Глава 10
И в самом деле все было здорово, водит она виртуозно, сумела выжать из автомобиля все, что он мог дать. Потому и не замечала, что по настигающим я стрелял, глядя в зеркало заднего вида, и если после первого выстрела поразил мужика с автоматом, то после одного неудачного следующим достал водителя.
Не знаю, попала пуля в голову или еще куда, но попала крепко, раз погоня осталась где-то сзади. Игра в догонялки оказалась еще проще, так что гнаться за нами сейчас просто некому.
Она вышла первой, но дождалась, пока я обгоню, и пошла рядом, приотстав на полшага, чтобы соблюсти местные нормы.
– Как бы ту сволочь успеть захватить, – проговорила она с тоской. – Да еще живым бы… Часики тикают!
– Да-да, – согласился я, – а как, чтобы самим остаться живыми?
Она отрезала с аристократической небрежностью:
– Это менее важно.
– Восхитительно, – крикнул я. – Обожаю людей чести! Как всех милых дураков…
В сотне шагов впереди из переулков выехали два военных автомобиля и перегородили дорогу. Из обоих начали выскакивать люди, на ходу открывая огонь из малоформатных автоматов.
Еще несколько человек торопливо бросились под защиту стен и уже оттуда начали медленно продвигаться вперед, стараясь зажать нас в клещи.
Она вскрикнула в испуге:
– Устанавливают блокпост?.. Вчера его там еще не было, я изучила все карты, что ты мне дал!
– А сегодня есть, – пробормотал я. – Кто-то успел сообщить, что мы здесь.
– Нам не прорваться!
– Шанс есть, – сказал я, – но я ученый, а не авантюрист. Отступаем вон к тому подъезду.
– Спрячемся в здании?
– Да, – ответил я быстро. – Полагаю, камень прострелить труднее, чем кабину или борт…
– Тогда за мной, – прокричала она и, стреляя на ходу, бросилась к подъезду, я дважды выстрелил из пистолета, а она присела за корзинами с фруктами и тут же начала отстреливаться.
Я торопливо бежал к подъезду боком, как краб, отстреливаясь, стреляя в тех, кто подобрался слишком близко. Мозг работает так, что разогрелся, отчетливо вижу, как кто из нападающих держит оружие, это указывает на то, как выстрелит, когда выстрелит и в какую сторону полетят пули. Несколько человек уже ведут беспорядочный огонь, больше для того, чтобы напугать, не дать женщине высунуться, а тем временем кто-то попытается подбежать на расстояние прицельного выстрела…
Ингрид по взмаху моей руки вскочила и быстро преодолела расстояние до подъезда, а там, высунувшись из-за края открытой дери, открыла огонь. Я добежал под ее прикрытием, вскочил вовнутрь и захлопнул дверь.
– Быстро наверх!.. Куда, Фатима? За мной!
– Иду, иду…
Ненавижу эту беготню по коридорам и лестницам, не мое это дело – гнаться за кем-то и стрелять в спину или отстреливаться самому, словно еще не вышел из раннего детства.
Но ирония в том, что хоть и вышел, но все человечество только переходит из детства в подростковость, потому действительно умные и одолевшие очередную ступеньку чувствуют себя в нем несколько неуютно, словно выросли из детской одежды, но обязаны ее носить. На лестнице между третьим и четвертым этажами навстречу попались двое благообразных арабов.
Я бегу с пистолетом в руке, оба прижались в испуге к стене и замерли, явно желая, подобно хамелеонам, слиться с нею хотя бы цветом.
Я крикнул на ходу:
– Будет стрельба!.. Спрячьтесь либо бегом на улицу!
Ингрид пробежала за мной, не удостоив их взглядом, страшная и непонятная с озверевшим лицом и автоматом в руках.
На площадке четвертого этажа вскрикнула:
– Здесь?
Я на бегу помотал головой.
– Нет.
– Отступаем?
– Да, – ответил я, – ретирадствуем…
Она прокричала:
– Что-что? Что за ретирада?
– Слово, – крикнул я, – которое не терпел Суворов… Да ладно, и поумничать уже нельзя… Пошли-пошли!.. Что значит – пойдем-пойдем…
Она молча бежала следом, я крикнул на ходу:
– Ты бей из автомата, а мне можно из пистолета, я же профессор.
Она логики не поняла, женщины – прямые и бесхитростные существа, какими бы хитрыми себя ни выставляли и как бы старательно мы им ни подыгрывали, но ломать голову не стала, для этого есть мужчины.
Мир перенасыщен оружием, из комнаты далеко впереди по коридору выбежал мужчина, увидел нас с Ингрид, развернулся и внезапно выстрелил дважды.
Я не успел бы вскинуть пистолет, потому выпалил прямо от бедра в ковбойском стиле. Отдача больно ударила рукоятью в ногу, но стрелок охнул, отшатнулся, пистолет из руки выпал, однако сам успел скрылся за углом, где вторая лестница на пятый этаж.
Я услышал частый стук подошв, как же эта сволочь быстро бегает, я не стал даже нагибаться за пистолетом на полу, мой все равно круче…
Он успел одолеть первый пролет, я увидел, как в гигантском прыжке одолел сразу три ступени, выстрелил, и он с разбега грохнулся вниз лицом.
Я подбежал, перевернул его пинком в слабой надежде, что вдруг это и есть тот, кто должен передать опасный вирус, но раненый блекло улыбнулся мне и сказал с трудом:
– Мудрый человек… я видел вас у шейха Ар-Рази…
– Что не спасло шейха, – ответил я со злым разочарованием, – и не спасет тебя.
Он ответил еще слабее:
– Ну не станете же стрелять в безоружного…
– Почему? – спросил я.
– По всем законам, – напомнил он, – это нечестно и неблагородно.
– А мне насрать на законы, – пояснил я вежливо, – которые пишут люди. Такие законы сегодня одни, завтра другие… Законы Божьи – вот законы!
Он дернулся, спросил торопливо:
– Какие… законы?
– Зуб за зуб, – напомнил я, – кровь за кровь. Разве не так сказал Аллах?
Он попытался слабо улыбнуться, мол, понимает шутку, а я чуть сместил ствол пистолета и нажал на спуск. Выстрел грянул неожиданно резко, я тут же повернул его чуть левее и придавил скобу.
Он запрокинулся, тяжелая пуля пробила лобную кость и вышла из затылка, расплескав кровь на стене.
Не глядя на трупы, где руководимые спинным мозгом тела еще не знают, что хотя они еще живы, но сам человек мертв, так как человек вообще не тело, а то, что человек создает…
За спиной грянули выстрелы, подбежала разъяренная Ингрид.
– Ты что с ним беседуешь?
– Ингрид, – сказал я с упреком. – Какие вы, женщины, не романтичные. Красивые слова – это так важно для самоутверждения!
Снизу донеслись автоматные очереди, что и понятно, такие воины очень часто палят в воздух, устрашая врага и, главное, подбадривая себя, хотя могли бы уже догадаться – мы не похожи на тех, кого можно пугнуть.
Я побежал как можно тише по коридору, из-за угла навстречу вышел боевик с автоматом под рукой и напоролся на удар ногой в голову. Я услышал костяной стук, когда он ударился затылком в стену, влажно хрустнуло, краем глаза увидел, как он завалился, нелепо задрав ноги.
Можно было подхватить автомат, но не стал терять доли секунды, промчался по коридору, у выхода один стоит ко мне спиной с таким же автоматом в руках, этот в самом деле бдит. Я схватил его сзади за голову, ладонью зажимая рот, и одним рывком свернул шею.
Он мог бы нажать на спуск, автоматная очередь привлекла бы внимание, но не успел.
Сорвав с его головы арафатку, я набросил на себя и, высунувшись из окна, прокричал визгливым голосом:
– Здесь франк и женщина! Они всех убивают!.. На помощь!
Тут же спрятался, но успел увидеть, как несколько человек сорвались с места и ринулись в подъезд.
– Держи оборону здесь, – велел я.
Она даже не спросила, куда это я намылился в одиночку, и так понятно, меня видели в окне пятого этажа, значит, до четвертого можно бежать без всякой опаски.
Я успел залечь на третьем, а когда показались бегущие по лестнице целой толпой, уже как-то почти привычно выдернул чеки из двух гранат и бросил навстречу, а потом открыл прицельную стрельбу из пистолета.
Два коротких сухих взрыва в замкнутом помещении иссекли осколками всех, стены и ступеньки забрызгало кровью, я насчитал шесть трупов, далеко внизу раздались крики, полные ярости, но смысл их понятен будет даже Ингрид.
Я выждал, а когда наиболее отважные попытались, часто стреляя, подниматься по ступенькам, двумя выстрелами поразил обоих. Снизу послышалась резкая команда, как я понял, был приказ не давать поднять мне голову, чтобы другие могли под прикрытием плотного огня приблизиться…
Пули с треском ссекали со стен штукатурку и куски легкого пористого камня, ступеньки снизу и площадку вокруг меня засыпало белым. Я выстрелил еще трижды, но надо беречь патроны, отступил почти ползком, а потом, низко пригибаясь, побежал наверх.
Они стреляли вдогонку, мой мозг холодно отсчитывал выстрелы и вероятность попадания. Пусть и мала, но все равно моей ошибкой было допустить такое, когда можно было бы избегнуть…
Ингрид лежит на лестничной площадке пятого этажа, автомат в боевой готовности, сказала с отвращением:
– Это чем ты вымазался?
– Птички накакали, – буркнул я.
– Геройствуешь, – сказала она с раздражением. – Догеройствуешься.
– За окнами смотри, – ответил я. – Эти ниндзя всюду пролезут!
– Какие тут ниндзя?
– Но здесь же Тунис, – напомнил я.
– Ниндзя в Японии, – просветила она в покровительственной манере и с чувством абсолютнейшего превосходства. – А еще профессор!
– А Тунис разве не, – сказал я, – ладно, я же не в шляпе, мне можно. Отряхни?
Она фыркнула:
– С чего бы? А потом еще и почесать?.. Так ты лучше маскируешься под всякий хлам. А мне важнее доставить тебя взад хотя бы живым, пусть и помятым.
Держа в правой пистолет, я вытащил левой смартфон, нажал на кнопку, послал сигнал вызова.
– Готов, – послышался напряженный голос Левченко.
– Слушай внимательно, – сказал я быстро, – это защищенная линия, никто посторонний не услышит. Мы в доме на улице Бургибы, он здесь единственный пятиэтажный. Нас осаждает большая группа… Нет, не полиция и не войска… Не спеши, окружи и начинайте выбивать аккуратно, не давая уйти… Да, мы продержимся… Говорю же, не волнуйся! Здесь же сама Ингрид. Да, та самая… Спасибо за сочувствие…
Ингрид оглянулась.
– Ты говорил с Левченко?
– Да.
– Уверен, что продержимся? К ним подъехал еще грузовик!.. А там пара гранатометов.
– Не выглядывай в окна, – предупредил я.
– Я по шуму двигателя, – отрезала она. – Прибыли на «Вольво-430». Съел?
Я посмотрел через камеры наблюдения, грузовик в самом деле «Вольво», я мог бы добавить, что 2012 года выпуска, но надо изживать это мальчишество, я же все-таки действительно профессор, а не что-то вроде лихого. Профессорам лихость не только противопоказана, но и смотрится как на корове седло.
На этот раз они подготовились к атаке лучше: ударили из автоматов и пулемета с такой мощью, что нам на головы посыпалась не только штукатурка, но и крупные куски камня.
Я продолжал высчитывать интервалы между выстрелами, стрелял одиночными, но, чувствую, в рядах противника растет замешательство. Огонь с нашей стороны не плотный, а потери заметные…
Ингрид сбросила со спины рюкзак и, не отводя взгляда от лестницы, быстро сунула в него руку.
– Что-то еще? – спросил я.
– Крайнее средство, – ответила она мрачно.
Она еще не успела ничего достать, как я все понял, ориентируясь на ее голос, тембр, нахмуренные брови, форму рюкзака и еще сотню даже мне непонятных деталей, но мозг сказал моментально: контактные мины.
Ни разу не держал в руках, но это не значит, что не умею ими пользоваться. Инструкции пишутся настолько ясно, даже полные дебилы не должны ошибаться… хотя ошибаются, вот и сделаем вид, что кто-то ошибся.
– Надеюсь, – сказал я, – не скажешь, что убивать атакующих надо с разбором, чтоб не задеть невиновного, ага. Среди тех, кто стреляет по нам и вот-вот пойдет в атаку, нет средних людей…
Она буркнула:
– А кто?
– Сама знаешь, – ответил я, – только пламенные энтузиасты и полные дебилы. Правда, во главе должны все равно стоять умные люди, вот идея коммунизма вся на энтузиазме и вере в людей, но помогли устоять столько веков и даже создать страну коммунистов именно умные, расчетливые и прагматичные…
Я говорил почти на автомате, мозг разогрет и постоянно требует какой-то работы, вот и пусть умничает вслух, а руки почти автоматически, управляемые сознанием второго, а то и третьего уровня, вытаскивают мины, взводят и лепят на стены так, чтобы взрыв шел от них, а то и нас придавит…
Ингрид, с автоматом в руках, пятилась тоже, прикрывая меня, занятого такой интересной и важной работой, это не мышкам уколы ставить, здесь думать надо…
Мины не крупнее ручной гранаты, но куда разрушительнее, так что нужно либо на долгой выучке, какой у меня нет, либо на моих собственных расчетах…
Я скривился, вот так у нас устроена вся жизнь, мозг даден мощный, а используем для того, чтобы кого-то обойти, обжулить, а то и замочить вовсе, сволочь такую, а чего он, да и вообще…
– А теперь, – сказал я, – пару выстрелов и… уходим.
Она дала короткую очередь, я выстрелил из пистолета один раз, чтобы они знали, нас здесь двое, Ингрид по моему знаку начала было отступать, но тут же остановилась, зыркнула на меня зло.
– Ну?
– Да иду я, – сказал я, – иду…
– Иди впереди!
– Капитан, – сказал я с угрозой, – как насчет субординации?
Она молча побежала по длинному коридору на ту сторону дома, где вторая лестница, так называемая черная, когда-то по ней ходили слуги и всякие там зеленщики, мясники и молочники..
Я, высчитывая интервалы, посылал сигналы магнитным минам. За нашими спинами раздался грохот, треск, донеслись крики, стены затряслись, на головы посыпалась штукатурка.
– Пошли вниз, – велел я, – но береги патроны. Там их не меньше десятка… и что-то все такие толстые… неужели в бронежилетах?
Она не ответила, взгляд, как боевой лазер, перепрыгивает с одной мишени на другую. Я выстрелил трижды, один внизу на лестнице завалился навзничь, второй рухнул вниз лицом, третий просто осел по стене.
Ингрид завалила двух и повернула ко мне сияющее лицо.
– Получилось!..
– Не отставай, – велел я.
Впереди застрекотали автоматные очереди, мощно ударил пулемет. Ингрид вскрикнула:
– Челубей?
– Вовремя, – согласился я.
Не слушая меня, она пронеслась по ступенькам вниз, в холле несколько убитых боевиков, а когда мы выскочили на улицу – из «хамми» приглашающе машут Левченко и Затопек.
Ингрид с разбега вскочила в джип и сразу оказалась на сиденье рядом с Куцардисом, что крепко держится за баранку, а нога на педали газа.
– Ну ты где?
– Бягу, – заверил я. – Бягу, как говорят в спецназе.
Она фыркнула, когда я перевалился через борт, Куцардис тут же рывком сдернул автомобиль с места.
Левченко сказал быстро:
– Захватим Челубея. Он на позиции…
Челубей с пулеметом в руках выбежал из подъезда соседнего дома, моментально запрыгнул в кузов, Куцардис резко рванул машину с места.
– Что с ногой? – крикнул я Куцардису. – Почему хромаешь?
Он страдальчески скривился.
– Водянку натер… камешек попался, некогда было вытряхнуть. А когда собрался, водянка лопнула… Там сейчас такое, смотреть страшно…
– Жуть, – согласился я. – Это все равно что Ингрид ноготь обломит. На том пальце, которым в ухе ковыряется. Потом в носу. А потом снова в ухе…
Ингрид сказала едко:
– Спасибо, что смолчал про жопу. Ты же такой культурный, для тебя вообще нет границ.
– Профессор, – откликнулся Челубей с уважением. – Ему все можно. А что не сказал, так это и так понятно.
– Но-но, – сказала Ингрид. – Мне тоже понятно, что кто-то от меня получит. Не скалься, ногой в зубы!
Куцардис гнал автомобиль к выходу из города, торопливо лавируя между прохожими, им до сих пор невдомек, что существует часть улицы только для автомобилей, а Затопек сказал тоскливо:
– Что им жизнь не дорога, это понятно, когда рождается все равно больше, сколько бы ни погибало… Но, блин, откуда деньги на такие дорогие развлекухи?.. Как они живут, когда не работают, а только дерутся друг с другом?
– Нефть, – ответил Левченко с ноткой зависти. – Здесь все пропитано нефтью. Это у нас надо бурить на километры в вечной мерзлоте, а здесь копни лопатой – нефтяной фонтан!
– Повезло мордам…
– Потому и богатеют эти страны, – сказал Левченко. – Сотни миллионов долларов переходят из рук в руки с такой легкостью, словно это яблоки.
– Сотни миллионов? – переспросил Челубей с недоверием. – Даже в большой чемодан больше десяти тысяч долларов не влезет!
Левченко сказал покровительственным тоном:
– В третьем тысячелетии необязательно быть лесными братьями в степях Малороссии. Деньги необязательно держать на счету. Можно просто в каждом городе, где есть свои интересы, держать в банке депозитный ящик. А там помимо наличных еще и паспорта, флешки с данными, адреса новых квартир, где можно организовывать встречи… Верно говорю, профессор?
– Точно, – согласился я. – Это уже культура!
Ингрид сказала сердито:
– По-твоему, это культура?
– Прогресс, – уточнил я, – и хай-тек. Они как раз и являются в наше время лицом культуры. Не литературу же или живопись считать культурой?
Челубей сказал с возмущением:
– Как можно? При чем здесь литература?.. Культура – это ваш «Марк-23», снайперка а ля Баррет и мой родной и такой красивый пулемет, что просто верх искусства и дизайна…
Я прервал:
– На выезде из города дорога перегорожена. Боевики засели в доме рядом с оградой. Куц, остановишь во-он там у поворота, а сами езжайте, но смотрите не на ограду, а на окна… и стреляйте по ним. Но не спешите!
Левченко спросил быстро:
– Что значит – сами езжайте?
– У меня миссия, – ответил я и выскочил из автомобиля.
Через два дома, прячась под стенами, я вбежал в тот крайний, услышал, как разом вспыхнула стрельба, и сам как можно быстрее взбежал по черной лестнице.
Четверо боевиков в комнате ведут беспорядочный огонь из окон, я подкрался на цыпочках и, собравшись, быстро-быстро выстрелил четыре раза им в затылки. Стрельба оборвалась, у двух автоматы вывалились на ту сторону.
Из соседней комнаты грохочут точно такие же выстрелы, я прислушался к голосам, особенно к тому, что раздает приказы, прокричал как можно громче:
– Шурале? Который Ричард Львиное Сердце?
Из-за стены донесся крик:
– А-а, ты уже здесь, сволочь?..
Я крикнул громче:
– Давай поговорим?.. Я выхожу без оружия… хорошо?
Он подумал, слышно было, как переговаривается со своими, наконец крикнул:
– Выходи!
– Стрелять не будете? – спросил я.
– Пока что нет, – ответил он и сказал своим на арабском: – Выходим. Но держать его на прицеле. Он опасен.
Я медленно вышел с поднятыми руками на середину комнаты, через пару секунд выдвинулся и он, пистолет в руке нацелен мне прямо в грудь.
– Ты чего, – сказал я с укором, – я же без оружия!
– А в кобуре? – спросил он. – Видел-видел, как ты выхватываешь!.. Глаз не успевает… Потому сейчас медленно-медленно вытащи двумя пальцами и роняй на пол.
– Это нечестно, – сказал я с укором. – Ну, если тебе так страшно…
Он нервно дернул щекой.
– Не страшно, но я профессионал.
Я сделал, как он сказал, но когда пистолет ударился о пол, мы по-прежнему не сводили друг с друга прицельно острых взглядов.
– Отступи, – велел он. – Еще…
Я молча смотрел, как он отшвырнул носком сапога пистолет, ухмыльнулся, крикнул на арабском:
– Фараб, Кавейх, Ибрагим, выходите!.. Познакомитесь с героем-франком, который столько людей перебил по дороге сюда.
В проеме двери появились трое с автоматами, лица настороженные, но в глазах уважение, явно этот Шурале рассказал о налете на его лагерь.
– Быстро же ты бегаешь!.. – сказал он покровительственно. – Но как хорошо, что оставил те два автомобиля! Видишь, как я тебя догнал?.. Хотя трупов ты оставил по дороге, видел, видел… Впечатлен.
– А здесь у тебя еще группа? – спросил я.
Он качнул головой.
– Нет, но у меня репутация. Сразу же ко мне перебежали… Теперь от меня не вырвешься. Я знаю, на что ты способен. Молиться тебе не предлагаю…
Я кивнул на троих, что встали с ним рядом.
– А посмертный салют мне будет? Все-таки я не простой рядовой.
Он ухмыльнулся.
– Обещаю… Это все, что осталось от моего нынешнего отряда.
– Погоди, – сказал я торопливо и жалким голосом, – ты победил, это и козе понятно, но скажи, почему ты с ними? Я же вижу перед собой не просто европейца, а человека образованного и культурного, это не скрыть… Почему ты с ними…
Он усмехнулся.
– Договаривай. С такими дикарями?
– Ну типа…
Боевики нахмурились, один засверкал глазами, другой выразительно провел большим пальцем себе по горлу, намекая, что меня ждет.
Шурале двинул плечами.
– В мире что-то случилось. Наверное, мы стали слишком быстро карабкаться по лестнице очеловечивания. И человек устал. Его натура возмутилась насилием над ее природой.
Я возразил:
– Это учитывается, и приняты соответствующие меры, чтобы уравновесить это давление.
– Какие?
Я, как и он, двинул плечами.
– Свободы, каких раньше не было. Строгая мораль разрушена, никто не требует невест-девственниц, на пляжах полно голых, в сексе разрешено все, легализованы геи, лесбиянки, разрешена педофилия, некрофилия и все остальное… Взамен требуется только быстрее продвигать науку и хайтек, чтобы поскорее достичь безопасности для человечества.
– Но не получается, – ответил он.
– Разве?
Он прямо взглянул мне в глаза.
– А откуда тогда этот стремительный рост ислама?.. Распространение халифата?.. Почему даже интеллигентные и глубоко культурные люди бросают все и вступают в его ряды?
Я развел руками.
– Всегда какие-то особо впечатлительные бросали все и уходили то в буддизм, то в леса уединяться с Творцом, а самые рерихнутые лезли в Гималаи к снежному человеку в семью.
– Верно, – подтвердил он. – Но тогда это были одиночки, а теперь стало массовым. Человек устал от культуры! Устал ходить постоянно застегнутым на все пуговицы. Вроде бы в сексе может все, но человеку этого мало. Дикие варвары разгромили могучий Рим!
– И вы встали в ряды варваров, – сказал я полуутвердительно. Он кивнул, соглашаясь, – но сейчас наш Рим на пороге величайших открытий, что дадут всем людям на свете любые блага, которые те пожелают.
Он хмыкнул.
– Вы зациклены на материальных благах, вот что губит Старый Свет. У вас забыты такие понятия, как честь, достоинство, близость к Творцу сердцем и душой. А сейчас именно это, как говорят у вас, в тренде.
Я возразил:
– Мне кажется, Творец как раз и покровительствует нам, чтобы мы развивали науку и хай-тек! Аллах сказал, что чернила ученого ему так же дороги, как и кровь мученика!
– Так же, – согласился он, – но не выше. А в Старом Мире чернила ученого – это все, а кровь мученика… это ничто, это же дикарь! Но мы, новые люди, готовы исправить эту несправедливость… Да-да, я принял ислам, как ты уже догадался…
Мой метаболизм уже ускорился, сердце колотится, как у воробья. Они все уже расслабились, их четверо, я один и безоружен, жду смерти, стволы опустили…
Мышцы взвыли от перегрузки, когда я рванулся, а боевики, что расслабились было, очень-очень медленно начали шевелиться, поднимая стволы и поворачивая в мою сторону.
Шурале выстрелил, но я за мгновение до того, как нажмет на курок, сместился, выхватил у него из руки пистолет, быстро-быстро всадил по пуле в головы всем троим ошалевшим от такой скорости боевиков.
Шурале с проклятием хлопнул себя по карману, я торопливо выстрелил ему в кисть руки.
Он вскрикнул и затряс раненой рукой. Я чуть сдвинул ствол, нажал на спуск, и еще одна пуля ударила в левое плечо.
Трое рухнули на пол, из простреленных голов кровь потекла густыми ручьями. Шурале покачнулся, но удержался на ногах, я на всякий случай держал его под прицелом, а он с белым, как у покойника, лицом смотрел на меня злобно и растерянно, раненой кистью попытался закрыть дыру в плече.
Я сказал извиняющимся тоном:
– Мне показалось, ты левша.
Он прохрипел:
– Сволочь… я в самом деле бью с обеих рук, но пистолет на земле, не видишь?
– А вдруг у тебя в заднем кармане, – сказал я. – Лучше не рисковать.
Он зло блымнул глазами, я понял, что в самом деле где-то припрятан пистолет поменьше размерами, а то еще и десантный нож.
Он сказал слабым голосом:
– И что теперь?..
– Тебя бы зачистить, как говорят профи, – сказал я. – Ты так и делаешь, верно? Но я не профи, я человек здесь в самом деле случайный. Так что просто свяжу, а там либо перетрешь веревку, либо найдут раньше, чем сожрут крысы.
Не спуская с него глаз, я подошел к боевику, что обещал перерезать мне горло. Изо рта течет широким потоком кровь, глаза испуганные, я только сейчас понял, что это почти подросток.
– Коей мерой отмериваете, – сказал я, – той мерой и воздастся и вам, как сказал Всевышний…
Я коротко полоснул ему по горлу лезвием ножа, снял с груди длиннющий шнур с множеством костяных шариков.
– Свяжи себе ноги, да покрепче. Руки, ладно, свяжу сам, но учти, малейшее движение… Вот возьми тряпку.
Он буркнул:
– Потная, воняет.
– Там кровь твоего напарника, – сказал я с укором, – отнесись с уважением к павшему за вашу и нашу свободу, чтоб землю в Гренаде халифу отдать… Завязывай себе глаза… Чтоб не видел меня, когда буду связывать тебе руки. Я не профи, но я осторожный…
Он пробурчал:
– Ага, другому скажи… А ты живучий, гад.
– Наука бессмертна, – ответил я. – А вот мафия нет.
Он сказал с усилием, словно вдавливал в мягкое дерево гвоздь:
– Но ты здесь умрешь…
– Вряд ли, – сообщил я. – Как постчеловек я предпочту вечную жизнь. А потом, когда вселенная начнет схлопываться, посмотрим, как ее бигбангнуть снова.
Он спросил неожиданно:
– А почему… не ликвидировал? Ни в тот раз, ни в этот?
Я ответил словно бы нехотя:
– Думаю, твою дочь это огорчило бы. Не хочу обижать ребенка.
Он дернулся, лицо стало еще бледнее.
– Что?.. Какая дочь?
– Анастасия, – ответил я. – Анастасия Васильева. Достойная у нее фамилия, не то что Львиное Сердце, который получил это прозвище за звериную жестокость к пленным. Она вчера заняла первое место среди виолончелистов на всероссийском конкурсе школьников!.. Подумать только, первое… Нежная такая, трепетная, беззащитная, но волевая… Глаза синие, как у тебя, но личиком больше в маму… Да ты и сам знаешь.
Он смотрел на меня остановившимися глазами.
– Что?.. Не может такое быть…
– Может, – заверил я. – Говорю же, пошла в маму. Та тоже музыкальное училище закончила, но с тобой какая музыка…
Он помотал головой.
– Ладно, это знаю я, но откуда ты…
Я сказал с тем презрением, с каким говорят олигархи с бездомными нищими:
– Ты даже не знаешь в этой пустыне, как далеко шагнула наука. О каждом человеке можно узнать все… Нужно только знать, как.
Он сказал медленно:
– И ты та самая сволочь, что знает, как?.. Понял, можешь не отвечать. Значит, ты птица более высокого полета, чем нам сказали. Или выполняешь какое-то очень важное задание, раз у тебя все ресурсы… Надо было запрашивать за твою голову больше.
– А ты не совсем дурак, – ответил я, – хотя если побегать в этой пустыне наперегонки с обезьянами, как делаешь ты, можно вообще самому стать бабуином. Или павианом. Здесь все выходы под наблюдением?
Он буркнул:
– Все.
– Не брешешь, – сказал я с удовлетворением. – Понятно. А дальше по улице?
– По центральной, – ответил он нехотя, – просматривается до конца квартала, на перекрестке с восьми камер, в переулке еще две… Кроме того, каждая фирма считает своим долгом держать под наблюдением весь квартал вокруг себя!.. Здесь живут богатые люди, не заметил?
– Ты что-то знаешь, – спросил я, – почему такие силы брошены, чтобы остановить нас?
Он буркнул:
– Наверное, что-то сперли важное?
– Напротив, – ответил я, – стараемся не дать важное вывести в Европу. Из секретной лаборатории, которую мы уничтожили, везут опасный вирус, что убьет в Европе несколько миллионов человек. Или несколько десятков миллионов.
– Ого, – сказал он с невольным уважением. – Кто-то играет по-крупному. А где тот вирус сейчас?
– В пути, – ответил я, – похоже, мы его упустили.
Он потрогал плечо, поморщился.
– Отсюда только один путь. В Келибию. На сколько вы отстали?
– Боюсь, – ответил я, – на два-три часа.
Он кивнул.
– Тогда вы проиграли. Келибия на мысе Эт-Тибе, оттуда до Италии можно доплыть даже на весельной лодке.
– Прощай, – сказал я. – Подумай над своей жизнью, Иван Львиное Сердце…
На улице уже тишина, я выбежал с разбегу и сразу прокричал маячившему у соседнего лома Левченко:
– Машина есть?.. Быстро уезжаем! Дорога на мыс Эт-Тибе!.. В Келибию.
Куцардис подогнал джип, мы попрыгали в кузов, дальше он выжимал все из двигателя, а в кузове впервые стоит тишина, тяжелая и гнетущая, а на лицах я тоже в первый раз увидел тень поражения.
Шурале прав. В Италию проще и ближе всего попасть из Келибии, так большинство беженцев и делает. Я моментально прикинул, сколько и на что у них уйдет времени. Гонец с таким ценным грузом не рискнет в одиночку, постарается прихватить отряд боевиков, а для этого придется взять какое-то судно. То ли захватят, то ли арендовано уже заранее. Скорее всего, уже стоит у причала арендованное, эти ребята денег не жалеют, Саудовская Аравия платит щедро.
Та-а-ак, надо посмотреть насчет аренды… Хотя вряд ли эти ребята проводят платежи через банки, скорее нал из рук в руки, это проследить труднее, но это неважно, сейчас важнее, когда какой корабль отдаст швартовы и выйдет в море…
Холод пробежал по спине, я крикнул Куцардису:
– Жми! Все зависит от нашей скорости!
По нашим российским меркам до мыса Эт-Тибе рукой подать. Удивительно, но по дороге никто не попытался нас остановить. Келибия хоть и рядом, но порт чуточку в стороне, чтобы рабочим настроением не мешать беспечной курортной жизни.
На скорости влетели на самый крайний причал, там уже пусто, разве что далеко-далеко виднеется уходящее судно, огромный двухпалубный паром.
Только один человек идет навстречу по причалу, спокойный и с таким видом, что наконец-то выполнил трудную и тяжелую работу, что спасет мир.
Куцардис остановил машину резко, я выпрыгнул и, не доставая пистолета, заорал:
– Тебе последнему передали флягу с вирусом!.. Где она сейчас?
Немолодой араб бесстрашно взглянул мне в лицо непривычно светлыми глазами.
– Ты опоздал, франк, – ответил он кратко.
– Давно корабль отошел?.. Это вон тот, да?.. С двумя палубами?
Он кивнул.
– Вам его не догнать. Скоро будет в Италии. И все сойдут на берег.
– У кого из них фляга?
Он посмотрел на меня с видом полнейшего превосходства.
– Ты во всем опоздал, франк. Фляги уже нет.
Из машины, направив на него стволы, слушают, затаив дыхание, только Челубей ругнулся вполголоса.
– Что случилось? – спросил я резко.
Он сказал победно и с воспламененным взглядом:
– Фазлур Хосейн и его люди принесли себя в жертву!.. Они вобрали в себя этот дар карающей длани Аллаха, а когда прибудут в проклятую Аллахом землю франков, сразу разойдутся во все стороны.
– Сколько их? – крикнул я.
– Их почти сто человек, – заявил он, – но пока доплывут, уже все люди на корабле станут носителями кары для франков! И ваш мир содрогнется и обрушится в ад…
– Но сперва туда пойдешь ты, – прошипел я.
Пистолет я выхватил, выстрелил и убрал обратно в одно движение, но в теле такая тяжесть, словно оказался на поверхности нейтронной звезды, убийство этой сволочи все равно ничего не решило, даже не утешило.
Левченко сказал быстро:
– Командир! Мы все слышали. На корабле не меньше шестисот беженцев. Если они все будут заражены…
– Будут, – ответил я. – И помешать мы не в состоянии.
Ингрид прошептала в отчаянии:
– Мы… проиграли?
– Это не игра, – ответил я тяжело, – но, похоже, мы потерпели поражение. А с нами и весь мир.
Все умолкли, глядя, как я стиснул челюсти, обдумывая ситуацию. Напряжение стиснуло череп с такой силой, что голова разболелась, как при дикой мигрени, а барабанные перепонки щелкнули, и даже стал хуже слышать. Мозг, будто квантовый компьютер, просеивает город и его жителей через крупные и мелкие сита, выискивает, за что уцепиться.
Отойдя в сторонку, я набрал в мобильнике номер, дождался настороженного «алло» и сказал быстро:
– Сэр Джонс, я по рекомендации наших общих друзей. Миллион долларов за один срочный рейс вашего самолета.
На том конце некоторое время молчали, наконец голос ответил сухо:
– Не думаю, что у нас есть общие друзья. Вы ошиблись номером…
– Секунду, – быстро сказал я. – Если на ваш счет сейчас упадут полмиллиона долларов авансом, признаете меня клиентом?
Он ответил после паузы:
– Ну, если знаете мой банковский счет и в каком из банков…
– Дайте две минуты, – сказал я, – затем проверьте счет.
– Хорошо, – ответил он и тут же отрубил связь.
Головная боль уже прошла, я с облегчением перевел дыхание. Чтобы перекинуть деньги с одного из тайных счетов наркомафии Колумбии или Парагвая, хватило бы и полминуты, давно к ним присматривался, но пусть лежат, хотя можно сделать и свой тайный счет для финансирования вот таких непредвиденных затрат.
Через две минуты я позвонил, тот же голос, заметно повеселевший и чуточку удивленный, ответил бодро:
– И что вы хотите?..
– Ничего противозаконного, – заверил я.
– Точно? Как интересно…
– Ничего противозаконного, – уточнил я, – с точки зрения человечества и нашего Белого Братства. Ваш самолет, как вижу, на приколе. Вам добраться до него всего пятнадцать минут. Еще десять на разогрев…
– И десять на проверку, – уточнил он. – Сами поведете или…
– Можем и сами, – ответил я, – но куда лучше, если за рулем будете вы. Убедитесь, что самолет не повредим.
– Гм, – сказал он, – надо было запросить больше. Хорошо, поведу я сам.
– И вообще, – добавил я, – убедитесь, что с нами сотрудничать можно. Мы по одну сторону против тьмы и невежества. Вторая половины суммы ваша, когда самолет будет еще в воздухе.
– О’кей, – ответил он бодро. – Что-то особое захватить?
– Нет, – ответил я, – хотя у вашего приятеля, не буду называть его имени, он живет в соседнем квартале, я бы кое-что купил.
Голос стал настороженным снова.
– Хорошо. Заедете сперва к нему?
– Да, – ответил я. – Звякните ему, мы сейчас и подъедем. А оттуда сразу к самолету.
Куцардис крикнул торопливо:
– Куда гнать?
– Здесь рядом, – ответил я. – Три минуты. Но лучше на машине.
Я вскочил в кузов, Куцардис тут же развернул машину в обратную сторону и погнал в город.
Я сказал быстро:
– Всем оставаться в машине! Ингрид, сделай вырез поширше, улыбайся, как шлюха. Любая порядочная леди должна уметь вести себя так, чтобы все шлюхи сдохли от профессиональной зависти… Остальным ждать!.. Куц, останови вон перед тем домиком!
Дверь открыл высокий плечистый блондин в майке, под тонкой тканью отчетливо бугрятся как мощные пластины груди, так и бицепсы, лицо красиво мужественное, шрам на подбородке и на скуле, нос ломали дважды, если не трижды, зубы красивые, с несточенной кромкой, явно вставил недавно.
– Ганс Мюллер? – спросил я. – Наш приятель обещал предупредить, что по дороге на рыбалку заедем к вам.
Он отступил в глубь дома, успев бросить взгляд по сторонам.
– Заходите.
Ингрид вошла следом за мной, уже раскованная и разбитная, но Ганс заметил что-то еще, ухмыльнулся, признавая ее профессионализм совсем не в женских делах.
Едва за мной захлопнулась дверь, я сказал напряженным голосом:
– Срочно пару зажигательных бомб. Чем мощнее, тем лучше. За ценой не стоим. Дело чрезвычайное.
Он посмотрел внимательно.
– Рискованная затея…
– Называйте цену, – сказал я быстро. – Ганс, мы тоже из Белого Братства. Потому я пришел к вам. Это не только бизнес, мы сражаемся за чистоту белой расы против всяких грязных негров, вздумавших командовать в нашей трансвальской Африке! И прочих арабов.
Он подумал, вздохнул.
– Хорошо, идите за мной.
Дальняя комната заставлена старой мебелью, он подошел к огромному книжному шкафу, ухватился, с силой потянул в сторону. Я помог, за шкафом оказалась плотно закрытая дверь из толстого листа стали.
Я ждал, пока он открывал ее старинным ключом, навстречу пахнуло достаточно чистым и сухим воздухом, хотя ступеньки повели в подвал.
Еще одна дверь, за нею распахнулся во всей красе мужской мир: на стенах развешаны автоматы, винтовки, десятки разных пистолетов, парочка гранатометов…
Я сказал восторженно:
– Здесь бы и спал… и видел прекрасные сны!
Он довольно ухмыльнулся.
– Я тоже сюда прихожу отдыхать. Наверное, я буддист в душе. Такое умиротворение и единение со Всемирным Духом… Какие вам заряды?
– Две фугасных, – сказал я. – Вижу, у вас только мелкие… А помощнее нет?
Он покачал головой.
– Эти и так разнесут все, что угодно. Куда вылетаете?
– Скажу на борту самолета, – ответил я. – Стоп-стоп… это что, осколочная такой мощи или термобарическая?.. Вот уж не ожидал… Откуда?
Он ответил уклончиво:
– Я покупаю все, что представляет ценность. А эта штука, хоть и негде применить, все-таки редкость…
– Миллион долларов, – сказал я.
Он посмотрел на меня внимательно.
– Уверены?.. Тогда деньги вперед.
– Минутку, – сказал я. – Пусть моя женщина побудет с вами, а я отойду на полминуты…
Я в самом деле отошел в сторону с планшетом, потыкал пальцем, пару раз они услышали, как я ругнулся на медленных операционистов, но через полминуты я крикнул:
– Готово! Проверьте счет.
Он сунул руку в карман за смартфоном, Ингрид тут же сдвинула ствол автомата в его сторону.
Он улыбнулся.
– Хорошая у тебя жена. Сколько за нее хочешь?
– Я бы отдал и даром, – сказал я со вздохом, – а то еще и приплатил бы, но, увы, она берберка…
Он сказал понимающе:
– А-а-а, это она тебя покупала?.. И сколько дала?
– Двух коз, – сообщил я грустно. – Неужели больше не стою?
Он покачал головой.
– Действительно, даже оскорбительно. Я бы оценил в трех коз… Ого, наши банки работают лучше, чем правительство! Все, счет пополнен. Забирайте. Узнаю профессионалов высокого класса.
Левченко с ребятами перенесли, прикрывая на всякий случай от постороннего глаза тряпками, три бомбы в кузов джипа: фугасную, зажигательную и осколочную с дистанционным подрывом, а через шесть минут примчались на поле к самолету Джонса.
Он вышел навстречу, такой же крупный и чем-то похожий на Ганса, наверное, такими и были первые европейские поселенцы в Африке, основавшие прекрасную республику Трансвааль, что потом стала называться Южно-Африканской республикой и дольше всех отгораживалась стеной апартеида от коренного населения негров.
Я вскинул руки в нацистском приветствии.
– Слава Белому Братству!.. Самолет в порядке?.. Вылетаем немедленно.
Он кивнул.
– Полетят все?
– Со мной двое, – ответил я, – помогут. Нет, лучше трое.
Он кивнул, понимая меры предосторожности, дождался, когда бомбы перенесут в салон, где с ними сели Челубей и Левченко, закрыл за ними и, посвистывая, пошел к кабине, куда уже сел Куцардис с пистолетом в руке.
Я занял место в салоне, дистанционный взрыватель в нагрудном кармане, теперь только страх, что можем опоздать, судно с усиленным мотором развивает приличную скорость, а это значит, могут высадиться на берег Италии в тот момент, когда колеса самолета оторвутся от земли.
Самолет живо вырулил по траве в сторону моря, мотор зарычал громче, пропеллер раскрутился так, что лопасти превратились в полупрозрачный круг.
Самолет начал разбег, от земли оторвался достаточно легко и сразу пошел над морем в широком проеме между ярко-синим небом и сине-зеленым морем.
Купол над нами выгнулся ярко-синий, далеко внизу вода светло-зеленая, кое-где виднеются рыболовецкие суденышки.
Мир безгранично просторен, эпичен и радостен, каким может быть только в этих краях, где много солнца, ярких красок, вообще не бывает ни зимы, ни даже хмурой осени.
Я всматривался в раскинувшийся под колесами самолета простор, суденышки попадаются достаточно часто, но все не то, наконец высмотрел со спутника, что среди всех судов в этом регионе наш паром направляется сразу в Италию, хотя могли бы добраться до острова Пантеллерия, что всего в сорока трех милях от Туниса, что тоже Италия, но это не то, оттуда можно тоже только морем, а Фазлура эти задержки точно не устраивают…
Потому сразу в Сицилию, там напротив Туниса город Марсана, откуда воздушные пути, железные дороги, а еще ходят превосходные пассажирские лайнеры на материковую Италию, как и во Францию, Германию и всюду-всюду.
Я сказал с облегчением:
– Как хорошо, что не стали размениваться на Пантеллерию, а выбрали цель покрупнее. У нас есть шанс… Пока доплывут до Сицилии, мы догоним.
– Тьфу-тьфу, – сказал Челубей.
– Два раза тьфу-тьфу, – согласился Левченко. – И еще раз тьфу.
– Но как набрали столько людей, – сказал Челубей, – готовых умереть…
– … ради того, – договорил я, – чтобы навредить Европе?.. Шутишь, да?.. Шахиды обвязываются взрывчаткой, чтобы взорвать себя и прихватить на тот свет пару неверных, а лучше трех-четырех, а тут каждый может убить десятки тысяч!.. Представляешь, десять тысяч каждый из них заберет вместе с собой!.. А потом помрут миллионы! Можно ли вообразить такое щасте?.. Да там за место на судне точно драка была.
Левченко пробормотал:
– Да один только островок под названием Сицилия неплохо опустошить, это же пять миллионов проклятых европейцев!.. Но, понятно, никто там не останется, все поспешат нанести удар в сердце Европы, заражая все на пути…
Челобей сказал быстро:
– А если сообщить итальянской погранслужбе, что среди беженцев люди халифата, что везут опасный вирус?
Левченко покачал головой.
– Начнется бюрократия, пойдут перепроверки, не провокация ли, чтобы обидеть и без того измученных беженцев и вызвать волну негодования в исламском мире и среди правозащитников, чтоб они передохли…
Челубей сказал кровожадно:
– Вижу!.. Вон там!
Левченко всмотрелся, бросил лениво:
– Простое рыбацкое…
Еще через полчаса полета уже Левченко прокричал:
– Судно!.. Прямо по курсу!
Челубей ответил довольно:
– Да вот так, нашего пилота не собьешь… Прет прямо за ним по курсу, щас догонит…
Я с тревогой смотрел в появившийся далеко на горизонте берег. Корабль идет шустро, хотя и не на пределе, но только потому что переполнен.
Сердце на миг сжало неприятное чувство, судя по всему, там не меньше пятисот человек. На палубе сбились в такую плотную кучу, что дышать наверняка трудно.
Челубей сказал довольно:
– Что они делают, что делают!.. Не повезло тем, кого притиснули к бортам, там наверняка ребра трещат… Так им и надо.
Левченко ответил жизнерадостно:
– Это еще что!.. А тем, кто в трюме и во внутренних помещениях, вообще ад и геенна огненная… Там точно сидят друг у друга на головах.
– Даже в раскаленном машинном помещении, – сказал Челубей почти с сочувствием. – Оттуда точно вынесут трупы. Не всех, конечно, но кто-то откинет копыта.
Левченко крикнул в тревоге:
– До берега всего ничего!.. Считай, они уже приплыли!
Я пробрался к кабине пилота, прокричал, перекрывая грохот двигателя:
– Джонс, заходи на цель!
Он сказал несколько нервно:
– Не успеваем… Нужно сделать маневр…
– Просто заходи, – прокричал я. – Челубей… готовь, все три, я сам сброшу.
Джонс сказал быстро:
– Погодите, я снижусь…
– Некогда, – крикнул я. – Берег уже рядом!.. Давай прямо…
– Не попадешь с такой высоты.
– Другого шанса у нас нет, – сказал я с отчаянием. – Давай!
Челубей, бледный и взмокший, придвинул мне бомбу, я держал ее у края люка, быстро-быстро просчитывая скорость самолета, судна, поток воздуха, угол падения снаряда…
Челубей вздрогнул, когда я толкнул бомбу в люк, но тут же придвинул следующую.
– Второй заход! – крикнул я.
Джонс заложил крутой вираж, мы ухватились за ремни, самолет заскрипел от натуги, но развернулся. Я продолжал всматриваться и в тот момент, который мне показался единственно верным, вытолкнул вторую бомбу, почти молясь богу, чтобы я не просчитался.
Первая все еще продолжала падение, набирая скорость, я увидел с остановившимся сердцем, как ударила в судно ближе к корме. Мы не услышали взрыв, однако там внизу на месте судна вспыхнуло огненное облако, закрыло его полностью.
Вторая бомба ударила ближе к середине, но это я предположил по траектории, на этот раз из огненного шара вылетели куски обшивки корабля.
Челубей сказал дрогнувшим голосом:
– Третью давать?
– Обязательно, – отрезал я. – Что, перепродать решил?
Джонс молча сделал третий заход, за это время огненный шар опал, разбился на отдельные очаги огня, да и те быстро уходят под воду, а судна уже нет, только на волнах качаются десятки тел, некоторые подают признаки жизни.
Я вытолкнул третью бомбу. Джонс проследил за ней взглядом, прокричал:
– Где так точно научились бомбометанию? С такой высоты…
– Нужда научит, – ответил я.
Челубей вздрогнул, когда я коснулся кнопки дистанционного взрывателя.
С самолета видно было только, что бомба исчезла еще в падении, не коснувшись воды, но даже Джонс понимал, что взорвал я ее ювелирно точно на высоте в два-три метра над поверхностью, и тысячи осколков со страшной силой врезались в качающиеся на волнах тела, будь там живые или мертвые.
Самолет сделал завершающий круг над погружающимися в море обломками судна и последними телами. Мы со всех глаз всматривались в то, что осталось от такого огромного судна. Несколько тел некоторое время еще качало на волнах, затем их одежда пропиталась водой, и они медленно пошли на дно.
Джонс ухмыльнулся.
– Какое прекрасное зрелище!.. Вообще-то я такое мог бы и бесплатно, но хорошо, что заплатили вперед!
Я ответил с облегчением:
– Фу-у, от души отлегло… Деньги? А что деньги, ерунда… Да и не наши они, а казенные…
Он покосился в мою сторону.
– Что, серьезно?
Я ответил уже без улыбки:
– Там на судне был Фазлур Хосейн, ответственный за двойной теракт в Тель-Авиве. Среди всей той толпы были и сто боевиков ИГИЛа!.. Их натаскали и подготовили для терактов в Европе. Фазлур Хосейн всегда был за спинами других шахидов, но сейчас у него рак четвертой степени, потому решил уйти из жизни красиво, чтобы запомнили. Сам придумал эту операцию и сам повел своих фанатиков.
Он проговорил настороженно:
– Так вы… из Моссада?
Я ответил уклончиво:
– Мы выполняем разные поручения разных нанимателей… если те хорошо платят и если заказы не противоречат нашим принципам первенства белой расы.
Он вздохнул с облегчением.
– А-а, а то я иудеев тоже не люблю. Не так сильно, как муслимов, но тоже… Но за такую операцию я бы тоже взялся. Хорошо, когда одни твари уничтожают других.
– Теперь это не секретная информация, – сказал я. – Пусть мир знает, Моссад умеет мстить радикальному исламу! А мы ни при чем.
Он крикнул:
– Поворачиваю обратно?
– Да, – ответил я. – Челубей?
Челубей доложил, не отрывая бинокля от глаз:
– Последние тела тонут. Никого не спасут, это однозначно.
– Задание выполнено, – сказал я. – Мир спасен.
Джонс крикнул с нервным смешком:
– Крутые вы ребята. Если бы не сказали, что из Моссада, я бы подумал, что русские.
Челубей спросил с негодованием:
– Почему это?
– Не обижайтесь, – крикнул Джонс. – Говорят, только русские действуют так круто и жестоко. По всему миру ходят легенды про ГРУ… Правда, моссадовцы тоже почти все из России, так что я вас понимаю…
Впереди появилась береговая линия, мы молча ждали, Джонс ведет самолет ювелирно, чувствуя его, как продолжение своего тела, наконец море осталось за спиной, впереди и под нами побежала земля.
Я указал, где нас можно высадить, место удобное, чистое, ровное, хотя и здорово заросшее травой. Джонс красиво повел на посадку, земля медленно начала подниматься, наконец колеса коснулись земли.
Челубей вздохнул с облегчением.
– Успеха, – сказал Джонс. – Было приятно с вами работать!.. Ха-ха, спасители Европы.
– Ты тоже спаситель, – ответил я серьезно. – Помни.
Самолет остановился, мы выпрыгнули и отбежали в сторону, а Джонс тут же развернул и послал своего любимца в обратную сторону.
Взлетел легко, на высоте развернулся и ушел в сторону запада. Челубей помахал ему рукой, видно было, как Джонс в ответ приложил кончики пальцев к виску.
– Все, – сказал Левченко, – думаю, надо поскорее отсюда выбираться?
– Я заказал билеты на рейс Тунис – Москва, – сказал я, – нужно только успеть до начала регистрации. Хотя тут не за пару часов, как в Москве, но все же придется промчаться с ветерком. К счастью, московских пробок тут нет.
Челубей поинтересовался с ухмылкой:
– А что теперь Ганс подумает, узнав, что мы выполняли поручение Моссада?
– Не поручение, – уточнил я. – Мы же наемники, которых Моссад нанял, чтобы уничтожить группу шахидов.
– Но все-таки…
– Догадываюсь, – ответил я. – Человек всегда ищет подпорки своей веры или идеологии. Начнет рассуждать, что евреи – это все-таки европейцы, что приняли иудаизм. А те настоящие, которые семиты, уже давно перебиты. Остались только белые, так что и в Моссаде рулит белая раса… И все, его совесть сразу успокоится. Или хотя бы наполовину.
– Миллион кого угодно успокоит, – сказал Челубей ревниво. – Джонс всего за один вылет получил миллион, а Ганс еще больше за какие-то три бомбочки.
– О финансовых делах ни слова, – предупредил я. – Даже начальству. Деньги такая вещь… лучше о них помалкивать.
– Во избежание проверок, – уточнил Левченко. – И нецелесообразной траты средств. А ребята эти здорово помогли… И даже с охотой. Чувствую, они бы такое и без денег…
– Вот-вот, – согласился я. – Не все так просто в мире. Убежденных людей все еще хватает. И как жаль, почти все на той стороне.
С шоссе съехал джип песочного цвета, а когда приблизился, мы узнали за рулем Затопека, рядом с ним Куцардис, а из кузова машет Ингрид.
Затопек улыбался, хотя лицо напряженное, баранку вертит одной рукой, другая на перевязи.
– Хороший джип, – крикнул он. – Правда, не новенький, боевики такие бросали здесь сотнями, но до аэропорта не просто довезет, а домчит!..
Мы с Челубеем и Левченко полезли в кузов. Левченко оставался серьезен, сказал с некоторым напряжением в голосе:
– А мне как-то не по себе. Умом все понимаю, но на душе скребет. А как у вас, босс?
Я покачал головой.
– У меня душа тоже мозг.
– А-а, – протянул он несколько озадаченно, – ну да, понимаю… А я вот еще недоразвитый. Ингрид вообще с лица спала. Хотя ей это идет.
Ингрид промолчала, старается вообще не смотреть в нашу сторону. Я сказал ровным голосом:
– Это не наша вина. Если бы отдел по предотвращению катастроф создали хотя бы год тому! Возможно, даже лабораторию выявили бы в самом начале. И прикрыли бы без выстрелов. Административными методами. А так… у нас не было другого выхода. Будем надеяться, что в следующий раз успеем раньше. Думайте не о том, что убили несколько сот невинных… хотя среди них точно были и боевики разных групп, а что спасли несколько миллионов европейцев! За неделю вирус охватил бы всю Италию, а оттуда пошел бы по Франции, Германии, да и вообще по маршрутам самолетов, поездов, автомобильных трасс, а то и просто воздушными потоками. Там ветры бывают нехилые, мчат быстрее самолета!
Челубей повторил меланхолично:
– За неделю…
Куцардис спросил быстро:
– Подумал о том же, что и я?
– Нет, – ответил Челубей, – на этот раз я не о толстых жопах. И не о сиськах. За неделю вирус точно не доберется до тех, кто все рассчитал, запланировал и выстроил лабораторию так далеко от дома, чтоб вообще на другом конце планеты.
Куцардис сказал сердито:
– Я как раз об этом и подумал! А о жопах это ты все время, помешался просто. Хотя авиарейсом можно успеть.
– К жопам?.. Ах да, ты на этот раз почему-то не о них… Во-первых, несколько туристов – не потеря для страны, во-вторых, в аэропорту можно организовать досмотр тех, кто прибывает именно из Италии… Под каким-нибудь предлогом. У таких людей длинные руки. И действуют не в одиночку.
Затопек оглянулся от руля, взгляд очень подозрительный, поинтересовался у меня:
– А вы в самом деле профессор?
– Посмотри в Вики, – посоветовал я.
– Гм, – пробормотал он. – Вернусь, засяду за Вольфштейна.
– Там новый аддон вчера выпустили, – сказал я. – Сплошной замес.
Ингрид посмотрела на обоих несколько странно.
– Вы о чем?
– О высоком, – ответил Затопек. – Мы же мужчины. О духовном. Мужчины все эстеты.
Челубей посмотрел на обоих, сказал с тяжелым вздохом:
– Эх, надо было идти в науку… а я все выбирал, где поинтереснее, пожарником или охотником на медведей.
Левченко спросил меня тихонько:
– А кто за всем этим стоит?.. Есть идея, что снова англичанка гадит. Или Штаты, они всегда хотели раскачать и утопить Европу…
Я двинул плечами.
– Трудно сказать. Пока одни предположения. Американцы – неплохие люди, но решенный квартирный вопрос и обильное питание их испортили.
Ингрид подсела ко мне с другой стороны, зябко передернула плечами.
– Бесчеловечно… Как оправдаешься?
– Перед своей совестью? – спросил я с сарказмом.
Она отмахнулась.
– Сказала бы, что совесть у тебя гибкая… если бы вообще была. А что скажет общественность?
Я переспросил:
– На что? Что Израиль утопил судно с беженцами?
Она вскинула в изумлении брови.
– Почему именно Израиль?
– А на кого легче списать? – спросил я. – Русские сплошь пьяницы, французы бабники, греки танцуют сиртаки, испанцы дразнят быков, шведы… ну, про них даже мне говорить стыдно, а вот в Израиле есть Моссад, про который всем известно, что жесток, свиреп и всегда убивает своих врагов.
Она спросила озадаченно:
– Но… как ты на них бросишь… тень? Что сказал пилоту, с ним и останется.
– Могу поместить сообщение в инет, – ответил я, – что Моссад ликвидировал опасного террориста Фазлура Хосейна, ответственного за двойной теракт в Тель-Авиве. А чтобы поверили, что именно он повел ту сотню из «Племени Ибрагима», укажу, что у него неоперабельный рак в последней стадии, потому придумал эту операцию и сам повел своих фанатиков, чтобы умереть красиво.
Она смотрела на меня вытаращенными глазами.
– Ну ты и жук… Просто жучище!.. Нет, жучара… Моссад с ума сойдет. Если у них столько отделов, как у нас, сто лет будут показывать друг на друга пальцами.
Я двинул плечами.
– А что, здоровая конкуренция. Хорошее приписывай себе, даже если чужое, а сомнительное спихивай на конкурентов. Ничего личного, просто здоровые деловые отношения. Мы же разведка, а не демократы на палочке.
Левченко пробормотал:
– А если сделать еще хитрее…
– Например?
– Заявить, что Фазлура Хосейна ликвидировала группа «Сыны Пророка». Они и сунниты, и соревнуются с ними за власть в регионе.
– Хорошая идея, – одобрил я и взглянул на Ингрид. – Видишь? А говоришь, что это я один коварный на всем белом свете!.. Хорошая идея, майор. Делаем утечку, что группа «Сыны Пророка» по заданию коварного госдепа ликвидировала пламенного борца с империализмом доблестного Фазлура Хосейна и его доблестных бойцов из «Племени Ибрагима»!.. И вообще, майор, в следующих операциях не буду путаться у вас под ногами. Вы показали себя прекрасным тактиком и умелым командиром.
Он широко улыбнулся.
– Спасибо, профессор. Особенно интересно это слышать, когда практически всем руководили вы…
– Да и взрывали везде вы, – сказал Челубей с некоторый обидой. – А я так это дело люблю!
– И виски вы тогда в лагере нашли первым, – сказал обвиняющим голосом Затопек, – а мы могли бы вообще пройти мимо!
– В следующий раз будем знать, – сказал Левченко, – где искать.
На самолет в Москву успели снова буквально в последнюю минуту. Уже в салоне Ингрид, разместившись рядом, спросила с понятным интересом:
– Но откуда ты знал про этого пилота?.. И про Ганса-оружейника?..
– А общий некультурный уровень высокообразованного человека? – напомнил я. – Ты меня считаешь каким-то однобоким, а еще Достоевский говаривал… ага, вспомнила!
Она вздохнула.
– Наверное, зря перешла к вам из контрразведки. Там заняты чистым делом, ловят врагов в своей стране… А тут с ублюдками из Белого Братства разговариваешь, как родной.
– А чем плохие ребята? – спросил я уязвленно. – Идейные!.. Любые идейные лучше простого быдла, что с пивом в руке смотрит футбол по жвачнику и через губу указывает президенту, как править страной. К тому же идейные радикалы с возрастом становятся такими консерваторами, что куда там Чемберлену! А вот безыдейное быдло так и останется быдлом.
– Но все-таки почти Ку-клукс-клан…
– В России его не было только потому, – напомнил я, – что и негров не было. Как и радикального ислама. Так что не надо кичиться нашей святостью на пустом месте, когда возможности грешить просто не было. К тому же…
Она спросила почти враждебно:
– Что?
– Не всегда, – ответил я, – следует тащить прямо из Москвы целый отряд. Иногда на месте можно использовать вот таких ребят… Местность знают, связи есть, оружия с запасом, боевой опыт имеется.
Челубей, что сидит следом за нами рядом с Левченко и Куцардисом, сказал с сомнением:
– Так они не воины. Давно с этим завязали. Теперь только приторговывают.
– Они да, – согласился я, – но у вас есть и настоящий боевой дружбан. Правда, он об этом еще не знает…
Левченко, которому я передаю вожжи руководства будущими операциями, удивленно и настороженно переспросил:
– Даже дружбан?
– Точно, – ответил я. – Ты с ним знаком. Иван – Ричард Львиное Сердце по прозвищу Шурале, что значит, если не ошибаюсь, шайтан на татарском. Думаю, наберет отряд еще круче. Да вы все его видели… Не забыли?
Челубей пробормотал:
– Его забудешь… Ингрид с этого красавца глаз не спускала. Уже раздеваться вроде бы начинала.
– Пошел ты, – отрезала Ингрид. – А с чего этот викинг станет дружелюбным?
Притихли даже Куцардис с Затопеком, начали прислушиваться со своих мест.
– Он великолепный полевой командир, – пояснил я, – но не спецагент. Сразу проболтался, откуда родом и какая у него родня. Я уже знаю все о его семье, ребенке, родителях, сестренке… Сестренке, которую он нежно любит, можно помочь поступить в универ, она как раз заканчивает школу, родителям подкинуть денег… или хотя бы починить забор в их огороде. Но сперва, конечно, спросить, не будет ли против, если его жене, с которой тогда так бурно разругался, помочь выплатить ипотеку, он ее взял, а выплачивает бедная женщина… Номер его мобильника у меня есть.
Левченко покрутил головой.
– Профессор… вы не у самого ли дьявола уроки брали?
Ингрид зыркнула сперва зло, потом лицо приняло чуточку виноватое выражение.
Челубей сказал почтительно:
– Не груби. Напротив, это профессор его иногда консультирует свысока. По дружбе. Хотя, может быть, и по-родственному.
Они заговорили между собой, Ингрид проговорила мне жарким шепотом:
– Ты обещал мне пузо почесать, забыл?
Я сказал нерешительно:
– Но ты вроде не совсем мышь… А я только мышек люблю.
– Мышь, – заверила она. – Большая теплая мышь. И без шерсти на пузе.
Самолет развернулся на взлетной полосе и побежал навстречу солнцу.