Лабус

Книга выскользнула из рук и, упав на пол, раскрылась на середине. Из неё выпал небольшой листок бумаги, сложенный вчетверо. Кряхтя и потирая ноющую поясницу, лекарь сполз с лестницы и, кое-как согнувшись, поднял находку.

Неровные строчки, написанные торопливым почерком, заканчивались короткой подписью – «Кронария». Лабус придвинулся к окну, за которым догорал холодный зимний день, и принялся разбирать прыгающие буквы. Чем дольше он читал, тем выше взбирались брови на его лоб.

Кронария – а то, что письмо было написано её рукой, у лекаря сомнений не вызывало – клялась всеми Богами, что отцом несчастного ребенка, представленного народу Нумерии как Наследник трона, был не кто-нибудь, а Галиган Освел, с которым она находилась в длительной прелюбодейской связи.

Дочитав невесть откуда попавшее в книгу самоубийственное откровение бывшей жены теперь уже бывшего Повелителя, Лабус схватился за нос, что для него означало крайнюю степень задумчивости. А подумать тут было о чём. Книга, в которую был вложен листок, стояла на одной из самых верхних полок в комнате, а значит, использовалась нечасто. И тот, кто положил туда на хранение удивительный документ – в этом Лабус ни секунды не сомневался, – был прекрасно осведомлён о такой особенности местной читальни.

То, что положивший бумагу был не Туфин Бугвист, сомнений тоже не было. Вряд ли Главный книгочей, имея в своём распоряжении массу сундуков и шкатулок с крепкими замками, потайных ящиков и ящичков, стал бы прятать такую важную бумагу в книге, которую в этом доме мог взять любой, у кого вдруг проснулось бы непреодолимое желание почитать на сон грядущий.

И очень сомнительно, что это могла быть сама Кронария. У той желание написать что-либо вообще возникало крайне редко, а уж такое-то… – Лабус вцепился в кончик носа – откровенное признание, полностью снимавшее вину с главного подозреваемого в тяжком преступлении, а потому невинно казненного Дартона Орстера!

Лабус ещё раз перечитал бумагу. Занимательное чтение, только совершенно не понятно, когда письмо появилось на свет – внизу не стояло никакой даты. И если Кронария написала его до страшных событий в Большом Зале, то она явно тронулась умом, но такого за ней Лабус точно не замечал. Значит, сей шедевр был написан после её ареста…

Кончик носа грозил оторваться и оставить своего владельца с уродливой дыркой в центре лица. Лекарь оставил страдальца в покое и со своими размышлениями перенёсся на маленький диванчик у ярко пылавшего камина. Кряхтя, он откинулся на подушку и надолго замер, прикрыв глаза.

…Если Кронария сделала своё признание сразу после ареста, то оно наверняка должно было находиться в бумагах Дворца Правосудия. И Аврус Гентоп, Главный судья Нумерии, надёжно припрятал бы этот документ в своих тайных архивах – слишком уж однозначно он указывал на всю предвзятость самого непредвзятого суда в мире.

А если она всё же каким-то непостижимым образом смогла переправить из Саркела эту бумагу во дворец? То кому она могла здесь предназначаться? И почему ею никто не воспользовался, пока был жив Палий и вся эта тёмная история с несостоявшимся Наследником была ещё кому-то интересна?

Правда, Палий умер слишком уж быстро, и если кто-то строил серьёзные планы по устранению Галигана, то вполне мог и промахнуться. Но кому вдруг понадобилось уничтожать этого великовозрастного шалопая и бабника? Лабус не рискнул снова ухватиться за свой нос и принялся теперь за ухоженную бородку, в которой трагические события последних недель добавили седых прядей.

Освел, Галиган Освел… Насколько лекарю было известно из местных слухов и сплетен, тот вполне был доволен своей ролью наследника огромного состояния лангракса Триании, и дворцовые интриги его волновали только в одном случае – если в них была замешана женщина. Молодая и хорошенькая женщина, по возможности не отягощённая супружескими проблемами.

Боги Истинные, что же тогда могло означать это тщательно спрятанное письмо?! Палий был мёртв и покоился в своём богатом склепе. Кронария также была мертва и закопана в безымянной могилке на кладбище для преступников в долине Туманов, прямо за спиной правого Близнеца. Даже несчастный маленький Аруций, причина и повод всех этих страшных событий, тоже умер, так и не успев понять, что же хорошего есть на этом неласковом свете. Все они исчезли, а странная бумага осталась. И если её никто не уничтожил, значит, ей ещё предстояло сыграть свою роль…

Напряжённые умственные усилия не принесли Лабусу чётких ответов на возникшие вопросы, и он, снова прикрыв глаза и взявшись теперь за кисточку на поясе своего балахона, решил зайти с другой стороны – кто мог положить это признание в книгу?

Прислужников можно было отбросить сразу. Он ни разу не видел, чтобы кто-то из них что-то читал или тем более писал. Образование в Нумерии не являлось обязательным, и только богатые жители могли позволить себе такую роскошь – обучать своего отпрыска грамоте. Поэтому юноша, умеющий писать и читать, мог с лёгкостью найти себе менее тяжёлую и куда более оплачиваемую работу, чем день-деньской мыть, чистить, скрести и убирать бесконечные коридоры и залы дворца Повелителя.

Главный книгочей тоже отпадал, но в этой комнате трудились ещё и несколько писцов. Они аккуратно вели множество нужных в жизни каждого государства книг, вписывая туда выдачу литов на ежедневные нужды Дворца и особые траты Повелителя и всех членов семьи, расходы на проведение самых разных празднований и учёт всего поступившего во Дворец из всех ланов Нумерии.

Для этих же целей особые книги имелись у каждого министра, Главного смотрителя дворца, Главного распорядителя охоты, и даже у него, Главного лекаря Повелителя, была своя книга, где он должен был регулярно отчитываться, сколько и каких растений он приобрёл для лечения местных обитателей. Единственные, кто не пользовались услугами этих писцов, был министр тайного приказа Тостин Арвидол и командующий армией Нумерии доланит Турс Либург – в их ведомствах имелись собственные писцы.

Следовательно, любой из перечисленных господ и их помощников мог спокойно заходить в читальню и брать здесь любую нужную ему книгу. А уж положить в неё бумажку – это вообще было делом секундным. Кряхтя, Лабус поднялся с дивана и, заложив руки за спину, начал мерить шагами комнату, периодически хмыкая и морща лоб. Склонившиеся у столов писцы вначале с любопытством наблюдали за ним, а потом, видя, что лекарь в сотый раз проходит мимо, продолжили заниматься своими делами.

Внезапно Лабус замер посреди комнаты и, резко развернувшись, бросился к стоявшей в углу лестнице. Забравшись на несколько ступенек, он с интересом уставился на полку, где всего четверть часа назад стояла так кстати выпавшая из его рук книга с незамысловатым названием «Замечательные советы по ловле черепах».

То ли советы были не такими уж замечательными, то ли всех черепах на окружающих Остенвил песчаных пляжах давным-давно переловили, только книгу эту за последние несколько лет никто в руки не брал, на что указывал нетронутый слой пыли на этой полке. Правда, совсем недавно этот слой явно был нарушен. И не только Лабусом, сдвинувшим эту книжицу с насиженного места только для того, чтобы ловчее достать её столь же популярную соседку – «Занятные истории о внезапных исцелениях».

Стоя на лестнице, лекарь пригляделся, но больше ничего необычного не заметил. Тогда он поднялся ещё на пару ступенек и, затаив дыхание, посмотрел на самую верхнюю полку. Пыль здесь была девственно нетронута. Лабус разочарованно вздохнул и уже собрался спуститься, как в самом углу вдруг заметил стёртый участок. Забыв про ноющую спину, он быстренько слез на пол, передвинул лестницу в этот угол и заново вскарабкался по ней, попутно вознося хвалу Туфину Бугвисту, годами не заставлявшему своего прислужника Риста наводить чистоту в читальне.

Листок был припрятан в третьей открытой им книге. Точно так же сложенный вчетверо, с такими же слегка сползающими строчками и подписью Кронарии. В сгущающейся темноте Лабус читал те же самые слова о длительной измене Повелителю и о настоящем отце ребёнка и уже начал недоумевать, зачем это Кронарии понадобилось каяться в своём грехе в двух экземплярах, как глаз выхватил из потока слов «Сидрак Тортран».

Лабус застыл на лестнице как громом поражённый. Если в начале поисков он хоть что-то понимал, то теперь растерялся окончательно… Два любовника, и оба являются отцами… Если бы он не был лекарем – стоит заметить, очень хорошим лекарем, – то смог бы, наверное, поверить в эту сказку о таком вот необычном зачатии. Но он слишком хорошо знал, как получаются и откуда берутся дети, чтобы принять это признание за чистую монету.

Если есть два, то вполне может быть и третий, и четвёртый. И пятый… Лабус ухватился за пошатнувшуюся лестницу и медленно спустился. Боги Вечные и Истинные! Неужели ему придётся перелопатить всю читальню?

Упав на диванчик и вперив взгляд в стройные ряды книг, лекарь приуныл. Внезапно обретённая тайна была настолько необычна, что он не мог ни у кого попросить совета. Возможно, стоило всё рассказать Бугвисту, но что, если его рассуждения окажутся неверными и Меченный всё-таки причастен к появлению этих писем? В комнате окончательно стемнело, и явившийся с кухни Рист зажёг несколько толстых свечей в витых подсвечниках. Парень работал здесь уже года три и, не особо утруждая себя работой, которая сводилась к тому, чтобы вовремя подлить чернил в чернильницы, заточить перья и быстро найти по просьбе посетителя нужную книгу, постоянно что-нибудь читал, сидя в уголке на низеньком стульчике.

Глядя, как вихрастый паренёк, закончив со свечами, занялся камином, Лабус тихонько прошептал:

– Старый ты идиот! И мозгов у тебя осталось, как в куриной заднице…

Писцы, окончив работу, раскланялись с лекарем и вышли из читальни. Дождавшись, пока Рист, пошурудив кочергой в камине, подложил туда пару поленьев и уселся на своё место, Лабус как бы между прочим спросил:

– И не надоело тебе тут болтаться? Вон, Капрус Адрол, торговец рыбой, подыскивает грамотного парня в учётчики и писари. Будешь как сыр в масле кататься, и всегда со свежей рыбкой! А тут чего – только и знаешь, что по полкам прыгать, как белка.

Рист беззаботно улыбнулся и пристроил на колени отложенную книгу:

– Господин Лабус прав, как всегда. Только мне много не надо, а рыбку и на дворцовой кухне всегда можно отведать. А как её Гулида готовит! – Парень причмокнул языком и мечтательно закатил глаза.

Лекарь решил не отступать и всё же получить ответ на волнующий его вопрос:

– Гулида – мастерица ещё та, но и ты неплох… Значит, работу менять не желаешь?

Парень вздохнул, грубо вырванный из приятных воспоминаний, и, удобнее устраиваясь на стуле, хмыкнул:

– Да зачем? Книгочей мной доволен, да и посетители не замучили пока. Подумаешь, раз пять-шесть за день вверх-вниз по лестнице слетаю. А иногда и того нет – наш народец лучше на кулачные бои пойдёт, чем будет читать. – Рист презрительно ухмыльнулся. – Правда, некоторые сами по полкам книжки ищут, им моя помощь и вовсе ни к чему.

Лабус перестал дышать, чтобы не пропустить главное. Но парень замолчал и снова уткнулся в книжку. Лекарь осторожно выдохнул и, стараясь не показывать своей заинтересованности, весело произнёс:

– Ой, да брось ты врать! Это кто ж из наших толстопузых министров сам рискнёт забраться по такой хлипкой лестнице?

Рист поднял голову и мечтательно протянул:

– Да какие министры, господин лекарь! Есть тут одна прелестная птичка, которая легко вспархивает на самую верхнюю ступеньку! Она осмотрела уже все полки и с каждой что-то брала почитать.

– Кто?! – Внезапно охрипший голос Лабуса прозвучал так напряжённо, что парень с удивлением уставился в застывшее лицо лекаря.

– Госпожа Лея, конечно.