Глава 10
По мере того, как брага созревала, принц Шевузирд все чаще поводил носом в сторону башни. Насквозь провонявший химикалиями Эйхгорн совсем перестал выходить наружу. День за днем просиживал в лаборатории, занимаясь пиротехникой, самогоном и генерацией новых идей.
Из-за плохого освещения спать он теперь ложился рано. Днем комнату в башне заливало солнечными лучами, но после заката оставались только свечи, да огонь в камине. Работать в таких условиях Эйхгорну не нравилось, поэтому он перешел на режим местных — отбой сразу после заката, подъем еще до рассвета.
Пошел одиннадцатый день его пребывания на Парифате, когда он таки спустился вниз. Дело в том, что наступил Малахитовый Ястреб — а именно по Малахитовым дням здесь выплачивают жалованье.
Насколько Эйхгорн понял из Луномера, Малахитовый день посвящен Гушиму — местному богу торговли, богатства и денег. Гушим — бог одновременно жадный и щедрый (как это сочетается — вопрос к теологам), и он очень любит, когда деньги переходят из рук в руки. Поэтому в его дни все стараются делать побольше покупок, везде устраиваются ярмарки, а в учреждениях выдают зарплату.
К кабинету казначея выстроилась настоящая очередь. Горничные, лакеи, стражники — все спешили получить ежелунное жалованье. Помнивший еще советские очереди Эйхгорн приготовился терпеливо ждать, но оказалось, что сановники проходят первыми. Он расписался в гроссбухе, и казначей неохотно отсчитал девять золотых круглях.
С учетом сегодняшнего, Эйхгорн провел на королевской службе уже девять дней.
Вот они какие, регентеры. Довольно крупные монеты, увесистые. На одной стороне изображена чья-то голова, на другой герб, год и несколько букв непонятного значения. Скорее всего, аббревиатура.
А вот интересно, чистое в них золото или разбавленное?..
К сожалению, у Эйхгорна не было пробирных игл или других эталонов, так что пришлось ограничиться элементарным химическим анализом. Золотой штрих никак не отреагировал на азотную кислоту — следовательно, проба не ниже пятисотой. А вот азотно-соляный реактив с двадцатипроцентным содержанием воды дал негативную реакцию — следовательно, до девятьсот пятьдесят восьмой проба не дотягивает.
Добавляя потихоньку еще воды и проверяя золотые штрихи, Эйхгорн наконец пришел к результату в девятьсот. Плюс-минус немного на погрешность измерения — все-таки Эйхгорн не профессиональный пробирер.
Но большей точности и не требуется.
Девятисотая проба, значит. Теперь надо бы еще узнать вес этих монет. Эйхгорн твердо вознамерился выяснить размер своего жалованья в земной валюте. Он, правда, никогда не следил за финансовыми рынками и не знал современных цен на золото… но хотя бы приблизительно.
Своих весов у Эйхгорна не было. Он же выкинул безмен. Впрочем, даже если бы и не выкинул — попробуй-ка, взвесь монету кухонным безменом. Зато среди добра, унаследованного от прежнего владельца, имелись рычажные аптекарские весы с набором крохотных гирек.
Ими Эйхгорн и решил воспользоваться.
По форме регентеры были не совсем идентичны. Судя по их внешнему виду, чеканка здесь используется примитивная — скорее всего, просто отбивают монеты молотом. Даже самый лучший чеканщик не может каждый раз бить с абсолютно одинаковой силой — вот края и гуляют.
Наверняка чуть-чуть различается и вес. Так что Эйхгорн взвесил все девять монет разом, получив 196 п. Значит, одна монета весит 21.8 п. Разумеется, на Парифате используют собственные единицы веса, и черт его знает, сколько это будет в граммах.
Ясно только, что это самое «п.» меньше грамма, причем намного — двадцать граммов регентер точно не весит. Семь-восемь, не больше.
Значение этой единицы Эйхгорн узнал элементарным способом. Просто взял таблетку цитрамона и взвесил на все тех же рычажных весах. Благо те отличались удивительной точностью — похоже, местные аптекари работают очень скрупулезно.
В разновесе самая маленькая гирька весила 0.1 п. Такую микроскопическую фигулинку даже пальцами не ухватишь — пришлось использовать пинцет. Соответственно, узнать вес искомого объекта можно с точностью до 0.1 п.
Одна таблетка весила 1.4 п. и еще чуть-чуть. Взвесив разом двадцать таблеток, Эйхгорн получил 29 п. Следовательно, точный вес одной таблетки — 1.45 п.
Ну а вес этой таблетки в граммах указан на упаковке. Кислоты ацетилсалициловой — 0.24 г, парацетамола — 0.18 г, кофеина — 0.03 г. Итого 0.45 граммов.
Ну а 0.45/1.45=0.31.
Итак, п.=0.31 г.
Следовательно, вес одного регентера — 21.8х0.31=6.758. Шесть и три четверти граммов золота. Всего же у него получается шестьдесят граммов золота девятисотой пробы. Даже если сдавать по цене лома — более чем щедро за девять дней не слишком напряженной работы.
А ведь король обещал еще и прибавку, если Эйхгорн его впечатлит.
Конечно, пока неизвестно, какой курс золота на Парифате. Может статься, что золотые самородки тут валяются прямо под ногами, а за золотую монету можно купить разве что бутылку пива.
— Малой, а много в вашем королевстве можно купить за золотой регентер? — спросил Эйхгорн, протирая очки.
— Много, мэтр! — закивал Еонек. — Целого теленка купить можно!
— Теленка, говоришь?.. — медленно переспросил Эйхгорн.
— Ага! Или камзол!
— А если пива? Почем у вас тут пиво?
— Пива-то?.. Ой, мэтр, да пива вы на этот регентер столько купите, что захлебнетесь в нем! Ковшей сто, наверное!
Эйхгорну это понравилось. Похоже, волшебники здесь оплачиваются по высшему разряду.
— Вот что, малой, — обмакнул он перо в чернильницу. — Ты вроде говорил, что твоя сестра замужем за стеклодувом?
— За подмастерьем стеклодува, — поправил Еонек. — Мелек еще только учится.
— Неважно. Смотри сюда. Сходишь к стеклодуву и закажешь у него стеклянный шар вот такого размера… не перепутай! И еще стеклянную бутылку вот такой формы…
— Тоже не перепутать?..
— Нет, тут не так важно… — ответил Эйхгорн. — Примерно вот такую. Еще найдешь мне какую-нибудь железную палку примерно вот такой толщины, пару железных шайб и проволоки. Лучше латунной. А у столяра закажешь… смотри внимательно, малой!..
Неуклюже орудуя непривычным инструментом, Эйхгорн начертил приблизительный чертеж. Местных мер длины он все еще не знал, поэтому для наглядности нарисовал рядом карикатурного человечка, подписав «Еонек». Паж наморщил нос и заявил, что это на него совсем не похоже, а Эйхгорн сухо ответил, что он художник, он так видит.
На расходы Эйхгорн выдал Еонеку один регентер, велев на сдачу взять пива.
Увы, вечером тот вернулся с бутылкой, палкой, проволокой, деревяшками и большой миской тушеной крольчатины, но без пива. Стеклодув де заломил цену за стеклянный шар. Нестандартное, мол, изделие, задешево не возьмется. Мелек-то, конечно, охотно бы помог шурину, но ему пока не разрешают работать самостоятельно.
— Черт с ним, — поморщился Эйхгорн. — Он сказал, когда будет готово?
— Через три дня. Велел прийти на Янтарный Ястреб.
— В обрез, — снова поморщился Эйхгорн. — Ладно, но на Янтарный Ястреб с утра прямо пойдешь и заберешь, понял?
— Понял, мэтр. А это вам для гаданий, да? А разве хрустальный не лучше?
— Некритично.
Эйхгорн проверил бенгальские огни. Они уже совсем высохли и были готовы к употреблению. Пятьдесят одна штука — Эйхнгорн машинально их пересчитывал каждый раз, когда видел.
Не помешает провести испытание. Убедиться, что огни нормально горят и не засветят королю искрой в глаз. Эйхгорн достал зажигалку, уже привычно пряча ее в кулаке, поджег серебристую палочку… и глаза пажа резко округлились.
— Гром и молния!.. — восторженно воскликнул он, тянясь к огню. — Мэтр, вот это и вправду здорово!..
— Руками не трогай, обожжешься, — предупредил Эйхгорн.
Сначала он хотел дать Еонеку подержать огонь, но передумал. Если чудо доступно каждому, его ореол тускнеет. Может, потом, когда Эйхгорн получит постоянную должность.
Бенгальский огонь догорел. Эйхгорн обмакнул грязную спицу в ведро с водой и убрал в шкаф.
— Принесешь мне завтра столярные инструменты и самый длинный кожаный ремень, какой только найдешь, — велел он. — И еще живого кролика.
Еонек, уже привыкший, что начальник заказывает всякие странные штуки, понимающе кивнул. На разложенные в шкафу бенгальские огни он таращился с явным вожделением, и Эйхгорн решил за ними присматривать.
Он в свои юные годы тоже регулярно тырил карбид на стройке, чтобы потом утопить его в школьном туалете. Благо стройка была «вечной» — началась, когда Эйхгорн пошел в первый класс, а закончилась, когда он учился на третьем курсе, уже при частном секторе. Все сознательное детство эти два с половиной этажа маячили у Эйхгорна перед глазами. Именно там он поставил первый научный эксперимент, первый раз сломал руку и первый раз поцеловался с девочкой.
А потом здание таки достроили, и оно оказалось скучным универмагом. Там продавалась одежда и продукты. Мальчишки все равно туда бегали, потому что на втором этаже был отдел игровых автоматов, но Эйхгорн к тому времени уже вырос, и его подобные глупости не интересовали.
У него же был собственный ZX-Spectrum.
