и жили пока за счет старых накоплений, которые (по крайней мере, в моем случае) начинали потихоньку заканчиваться. Причем рядовые сотрудники – и рабочие, и прорабы, и инженеры из ПТО , и дамы из бухгалтерии – все это видели и все понимали. Но ведь у них-то таких накоплений не было. Зато были семьи, были дети, были родители, и все они хотели не просто существовать, а жить более или менее достойно. Поэтому время от времени кое-кто приносил в отдел кадров заявление со стандартным набором слов: «Прошу уволить меня по собственному желанию». С каждым из них приходилось беседовать, выяснять причины, уговаривать остаться, потерпеть. Некоторые оставались. А некоторые лишь разводили руками, добавляя смущенно, что уходят не навсегда и что трудовую книжку хотели бы на время оставить: на рынке труда тоже ведь не медом намазано – в условиях кризиса хорошую работу хрен где найдешь…

Короче, после разговора с директором домой я приехал с тяжелым сердцем. Довольно поздно. Получил от жены законный втык: «Какого фига ты сидишь на своей дурацкой работе, если тебе ни черта там не платят!» Младшая дочь к тому моменту уже тихо посапывала в соседней комнате, готовясь к утреннему диверсионному рейду в детсад, а живущая отдельно старшая, так и не дождавшись меня, уехала к себе в Бескудниково.

Еще минут двадцать мы с женой вяло переругивались на тему работы, денег и того, что я совсем не интересуюсь ни дочерьми, ни внучкой, которую Аня сегодня специально привозила к нам, чтобы дедушка порадовался ее успехам («Танечка уже сидит и даже встает иногда»). А потом Жанна просто махнула рукой и ушла в спальню. Не забыв, впрочем, предупредить, что если я опять лягу не раньше двух, то будить меня завтра никто не будет…

Вздохнув и проводив взглядом жену, я прошел на кухню, уселся за стол и тупо уставился в висящий на стене телевизор. Говорящая голова что-то бубнила с экрана, но смысл сказанного ускользал, растворяясь в информационном пространстве. Часы над телевизором показывали половину двенадцатого, мыслей в голове не было, жизнь казалась пресной и скучной донельзя.

Когда же я в очередной раз встал, чтобы открыть, а потом вновь закрыть холодильник, соображая, что не стоит жрать на ночь, лежащий на тумбочке телефон вдруг завибрировал и разразился противной трелью.

Звонил Владимир Иванович, наш зам по экономике и финансам.

– Андрей?… Как дела? Не разбудил? – была у него такая дежурная фраза в любое время дня и ночи.

– Привет, Володь. Тебе-то чего не спится?

– Да тут такое дело, Андрюха, … Помнишь, я тебе пересылал чертежи по Курчатнику.

Да, чертежи он мне действительно посылал. Правда, это было еще весной. Мы тогда, помнится, весь март обсасывали достаточно интересный проект, предполагающий реконструкцию одного из корпусов Курчатовского института. Но чересчур заниженная, на наш взгляд, сметная стоимость и дополнительные условия, включающие наличие специальных допусков, особый режим работы и нехилый откат посредникам, заставили отказаться от предложения. Хотя в случае некоторой оптимизации проекта, как прикидывали мы на пару с конструктором Борисом Марковичем Кацнельсоном, и при сохранении общей цены овчинка стоила выделки. Но – не сложилось.

– Да, помню такое. Только там с ценой была какая-то хрень, ну и торги там еще, залоги…

– Нет-нет-нет, – прервал меня Владимир Иванович. – Торги у них уже все прошли. В апреле еще. Так что сейчас все нормально. К тому же нас ведь туда не на генподряд приглашают. Подряд они на себя завели, а теперь вот выяснили, что не справляются. Им же Чубайс в этом году почти миллиард на стройку пообещал. А тут, если не успеют до Нового года, все бабки на другие статьи перекинут. Короче, им надо все срочно, причем вообще без откатов.

– Володя! Цена! – запротестовал я. – Да, мы можем, конечно, жопу порвать и сделать все, не вопрос. Но потом-то что? Опять в долги залезать?

– Блин, Андрей! – голос в трубке зазвучал раздраженно. – Ты же сам говорил, что если проект поменять, то все, что надо, срастется. А они готовы. Мы можем и проект переделать, и белорусов туда запустить – без проблем. Даже хохлов с молдаванами. Главное, чтоб никаких индейцев.

– Да сколько у нас тех индейцев? Раз, два и обчелся, – я тяжело вздохнул и продолжил. – Ну хорошо, давай завтра все спокойно обсудим.

– Андрей Николаевич! – тут, видимо, мой собеседник и впрямь рассердился. – Какие нафиг обсуждения!? Там, блин, только по монтажу за сотню, не меньше. А на будущий год им еще пару ярдов подкидывают. Работы, блин, непочатый край, на несколько лет вперед, живи да радуйся. Если, конечно, зайти по уму. Короче, нас ждут там завтра в одиннадцать. Так что давай где-нибудь без пятнадцати возле проходной. О’кей? Да, и паспорт с собой не забудь – пропуска нам всем уже выписали.

– Хорошо, – смирился я с неизбежным. – Только надо бы еще Кацнельсона с собой прихватить, чтобы сразу на месте все порешать. В смысле, по проекту.

– Да, давай и его… туда же. Это правильно. Он, если что не так, мозги им засрет капитально. Ну, в общем, ты понял. Все, пока.

– Счастливо, до завтра, – я нажал кнопку отбоя.

«Фу, блин! Не было забот, купила баба порося. Но, с другой стороны, это уже кое-что. Проблемы существуют, а для чего нам голова? Правильно, чтобы есть. Ну и… думать, как водится. Иногда», – с этими мыслями я набрал номер Бориса Марковича. И хотя время было уже совсем позднее, Кацнельсон отозвался почти мгновенно. Как оказалось, он тоже не спал, так как только-только вернулся домой после встречи со своим старинным приятелем Яшей, прилетевшим на днях из Америки. А поскольку масса тела нашего конструктора позволяла ему безо всякого для себя ущерба зараз принимать на грудь не менее пятисот кубиков водно-спиртового раствора, постольку его отношение к жизни после встречи с другом было исключительно позитивным. Так что в итоге мы с ним достаточно быстро договорились. Обо всем.

На следующее утро настроение мое было если и не приподнятым, то уж, по крайней мере, не таким паршивым, как накануне, и потому на «Щукинскую» я прибыл почти в четверть одиннадцатого, где-то за полчаса до назначенного времени. Решительный, собранный, полностью готовый к предстоящему «бою» с заказчиком. Выйдя из метро, покрутил головой, пытаясь сообразить, в какой стороне институт, однако все же сориентировался в пространстве и, припомнив былое, отправил свое бренное тело в правильном направлении, по улице Маршала Василевского.

Последний раз по этой улице мне довелось идти лет двадцать назад, причем, по тому же маршруту. Цель, правда, в те годы была иная. Тогда, помнится, срочно потребовалось договориться с коллегами из ИАЭ  по поводу распределения грантов. В те далекие времена термин «грант» имел в научной среде особый, почти сакральный смысл, выстраданный постоянным безденежьем. Грант Сороса, грант РФФИ , правительственный грант, ведомственный, стимулирующий – какие только словесные формы не принимала обыкновенная подачка с барского стола придуркам-ученым, от которых стремительно «реформирующейся» экономике никакой прибыли, одни расходы. В общем, договориться тогда удалось, хотя впоследствии это абсолютно ни на что не повлияло: нашим мнением распорядители фондов не заинтересовались.

Ну что ж, сейчас цель похожая, вот только договаривающиеся стороны совершенно другие. Более циничные, жесткие, гораздо лучше понимающие изнанку жизни, чем те наивные ученые простаки, что верили в необходимость науки для «обновленной» России…

Пройдя через парк и пару жилых кварталов, я очутился на площади Академика Курчатова, сплошь заставленной автомобилями всевозможных марок и комплектации. Хм, а интересно, была тут раньше парковка или… нет, не помню. Скорее всего, не было. Впрочем, это уже примета нового времени – заполнять любое свободное пространство стоянкой для железных коней наших, ха-ха, богатеющих граждан. Встречались, однако, и другие приметы. Приятные и не очень. Вот, скажем, к примеру… «В-з-з-з!» – летящий по примыкающей к площади улочке БМВ вдруг резко затормозил перед «зеброй», а его водитель, вместо привычной ругани, неожиданно махнул мне рукой, мол, проходи не стесняйся. Кивнув в ответ, я быстро прошел по переходу, подумав, что не зря все-таки на Западе, а теперь и у нас, так активно внедряют культуру вежливого вождения. Вроде бы мелочь, а все равно – приятно. И мне, и тому мужику в иномарке.

Довольный собой, я обошел площадь, оставив по левую руку памятник покойному академику. Окинул взглядом практически не изменившуюся с начала девяностых арку центрального входа. Добрел до здания проходной. Перед стеклянными дверьми стоял наш прораб Руслан Амирханов и внимательно рассматривал висящее на стене табло. То самое, что информировало прохожих об уровне радиационного фона. Поздоровавшись со мной, Руслан тут же поинтересовался:

– Андрей Николаевич, а это не слишком много?

Он указал рукой на горящие зеленым цифры.

– Вообще, Руслан, это почти ничего, – ответил я беспокоящемуся о здоровье прорабу. – Обычный гранит в естественном состоянии излучает гораздо больше.

– Да? А если, скажем, землетрясение, как в Японии? – не успокаивался Руслан. – Тут же вроде реакторы всякие на территории.

– А вот если будет землетрясение, да еще как в Японии, баллов на 8–10, то гражданам, погребенным под руинами соседних домов, будет наплевать на радиацию, какого бы уровня она ни достигла.

– Тьфу на вас, Андрей Николаевич, с вашим черным юмором, – деланно возмутился Руслан. – Умеете же вы поднять настроение больным и убогим.

– Да разве же это юмор, Руслан? Не-е-е, одна правда жизни. Ты вон докторов попробуй о чем-нибудь поспрошать. Вот у кого и вправду чернуха. Веселая, качественная.

Мы еще немного посмеялись, а потом переключили внимание на внедорожник зама по экономике, маневрирующий по площади в поисках свободного места. В течение последующих десяти минут наша беседа сначала перетекла в обсуждение проблемы дорог и пробок, а потом плавно закруглилась на теме выгоды общественного транспорта. К тому моменту Владимир Иванович наконец-то припарковался и подошел к нам. Ухватив последнюю фразу из разговора, он недовольно поморщился:

– Да я бы ни в жизнь по Москве на этом сарае не ездил, особенно в будни. Вот только, увы, встречают у нас по одежке, – а затем, немного помолчав, поинтересовался. – Кого еще ждем? Кацнельсона?

– Считайте, уже дождались, – прозвучал за спинами голос появившегося словно бы из ниоткуда Бориса Марковича.

– Ну вот, слона-то мы и не приметили, – решил приколоться Руслан, посмотрев на коллегу.

– Действительно. Мои сто двадцать килограмм заметить почти невозможно. А уж если я за дерево спрячусь, то и вообще хрен кто найдет, – не остался в долгу Кацнельсон, небрежно протягивая руку прорабу. – Русланий! Держи косточку!

– Шолом, Борис Маркович, – ответил Руслан, и спустя минуту-другую мы, пересмеиваясь, всей компанией вошли в здание проходной, пристраиваясь в конец небольшой очереди к окну бюро пропусков. Впрочем, еще минут через десять неожиданно выяснилось, что пропусков на всех не хватает. Обиженными оказались Борис Маркович и Руслан, половина нашего маленького коллектива.

– Ну вот, все как обычно. Кацнельсон, это понятно, вечно в списках не значится, а тебя-то, Русланчик, за что? – проворчал конструктор, правда, без злости, а, скорее, по старой привычке видеть во всем происки злобных антисемитов.

– Ничего, сейчас все решим, – успокоил его Володя, поднося к уху мобильник. – Петр Иванович? Добрый день, это Аксенов. Мы уже тут, на проходной. Пропуска? Да, получили. Только на конструктора нашего и прораба не выписали. Что? Не успели выписать? Да. Понятно. Ждем.

Убрав телефон, замдиректора посмотрел на нас с задумчивым видом:

– Н-да, дело не быстрое. Короче, так, мужики. Сейчас сюда подойдет один гражданин. Зовут его Белканов Петр Иванович. Он тут за главного. Будет нас курировать и продвигать соответственно. Борис Маркович, вы с ним, кстати, поаккуратнее, чтоб не обиделся, если что. Хотя мужик он вроде бы неплохой.

– Да ради бога. Поаккуратней так поаккуратней. Ты только поясни, Володь, с проектировщиками мы как? Встречаемся? С ними-то что? Гнобить или пока не стоит? – спросил Кацнельсон.

– Да нет. С ними можно по-взрослому. Но без фанатизма.

Будущий партнер по бизнесу появился минут через пять. Петр Иванович оказался высок, сухощав, но выглядел немножечко отстраненным. Представившись и поздоровавшись со всеми, он сообщил:

– С пропусками у нас вечно беда. Так что вы, Владимир Иванович, проходите с коллегой внутрь и двигайте прямо к ОКСу . Куда, знаете? – и, получив утвердительный ответ, повернулся к Руслану и Борису Марковичу. – А мы с вами выйдем сейчас на улицу и что-нибудь быстро придумаем.

Когда через некоторое время мы с Володей подошли к расположившемуся в окружении сосен четырехэтажному зданию ОКСа, то увидели возле крыльца потрепанный самурайский «паркетник» с тонированными задними стеклами. Опирающийся на капот Петр Иванович курил и добродушно посмеивался, глядя на оживленно размахивающего руками Кацнельсона. Стоящий рядом Руслан с зажатой в зубах сигаретой усиленно протирал очки и морщился от табачного дыма. Глаза у Руслана слезились, но не от дыма, как можно было предположить, а от плохо сдерживаемого смеха. Кацнельсон же тем временем продолжал говорить:

– …так нас там чуть ли не час шмонали. Вохра с ружьями, собаки, раздели, блин, до трусов. Зато когда обратно пошли, мастер из местных просто отвел нас метров на триста от проходной, а там забора, ха-ха, вообще нету!..

Увидев нас, конструктор поднял вверх сжатый кулак и с чувством произнес:

– Но пасаран! Вот это, я понимаю, страна! Если нельзя, но очень надо, то завсегда пожалуйста. Охрана, двойные ворота, колючая проволока, песочек – все это нафиг никому не нужно. Вы только представьте себе, ну мыслимо ли это?! Просто сели в машину и спокойно заехали. Пропуск на машину есть? Есть. Груза нет? Нет. Все в порядке, проезжай. А? Каково?

– Да, сильно! – подтвердил Володя. – Мы думали, вы до обеда фиг с маслом управитесь.

Последующие несколько минут интересующиеся темой граждане обсуждали особенности пропускных режимов на предприятиях, а потом Белканов затушил докуренную сигарету и со словами «повеселились, и будет» повел нас на 3-й этаж к проектировщикам.

Все принципиальные вопросы с проектом мы решили где-то за час. Кацнельсону даже давить ни на кого не понадобилось. Руководителем проектного бюро оказалась дама бальзаковского возраста, а ГИПом  – дед лет семидесяти. Поэтому на все предложения об изменении проектных решений они отвечали практически одинаково: «Господи, да делайте, что хотите, только дайте нам спокойно доработать, кому – до пенсии, а кому и, хм, до последнего вздоха». Выйдя обратно на улицу, Борис Маркович даже посетовал:

– Ну вот. И поругаться не дали, и со скандалом – пролет. Что, блин, за день неудачный!? Пойдемте хоть на объект поглядим, может, хоть там какая-нибудь гадость найдется. А то ведь неудобно совсем. Все в ажуре, и никаких приключений.

– Пойдемте, – согласился с ним наш сопровождающий. – Думаю, кое-что важное для себя вы обязательно обнаружите.

– Ведите нас, таинственный незнакомец, – процитировал Кацнельсон незабвенного О. Бендера. Петр Иванович лишь загадочно улыбнулся в ответ и приглашающе распахнул заднюю дверцу автомобиля.

Интересующий нас объект представлял собой дом старой постройки с двумя рядами высоких окон, тянущимися вдоль фасада, с одним входом и одной лестницей, ведущей на 2-й этаж и в подвал. Задача заключалась в том, чтобы перекрыть дополнительно 1-й этаж, добавить лестницы и выходы, усилить и облагородить стены, ну и еще много чего, соответствующего современным нормам и правилам, а также представлениям заказчика о дизайне и архитектуре промышленных зданий. Приятным было то, что неподалеку располагалась столовая, по уверениям господина Белканова, вполне приличная и с невысокими ценами. А неприятное… Неприятное крылось в другом.

В здании работали, и не просто работали, а проводили разного рода эксперименты. Больше половины первого этажа занимала некая сложная установка в обрамлении труб, проводов, приборов непонятного назначения и еще бог весть чего стального, керамического и пластикового. Людей возле этого чуда крутилось немного, но почти на всех были надеты халаты. Белые, как у врачей. Короче говоря, обстановка живо напомнила картинки из совсем старых фильмов о буднях советской науки.

– М-да. То-то я никак понять не мог, нахрена монтировать под перекрытием такой суровый экран, – задумчиво пробормотал Борис Маркович.

– А если молоток или, скажем, доска упадет на всю эту технику? Тут ничего не взорвется? Может, трусы себе сразу свинцовые заказать? На всякий случай? – Руслан все-таки немного побаивался радиации и прочих высокотехнологичных пакостей, а потому шутил довольно своеобразно.

– Боишься, значит, уважаешь, – хлопнул его по плечу Борис Маркович. – Короче, будешь каптерщиком.

– Это как?

– Сумки наши посторожишь, пока мы все не осмотрим. Понял?

– Не, я лучше со всеми. Здоровье и так ни к черту, а у меня жена молодая.

– Радиации здесь нет, так что за мужество свое можете не волноваться, – успокоил Амирханова Петр Иванович. – Но чтобы спокойно спать, вниз лучше ничего не ронять. На время работ эксперименты в лаборатории мы, конечно же, остановим. Однако и вы будьте поосторожнее – техника дорогая, так что… сами понимаете.

Мы, естественно, все понимали, поэтому перестали балагурить и занялись делом. Осмотрели опорные конструкции, обрезы фундаментов в нескольких шурфах, забрались на кровлю, прошлись по второму этажу. Попутно Белканов объяснил, что раньше на этаже располагался архив, а значит, дефицит нагрузок вполне достаточный и усиливать фундаменты не требуется, чем сразу пресек наши поползновения увеличить объемы работ…

– Ну что? Вроде бы все, – подытожил «экскурсию» Володя уже на выходе из здания.

– Вроде да. Ага. Точно, – согласились с ним остальные.

Петр Иванович усадил в свое авто Руслана и Кацнельсона, в шутку пообещав сдать обоих охране как незаконно проникших на территорию диверсантов, и укатил в сторону проходной. Володя проводил автомобиль взглядом, потом несколько раз сцепил-расцепил руки и наконец поделился со мной «сокровенными» мыслями:

– Да уж. Петя, конечно, жук еще тот. Ни словом ведь не обмолвился, что объект действующий. Но все равно… надеюсь, прорвемся. А? Как думаешь?

– Хм, не знаю, не знаю, тут надо все хорошенько обдумать, – состорожничал я, хотя в принципе уже почти уверился в том, что больших проблем с технологией быть не должно. Но… сомнения еще оставались. Смутило меня что-то минут двадцать назад, когда бродил по верхнему этажу. Какая-то маленькая деталь, несуразность, ощущение нелепости, чушь собачья, но сознание она отчего-то свербила и беспокоила. Довольно сильно. Прямо как Гондурас – советского человека.

– Ладно. Я щас к Петру. Мне с ним еще договор утрясать, а ты… Ты, кстати, как? Сразу в контору или меня дождешься? – зам решил не давить, позволяя самостоятельно прийти к правильным выводам.

– Да нет. Поброжу тут еще, подумаю. Поразмыслю маленько, прикину как действовать.

– Ну, тогда бывай. В конторе тогда все обсудим.

Мы расстались. Володя пошел по тротуару в направлении ОКСа, а я двинулся вдоль фасада, внимательно его разглядывая, интуитивно предполагая, что беспокоящая меня хрень находится где-то рядом.

Предчувствия меня не обманули. Искомое обнаружилось метрах в двадцати от входа. Стены здесь были выложены из окрашенного в пастельные тона кирпича. Причем окрашенного не только снаружи, но и, как помнилось, изнутри. К тому же – без штукатурки. По словам Белканова, здание не ремонтировали уже лет тридцать, лишь иногда подновляли. Чисто чтоб лоск навести. Небольшие трещины вились по всему фасаду, но это были обычные усадочные трещины, а не те расширяющиеся под простенками, от которых седеют головы у конструкторов. Однако тут, на уровне второго этажа, кое-что показалось странным и необычным.

Участок стены почти идеальной круглой формы диаметром метра два явно выделялся и цветом, и фактурой поверхности. Нет, это был тот же самый кирпич, но… словно бы новый, только пришедший с завода. Кроме того, создавалось ощущение, что глиняные блоки на границе участка кто-то аккуратно разрезал, а потом склеил. Сдвинув их на два пальца по вертикали, да еще таким образом, что самые верхние ряды стали существенно тоньше, а самые нижние выглядели почти полуторными. Плюс весь фрагмент слегка выдавался наружу. Совсем чуть-чуть, на сантиметр, не больше. Конечно, можно было предположить, что раньше здесь наличествовало окно, которое потом благополучно заложили-заделали. Однако никаких следов ремонта не обнаруживалось. Ни трещин, ни сколов, ни следов раствора по краю, лишь причудливо вылепленные кирпичи.

Именно эта несуразность как раз и смутила меня двадцатью минутами ранее, на втором этаже, когда заглядывал в кабинет под номером 26. Правда, глаз за эту фигню сразу не зацепился, но, видимо, подсознание как-то отреагировало и оставило зарубку на память. Кстати, изнутри этот кусок стены выделялся не слишком сильно. Видимо, из-за наличия шкафов и приборов. К тому же в тот момент в комнате находился какой-то парень, сидящий за компьютерным столом и сосредоточенно всматривающийся в монитор. Я же, боясь помешать, всего лишь окинул взглядом помещение и быстренько закрыл дверь. Тем более что передо мной в ту же комнату заходил Кацнельсон и ничего «интересного» не обнаружил, хотя нюх на всевозможные пакости и засады у него был просто феноменальный.

Решив обдумать все это позднее, двинулся дальше. Высокие деревья, окружающие здание сзади и сбоку, частично закрывали обзор, но фасад сквозь кроны все же просматривался. Стена как стена, немного запыленная, немного обветрившаяся, шелушащаяся старой краской, – ничего необычного. И тем не менее что-то было не так. Короче говоря, ноги, словно сами собой, вновь привели меня к тому странному кирпичному кругу.

«Опа! Вот это кунштюк, мать его за ногу!»

Ну да, стена в поле зрения присутствовала. Пыльная, ровная, одноцветная. А вот круг… его не было. Не было на стене круга! Только старая окрашенная в беж кирпичная кладка. И ваш покорный слуга перед ней. В ступоре. Стою дурак дураком, пытаюсь сообразить, в чем проблема.

Из состояния прострации меня вывел смутно знакомый голос:

– А скажи-ка, дорогой Андрей Николаевич, чего это ты пялишься на мои окна, как баран на ворота?

Я обернулся:

– Шура, мать твою через коромысло! Какими судьбами!?

– Какими-какими? Все теми же. Работаю я тут, знаешь ли. Лабораторией потихоньку заведую, – ответил Шурик. С улыбкой, протягивая для пожатия руку.

…Шурик, он же Александр Григорьевич Синицын, доктор физико-математических наук, лауреат Государственной премии, профессор, действительный член нескольких научных обществ и автор десятка монографий, был моим старинным приятелем. Познакомились мы в 1982-м, когда поступали в один хитрый институт, расположенный в небольшом подмосковном городе. А потом три года учились в одной группе и жили в общежитии в соседних комнатах. На четвертом курсе Шура перешел на другой факультет, но связи с ним я не терял и, пока занимался научной деятельностью, регулярно консультировался у него по разным вопросам. Позже наши пути разошлись, и общались мы лишь на нечастых встречах выпускников. Последний раз это произошло пять лет назад, в институтском клубе.

– Слушай, ты же вроде строителем стал? – спросил Шурик по окончании ритуала дружеских похлопываний по плечу. – Или в науку решил вернуться?

– Да брось ты, какая наука? Забыл уже все. А насчет строительства ты угадал… Ломать сейчас будем твою закопырку, – указал я на здание за спиной.

– Да ты что!? – в притворном ужасе прикрыл лицо собеседник. – Ох, как не вовремя. Даже не представляю, куда мне теперь свои железяки девать?

– Куда, куда… – мне захотелось скаламбурить в рифму, но стало как-то неловко, и потому решил перейти на серьезный тон. – Ваши здесь реконструкцию затевают, а мы, соответственно, исполнители. Точнее, подрядчики. Вот как-то так.

– Реконструкция, реконструкция. Соседний корпус уже пятый год ремонтируют, а конца и края не видно. Все ноги переломаешь, пока до столовой дойдешь, – пробурчал Шурик, потом обреченно махнул рукой и поинтересовался, – Ты как, никуда не торопишься? А то давай зайдем ко мне, пообщаемся. Посмотришь, чем дышат российские нанотехнологи.

– Зайдем, Шура, конечно, зайдем. Сто лет с тобой не общался…

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по узкому коридору и очутились перед той самой комнатой. Друг распахнул дверь и сделал приглашающий жест рукой. Внутренне содрогнувшись, я вошел в помещение и внимательно осмотрелся. Шкаф, этажерка с книгами и журналами, заваленный бумагами компьютерный стол, у ближней ножки которого притулился портфель. Знаменитый, «синицынский», вот уже тридцать лет являющийся своеобразным талисманом приятеля. Какие-то приборы и оборудование в дальнем углу, высокий офисный комод, на котором блестел хромированными боками пузатый электрочайник. Посреди кабинета, на широком лабораторном столе – уменьшенная копия той установки, что занимала первый этаж и на которую, по словам Белканова, нам настоятельно рекомендовали не ронять посторонние предметы. Парень, который сидел здесь двадцать с лишним минут назад, куда-то исчез. На наружной стене тоже ничего сверхъестественного не обнаруживалось, так что… «Ну да, паранойя в чистом виде. Пора бы тебе, Андрей Батькович, расслабиться слегонца. Чтобы не загреметь под эти, как их там… под панфары».

– Присаживайся, не стесняйся, – произнес вошедший за мной Шурик. Добравшись до компьютерного стола, он склонился над монитором, подвигал мышкой и тихо пробормотал:

– Вот черт, опять Гена тест на «красном» режиме гонял. Ну, я ему устрою, злодею, – а затем, встретив мой недоуменный взгляд, досадливо дернул плечом, поясняя: – Студенты у меня практикуются, даже на каникулы не уезжают, подрабатывают.

Усевшись в потертое кресло на колесиках, я пододвинул его ближе к столу и задал Шуре простой и естественный вопрос (ага, как пройти в библиотеку?):

– Слушай, Александр Григорьевич, у вас тут на днях чертовщина какая-нибудь не случалась?

Шура удивленно посмотрел на меня.

– Чертовщина? Хм? Ты знаешь, чертовщина у нас случается, когда финансирование открывают. Сначала деньги в размере икс, потом дельта икс, а в конце вообще – «о» малое от икс. Где-то в процессе этот икс диссипирует помаленьку, такие дела. А вообще, что это тебя на мистику-то потянуло?

– Да так. Вспомнилось просто. Кое-что.

– А-а, воспоминания. Ну, тогда, может… чайку? Чтобы память, так сказать, освежить.

– Не скажу нет.

– Хорошая фраза, – засмеялся Шурик, включая чайник, – надо запомнить. Сам придумал?

– Нет, в фильме каком-то слыхал… Да, я ж тебя спросить позабыл. Ты-то как? Чем сейчас занимаешься? Ты же раньше вроде как в ИТЭФ  обитал.

– Ну да, обитал и сейчас, по мере возможности, обитаю. Просто, понимаешь, Курчатник с ИТЭФ структуры родственные. Тему там мою открыть не смогли, пришлось сюда перекинуть. Напрямую через НИЦ  оказалось намного проще, – друг тяжело вздохнул. – Увы, сейчас надо все к нанотехнологиям привязывать, иначе хрен денег получишь. Я ж, блин, четыре месяца писал и переписывал эту заявочную тряхомудину, талмуд получился – мама не горюй. Если такой на голову упадет, убить может. Ты даже не представляешь себе, какая там в заявке бредятина! А плановая цель так и вообще полный абзац – что-то вроде продления жизни.

– И что, поверили в этакую лабуду? – усомнился я.

– Хрен знает, поверили, не поверили. Тему открыли, остальное – пофиг.

– Понятненько. А кстати, хочешь, я тебя сейчас удивлю?

– Чем?

– Насчет портфеля твоего знаменитого.

– А что с ним такое? – испугался собеседник.

Шурин знаменитый портфель был приобретен в Канаде в начале восьмидесятых. Григорием Григорьевичем Синицыным, крупным советским математиком, специалистом по конформным отображениям. Во время очередного симпозиума, в подарок сыну на день окончания школы. Кожаное заморское чудо произвело на моего будущего друга совершенно неизгладимое впечатление. Первое время он не расставался с этим портфелем даже при посещении туалета. В общежитии Шура спал с портфелем под мышкой. На свидания с девушками портфель приходил вместе с Шурой. В течение последующих лет портфель трижды падал в воду вслед за своим хозяином, дважды лишался ручки, а один раз его большой накладной карман подвергся полной перепрошивке. В том смысле, что с помощью шила и сапожной иглы его ремонтировал кожевенных дел мастер, а не веселый сисадмин с загрузочным диском. Со временем портфель постарел, поистерся, однако владелец дорожил им по-прежнему, хотя и перестал таскать с собой постоянно.

– Да, видишь ли, Шур, в чем закавыка. Я тут совершенно случайно узнал, что таких портфелей, как у тебя, было пошито всего около сотни. Так что вещь он достаточно уникальная.

– Я в этом и не сомневался, – отмахнулся мой друг с довольным видом.

– Ты не дослушал. Оказывается, в каждом из них есть потайное отде…

Договорить мне не удалось, поскольку именно в этот момент стоящий на офисном комоде чайник громко щелкнул, извещая об окончании процесса кипения. Шурик наклонился под стол, выудил оттуда железную баночку с высокогорным цейлонским, потом встал и важно прошествовал к все еще продолжающему булькать прибору. Минуты три приятель священнодействовал с заваркой, переливая ее из одной емкости в другую, бормоча под нос что-то вроде: «Сейчас мы тебя поженим. Та-ак, еще разок. Во-о-от. Теперь хорошо», а затем выставил передо мной огромную кружку с дымящимся, источающим густой аромат напитком. Чуть погодя присовокупил к ней сахарницу и круглую вазу с печеньем. Свою, таких же солидных размеров, посудину Синицын наполнил до самых краев и осторожно понес ее через весь кабинет, к компьютерному столу. Наблюдать за ним оказалось занятием интересным – прольет или не прольет этот чаефил хоть каплю? Или все же доберется без потерь до нужного места?

Добрался. Без потерь. Пришлось восхищаться.

– Ну, Шурик, ты прямо артист. Ни капли ведь не пролил.

– А то ж, – довольно ухмыльнулся Синицын, устраиваясь перед монитором, опуская чашу рядом с клавиатурой на самопальную, вырезанную из гофрокартона подкладку. Типа, чтобы столешницу не попортить. – Любой экспериментатор, Андрей, это своего рода псих. Но псих, заметь, аккуратный.

– Хм, а над чем трудится сейчас аккуратный псих? – не мог не поинтересоваться я, помешивая ложечкой индийский… пардон, ланкийский напиток, разгоняя по кругу быстро растворяющиеся крупинки сахара.

– Ну-у, как тебе сказать, чтоб покороче и поточнее. В общем, пытаюсь обнаружить свободные кварки.

– Ого. «Три кварка для мастера Марка»?

– Вот именно, друг мой. Вот и-мен-но.

Присказка про три кварка прилипла к Шуре давно. По окончании аспирантуры он шесть или семь лет проработал за рубежом, где в совершенстве овладел английским и прочитал в подлиннике «Поминки по Финнегану» Джейми Джойса. Чем зацепила его эта книга, сказать не могу, лично я не смог одолеть даже «Улисса». Но, тем не менее, факт остается фактом: Шурик вступил в клуб почитателей Джойса и постоянно принимал участие в разборах словесных ребусов покойного писателя, как по сети, так и вживую. Возможно, именно тогда он и проникся идеей поиска свободных кварков, существование которых никоим образом не противоречило современной теории, но практически… Практически на подобный поиск банально не хватало энергии: ведь те короткодействующие силы, что удерживают протоны и нейтроны в атомном ядре, являются на самом деле лишь слабым подобием настоящего «сильного взаимодействия», соединяющего кварки в элементарных частицах. Однако Шура был не просто талантлив – он был изобретателен и упорен. Раз задача не решается в лоб, значит надо искать обходные пути. И потому «здрасьте, пожалуйста»: доктор наук и лауреат Александр Григорьевич Синицын с удовольствием излагает бывшему коллеге и несостоявшемуся ученому Андрею Николаевичу Фомину основные тезисы своих изысканий. Прихлебывая чай, размахивая ложкой, подобно дирижеру-любителю, рисуя в воздухе сказочные картины квантовой хромодинамики:

– Если ты помнишь, Андрей, кварковая модель строения адронов в настоящий момент предполагает наличие шести типов фундаментальных частиц, отличающихся определенными квантовыми числами. То бишь барионным и электрическим зарядами, спином, изотопическим спином, а также странностью, очарованием, красотой и истинностью. Каждое такое число – это так называемый «аромат», присущий каждому типу и отличающий его от соседа. Помимо этого, согласно зарядовому сопряжению, существуют еще и антикварки. Пары кварк-антикварк образуют короткоживущие мезоны, а кварковые тройки – гораздо более устойчивые барионы. Что это такое, думаю, тебе объяснять не нужно.

С последним утверждением я был не вполне согласен, но кое-что все-таки помнил и, зная, что каждый лектор обожает вовремя заданные вопросы, заполнил образовавшуюся паузу:

– А как же тогда быть с принципом запрета Паули? Ведь три одинаковых кварка не могут находиться вместе в одном состоянии?

– Правильно. Но кто сказал, что кварки с одинаковым квантовым числом одинаковы? Цвет – вот что держит их привязанными друг к другу. Три цвета, три отличия, которые связывают воедино все во Вселенной и одновременно являются настоящим проклятием для тех кварков, что хотят получить свою маленькую, но очень фундаментальную свободу.

Шурик на секунду прервался, чтобы перевести дух, и мне опять пришлось вклиниться в монолог:

– Ну да, эффект антиэкранирования вроде бы не предполагает видимого распада адронов на свободные кварки.

– Ты абсолютно прав, Андрей. Асимптотическая свобода, нелинейное глюонное поле, этот «светящийся свет» моментально подбирает любому освободившемуся кварку антисобрата или парочку разноцветников, и чем дальше частицы друг от друга, тем сильнее их взаимное притяжение. Но при тех энергиях, что доступны здесь, на Земле, мы можем только наблюдать итоги встреч и расставаний самых «ароматных» частиц во Вселенной. Однако их самих – увы, сие нам не доступно.

– Но как же ты тогда собираешься их обнаружить?

– О, вот тут начинается самое интересное. В момент так называемого «большого взрыва» все фундаментальные частицы имели совершенно безумные, немыслимые скорости-энергии. По мере расширения и остывания нашей Вселенной сильно замедлившиеся кварки уже могли соединяться и образовывать пары-мезоны и троицы-барионы. Те мезоны, конечно, уже распались, а вот многие барионы и теперь составляют большую часть существующего ныне природного вещества. Но ведь вот в чем загвоздка, Андрей. Не все кварки смогли найти себе достойную пару или двух подходящих собутыльников, и потому они вынуждены вечно скитаться по пространству-времени. Причем, по самым скромным оценкам, их концентрация во Вселенной ничуть не уступает таковой, скажем, у платины или, например, золота.

Шура задумался, а затем решительно махнул рукой в опасной близости от своей чашки:

– Черт возьми, но почему же их до сих пор так никто и не обнаружил!? Ведь частица с дробным электрическим зарядом не может остаться не замеченной! Да и вероятность встречи двух или нескольких реликтовых кварков тоже не такая, блин, маленькая величина.

– Действительно. Странно, что их до сих пор не нашли.

– Странно, говоришь? Хм, по этому поводу, дорогой мой Андрей Николаевич, я тебе вот что скажу. Мы не можем их обнаружить по одной простой причине: свободные кварки вовсе не являются абсолютно свободными. Их обязательно должна окружать некая грань, некая область сингулярности, за которую не может проникнуть ни одна глюонная пара. А какие области сингулярности существуют в нашем мире? – мой друг артистично изобразил руками сжимающийся шар и вопросительно посмотрел на меня.

Подвести его было бы непростительно:

– Неужели… черные дыры?

– В самую точку. Только, конечно, не те черные дыры – астрообъекты, о которых пишут фантасты, а «кажущиеся черные дыры» – области пространства, которые поглощают любое излучение, но не скрывают навечно информацию о поглощенной массе. Поверь, Андрей, вакуум может спонтанно создавать такие чудеса, какие мы даже представить не можем. А наличие свободного кварка легко определяется за счет излучения одного из элементов в паре кварк-антикварк, ну или одного из двуцветных глюонов. Поскольку второй элемент при определенных условиях имеет возможность проникнуть за горизонт событий сингулярной области и для нас как бы исчезнуть. И вот здесь я как раз и пытаюсь удовлетворить свое любопытство, создавая эти самые условия.

– А любопытство ты, конечно, удовлетворяешь за счет государства? Как истинный ученый? – ухмыльнулся я.

Шурик скромно промолчал и с достоинством сложил на груди руки.

– Да, серьезно тут все у тебя, не по-детски. Так, значит, у этой твоей установки, что на первом этаже, главная задача состоит в том, чтобы формировать внутри себя некие «черные дыры»?

– Ну, не совсем так, – погрустнел остепененный лауреат, – в принципе, это три обычных линейных ускорителя, синхронизированных особым образом. Сам понимаешь, размер имеет значение, и для настоящего эксперимента надо что-то типа «большого адронного коллайдера». Я как-то обсуждал свой вопрос с ребятами из ЦЕРНа , но там планы на годы вперед, и мы по важности где-то в самом конце списка. А та бандура внизу… так, больше для оправдания затрат. Видишь ли, чтобы отработать общую методику, мне, по большому счету, достаточно и этой модели, – Шура указал на лабораторный стол. – Она, между прочим, действующая. Сейчас я тебе все покажу.

Пригладив свои растрепанные волосы, он достал из кармана флэшку, вставил ее в компьютер, а затем произвел некие манипуляции с мышью и клавиатурой. Модель на лабораторном столе отозвалась едва слышным гудением. Глядя на мигающий красным светодиод в торце установки, я слегка отодвинулся от стола.

– Слушай, а это вообще безопасно?

– Абсолютно. Вот смотри, там трансформатор, мощность у него небольшая, насос, разгонные трубки, электромагниты, на фланце обыкновенная пузырьковая камера. Студенты у меня эту хреновину собирали, ничего сложного. На слабом токе разгоняем газовую смесь и… Раз! – в попытке наглядно продемонстрировать данное действие Шурик резко махнул рукой, задев рукавом свою чашку-миску.

Чашка перевернулась, горячий чай выплеснулся на клавиатуру…

Все, что произошло дальше, запечатлелось в мозгу как кадры замедленной киносъемки:

…растерянный Шурик приподнимается со стула…

…ошметки трансформаторных пластин пролетают над моей головой…

…дым от электрического щитка облачком поднимается к потолку…

…призрачный конус бледно-фиолетового сияния с вершиной на торце установки…

…расширяется в мою сторону…

…охватывает голову…

…в глазах вспыхивает яркая, почти нестерпимая радуга…

…сознание пытается удержать обрывок какой-то мысли…

…Мать! Мать! М…