Глава пятая

Прошло несколько дней, но я больше не встречал ее. Возможно, она прекратила свои бессмысленные поиска. Возможно, нашла того, кого искала. Мое сердце то сжималось от страха, что она уехала на пароходе, быть может, на том самом пароходе, который, если верить слухам, шел на Мартинику и о котором столько говорили в последнее время. То сердце подсказывало мне, что я вновь повстречаю ее там, где всегда, так, как всегда. Я дал себе зарок не ждать ее больше, но в кафе по-прежнему садился лицом к двери.

По городу толпами ходили люди, одержимые манией отъезда. Многих из них я уже знал в лицо… С каждым днем, с каждым часом беженцы все больше наводняли город. И ничто – ни усиленные полицейские кордоны, ни облавы, ни страх угодить в концлагерь, ни самые свирепые приказы префекта департамента Буш-дю-Рон – ничто не могло помешать этому притоку мертвых душ в Марсель. Они заполнили город, их оказалось больше, чем живых, оседлых жителей. Мертвецами были для меня те, кто расстался с настоящей жизнью на своей потерянной родине, за колючей проволокой в Кюре или Берне, на фронтах Испании, в фашистских застенках или в спаленных, городах Северной Франции. Конечно, все эти мертвецы прикидывались живыми – строили смелые планы на будущее, наряжались в пестрые одежды, получали визы в экзотические страны, украшали свои паспорта штемпелями транзитных виз. Но я не обманывался на их счет, и ничто не могло ввести меня в заблуждение относительно того; что на самом деле означал их отъезд. Меня изумляло только, что префект, городские власти и чиновники упорно продолжали вести себя так, словно совладать с нашествием беженцев было в человеческих силах. Глядя на этот все нараставший поток мертвецов; я испытывал страх, что и сам могу оказаться в их числе, хотя и чувствую себя еще вполне живым и никуда не хочу уезжать, – словно я мог стать жертвой насилия или поддаться искушению.

С визой, полученной в мексиканском консульстве, я побежал в то управление, которое ведало делами иностранцев с временной пропиской. Тучный чиновник оглядел нас группу людей, обладавших всевозможными визами, просроченными пропусками и справками об освобождении из концлагерей, – с таким видом, будто мы приехали не^: из других стран, а с других планет, а привилегия постоянного проживания в Марселе по праву принадлежала только жителям Земли. Меня он направил, в другое ведомство, потому что такое многократное продление прописки, как у меня, либо вообще недопустимо, либо должно быть оформлено этим другим ведомством.

Вы ведь сами знаете, что творится на улице Станисла Лорэн: Вы сами, наверно, не раз стояли в дождь и снег в той странной очереди, которая ежедневно выстраивалась там нынешней ужасной, голодной зимой за куском хлеба, вернее, за тем, чтобы получить право съедать этот кусок хлеба в Марселе. Люди ждали часами; чешские и польские добровольцы, оказавшиеся теперь никому не нужными даже в качестве пушечного мяса – ведь с врагом перестали бороться; бывшие солдаты – нищая братия, побросавшая свое уже бесполезное оружие, те, кто по какой-то случайности до сих пор еще не расстался с жизнью или делал вид, что еще жив, – все они обязательно должны были здесь регистрироваться. Я повстречал в этой очереди моего маленького Дирижера, лязгавшего зубами от холода. Казалось, он вылез из могилы, чтобы еще раз зарегистрироваться вместе с живыми. Там же я встретился со своим соседом легионером, там я увидел цыганку, привязавшую своих детей платком к спине; там же пришлось стоять и мне.

Вы знаете также, как выглядит этот ад изнутри. Орава очкастых дьяволиц мечется вдоль стен, вытаскивая лапками с красными полированными коготками бесчисленные досье. В зависимости от того, к какой дьяволице попадешь – позлее или подобрее, – ты уходишь из ада осчастливленным или скрежеща зубами. Меня они одарили новым предписанием: мне было сказано, что я получу «временное право на жительство», если принесу документ, указывающий точную дату отплытия парохода и транзитную визу в Соединенные Штаты.