Эпистолярный жанр
Ненавижу писать письма. Да и вообще их теперь пишут редко. Увидел, к примеру, на интернетовской доске объявлений что-то вроде «девушка двадцати двух лет приятной наружности познакомится с парнем от двадцати до пятидесяти», отправил эсэмэску в три-четыре слова, и частная жизнь практически гарантирована.
Во времена моей молодости познакомиться с девушкой было куда сложней. Разве что на дискотеке или на улице с заранее заготовленной фразой: «Девушка, как пройти в библиотеку?» Но и девушкам в этом смысле было не проще. Поэтому некоторые, порешительней, брали судьбу в свои руки и… писали письма в заведомо мужские коллективы. Время от времени подобные послания с пометкой «любому курсанту» попадали в мореходное училище.
Однажды мой ближайший на тот момент друг Славик, как и все мы немного сексуально озабоченный, подошел ко мне с таким письмом от студентки по имени Наташа из подмосковного города и сказал, что девчонка вроде интересная, хорошо бы написать ей что-нибудь в ответ. Вот только никак не придумать, что именно. У нас как раз начиналось скучнейшее теоретическое занятие по военной подготовке, по ходу лекции полагалось что-нибудь записывать, и я с удовольствием взялся помочь другу. К концу лекции у меня было готово добротное ответное письмо. Донельзя довольный Славик переписал мои каракули аккуратным почерком и отослал по указанному адресу.
Началась оживленная, ограниченная только скоростью работы почты, переписка. Я с увлечением сыпал литературными цитатами, размышлял о превратностях морской и не только жизни, маленькими, но четко выверенными шагами двигался к развитию отношений. Слова в письмах оживали, сталкивались, раскатывались и собирались обратно, кокетничали запятыми и многоточиями, выпячивались возбужденными восклицательными знаками, кололись выпяченными тире, царапались кавычками, прятались за скобками и звучали на разные голоса, сливаясь в почти осязаемые образы.
Конспирацию мы соблюдали полную. Каждое письмо Слава, чтобы не проколоться когда-нибудь на сличении почерка, переписывал слово в слово, и бежал к почтовому ящику. Потом Наташа предложила обменяться фото. Очередное ее послание мы ожидали с особым нетерпением. Но и с опасением. Вдруг мы потратили столько времени на записную уродину! Письмо, в котором прощупывался листок плотного картона, мы открывали вместе. С глянцевой фотографии на нас смотрели широко распахнутые на еще неизведанный мир глаза темноволосой красавицы. Почти точно такой, какой ее рисовало мое воображение. Казалось, с четко очерченных, чуть припухлых губ вот-вот слетят самые важные слова, уже почти слышимые мною в ее рукописных строчках. Внутри меня что-то екнуло. Почему я не писал ей сам от себя?
Разумеется, в ответ Славик послал свое изображение. Даже разорился для этого из более чем скромной курсантской стипендии на поход в парикмахерскую и в фотоателье.
С ситуацией – друг все-таки! – я кое-как смирился, похоронив досаду в самых дальних тайниках души, и переписку продолжил. В наших письмах пошли намеки о взаимных чувствах, и с каждым новым посланием тема эта развивалась, если и не взлетая еще к далекой вершине в вихре любви, то, по меньше мере, уверенно поднимаясь по ней со ступеньки на ступеньку. А сам Славик в разговорах со мной уже всерьез размышлял о серьезных намерениях. И то – когда будущему моряку делать выбор, если не в достаточно долгое пребывание в мореходном училище? Тем более что многие наши сокурсники такой выбор уже сделали, и мы то и дело гуляли на чьих-то свадьбах.
Между тем приближалось время нашей очередной практики. Мы со Славиком получили направление в разные города. Он поехал в Таллин на судно, которое стояло под погрузкой и должно было выйти в море через несколько дней. У его Дульсинеи в это же время случились каникулы между сессиями. О первой встрече договорились в Таллине.
Месяца через два или три мы вновь собрались в училище. Славик с отчетом о встрече с Наташей не спешил, но и деться ему от меня тоже было некуда.
– Зря это все, – сказал он. – Скучная она. Симпатичная, конечно, девчонка, но скучная. Или чужая. Я ее на вокзале встретил, поздоровались, а о чем говорить, не знали. Ну просто ни одной идеи! Походили по городу. Часа два, может. Посидели в кафе. В основном молчали. Потом она попросила проводить ее обратно на вокзал, как раз обратный поезд был, тут же купила билет и уехала в Москву. Вот и все дела.
И все дела?! После моих полугодовых упражнений в эпистолярном жанре! Черт побери, хотелось крикнуть мне. Как можно было не найти что сказать этой классной девчонке, с которой было так интересно вести заочную и далеко не законченную беседу! Да я бы на твоем месте…
Но я был на своем месте. И у меня к тому моменту была своя девушка. А вот эпистолярный жанр на этом иссяк. И исподтишка вкралась еще одна мысль – вдруг и Наташа просто переписывала своим почерком тексты более даровитой подруги?
Ненавижу писать письма.
