Глава 26

Причесанная, собранная, похудевшая Саша снова сидела в вагоне поезда Иваново — Санкт-Петербург. За окном, задумчиво кивая, стоял Александр. Его взгляд блуждал по лицу жены, словно никак не решаясь остановиться. Саша смотрела на мужа, и неприятная мысль грызла ее чуткую совесть. Мужчина на перроне казался чужим, и молодая женщина испытывала невольное облегчение при мысли, что не должна будет больше делить с ним свою постель. Возможно, это временно, успокаивала она себя, пройдет немного времени, и она начнет скучать по нему, ей захочется снова его увидеть, прижаться к теплой безволосой груди… Саша коротко вздохнула и принялась махать мужу рукой, Иванов вздрогнул, вышел из оцепенения и наконец заглянул жене в глаза. В этот момент поезд тронулся, Саша покачнулась, и на инженера взглянул строгий карий глаз. Иванов улыбнулся ему, глаз моргнул, и поэту вновь почудилось, что в Сашином взгляде есть что-то птичье. Наверное, именно таким бесстрастным взглядом беркут нацеливается на полевую мышь… И тут Иванов громко икнул. В душе поэта снова заклокотали стихи! Александр растерянно заморгал и почти прослезился. Близость Саши словно наполняла его душу умиротворением, родник вдохновения в ее присутствии пересыхал, но стоило Саше сесть в поезд, как поэт почувствовал приступ рифмоплетства. Да такой настоятельный, что защекотало живот, и он, уже не обращая внимания на отъезжающий поезд, уносящий жену вдаль, понесся в направлении ближайшего туалета.

Два человека, соединившие свои судьбы, снова расстались. Саша отправилась заканчивать обучение, а Иванов вернулся домой, где его ждала Евгения Мартыновна. Всем троим решение казалось правильным. После второго выкидыша врачи советовали Иванову поберечь здоровье молодой жены. Евгения Мартыновна окончательно взяла на себя бразды домашнего хозяйства, для нормального Сашиного трудоустройства требовалось законченное высшее образование, и посему свекровь отпускала невестку с легким сердцем. Неясные сомнения были лишь у Александра, но после посещения вокзального туалета он вышел с чувством колоссального облегчения: морального и физического. Он на время лишился жены, но снова приобрел способность творить!

Намеренно или случайно, но река времени течет мимо некоторых мест, щадяще огибая благословенные островки. Зелень, не тронутая безжалостной рукой, остается юной, сияет вечной молодостью и красотой. Прах и тлен — неизбежные спутники времени — не успевают осесть, и даже самые старые деревья легкомысленно пускают молодые побеги. Саша вернулась на факультет и поразилась. В ее отсутствие ничего не изменилось. Все тот же давяще низкий потолок, щербатые каменные ступени, теснота аудиторий и бесконечное бурление жизни. Даже лица в студенческой столовой казались прежними. Ой, не только казались, они и были прежними. Бородатый дяденька в растянутом свитере, подозрительно знакомой внешности, эдакий вечный студент, флегматично поедал салат, рассеивая часть свекольных брусочков по обширной растительности. Глаза за толстенными стеклами по-жабьи таращились на окружающий мир, вспыхивая особенным интересом, если в радиусе обзора появлялись девушки. Девушек было много. Подавляющее большинство студентов составляли разнокалиберные, разномастные и разнаряженные особи женского пола. Саша улыбнулась, когда-то и она принадлежала к славному факультетскому племени и ее так же увлеченно пожирал глазами вегетарианец-любитель. Когда-то…

— Разрешите пройти… — за спиной зажурчал смутно знакомый голос, ласково скользнул по шее и дыбом поднял мельчайшие волоски. «Это что за фокусник?» — подумала Саша, оборачиваясь и невольно хватаясь за воротник расстегнутой на верхнюю пуговку блузки.

Как много иногда нужно времени, чтобы просто повернуть голову, и как мало, чтобы понять, что все пропало. Темный силуэт, обрисованный ослепительным сиянием солнца. Оранжевые на излете лучи ворвались внутрь окликнувшего Сашу незнакомца, апельсиновым отблеском заполыхали в его зрачках, огненными чертиками запрыгали по подносу и утонули в жарком мареве солянки.

— Саша? — в чудесном голосе прорвались ликующие трубы. Нет, не трубы. Молодой человек смешно сморщился, стремительно уткнулся носом в собственное плечо и звонко чихнул. Обескураженно посмотрел на Сашу и отшагнул смущенно в сторону, оказавшись в тени колонны: — Пардон.

И тут Саша его узнала:

— Габриэль?

Невероятно, спустя столько времени Саша без усилий вспомнила имя чернокожего юноши.

— Саша, — снова повторил тот и заулыбался.

На темном лице цвета крепкого кофе с молоком засияли ровные, ослепительно белые зубы. Габриэль поставил поднос на ближайший свободный столик и сделал приглашающий жест:

— Кофе, пирожное… солянка?

В этом невероятном наборе было что-то обезоруживающее. Мужчина, готовый поделиться обедом со случайно встреченной давней знакомой, заслуживал некоторого доверия.

— Спасибо, — сказала Саша, усаживаясь.

— Спасибо — да или спасибо — нет? — осведомился Габриэль, разгружая поднос.

Саша не ответила.

— Это? Это? — Он прикасался то к одному, то к другому, вопросительно заглядывая ей, в глаза. — Может, принести воды?

Тоненький, изящный, не мужчина, скорее, юный курчавый мальчик улыбался открытой распахнутой улыбкой, и Саша почувствовала себя… королевой. Не такой юной, как собеседник, но все же… недостаточно пожилой, чтобы не чувствовать себя польщенной. Ощущение собственного неожиданного могущества заполнило все сопротивляющееся существо, заставило затрепетать давно и, кажется, безнадежно сложенные крылья. Сердце дрогнуло, жарко забилось, вспыхнули щеки. Кровь добежала до кончиков нежных пальчиков, окрасив перламутром каждый ноготок.

Разбуженные чувства ошеломляли своей непредсказуемостью. И… Сашу по-настоящему испугало, что источником сумасшедшего вихря ощущений стал малознакомый, непростительно молодой, ЧЕРНЫЙ парень. «Нет, — подумала она, злясь на собственную слабость, — я не должна поддаваться на дежурные негритянские ухаживания! Для них все по-другому. Сколько русских девушек уже пало жертвой таких невинных на первый взгляд попыток залезть в душу, а на самом деле в постель!»

При мысли о постели Саша сердито кашлянула и отрицательно покачала головой.

Улыбка тихо сползла с лица Габриэля.

— Что-то случилось?

Он произнес это упавшим, каким-то подрубленным голосом. Растерянный, с неловко опущенными руками, с виноватым выражением лица, Габриэль меньше всего походил на завзятого сердцееда. В его больших выпуклых темных глазах потухло радостное сияние, вместо него во влажно мерцающей глубине затеплился огонек сочувствия! Да, да, того самого сочувствия, от которого вдруг застонала огрубевшая, одичавшая за время замужества душа. Одичавшая настолько, что Саша не чувствовала ее присутствия. Словно все это время она жила без души, не очень понимая, что с ней, собственно, происходит. И почему-то беглянка именно в этот самый момент решилась вернуться к Саше. В момент, когда она растерянно смотрела в незнакомые чужие глаза. Запершило в горле. Превозмогая себя, Саша вежливо улыбнулась деревянной улыбкой и ответила делано непринужденным тоном:

— Случилось? С кем?

Она лгала в эти теплые карие глаза, в эти неправдоподобно теплые глаза, обливающие ее ласковым светом. Лгала и чувствовала, как внутри, где-то за ноздрями, вскипают непрошеные слезы. Навстречу потянулась смуглая рука с белоснежным носовым платком. Саша приложила его к глазам. Горькие слезинки мгновенно впитались в тонкую ткань.

Габриэль произнес, словно решившись:

— Я очень долго тебя не видел.

Саша равнодушно пожала плечами. «Какое это имеет значение», — думала она.

— Я искаль тебя. — От волнения Габриэль заговорил с отчетливым акцентом.

— Зачем? — Саша слышала свой сухой надтреснутый голос как будто со стороны.

Молодой человек опустил голову, тонкими нервными пальцами раскрошил кусок хлеба, задумчиво собрал крошки…

Саша напряженно смотрела ему в переносицу.

Дрогнули тонкие, почти девичьи брови, Габриэль поднял взгляд и посмотрел Саше прямо в глаза:

— Ты сама знаешь зачем…

Саша усмехнулась. Ей вдруг стало жалко этого молодого наивного юношу, убежденного, что давняя встреча имела значение.

— Это было давно.

— Очень давно, — убежденно подхватил он.

— Слишком давно, — со значением сказала она.

— Не для меня, — ответил Габриэль.

Саша выдохнула и промолчала. «Разве можно ему верить?» — с тоской думала она, сжимая под столом вспотевшие ладони. Надо было немедленно сказать, что она замужем. «Что я другому отдана и буду век ему верна…» Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

— Ты стала совсем беленькая, — задумчиво произнес Габриэль, улыбнулся, нежно, одними глазами, и грустно добавил: — Как больной цветок.

— Цветок? — растерянно переспросила Саша. — Какой цветок?

Габриэль задумался, пошевелил губами:

— Лилий. Ты — как белый лилий.

— Лилия, — машинально поправила она.

— Ты улыбаешься, — сказал он довольным голосом.

— Разве? — удивилась она.

— Твоя улыбка не изменилась… и характер тоже. Ты — вредная, — усмешливо заключил Габриэль.

Он смотрел на Сашу с глубокой нежностью и в этот момент выглядел гораздо старше. Габриэль протянул над столом руку, и показалось, что он хочет погладить ее по голове. Саша прикрыла глаза. Она ждала прикосновения и не понимала, чего в этом ожидании больше. Сопротивления или надежды.

Раздался негромкий голос, Саша почувствовала легкое, едва ощутимое прикосновение к руке.

— Я думаю, ты хочешь кушать, — сказал непостижимый африканец и… пододвинул к ней горшочек с солянкой.

Саша ошарашенно заглянула в гостеприимный керамический зев. Оттуда густо несло упаренной капустой, помидорной поджаркой, а на поверхности супа переливались оранжевые кружки жира. Солянка выглядела до того аппетитной, что Саша и впрямь почувствовала прилив голода.

Объявлять о своем согласии во всеуслышание не пришлось. Габриэль чутко уловил перемену в настроении и галантным движением подал даме своего пылкого южного сердца алюминиевую столовскую ложку.