В лунном снеге бледные, резкие силуэты танцевали среди деревьев. Интересно, а день здесь бывает? Мальчишки порывались убежать вперед, но я крепко держала их за руки, ни на миг не ослабляя хватки. Пусть Лили Дэрроу обещала нам безопасность, но лично я этому месту ни капли не доверяла. Если бывшая хозяйка Эвертона оказалась достаточно сильна, чтобы заставить отступить смерть, тогда, со всей очевидностью, я не в том положении, чтобы отнять у нее добытое с таким трудом. Не каждый день бывает ниспровергнут естественный порядок вещей, и если однажды смерть обратилась в бегство, возможно, то же самое произойдет снова.

Но если окажется, что эта женщина задумала недоброе, я надеялась, что сумею с ней справиться. Покидая Эвертон, я надела ожерелье с серебряным крестом, но, даже ощущаясь на коже всей тяжестью, крест не слишком-то успокаивал мои дурные предчувствия, по мере того как тьма колыхалась вокруг нас.

Мы шагали по тропе между деревьями. Пол держался как можно ближе к нам и старался не приглядываться к луковицеобразным плодам, что судорожно подергивались на концах веток. Впереди замаячило что-то более плотное, нежели зловещая мгла, тягуче клубящаяся вокруг нас, пока мы шли к Дому-Сумеречью. Это что-то вышло на середину тропы и опустилось на одно колено.

Это был ребенок, мальчик девяти-десяти лет, в нарядном черном камзольчике; сбоку свисала цепочка от золотых карманных часов. На худом вытянутом лице застыло выражение лукавого веселья, и вместе с тем в чертах ощущалась некоторая дряблость. Ни тебе морщинок, ни складочек; нечеткая размытость очертаний внушала подспудную тревогу. Я подумала, наверное, дело в освещении, но кожа его отливала желтоватой бледностью, в точности как персик. Мальчик встал, приложил палец к губам, жестом заставив умолкнуть детей и меня, и повел нас дальше через сад.

Двери особняка были распахнуты настежь, как и прежде. Теперь, когда меня не одолевала мучительная тревога, как в первый наш визит, я смогла толком оглядеться вокруг. Вход со стороны сада при ближайшем рассмотрении оказался задней дверью. Прихожая подводила к массивным дубовым дверям холла — выше, чем с полдюжины людей в полный рост, но в проеме никого не было. За ним начиналась великолепная лестница, спиралью уходящая вверх, к бессчетным этажам, а на полу загадочно мерцала плитка.

Та, что ближе к стенам, была из камня, дальше шла полоса крупнозернистого мрамора, а дальше — глазурованная керамика. Сама плитка была довольно простой, но в центре композиции красовалась мозаика, выложенная из кусочков металла и стекла — она меняла цвет в зависимости от того, с какого места смотреть. Мы прошли через несколько разнообразных плиточных поясов, а помещение между тем менялось на глазах. В кольце камня прихожая оставалась пуста, как и прежде, но стоило нам ступить на мрамор, и стены, эффектно обшитые деревом, засияли внутренним теплом и на них проступили прихотливые изображения, словно бы на один и тот же сюжет: свет словно прожигал контуры рисунка, превращая деревянные панели в цветные витражи. Изящные хрустальные люстры, висящие в пустоте под потолком, внезапно взбурлили жидким пламенем. Сияние изверглось наружу, словно звезды, и озарило все темные углы, где золоченые диковинки и антикварные приставные столики хранили в себе сверкающе-непостижимые тайны: странные лужицы воды, что покрывались рябью, но со стола не стекали и не капали; радужное яблоко с такой гладкой и глянцевой кожицей, что, вбирая свет, оно казалось полупрозрачным; портрет плачущей старухи, чьи слезы размывали краску; пару ножниц, да таких острых, что они словно бы разрезали лучи, скользнувшие по кромке. Но все эти безделушки казались сущими пустяками в сравнении с преображением мозаики в центре залы. Пол запылал переливчатым огнем, пульсируя в лад с безмолвной песней Вселенной, вибрируя жизнью и энергией, не столько слепя взгляд, сколько испепеляя нечто потаенное в душе.

Я ахнула. Дети застыли было в изумлении, но наш юный проводник повел нас дальше, и стоило нам перейти на следующий пояс плитки, той, что из глазурованной керамики, как комната померкла. Жидкое пламя люстр словно расплескалось, растеклось и повисло в пространстве, отразилось в хрустале, так что прихожая превратилась в мир оживших красок, искрящихся и танцующих, словно северное сияние. Внутреннее тепло стен зазмеилось по деревянным панелям тонкими пылающими разломами: они потрескивали и тлели, точно догорающие угли. В новом варианте комнаты на диковинных предметах меблировки и на приставных столиках теперь лежали совсем другие предметы: небольшая серебряная арфа с тонко прочерченными тенями вместо струн, театральные маски, что вздрагивали от обуревающих их чувств, кожистый цветок в бриллиантовом горшке, струя чернил в наполненной водой вазе: чернила, растекшись, приняли форму лица, и это лицо с разинутым ртом задумчиво проводило нас взглядом. Мозаика на полу словно ушла в себя, вибрация стихла, перетекла в алый закатный отблеск, подсвеченный синевой и золотом, пробудивший во мне знакомую меланхолию.

Наконец мы пересекли центр помещения, и мозаичные кусочки стекла и металла вспыхнули бледным, холодным светом, что все прочее погрузил в тень и отразился от всех поверхностей миллионами далеких звезд. Мы затерялись в своей собственной вселенной, в неслыханном ноктюрне, который звучал и не собирался заканчиваться до тех пор, пока мы стояли в круге в центре прихожей. На краткий миг я ощутила покой и мир — и подивилась могуществу абсолютного безмолвия, ибо разом смолкли все звуки. Но мальчик-провожатый манил нас вперед, и мы пересекли вторую половину комнаты и окунулись в сумерки, и в рассвет, и снова в истинную пустоту этого места.

Странный это был дом. При всей смутности этой мысли никакой другой для передачи моего ощущения от Дома-Сумеречья у меня не нашлось. Крохотный серебряный крестик на моей шее бодрил и успокаивал еще меньше, чем прежде.

Мальчуган в черном камзольчике, не сбавляя шага, вел нас по особняку. Я бы, конечно, забеспокоилась, как бы не потеряться в бессчетных извилистых коридорах, но поскольку меня настойчиво тащили вперед двое мальчишек, что сейчас походили скорее на нетерпеливых гончих, что рвутся со сворки, нежели на учтивых, утонченных джентльменов, коих я пыталась из них воспитать, для иных тревог времени у меня не оставалось.

Нас провели через высокую зеркальную залу с мерцающими газовыми лампами, мимо овальных окон, забранных серебряными решетками, и вереницы массивных дубовых дверей. Дверь в самом конце стояла открытой; за порогом взгляд различал изогнутую стену, отделанную необработанным камнем. Провожатый пригласил нас внутрь.

— Дети? — Лили Дэрроу поднялась с роскошного кресла зеленой кожи в центре великолепной библиотеки. Эта комната оказалась совершенно круглой, высотой в четыре этажа, причем каждый последующий ярус книжных полок был меньше предыдущего. Ярусы поднимались все выше и выше к куполу стеклянного потолка, а над ним среди облаков зловеще нависала луна. Изукрашенные мостки вели от четвертого этажа к запертой двери. Лили распахнула объятия — и мальчишки опрометью бросились к ней. Она крепко стиснула Джеймса, а Пола поцеловала в лоб.

— Вы ко мне вернулись… столько времени прошло! — Она отвела взгляд и надолго уставилась в пространство. Пол коснулся ее плеча.

— Но, мама, мы же были тут только вчера!

— Да, конечно. Здесь время течет иначе. Дни и годы порою путаются между собой. — Она отогнала навязчивую мысль. — Вижу, вы уже познакомились с Дунканом? — Она указала на нашего юного провожатого. Теперь, оказавшись внутри, я отчетливо видела, что странный оттенок его кожи в самом деле желтовато-оранжевый и вызван отнюдь не игрою света и тени в саду. Мальчик с поклоном вышел из комнаты, по пути подмигнув нам. — Он служит хозяину дома. Хороших помощников отыскать непросто, так что мистер Уотли их выращивает.

Я сопоставила внешность Дункана с плодом в саду, который зажил своей жизнью во время нашего предыдущего визита.

— Этот ваш мистер Уотли выращивает людей?

— Дункан не человек. Во всяком случае, пока. Может, когда-нибудь им и станет. — Миссис Дэрроу вдохнула поглубже и улыбнулась, разом став больше похожа на саму себя. — У нас столько дел! Надеюсь, вы останетесь на ночь? — Она выжидательно глядела на меня. Я сложила губы в бесстрастную, невыразительную улыбку.

— Боюсь, мы не взяли с собой никакой смены одежды, — отозвалась я.

— Разумеется! Это бы вызвало подозрения.

— А еще подозрения непременно возникнут, если мы своевременно не вернемся домой.

— Вам не о чем беспокоиться. Вы можете провести здесь целый день, в то время как для всех прочих обитателей Блэкфилда пройдет не более минуты.

Наверное, эти слова должны были успокоить мою тревогу, но я лишь преисполнилась глубокой жалости к Лили. Если она сказала правду, значит, наш прошлый визит случился много лет назад. Миссис Дэрроу внешне никак не изменилась — но ведь мертвые не стареют! — но торжественная серьезность этой царственной красавицы наводила на мысль о подспудной хрупкости, словно она того и гляди изнеможет под бременем собственных достоинств.

Пол с Джеймсом оглянулись на меня и тут же вновь перевели взгляд на мать, инстинктивно ощутив завуалированное противоборство в нашем обмене репликами. Я вновь вспомнила о серебряном крестике на шее, совершенно бесполезном перед явно естественным красноречием Лили Дэрроу.

— Тогда, по-видимому, это не проблема.

— Превосходно! Не хотите ли осмотреть дом? — Это прозвучало не столько вопросом, сколько утверждением. Лили крутанулась на месте и взмахнула руками по направлению к книжным полкам. — Это, как вы сами понимаете, библиотека. Шарлотта, вы вольны пользоваться ею, когда захотите, но не забывайте об осторожности. Здешние книги славятся своим коварством. Иные читатели входили сюда, дабы провести приятный вечер, и больше о них никто и никогда не слышал.

— Хмм… — Я не удержалась от снисходительной улыбки, но Лили ничего не заметила.

— Над библиотекой — кабинет мистера Уотли. Как я уже говорила, он хозяин дома и всегда очень занят. Не беспокойте его без особого на то разрешения. Полагаю, вы с ним вскорости познакомитесь. — Лили на миг отвернулась и словно бы вздрогнула, но я не могла быть уверена, не вызвано ли это мимолетно-быстрое движение какой-нибудь обыденной причиной, например попавшей в глаз пылинкой. Я уже собиралась спросить про мистера Уотли — дескать, какое отношение он имеет к нашей хозяйке, — но придержала язык. Не следовало вести такую беседу в присутствии детей, которые восторженно глядели на мать и просто-таки светились любовью. Не проходило минуты, чтобы кто-нибудь из мальчиков не взял ее за руку или не прижался к ней лбом. О том, чтобы их одернуть, я даже помыслить не могла. Если бы моя мать вдруг восстала из мертвых, я бы скорее всего повела себя точно так же — конечно, выгляди она столь же грациозной и живой, как былая хозяйка Эвертона.

Лили выплыла из библиотеки, мальчики — за ней. Я поспешила следом, стараясь не отставать и подозревая про себя, что этот день покажется гораздо более долгим, нежели на самом деле. Мы прошли мимо огромных овальных окон в прихожей, и я, улучив момент, оглядела окрестности. Вдалеке высились холмы, испещренные тонкими голыми деревьями. У самой земли клубился невесомый туман, на изрядном расстоянии невысокие, безо всяких изысков, металлические ворота обозначили границу усадьбы.

Мы проследовали дальше по коридору и свернули за угол у мраморной скульптуры, изображающей какую-то бесформенную многоголовую тварь с глянцевым трубчатым телом, с обоих концов которого свисало по клубку щупалец. Мальчики прошагали мимо, не заметив статуи, и я втайне порадовалась: от такого зрелища у Джеймса того и гляди приключатся ночные кошмары, а если не у Джеймса, то у меня. Я внезапно пожалела, что не взяла с собой святой воды из церкви Святого Михаила. Даже если бы особой пользы она не принесла, возможно, я бы смогла лучше оценить ситуацию, в которую втравила себя и детей.

Лили открыла громадные двери, отделанные сусальным золотом, и ввела нас в просторную и гулкую бальную залу, обрамленную колоннами из необработанного камня, добытого словно из самых недр земли. Пол представлял собой шахматную доску из отполированного черно-белого мрамора. Посеребренные стены переливались экзотическими драгоценными камнями всех мыслимых оттенков. Алые бархатные шторы драпировали окна.

— У нас, к сожалению, приемы нечасты. — Ее голос эхом прокатился по огромной зале. По моим прикидкам, весь Эвертон дважды с легкостью поместился бы в этой зале. — Но в ближайшем будущем мы надеемся устроить бал. Вы уже научились танцевать? — Она подхватила Джеймса на руки и подбросила в воздух. Малыш самозабвенно хохотал, запрокинув голову.

Пол посмотрел на нее как-то странно.

— Отец никаких званых вечеров не устраивает.

Его мать спустила Джеймса с рук на пол и словно бы в первый раз заметила, что оба мальчика одеты в черное и носят траур по смерти, которая так и не состоялась.

— Да, конечно. Как бесчувственно с моей стороны!

— А можно, мы приведем с собой отца?

— Ни в коем случае, — быстро отозвалась Лили. — А если вы хоть раз упомянете об этом месте, доступ в него навсегда закроется.

Пол шагнул ко мне, видимо, огорошенный неприятным напоминанием о том, что матери порою бывают и авторитарны.

— Не бойся, мамочка! — заверил Джеймс. — Мы умеем хранить секреты! Пол однажды притащил в дом ежа и продержал его в платяном шкафу целую неделю, а потом его нашла миссис Норман и завизжала как девчонка, но я-то и словечка никому не сболтнул!

Лили потрепала малыша по волосам, со всей очевидностью сознавая, что между ее двумя детьми возник эмоциональный разлад. Она вывела нас из бальной залы и увлекла в лабиринт узких, тесных коридоров, что вились и петляли по всему дому, мимо столовой и кухонь, мимо гостиной, оранжереи, мастерской, ванных комнат, — пока дети не взмокли, не запыхались и не начали отставать так же, как и я. Заметив, что она обогнала всех футов на двадцать, Лили остановилась и скрестила руки с изяществом великосветской хозяйки.

— Как видите, особняк довольно велик. Не осмотреть ли нам парк?

Я не сдержала вздоха — ноги у меня гудели от усталости, — но сделала вид, что просто закашлялась. Лили вложила мне в руку вышитый шелковый платочек.

— С вами все в порядке?

— Да, благодарю вас. Должно быть, очень пыльно, — отозвалась я и, видя, что оскорбила миссис Дэрроу в лучших чувствах, поспешно добавила: — В моей комнате в Эвертоне. Боюсь, я давно там не прибиралась — при моем-то напряженном графике!

Лили, поджав губы, отвернулась к стене позади нас. Как и во всех прочих комнатах дома, стена была обшита разноразмерными деревянными прямоугольниками. Она надавила на один из них, величиной с небольшую дверь, панель откинулась — и за нею обнаружилась конюшня, где стояла открытая карета. В нее был впряжен серебряный конь; его гладкое, холеное тело покрывала не шерсть, но цветочные лепестки.

Мальчики со всех ног бросились к коню, а я ощупала еще несколько стенных панелей в коридоре.

Я нажала на ту, что поменьше. Она открылась с щелчком — явив взгляду крохотное чучело сатира на жердочке в клетке.

— Да вы живете в настоящей кунсткамере!

— Но в кунсткамере все диковинки неподвижно стоят на своих местах. А Дом-Сумеречье постоянно меняется, давая вам то, чего больше всего хочется. — Миссис Дэрроу произнесла это совершенно ровным голосом, переводя взгляд с меня на детей. Джеймс похлопал коня по боку, а Пол между тем осторожно провел пальцами по хрупким лепесткам, проросшим сквозь кожу.

— Его зовут Призрак, — тихо проговорила Лили.

Имя коню очень шло: он походил на создание из сна, статный, эфемерный, мерцающий, точно низко висящая в небе незакатная луна. Призрак фыркнул и мотнул головой в сторону кареты.

Сиденья были плотно подбиты и обтянуты сверху чем-то мягким и гладким: с виду — словно кожа, но на ощупь — бархат. Джеймс уютно угнездился рядом с матерью, а Пол, снова помрачневший, замкнувшийся в себе, уселся напротив, как можно дальше от меня. Карета покатила по темным покоям дома и выехала наружу близ сада.

Мы обогнули Дом-Сумеречье, плодовые деревья расступились, и вдали показался огромный пруд. Над водой склонялось одинокое дерево. У маленькой обшарпанной пристани равнодушно покачивалась привязанная весельная лодка. Посередине пруда вода вдруг взбурлила пузырями, но на поверхность никто не вынырнул. Я поежилась на стылом ночном сквозняке, и Пол непроизвольно сдвинулся поближе к моей части кареты.

С фасада громадный особняк был, безусловно, отделан куда пышнее, нежели сзади. Круговая подъездная аллея обрамляла невиданный фонтан: из темной дыры в земле торчали металлические прутья разной длины, ленты жидкого света метались между ними и каскадами срывались вниз, в черную бездну, точно ливень электрических искр.

— Это — Звездный Фонтан, — объяснила Лили.

— Какой красивый! А из чего он сделан? — полюбопытствовала я.

— Из звезд, разумеется.

— Ну конечно же!

Я не могла оторвать глаз от фонтана. Это же все равно как наблюдать за рождением Вселенной посреди двора. Да кто же он такой, этот мистер Уотли?

Призрак ретиво затрусил прочь от дома и повлек нас через темно-зеленые холмы в каплях росы. Мы ехали вдоль приземистой железной ограды, что тянулась по всей границе усадьбы: такая низенькая, что и мелких зверушек вряд ли удержит. Лили, сощурившись, оглядела ее и строго наказала сыновьям:

— Держитесь подальше от ограды и ни при каких обстоятельствах не выходите за пределы усадьбы.

— Мам, а почему?

— Соседи людей не жалуют.

Спустя полмили в ограде обнаружились внушительные орнаментальные ворота, увитые плющом. Запертые, ясное дело. Сразу за ними зловеще клубился туман. Джеймс указал на него матери.

— Ну прямо как в саду! Туман стелется до самого Эвертона, да?

— Нет. — Пояснять Лили не стала, несмотря на то что ее младший сынишка просто изнывал от любопытства.

Но вот Призрак заржал — и Джеймс напрочь позабыл о своем вопросе. А вот Пол — нет. Он хмуро глянул на меня.

— Лили, а вы когда-нибудь покидаете это место? — спросила я как можно осторожнее: так заговаривают с опасным зверем, на стороне которого явное преимущество: длинные острые зубы.

— Нет. В усадьбе безопасно, потому что таково желание мистера Уотли. А за воротами все далеко не так предсказуемо.

— И что же там за места такие? — осведомилась я.

Но не успела она ответить, как Призрак уже снова остановился перед крыльцом особняка. Лили собиралась было заговорить, но передумала — и вышла из кареты.

— Вы же наверняка от усталости с ног валитесь. Я провожу вас в ваши комнаты.

Лили вступила в дом и повела нас вверх по парадной лестнице, пересекая круги плитки — от восхода и до заката, в восточное крыло дома. Вслед за ней мы вошли в комнату, отделанную алым и золотым. Там стояли две кровати под двумя оконными нишами, два платяных шкафа и ящик с игрушками размером с гроб.

— Мальчики, вы спите здесь.

Джеймс тут же вспрыгнул на одну из кроватей, воскликнув:

— Чур, моя!

Пол подошел к одному из окон и вгляделся во внешнюю тьму.

— А тут солнце вообще восходит когда-нибудь?

Лили задернула шторы и развернула Пола к кровати.

— Нет ничего прекраснее ночного неба.

Мальчики разделись. Я повесила их одежду в шкафы — в ожидании нашего возвращения домой. Если нам вообще суждено вернуться, цинично подумала я.

А Лили между тем вручила мальчикам каждому по новехонькой пижаме.

— Я их сама выбирала.

Джеймс тут же натянул свою через голову, но Пол подозрительно сощурился.

— И где же? — спросил он.

Лили недоуменно подняла брови.

— По каталогу. За последний год ты стал очень любопытен.

— За последний год я здорово подрос.

Его мать слабо улыбнулась и поцеловала мальчика в щеку.

— Хотите, почитаю вам на ночь?

Пол, конечно, подрос, но не настолько, чтобы отказаться послушать сказку на ночь, свернувшись в клубочек рядом с матерью. Он забрался в кровать к младшему брату, а мать присела рядом. Я тут же почувствовала себя лишней, сама не понимая почему. Не ревную же я, в самом деле! С какой бы стати? Мне хотелось, чтобы мальчики были ближе к матери. Потому я и поступила вопреки собственному здравому смыслу и вновь отвела их в Дом-Сумеречье. Ради этого все и затевалось. Но внезапно мне показалось, будто я вторгаюсь в сокровенные, глубоко личные сферы. Я встала выйти, но Лили попросила меня остаться. Она ерошила Джеймсу волосы и даже взгляда не подняла. Я присела на постель напротив семейства Дэрроу и приготовилась слушать. Миссис Дэрроу потянулась за прикроватную тумбочку и взялась за круглую ручку в стене. Открылось небольшое углубление; она вытащила на свет книгу, на обложке которой значилось: Лорел Паркер Вулф, «Сказки Упокоения». И начала читать:

В стародавние времена был в небесах замок — только замок, и ничего больше. С какой башни и с какой стены ни посмотри, взгляд различал лишь тьму. Короля это вполне устраивало: поскольку королевство его состояло только из замка и пустоты, никакие обязанности его не обременяли. Король давно состарился и устал: он ведь был бессмертен и на троне восседал с самого Начала Всего Сущего, и иных дел, кроме как почивать в своих покоях, у него не было. Но проще сказать, чем сделать, ведь у короля подросло пять молодых сыновей, которые обожали ссориться да буянить на лестницах.

В один прекрасный день, когда короля пробудили от особенно приятного сна, он изгнал пятерых принцев из замка и выдворил их в пустоту. Принцев столь злая судьба весьма удручила, ведь вокруг не было ничего, кроме мрака и забвения, а это, сами понимаете, так скучно! Принцы долго развлекались тем, что дрались да ссорились между собою, но спустя миллиард-другой лет даже эта забава им приелась, и стояли они в темноте, ища, чем же заняться.

Старшему из принцев очень хотелось вернуться во дворец, ведь там были мягкие постели и роскошные пиры каждый вечер. Он попытался войти, но врата оказались надежно заперты, а слугам король строго-настрого наказал не впускать принцев назад.

— Надо придумать, как задобрить отца, — сказал он.

Братья долго ломали головы и наконец решили, что лучший способ вернуть себе благоволение короля — это ублажить его дарами и подвигами. Старший из принцев, кому пришла в голову эта мысль, первым попытался заслужить отцовское прощение.

— Я освещу для него пустоту, чтобы он смог увидеть свое королевство. — С этими словами принц заплакал, и там, куда падала его слеза, рождалась новая звезда. Он вырвал свои глаза и зашвырнул их как можно дальше, оставляя в небе след мерцающих галактик. По завершении своих трудов он велел братьям подвести его к отцовской башне — ведь видеть он больше не мог! — и воззвал к королю:

— Отец, погляди, что я свершил ради тебя!

Престарелый король, который проспал крепким сном куда дольше, нежели прежде, вышел на балкон — и непривычное сияние ослепило его.

— Ишь ты! Сколько работы привалило! Кто-то должен крепить звезды на небе и снимать их, когда догорят! Ступай, сын мой, и позаботься о своем творении.

Старший принц пришел в ужас, но поступил как велено, ушел и стал повелителем звезд.

Второй по старшинству принц, далеко не столь умный, как его брат, ничему не научился на чужом опыте. Как только отец его вновь уснул, он объявил о собственном намерении добиться прощения короля.

— Я создам твердь, чтобы король мог странствовать по своему королевству из конца в конец и нашел себе иное занятие помимо сна!

С этими словами он вырвал кости из своей плоти, перемолол их в пыль, развеял ее в пустоте и сотворил землю. По завершении своих трудов он велел братьям принести себя к отцовской башне — ведь ходить он больше не мог! — и воззвал к королю:

— Отец, погляди, что я свершил ради тебя!

Престарелый король только-только заснул, а теперь вот ему грубо напомнили, как бедняге жилось, пока сыновьям дозволялось оставаться в замке. Так что король был не в настроении восхищаться. Он вышел на балкон — и был неприятно поражен размерами своего королевства.

— Ишь ты! Сколько работы привалило! Кто-то должен разведать землю и выяснить, где она заканчивается! Ступай, сын мой, и позаботься о своем творении.

Второй по старшинству принц пришел в ужас, но поступил как велено и уполз по земле прочь.

Средний брат был заносчив и самонадеян и, прожив столько лет в тени своих братьев, мечтал преуспеть там, где они потерпели неудачу. Как только отец его снова уснул, он начал готовиться к созиданию собственного творения.

— Я сотворю море, и шум волн станет убаюкивать короля во сне. — С этими словами принц взял нож и глубоко погрузил его себе в грудь. Кровь тела его затопила часть земли, и теперь замок стоял на берегу бескрайнего океана. По завершении своих трудов принц велел братьям отвести его к отцовской башне — ведь он совсем ослаб! — и воззвал к королю:

— Отец, погляди, что я свершил ради тебя!

Старый король, который к тому времени сделался весьма раздражителен — ведь его столько раз будили! — в гневе выбежал на балкон и был неприятно поражен видом моря.

— Ишь ты! Сколько работы привалило! Вблизи от воды опасайся штормов да потопов! Кто-то должен плавать по морям и предостерегать нас от бурь! Ступай, сын мой, и позаботься о своем творении.

Средний принц пришел в ужас, но поступил как велено и пустился в путь по волнам.

Предпоследний брат уродился хитрее всех прочих, и когда братья его потерпели неудачу, он измыслил план, чтобы не только угодить отцу, но и самому возвыситься. Как только король снова уснул, принц взялся за осуществление задуманного.

— Я дам королю подданных, чтобы те поклонялись ему, — изрек принц с коварной улыбкой и создал первых подданных из своей собственной плоти, и вот ничего от него не осталось, кроме жил и костей.

По завершении своих трудов принц велел брату доставить его к отцовской башне — ведь теперь он представлял собою лишь скелет! — и воззвал к королю:

— Отец, погляди, что я свершил ради тебя!

Старый король понемногу закипал от ярости. Он кинулся на балкон — и был неприятно поражен, обнаружив, что теперь у него есть подданные, которыми надо управлять.

— Ишь ты! Сколько работы привалило! — воскликнул он, но предпоследний принц перебил его на полуслове:

— Да, но я счастлив взять ее на себя, отец! Я стану управлять твоими подданными, пока ты спишь!

Король помолчал минуту, словно не веря ушам своим, и лик его исказился злобой.

— Да, но король-то — я, и правление — не твое дело! Хотя кому-то, конечно, придется присматривать за моими подданными. Они недолговечны, они уже умирают. Ступай, сын мой, и позаботься о своем творении.

Предпоследний принц охнул было от изумления, но тут же улыбнулся.

— Владыка Мертвых — король всего сущего, а в королевстве двум правителям не место. Я вернусь, когда все умрут, и в тот день отцу заснуть не удастся. — С этими словами он ушел надзирать за подданными королевства как Смерть.

Так младший принц остался за воротами замка, но уже не в пустоте. Его окружали земля, море, звезды и призрак Смерти, и каждое из творений воплощало собою неудачу одного из братьев. Будучи самым умным из королевских сыновей, принц учился на их ошибках. Он внимательно наблюдал за попытками братьев добиться одобрения отца — но никто из них и не подумал считаться с желаниями самого старого короля, и все они потерпели неудачу. Младший сын не стал ждать, чтобы отец вернулся к себе в покои. Как только король отослал предпоследнего по старшинству принца прочь, оставшийся принц воззвал к королю, стоя под балконом.

— Отец, я не стану предлагать тебе безделки да пустяки, как мои братья; я дам тебе то, чего ты хочешь больше всего.

Это привлекло внимание короля, и гнев его поутих.

— И что же это такое, сын мой?

— Сон.

Младший из принцев вырвал из груди сердце и открыл его. Наружу вырвалась искра и засияла луною в небе, а земля погрузилась в лунный свет и в сумеречную тень. Вместо пыльных земель и расползающегося во все стороны моря, что окружали замок прежде, теперь темно-зеленый холм высился над заболоченной пустошью. Подданные королевства куда-то исчезли. Юный принц вернулся на свое место под балконом.

Король был глубоко потрясен, но не вполне понял, что произошло.

— Что ты такое сделал?

— Я подарил тебе место для упокоения, отец мой. Спи здесь, ибо пусть мы и бессмертны и никогда не умрем, теперь ты обретешь мир и покой до тех пор, пока Все Сущее не исчерпает себя.

Король не произнес ни слова, так что младший принц засомневался было, совершил ли он нечто мудрое или все-таки глупость. Но тут отец его зарыдал. Он сошел с балкона и широко распахнул ворота замка. Король крепко обнял своего сына и долго не размыкал объятий; а потом возвел его на трон. На пиры и празднества пригласили недавно созданных подданных королевства, и даже все прочие принцы ненадолго вернулись домой и неохотно присоединились к увеселениям. Когда же торжества закончились, старый король возвратился в свои покои и погрузился в сон на всю оставшуюся вечность. А младший принц стал править вместо него и по сей день пребывает в своем замке Упокоения Всего Сущего, и народ любит и чтит его как мудрейшего и великодушнейшего владыку на всем свете.

К тому времени как Лили дочитала сказку и отложила книгу на прикроватную тумбочку, мальчики уже крепко спали. Она поцеловала обоих в щеку и осторожно встала, постаравшись не потревожить детей.

— Сладких снов вам, мои хорошие.

И миссис Дэрроу вышла из спальни. Я напоследок оглядела мальчиков и проследовала за хозяйкой в свои собственные покои на этот вечер, отделанные в неброских синих и глубоких фиолетовых тонах. Посреди комнаты стояла одна-единственная кровать с пологом на четырех столбиках, словно дрейфуя по морю лазурных ковров.

— Ну и сказка, — проговорила я.

— Да, странноватая даже для мифов о сотворении мира. Но я сочла разумным поделиться ею: вы ведь станете проводить здесь все больше времени. А обитатели этого места смотрят на жизнь и смерть несколько иначе.

— Боюсь, я не вполне понимаю, что именно они предпочитают.

— Очень тонкое наблюдение. Все зависит от того, кого вы спрашиваете. — Лили помолчала немного и направилась к двери. — Завтрак в девять.

— А как мы узнаем, что уже утро?

— Вы — никак. Я… — Лили прикусила язык. — Я зайду за вами и за детьми в нужный час.

И Лили Дэрроу ушла, закрыв за собою дверь. А я осталась гадать, с какой бы стати предполагаемая хозяйка дома сама провожает гостей в отведенные им комнаты.