Среда, 7 октября 2009 года

– Необычный – да, – сказал детектив Сэм Комботекра. – Подозрительный – нет. Как такое может быть? – Даже если стремление быть непредвзятым давалась ему с трудом, он умело это скрывал.

Вместе с детективом Саймоном Уотерхаусом они шли на второе за сегодняшний день совещание. Не исключено, что оно уже началось. Сэм шагал чуть быстрее, чем следовало, причем с таким видом, будто опоздание в несколько минут – не та вещь, из-за которой стоит нервничать.

Саймон знал: это не так. Его коллега нервничал. Опоздания были частью длинного перечня вещей, которые бесили инспектора уголовной полиции Джайлса Пруста. За глаза его называли Снеговиком по причине лавин неодобрения, столь же реальных и твердых, что и глыбы льда, которые Пруст обрушивал на вас и от которых было невозможно отбиться. После многолетних попыток Саймон научился защищать себя от начальственного гнева: мнение инспектора перестало иметь для него значение. Сэм же был новичком в Управлении уголовных расследований Калвер-Вэлли, и ему еще предстояло через многое пройти и многое понять.

Когда они пришли в диспетчерскую, там уже было полно народа и свободных стульев не осталось. Впрочем, встать тоже было практически негде. Саймон и Сэм были вынуждены остаться в дверях. Глядя поверх голов детективов, бо́льшая часть которых была вызвана из Силсдена и Рондесли, Саймон за плотной людской массой разглядел подтянутую, неподвижную фигуру Пруста.

Он не смотрел в их сторону, но Саймон понял: от Снеговика не ускользнуло их с Сэмом опоздание. Чуть приподнятая бровь, легкое подергивание мышц на скулах – только это, ничего больше. Разве не женщинам положено быть пассивно-агрессивными? Пруст же умел быть и пассивно-агрессивным, и агрессивно-агрессивным. У него имелся полный репертуар зловредности.

По стоявшему в комнате гулу было ясно: они ничего не пропустили. Брифинг, по сути дела, еще не начался.

– Почему сейчас? – крикнул Саймон прямо в ухо Сэму, чтобы тот услышал его в гомоне многочисленных голосов и барабанной дроби ног о ножки столов. Им все еще владели подозрения. Хотя бы потому, что им было сказано, что для вызова нет причин. – Два брифинга за день? Можно подумать, раньше мы не расследовали убийств. Даже когда на руках у нас было по несколько трупов, он редко высовывал нос из своего скворечника, разве только чтобы всыпать тебе или Чарли, или кто там у вас был старшим. Теперь же он берет в свои руки руководство каждым…

– Хелен Ярдли – первая… Знаменитость, конечно, не самое подходящее слово, но ты понимаешь, о чем я, – произнес Сэм.

– Думаешь, Снеговик мечтает увидеть свои глазки-угольки и нос-морковку в газетах? – рассмеялся Саймон. – Да он терпеть не может…

– Можно подумать, у него есть выбор, – перебил его Сэм. – Это дело в любом случае привлечет к себе внимание, так не лучше ли предстать в глазах общественности этаким суперменом? Как старшему следователю – если учесть, что за расследованием будет следить вся страна, – ему ничего другого не остается.

Саймон не стал с ним спорить. Он уже заметил, что Сэм, который обычно был сама любезность, всякий раз обрывал его на полуслове, как только речь заходила о Прусте. Чарли, невеста Саймона и бывший сержант, объясняла это заботой Сэма о профессиональной этике: мол, нельзя плохо отзываться о начальстве. Саймон же подозревал, что это как-то связано с самоуважением. Даже такой терпеливый и в высшей степени тактичный человек, как Сэм, с трудом мирится с самодурством Снеговика. Отрицание было его спасительным кругом; Саймон же только и делал, что вечно напоминал ему про прустовский деспотизм.

В конечном итоге все сводилось к личному выбору. Сэм предпочитал делать вид, будто он и его команда не подвергается ежедневным нападкам со стороны страдающего манией величия нарцисса или же не в силах ничего с этим поделать, тогда как Саймон давно решил: единственная возможность сохранить здравомыслие – это сосредоточиться исключительно на том, что происходит в данный момент и как это плохо, чтобы, не дай бог, такое положение вещей не начало казаться нормальным. Он стал своего рода неофициальным архивариусом отталкивающей личности Пруста. Сейчас Саймон почти ожидал вспышек начальственного гнева: каждая становилась очередным доказательством того, что он, Саймон, прав, отказавшись от любого сомнения в отношении мерзопакостности своего начальника.

– Ты бы узрел злой умысел во всем, даже таскай Пруст на себе по пустыне мешки с зерном для жертв голода, – поддразнила его накануне вечером Чарли. – Ты привык ненавидеть в нем абсолютно все. Это твой условный рефлекс, как у собаки Павлова, – он все делает неправильно, даже если ты не знаешь, что именно.

А ведь она права, подумал Саймон. И Сэм тоже, скорее всего, прав: в данном случае пристального внимания прессы Прусту не избежать. Все должны видеть, что расследование ему не безразлично, что он занимается им с огоньком, хотя в душе́ наверняка считает дни, когда, наконец, сможет вернуться к своему обычному режиму почти полного безделья.

– Он наверняка чувствует ответственность, как и все мы, – сказал Сэм. – Даже если оставить в стороне профессиональные соображения, нужно иметь каменное сердце, чтобы не задействовать в таком деле, как это, все силы. Знаю, пока говорить что-то определенное рано, у нас нет никаких доказательств того, что убийство как-то связано с тем, почему все мы знаем, кто такая Хелен Ярдли, но… ты должен спросить себя: была бы она сейчас мертва, если б не мы?

Мы. Когда Саймон, наконец, понял, что имел в виду Сэм, Пруст уже колотил о стену кружкой с надписью «Лучший в мире дед», призывая присутствующих к порядку. Угомониться быстрее, чем за три секунды. Парни из Силсфорда и Рондесли быстро усвоили урок. Саймон накануне озаботился тем, чтобы предупредить коллег. Как выяснилось, в этом не было необходимости. Леденящие кровь истории о самодурстве Снеговика были давно знакомы полицейским в обоих участках.

– Коллеги! Господа! У нас имеется орудие убийства, – заявил Пруст. – Вернее, у нас его пока нет, но мы знаем, что это такое, а значит, в самое ближайшее время мы его найдем.

А вот это спорно, подумал Саймон. Ни одно слово инспектора не ускользнуло от его неумолимого анализа. Под сомнение ставилось все, пусть и не вслух. Что это – факт или же субъективное мнение, замаскированное под объективную истину? Саймон понимал иронию: он должен благодарить упертость и зашоренность Снеговика за то, что его собственный ум всегда остается открытым.

– Хелен Ярдли была застрелена из девятимиллиметровой «беретты эм-девять», – продолжил Пруст. – Не из переделанного «байкала ИЖ», как нам в понедельник сказали оружейники, и не из полицейского «макарова», как нам объявили во вторник. Поскольку сегодня уже среда, нам не остается ничего другого, как поверить им в третий раз.

Встал Рик Лекенби с перекошенным от злости лицом.

– Сэр, вы заставили меня сделать выводы прежде, чем…

– Сержант Лекенби, раз уж вы встали, не желаете ли рассказать нам о том, на какое оружие и почему ваш выбор пал сегодня?

Лекенби повернулся лицом к присутствующим.

– Девятимиллиметровая «беретта эм-девять» – это стандартное оружие армии США. Находится в обращении с восьмидесятых годов. Это означает, что оно могло попасть к нам в Англию из Ирака еще в дни первой войны в Заливе или совсем недавно. Или из любой другой зоны военных действий, в любое время за последние двадцать – двадцать пять лет. В зависимости от того, как давно оно попало в Англию, шансы его отыскать снижаются.

– То есть нам надо искать того, кто связан с армией США, я верно понял?

– Или британской, – произнес детектив-констебль Крис Гиббс. – Наш солдат мог разжиться им, получив его от какого-нибудь янки, и привезти сюда.

– Нет, сэр, я имел в виду не это, – ответил Лекенби, обращаясь к Прусту. – Я бы сказал, нам нет оснований предполагать, что убийца как-то связан с военными. Если пистолет попал в Англию, скажем, в девяностом году, то велика вероятность того, что с той поры он сменил несколько владельцев. Я хотел бы сказать вот что…

– Не говорите, что вы хотели бы сказать, сержант, – просто возьмите и скажите.

– Самый популярный пистолет в данный момент, который засветился более чем в половине городских перестрелок, – это газовый пистолет «байкал ИЖ». Вы покупаете его в Восточной Европе, переделываете и получаете эффективное на малом расстоянии оружие. Первая мысль, которая посетила меня на месте преступления, была такой. Миссис Ярдли убили с близкого расстояния, а «байкал» в последнее время часто фигурировал в полицейских сводках. Учитывая пороховой след на стене, на теле и на ковре рядом с ним, высока вероятность того, что ее убили именно из «байкала». Лишь после того, как из мозга убитой была извлечена пуля, которую мы затем изучили, мы пришли к выводу, что это могла быть девятимиллиметровая «беретта эм-девять».

– И что из этого следует? – спросил Пруст.

– Может быть, ничего, – ответил Лекенби. – И «байкал», и «беретта» теоретически могли принадлежать кому угодно. Но внутренний голос подсказывает мне, что уличные стрелки «береттой» не пользуются. Просто не пользуются, и всё. Поэтому… убийцей может быть кто угодно, и вовсе не обязательно уличный хулиган или известный преступник.

– Он или она, – подала голос женщина-полицейский из Рондесли.

– Если оружие убийцы – американский пистолет армейского образца, сержант, то нам нужно искать того, кто связан с армией США и, как разумно предлагает констебль Гиббс, с нашей собственной армией, – медленно произнес Пруст. Когда шеф говорил подобным тоном, это означало, что он делает все для того, чтобы не дать лавине презрения прорваться наружу. – Мы не знаем, сколько рук сменило оружие. Пистолеты – они как машины: одни меняют хозяина каждые три года, другие преданно служат одному всю жизнь. Я прав?

– Пожалуй, да, сэр, – покорно согласился Лекенби.

– Отлично. Постарайтесь к завтрашнему утру разузнать как можно больше об этой «беретте». Добавьте к описанию цветные фото и раздайте их всем, – распорядился Снеговик. – Если, конечно, к тому времени вы не измените свое мнение. Я бы не удивился, услышав от вас, что оружием убийства была реактивная трубка для стрельбы горохом с берегов озера Уиндемир.

Те, кто занимался допросами, вам придется начать сначала. Всех, с кем вы разговаривали – друзья Хелен Ярдли, ее родственники, соседи и так далее, – придется допросить еще раз. Нужно выяснить их возможные связи с военными. Группы видеонаблюдения, вы займетесь поиском автомобилей с американскими и/или военными номерами. Или, – надеюсь, это понятно и так, – всеми, кто лично знаком с семьей Ярдли.

Видеонаблюдение могло бы стать для нас серьезной головной болью, особенно если учесть, что две самые ближние к Бенгео-стрит видеокамеры находятся на самом оживленном участке Рондесли-роуд. Но, наше счастье, нам повезло со свидетелями – через минуту я расскажу об этом подробнее. Поэтому в данный момент для наружной видеокамеры, что установлена у кинотеатра, для нас приоритетным является отрезок времени утра понедельника с семи сорока пяти до восьми пятнадцати и с четверти шестого до двадцати пяти минут седьмого вечера. Для той камеры, которая находится у входа на Маркет-плейс, нужное нам время будет другим – с семи тридцати до восьми утра и с пяти пятнадцати до шести двадцати пяти вечера. Особый интерес для нас представляет любая машина, двигавшаяся в направлении Бенгео-стрит в утренние часы и назад в вечерние.

Старший группы видеонаблюдения, сержант Дэвид Прескотт из участка Рондесли, поднял руку.

– Среди тех, кто ехал в час пик по Рондесли-роуд, найдется немало знакомых Хелен Ярдли. Она была приходящей няней. За сколькими детьми, чьи родители живут в Спиллинге или в Силсфорде, но ездят на работу в Рондесли, она присматривала? – спросил он.

– Я не прошу вас помечать красным флажком всех подряд на основании одних лишь камер видеонаблюдения, сержант. Я просто говорю, что это интересующий нас участок.

– Понял, сэр.

– Мы даже не знаем, ехал ли убийца по Бенгео-стрит на машине или шел пешком, – сказал Пруст. – Если пешком, то он мог прийти со стороны Тертон-стрит или Хоупли-стрит.

– Он мог приехать на велосипеде, – предположил констебль Колин Селлерс.

– Или же свалиться с неба прямо в палисадник дома Ярдли, – съязвил Снеговик. – Сержант Прескотт, доведите до сведения ваших подчиненных, чтобы они не заморачивались записями видеокамер, пока мы не установим всех поставщиков воздушных шаров в Калвер-Вэлли.

Молчание в комнате сделалось густым, как клей.

Еще одна единица хранения в мой архив, подумал Саймон. Убийца мог приехать или прийти пешком, но предположение, что он мог прикатить на велосипеде, воспринято как смехотворное и неестественное лишь потому, что сам Джайлс Пруст никогда не ездит на велосипеде. А значит, счел себя вправе свысока отмести его.

– Перейдем к свидетелям, – ледяным тоном продолжил инспектор. – Миссис Стелла Уайт из дома шестнадцать, что на Бенгео-стрит – это прямо напротив дома номер девять, дома семьи Ярдли, – видела какого-то человека, который шел по дорожке к входной двери в понедельник, в восемь двадцать утра. Миссис Стелла Уайт не видела, вышел ли он из машины. Она заметила его, когда он уже шагал к дому. В тот момент миссис Уайт пристегивала ремнем безопасности своего сына Диллона, которого собиралась отвезти в школу, и потому не обращала особого внимания на то, что происходит на противоположной стороне улицы. Тем не менее она смогла дать нам общее описание его внешности: мужчина среднего возраста, тридцать пять – пятьдесят лет, темноволосый, в темной одежде, предположительно в пальто, хорошо одетый, хотя и не в костюме. Она сказала, что в руках у него ничего не было, хотя «беретта» могла бы легко уместиться в кармане пальто.

«Мда, такое описание столь же полезно, как и полное его отсутствие, – подумал Саймон. – Завтра миссис Уайт, как то обычно бывает со всеми свидетелями, заявит, что темные волосы незнакомца, возможно, были не такими и темными, а сам он был не в пальто, а в домашнем халате».

– К тому моменту, когда миссис Уайт выехала на дорогу, этого человека уже не было. Она утверждает, что он не мог уйти далеко, лишь войти в дом номер девять. Мы знаем, что никакого взлома не было, значит, Хелен Ярдли впустила его сама? Если это так, то была ли она с ним знакома? Или же он сказал нечто вполне правдоподобное, чтобы она впустила его в дом? Был ли он любовником, родственником, продавцом пластиковых окон? Нужно это выяснить.

– Скажите, а миссис Уайт видела или слышала, как Хелен Ярдли открывала входную дверь? – поинтересовался кто-то.

– Ей кажется, что да, но она не уверена в этом, – ответил Пруст. – В доме номер одиннадцать на Бенгео-стрит у нас есть восьмидесятитрехлетняя Берилл Мьюри, которая, несмотря на свою тугоухость, в пять часов вечера слышала громкий звук, который вполне мог быть хлопком пистолетного выстрела. По ее словам, это было похоже на треск фейерверка, с которым очень легко спутать выстрел из девятимиллиметровой «беретты», особенно если человек не знаком с оружием. Я же склонен думать, что бывшая учительница игры на фортепьяно с ним не знакома… Мисс Мьюри смогла точно назвать время, потому что слушала радио, а пятичасовые новости только-только начались, когда она услышала странный хлопок. По ее словам, этот звук напугал ее. Ей также показалось, будто он донесся из дома Хелен Ярдли. Если же учесть, что некий человек вошел в дом в восемь двадцать утра, а роковой выстрел прозвучал в пять вечера, что же происходило в промежутке между этими двумя точками во времени? Мы не можем наверняка считать убийцей человека, которого видела миссис Уайт. Но пока мы не выследим его и не установим, так это или нет, мы будем вынуждены рассмотреть вероятность того, что это мог быть он. Сержант Комботекра, что скажете?

– Пока еще нечем обрадовать, сэр, – отозвался Сэм из дальнего конца комнаты.

Пруст угрюмо кивнул.

– Если только к завтрашнему вечеру мы не отыщем Мистера Утреннего Посетителя и не докажем его непричастность, я готов поставить все свои деньги на то, что он и есть убийца. Если это так и если он пробыл в доме Хелен Ярдли более восьми часов, прежде чем застрелил ее, то что происходило все это время? Почему он не убил ее сразу? На теле никаких следов насилия, в том числе сексуального. Кроме выстрела в затылок, мы не обнаружили никаких других ран. Получается, он пришел поговорить с ней, думая, что либо выстрелит в нее, либо нет, в зависимости от результата разговора?

Саймон поднял руку. Пруст несколько секунд делал вид, будто не замечает ее, но затем кивнул.

– А как насчет вероятности того, что пистолет мог принадлежать семье Ярдли? У нас нет оснований утверждать, что убийца принес его с собой. Оружие вполне могло находиться где-то в доме. Если вспомнить историю этой семьи…

– За семьей Ярдли не числится нелегальное хранение оружия, – бесцеремонно оборвал его Снеговик. – Есть некая тонкая грань между тем, чтобы рассмотреть все разумные вероятности, и растранжириванием наших ресурсов на всякую чушь, которую мы, в нашем стремлении к равноправию, поднимаем до статуса гипотезы. Всем присутствующим сейчас в этой комнате советую хорошенько это себе уяснить. Мы уже сорок восемь часов занимаемся расследованием, и у нас все еще нет подозреваемого. Вы все знаете, что это означает. Мы уже установили алиби друзей, родственников и близких знакомых Хелен Ярдли. Похоже, мы имеем дело со странным убийством, что для нас – дурное известие. А значит, мы тем более должны направить все наши усилия в правильном направлении.

– Ты был прав, что поднял эту тему, – сказал Саймону Сэм. – Лучше проработать все версии и отбросить ненужные, чем вообще о них не думать.

– Пол Ярдли вернулся с работы в десять минут седьмого вечера, увидел, что его жена мертва, и позвонил в полицию, – продолжил Пруст. – В доме он никого постороннего не нашел, равно как и прибывшие на место преступления полицейские. В какой-то момент между пятью часами вечера и десятью минутами шестого убийца покинул дом номер девять по Бенгео-стрит. Кто-то обязательно должен был его видеть. Не мне вам объяснять: первым делом нужно обойти все соседние дома. Давайте расширим зону поисков. Кто-то уже предложил радиус в целую милю.

Снеговик подошел к доске, на которой были развешаны увеличенные фото с места преступления.

– Вот входное отверстие пули, – произнес он, указывая на снимок, на котором был взят крупным планом затылок Хелен Ярдли. – Посмотрите на следы ожога. Пистолет был так близко приставлен к голове жертвы, что почти касался ее. Судя по положению тела, можно предположить, что в момент, когда раздался выстрел, Хелен Ярдли стояла в углу комнаты, лицом к стене. Пуля, выпущенная в голову из пистолета калибра девять миллиметров с близкого расстояния, не разворачивает тело кругом. Но там, где она упала, на стене ничего нет. Так почему же убитая стояла там? На что она смотрела? Или убийца нарочно отвел ее туда, чтобы убить, потому что это единственная часть комнаты, которую не видно в окно? Или она стояла там по какой-то другой причине и он подошел к ней сзади, зная, что она не увидит пистолет?

Саймон пропустил что-то из сказанного. Он все еще думал о том, что ему только что сообщил Сэм.

– Лучше проработать все версии и отбросить ненужные? – произнес он, прижимая ко рту кулак, чтобы Пруст его не расслышал. – Почему Ярдли не могли иметь в доме пистолет, а у темноволосого незнакомца, которого мы не можем найти, он был?

Сэм не стал вздыхать, хотя, судя по его виду, с удовольствием это сделал бы. Лишь покачал головой, давая понять, что не намерен рисковать, отвечая коллеге. Саймону подумалось, что Сэм предпочел бы работать со Снеговиком, не поручи тот ему работать на пару с Саймоном.

Встань в угол. Лицом к стене. Саймон узрел в этом нечто символическое – учитель, наказывающий ученика, – но тут же отбросил эту мысль. Похоже, сегодня с ним никто не согласится, что бы он ни сказал.

Он же не станет соглашаться со всем миром, как то частенько делал и раньше. Странное убийство? Нет. Пруст не прав. Неужели коллективная ответственность полиции за смерть Хелен Ярдли существует лишь потому, что одиннадцать из двенадцати присяжных признали ее виновной в убийстве?

Ага, как же!

– Как у нас обстоят дела с отпечатками пальцев? – спросил Пруст.

Встала сержант Клэр Уильямсон.

– Отпечатки пальцев… Никаких совпадений по нашей базе данных. Много отпечатков, принадлежащих друзьям и родственникам, несколько пальчиков не установлены, но такое вполне ожидаемо. Мы проверили всех, кого могли, на предмет следов от выстрела, но пока никаких положительных результатов.

– Что предсказуемо, – прокомментировал Пруст. – Следы пороховой гари исчезают быстро. Если нашему убийце это известно, он наверняка принял ванну. Тем не менее думаю, мне не нужно говорить вам о том, что было бы грубейшей ошибкой преждевременно отказываться от этой версии. Приложите усилия к тому, чтобы сохранить все, что может понадобиться экспертам. Продолжайте брать пробы, пока я не дам отбой, и записывайте имена всех тех, кто станет спорить с вами по этому поводу.

– Слушаюсь, сэр, – ответила сержант Уильямсон.

– Нам также нужны имена любых подозрительных личностей, которые засветились в последнее время. Прошерстите электронную почту, бумажную корреспонденцию – все, что сможете найти, – адресованную СНРО или Хелен Ярдли лично. Наш убийца мог быть ей не знаком, однако одержим ею.

До Саймона донеслись невнятные звуки одобрения: похоже, народу эта идея пришлась по душе. Чего не скажешь о нем самом. Почему никто не обратил внимания на очевидное? Поиски убийцы не сводились к выбору «или, или» – кто-то, хорошо знакомый убитой, или же незнакомец; по крайней мере, не в данном случае. Существовала и третья вероятность. И он точно не единственный, кому она пришла в голову.

– Тогда идем дальше, к самому необъяснимому аспекту этого убийства, – произнес Снеговик. – Я имею в виду карточку в кармане юбки Хелен Ярдли. – Он кивком указал на пришпиленный к доске фотоснимок. – На ней имеются ее отпечатки пальцев, но есть и другие. Чьи они, мы пока не знаем. Скорее всего, убийца сунул карточку Хелен в карман уже после того, как выстрелил, но так, чтобы краешек торчал наружу, привлекая к себе наше внимание. Не исключено, что шестнадцать цифр на карточке, по четыре в каждом ряду, имеют для убийцы какое-то значение. Есть у кого-то новые соображения по этому поводу?

Все как один помотали головами.

– Ладно, подождем известий из Брэмсхилла и Центра правительственной связи.

По комнате прокатился дружный стон и невнятные фразы, вроде «напрасная трата времени».

– Может, поискать в университете, на факультете математики, людей, которые разбираются в кодах? – предложил Пруст. – Я имею в виду нормальный университет, а не бывшее ремесленное училище или аккредитованный филиал «Пицца Хат».

Предложение было встречено с преувеличенным воодушевлением. Интересно, подумал Саймон, сколько тиранов сомневалось в восторге, с коим воспринималось каждое их высказывание? Эти шестнадцать цифр крутились в его голове весь день: 2, 1, 4, 9… Или это были 21, 49? Или же следовало начать снизу и прочитать их задом наперед – 0, 2, 6…

– В крайнем случае можно прибегнуть к помощи прессы, – добавил Пруст. – Пусть они опубликуют эти шестнадцать цифр, а мы посмотрим, что за этим последует.

– Ага, чтобы нам трезвонили все психи из Калвер-Вэлли, уверяя, что это номер и серия билета внеземной лотереи, – пошутил Колин Селлерс.

Пруст улыбнулся. Несколько человек осмелились усмехнуться. Саймон поспешил подавить в себе злость. Стоило ему заметить, как инспектор кайфует от кратчайшего мига счастья, как у него начинали чесаться кулаки. К счастью, такое бывало редко.

– А как насчет психолога? – спросил кто-то. Ага, еще кто-то, считающий, что Снеговик не заслужил веселых мгновений и знает, как положить ему конец.

Саймон ожидал, что Пруст обдаст наглеца ледяным дыханием, но, к его удивлению, тот спокойно ответил:

– Если мы в ближайшие сутки не добьемся успехов с карточкой, я попрошу, чтобы нам выделили профайлера. А пока нам не прислали специалистов по кодам из Брэмсхилла или Центра правительственной связи, придется заняться рутиной – будем много ходить ножками. Нужно узнать, где можно приобрести такие карточки. Что за чернила использованы. Понятно? – неожиданно рыкнул он.

Все дружно, как по команде, содрогнулись.

– Сэр, мы занимаемся этим вопросом, – сказал несчастный констебль из Силсфорда, которому было поручено это выяснить. – Я подстегну моих коллег.

– Непременно, констебль. Я жду от каждого двухсотпятидесятипроцентные усилия. И не забывайте азы. Кстати, напомните мне их. Давайте выслушаем вас, детектив Гиббс.

– Ничего не бери на веру, никому не верь на слово, все проверяй, – промямлил Крис Гиббс, заливаясь краской. Обычно Снеговик выбирал на позорную роль мальчика для битья Саймона. Почему же на этот раз он его пощадил?

– Наш таинственный посетитель дома номер девять по Бенгео-стрит может оказаться пустой версией, так что пусть она будет у нас не единственная, – заявил Пруст. – Кто-то уже сказал, что убийца вполне может быть женщиной. Я требую, чтобы вы включили мозги и чтобы они функционировали в таком режиме круглые сутки. Нет нужды говорить вам, почему этот случай значит для нас много больше, чем все, чем мы занимались раньше.

– Вот как? – пробормотал себе под нос Саймон.

Стоявший рядом с ним Сэм кивал. Но что именно выделяло убийство Хелен Ярдли из ряда прочих уголовных дел? Об этом не было сказано ни слова – ни этим утром, ни вообще.

– С момента убийства прошло двое суток, – продолжил Снеговик. – Если в ближайшее время мы не получим результатов, нашу группу урежут вдвое, и это будет только начало. Вас отправят по вашим участкам – а я на все сто уверен, что те из вас, кто прибыли сюда из Рондесли, вряд ли горят таким желанием… Ну ладно, на сегодня хватит. Сержант Комботекра, детектив Уотерхаус – в мой кабинет.

Саймон был не в том настроении, чтобы ждать, чего хочет Пруст.

– С какой это радости вы отбрасываете правило «ничего не брать на веру», когда дело касается пистолета? – спросил он, как только захлопнул за собой дверь. На этот раз Сэм вздохнул. – Почему Хелен или Пол Ярдли не могли хранить дома «беретту» – в отличие от темноволосого типа, которого мы никак не можем найти?

– Сержант Комботекра, объясните детективу Уотерхаусу, почему пистолет скорее мог принести в дом убийца, а не его жертва.

– Супруги Ярдли отчаянно отстаивали право самим растить своего единственного ребенка – и потерпели неудачу. Подумайте, что это могло для них значить. У вас ведь есть дочь…

– Упомяните ее имя, Уотерхаус, и я вырву вам язык. Моя дочь не имеет абсолютно никакого отношения к этому делу.

Эх, зря вы не слышали, что Колин Селлерс говорит о ней уже много лет, о том, что ему хотелось бы сделать с некими частями ее тела…

Саймон попытался еще раз.

– Пейдж Ярдли живет менее чем в двух милях от Бенгео-стрит с новыми родителями. Те даже поменяли ей имя и ни на шаг не подпустят к ней биологических родителей. На месте Хелен или Пола Ярдли в такой ситуации – «у меня отняли ребенка, более того, закон был на стороне тех, кто это сделал», – я вполне мог обзавестись пушкой. Если б мне довелось стоять в суде, беспомощно глядя, как моя жена получила два пожизненных срока за преступления, которые – я уверен – она не совершала…

– Спасибо, я вас понял, – констатировал Пруст.

– Я еще не закончил и сейчас выскажу свою точку зрения полностью: Хелен Ярдли провела девять лет за решеткой. Если она невиновна, то, выйдя на свободу, она вполне могла думать о мести. И даже если…

– Довольно!

Над головой Саймона что-то пролетело. Он поспешил пригнуться. Прустова кружка с надписью «лучший в мире дедушка» ударилась об угол шкафа и разбилась вдребезги. Сэм нагнулся, чтобы подобрать осколки.

– Оставьте! – проревел Снеговик. – Откройте верхний ящик шкафа! Там лежат два экземпляра книги Хелен Ярдли. Один возьмите себе, второй дайте Уотерхаусу.

Саймон сдержался от ответной дерзости лишь благодаря тому, что поклялся самому себе сделать то, что уже давно собирался сделать, – а именно подать официальную жалобу. И он ее подаст, уже завтра утром. Пруст наверняка выдвинет контробвинения в неуважении, сарказме и нарушении субординации. И будет прав. Никто не поддержит Саймона, кроме Чарли, да и она – лишь потому, что питает к нему слабость, а вовсе не потому, что не согласна с прустовской характеристикой.

Сэм вручил ему экземпляр книги «Только любовь», плод совместного творчества Хелен Ярдли и Гейнор Манди. Саймон сегодня уже допрашивал Манди. По ее словам, бо́льшую часть текста Хелен написала сама, и вообще работать с ней было одно удовольствие. Обложка была белой, в центре – фотография вязаных детских башмачков. В нескольких местах между страницами торчали бумажные закладки. Саймон посмотрел на книгу Сэма: то же самое.

– Давайте еще раз начнем сначала, – сказал Снеговик, четко проговаривая каждое слово, как будто в ожидании возражений. Ибо второго шанса не будет, так как первый уже сам по себе великая щедрость с его стороны. – Я позвал вас обоих сюда потому, что вы – мои лучшие детективы. Несмотря на личную неприязнь с вашей стороны, Уотерхаус, я должен знать, что могу рассчитывать на вас.

– Можете, сэр, – ответил Сэм.

– В чем именно? – уточнил Саймон. Он редко употреблял слово «сэр». Во всяком случае, в последнее время все реже и реже.

– Я хочу, чтобы вы оба прочли эту книгу, – ответил Пруст. – Я прочел ее, и, как мне кажется, в ней нет ничего, что добавило бы новое к тому, что мы уже знаем. Но, возможно, вы найдете нечто такое, что я мог упустить. Я отметил страницы, на которых упомянуто мое имя. Через три дня после смерти ее второго ребенка я произвел арест Хелен Ярдли и обвинил ее в убийстве обоих детей. Я дал соответствующие показания в суде. В ту пору я был сержантом. Моим начальником был суперинтендант Бэрроу.

Саймону стоило неимоверных усилий не посмотреть на Сэма и вообще никак не отреагировать.

– Мое мнение таково: из всех, кто занимается этим убийством, прочесть эту книгу должны лишь вы двое. Завтра утром, на совещании, я намерен рассказать всем о моей… личной причастности к этому делу. И пусть эта причастность не так уж и важна, я хотел бы, чтобы о ней знали.

Не так уж и важна? Он что, шутит? Проверяет их?

– Я не стану упоминать о том, какую роль сыграл суперинтендант Бэрроу, чье имя не фигурирует в книге.

Неужели Бэрроу приказал Прусту вымарать его имя? Неужели они тайно договорились, что упоминать, а что нет? Снеговик никогда не скрывал своей ненависти к Бэрроу, но за долгие годы та настолько смешалась с его антипатией ко всем другим, кого он знал, что Саймон никогда не задумывался о ее истоках.

– Обычно – я уверен, вам это известно – любой полицейский, который, будучи сержантом, предъявил кому-то обвинение в убийстве, не может возглавить расследование убийства этого же человека уже в качестве инспектора. Главный констебль, заместитель главного констебля и суперинтендант Бэрроу возражали против того, чтобы я расследовал дело об убийстве Хелен Ярдли. И все же вот он я, следователь по делу об убийстве Хелен Ярдли. Так что вперед, Уотерхаус. Мне кажется, у вас есть ко мне вопрос.

– Я или чего-то не понимаю, или вы хотите сказать, что Бэрроу, шеф и его заместитель не хотят, чтобы кто-то узнал, что это они упекли Хелен Ярдли за решетку? – Саймон удержался от вопроса о том, угрожал ли Пруст предать огласке их роль в вопиющей судебной ошибке, в случае если они поручат руководство расследованием убийства Хелен Ярдли кому-то другому.

– Шеф и его заместитель никак с этим не связаны, – ответил Пруст. – Хотя как непосредственные начальники суперинтенданта Бэрроу они учитывают его интересы, равно как и интересы полиции Калвер-Вэлли.

Сэм Комботекра прочистил горло, но ничего не сказал.

– Значит… – начал Саймон.

– В той степени, Уотерхаус, в какой ваша гипотеза применима к суперинтенданту Бэрроу, я бы не сказал, используя фразу сержанта Лекенби, что вы попали пальцем в небо.

– Что?.. Ах да. – Саймон вовремя все понял, чтобы не выставить себя дураком.

– Итак, вы оба прочтете эту книгу, – произнес Пруст. – Это не приказ. Я прошу вас оказать мне личную любезность.

– Да, сэр, – ответил Сэм.

Саймон еще утром заказал «Только любовь» через «Амазон», как только пообщался с Гейнор Манди. Он прочтет собственный экземпляр, когда тот придет, потому что так хочется ему самому, – что не имело ничего общего с чьей-то просьбой. Любезность. Лучше б это был приказ. О любезности просят друзья, Снеговик же другом не был.

– Завтра утром вы должны стоять по обе стороны от меня для получения инструкций и заданий, так что потрудитесь прийти пораньше, – произнес Пруст уже не столь сурово: видимо, разговор шел так, как ему хотелось. – Я хочу, чтобы все видели, что у меня есть полная поддержка, когда я объявлю, что отныне любой, кто скажет что-то типа «нет дыма без огня» или «просто потому что они ее выпустили, это еще не значит, что она невиновата», подвергнется дисциплинарному взысканию. Причем независимо от того, в каком виде и при каких обстоятельствах это будет сказано, – в виде шутки или под воздействием алкоголя. Любой бобби, который пусть даже шепотом среди ночи произнесет эти слова в своей спальне, с головой накрывшись одеялом, проклянет этот день. Отныне вы оба – мои глаза и уши. Если вдруг услышите нечто подобное, тут же докладывайте мне, будь сказавший хоть трижды вашим лучшим другом; я уже не говорю о тех, кого вы едва знаете. Вы должны быть в курсе всех дурных высказываний, я же хочу услышать о них от вас.

Сэм согласно кивнул. Саймон не мог поверить своим ушам.

– Я знаю, что могу рассчитывать на вашу поддержку, и благодарен вам за это, – отрывисто произнес Пруст. – У меня пока всё. Желаете что-то уточнить или добавить, Уотерхаус?

Сказать Саймон мог многое – во всяком случае, собирался – о том, что расследование идет не в том направлении. Но ему требовалось время, чтобы обдумать услышанное, и он не стал произносить в присутствии Снеговика ни единого слова. Даже не рассчитывай, говнюк.

– Тогда будем считать разговор законченным, – сказал Пруст, который мог считать, как ему угодно. Мало ли что придет ему в голову…