Глава 2
Колядины
Екатерина Васильевна обвела комнату придирчивым взглядом: уже завтра встречать племянницу, Ваську — Васену — Васеньку, золотоволосую Василису, Светланину дочь.
Ах, Светланка, сестренка!
Екатерина Васильевна до сих пор не примирилась с ее смертью. К чувству потери примешивалась вина: она так и не собралась повидаться с сестрой, когда та заболела. Хотя Леша, муж ее, позвонил, и Екатерина Васильевна знала, что Светлана в больнице. Действительно хотела съездить, но как-то закрутилась — дом, работа, дети…
«И в голову не пришло, что все настолько серьезно, Лешка толком ничего не объяснил…» — горько плакала она, узнав, что сестру похоронили.
После смерти Светланы окончательно слегла и мама. Даже нотариуса для составления дарственной на комнату в коммунальной квартире пришлось вызывать на дом.
Последний месяц мама совсем не вставала с постели, таяла на глазах, будто интерес к жизни окончательно угас вместе со смертью младшей дочери. И внуки, прежде любимые, вдруг отошли на задний план, только о рыжей Василисе старушка иногда вспоминала, чем-то Васена больше других легла ей на сердце…
Теперь, когда сестру не вернуть, сожалела Екатерина Васильевна, что редко виделись они при жизни. Всего раз выбрались Колядины на неделю к Черновым, в Лешкино лесничество. Василиса в школу еще не ходила, а Лельки и вовсе не было, она через год родилась.
Черновы в Петербург тоже не приезжали — хотя девчонки, конечно, просились город посмотреть, особенно Лелька. Сестра все отговаривалась, что не бросить дом, хозяйство.
Екатерине Васильевне всегда казалось — во всем виноват Лешка. Куры, утки да огород — его фантазия, к чему Светлане, горожанке до мозга костей, дурацкое крестьянское хозяйство?
«Сам в лесу сидит — настоящий сыч! — и бедную Светку держит рядом, словно на привязи, — негодуя, жаловалась она мужу. — Ну, прикинь — закончить биофак с красным дипломом и жить в такой глуши! Ради чего, Жень?!»
Екатерина Васильевна часто вспоминала, как сестра уехала на преддипломную практику в лесничество. Ее однокурсницы пристроились кто в зоопарк, кто на кафедру в университете, кто в ветеринарные клиники.
Из всей группы одна Светлана захотела изучать сов в месте естественного обитания — юношеские фантазии! — вот и понесло ее к черту на кулички. А через месяц позвонила и заявила: выхожу замуж.
Из-за Лешки Чернова погубила и жизнь свою, и карьеру! Останься Светлана в городе — в этом Екатерина Васильевна не сомневалась, — жила бы и сейчас. Здесь современные клиники, чудесные врачи, Санкт-Петербург — это вам не отдаленное лесничество с единственным фельдшером в соседней деревне.
В последние годы Екатерина Васильевна немного смягчила свое отношение к Алексею.
«Не думала, что Чернов окажется однолюбом, — говорила она мужу. — Надо же — второй раз так и не женился, а ведь две девчонки на руках, попробуй вырасти их без матери…»
Когда Алексей сообщил, что хочет дать Василисе высшее образование, Екатерина Васильевна, не раздумывая, обещала помочь. И сразу на душе стало легче: хоть так она выполнит долг перед умершей сестрой, хоть так немного искупит свою вину.
Вечером, едва муж вошел в дом, она сообщила о своем решении. И как должное приняла его согласие.
Впрочем, Евгений Наумович практически никогда ей не возражал, вот и сейчас добродушно буркнул, торопясь в ванную:
— Конечно, пусть малышка живет. Места, слава богу, хватает, все-таки сто семьдесят квадратных метров…
За ужином Екатерина Васильевна сообщила детям о скором приезде Василисы. Сказала, что девочка будет учиться в ветеринарной академии и первое время, пока не освоится в городе, поживет здесь.
Она улыбнулась: Лера с Васенькой ровесницы, между ними всего два месяца разницы, девочки наверняка подружатся, почему нет? Обе только что окончили школу, обе вот-вот станут студентками, все ново, все интересно…
Да и всяко Васенька лучше Лериных высокомерных, размалеванных одноклассниц с пустой головой!
Григорий с Валерией удивленно переглянулись — дома не слишком часто вспоминали о деревенских родственниках.
Нет, они конечно же знали о младшей маминой сестре, выскочившей замуж за лесника — по великой любви, разумеется! — и о Василисе с Лелькой, несколько лет назад оставшихся сиротами, но…
Почему Василиса должна жить непременно у них?!
— Естественно, на постой сестрицу — Василису, да? — определят в Леркину комнату? — Гриша глотнул кофе.
— Чего ради? — Лера от возмущения вскочила и едва не уронила стул. — У меня всего одна кровать! А у тебя, кстати, еще диван!
— Извини, но я парень. Э-э… разнополым родственникам просто полагается жить раздельно, — весело ухмыльнулся Гриша. — И потом, вам есть о чем потрепаться перед сном, обе девчонки. — Гриша допил кофе и проворчал: — Все на телефоне меньше висеть будешь. Твой сотовый — мам, скажи! — самый обжористый в доме, я позавчера снова пятьсот рублей на твой номер бросил…
— О чем мне с ней говорить?! О видах на урожай? Не забывай — она из глухой деревни!
— Подумаешь! Научит тебя доить корову, тесто на пироги ставить, яйца из-под кур таскать, печь топить, чем там еще в деревне занимаются?
Екатерина Васильевна покраснела от негодования. Евгений Наумович бросил на нее обеспокоенный взгляд и жестко скомандовал:
— Прекратить пустопорожние разговоры!
Брат с сестрой настороженно притихли.
— Избаловали мы вас! Что за махровый эгоизм? Девочка будет жить здесь, сколько захочет. Мы единственные родственники, ваши матери — родные сестры, если вы вдруг забыли…
Григорий с Валерией молчали. Прекрасно понимали: с отцом спорить бесполезно, да и опасно. Деньги — а карманные денежки мама обычно выдавала по первой просьбе! — в дом приносил именно отец.
Нет, мама, конечно, тоже работала. С ее энергией в четырех стенах не усидеть, она — менеджер в туристическом агентстве. Оформляла договора с зарубежными партнерами, ездила за границу, иногда нужно на месте оценить качество гостиниц и услуг…
Но мама зарабатывала всего тысяч двадцать в месяц и почти все тратила на себя, папа, естественно, не возражал. Он лишь одобрительно посмеивался, когда жена демонстрировала новую сумку, туфли или серьги.
Папа всегда шел у мамы на поводу, зато с детьми был достаточно строг. Грише иногда казалось: он ревновал маму к ним.
Понятно — глупо!
Впрочем, если бы не отец, Гриша никогда не поверил бы в существование так называемых «нежных» чувств и в любовь не поверил бы.
А они точно есть!
Стоило посмотреть на родителей.
Правда, лично Грише еще ни одна девица всерьез не нравилась, так — провести приятно время… в конце концов, ему почти двадцать, имеет право!
— Па, мы ж просто так, мы вовсе не против. Пусть Василиса живет, мы сто лет ее не видели, — пробормотала Лера. — Мы ж понимаем — она сирота, а мама ей — родная тетя…
— В гостиной места полно, диван там классный, Василисе наверняка понравится, — хмуро согласился Гриша.
— Точно, гостиная ей подойдет! — обрадовалась Лера.
— Нет уж, только не проходная комната, — отрезала Екатерина Васильевна. — Да и Лере там будет неловко, она же девочка, переодевается по сто раз на дню…
— Это точно, — фыркнул Гриша. — Если не чаще…
— Не твое дело! — огрызнулась Лера, краснея.
— Мама имела в виду, — Евгений Наумович сочувственно улыбнулся сыну, — что именно тебе придется уступить твою комнату гостье.
— Что?!
— Да, сынок, поживешь пока в гостиной. — Екатерина Васильевна смотрела виновато.
— Но почему не поселить их с Леркой вместе?!
— У нас не общежитие, — рассеянно бросил Евгений Наумович и протянул жене чашку под кофе. — И комнат хватает…
Лера повеселела: не ее выселяют, ура!
Гриша помрачнел: вот черт, не повезло как, влип по самое не могу! Интересно, где ему встречаться со своей девчонкой? В комнате они включали музыку и до изнеможения целовались, а теперь что? Болтаться по улицам? В гостиную в любую секунду могут войти…
— Пап, честное слово, я не могу переехать. У меня в комнате комп, принтер, сканер. Мне работать нужно, сам знаешь!
Гриша не врал, он со второго курса подрабатывал системным администратором в небольшой инвестиционной компании. Учебе это не мешало, скорее помогало, да и деньги никогда лишними не бывают.
Отец одобрял. Говорил: «Правильно, учись рассчитывать на себя, родители не вечные. Останетесь с Леркой одни, никто за резинку от трусов вас по жизни тянуть не будет…»
Может, еще не все потеряно?
Гриша с самым серьезным лицом сказал:
— Пап, я каждый день должен обновлять сайт, ты же знаешь. Лерка сейчас спать завалится, а мне до двух ночи пахать! И потом — куда я дену всю технику?
— Перенесешь в мой кабинет, — хмыкнул Евгений Наумович.
Гриша мрачно кивнул.
— Видишь, я тоже согласен потесниться. Бедная девочка семнадцать лет жила в избе, удобства во дворе, пусть хоть сейчас…
— Папа прав. — Екатерина Васильевна подошла к сыну и поцеловала в макушку. — Уступи, Гриня.
— Ма, ну хватит уговаривать, что я — маленький?
— Для нас вы всегда маленькие, — горько усмехнулась Екатерина Васильевна. — Как подумаю, что это мои дети могли остаться без матери…
Она резко отвернулась, пытаясь сдержать слезы. Иногда казалось: сестра отвела судьбу.
Ведь именно она, Катя, росла слабенькой, все болячки в детстве ее были, а Светланка никогда не болела, как же вышло, что она умерла раньше? Может, взяла на себя смерть, предназначенную ей, Кате?
Нет, они просто обязаны позаботиться о Василисе! А когда подрастет Лелька — и о ней тоже.
После ужина Лера отыскала старый альбом с фотографиями, но любительских снимков, сделанных во время единственной поездки в лесничество, оказалось на удивление мало.
Лера рассмеялась: мама с перекошенным лицом отмахивается березовым веником от комаров! Вот Гришка в одних трусах, тощий — ужас, все ребра видны. Вцепился обеими руками в ружье, а мордашка испуганная — боится, что оно выстрелит? А здесь она, Лера, прижимает к груди большую эмалированную кружку, над верхней губой — молочные усы. Смеется, глупая, — половины зубов нет.
А вот и Васька! Жаль, только на одном снимке.
Лера с любопытством рассматривала фотографию — забавная девчонка на крыльце деревенского дома, рыжая и веснушчатая, в белой футболке и босоногая. Щурится на солнце и обнимает кота, тоже рыжего.
Гришину комнату освободили быстро. Парень — не девчонка, это у Леры все полки заставлены безделушками, косметикой и мягкими игрушками. У Гриши единственная ценность — стол с компьютерной техникой. Его и перенесли в кабинет отца.
Свою одежду хмурый Гриша пристроил в шкаф-купе, тот занимал всю стену в прихожей, места в нем хватало. Хотя дай той же Лерке волю…
Екатерина Васильевна по-детски старательно пропылесосила ковровое покрытие. Собрала красивыми фалдами сшитые на заказ шторы. Протерла полиролью шкаф и подоконник из натурального дуба. Застелила свежее постельное белье, специально выбрав пододеяльник и наволочки с яркими маками.
Пусть Васеньке снятся солнечные сны!
Последним штрихом стал новый махровый халат. Екатерина Васильевна разложила его на кровати: вряд ли у Василисы есть такой, девочка порадуется.
Что ж, все готово!
Утром следующего дня Екатерина Васильевна проснулась раньше звонка будильника. Она еще с вечера наметила съездить в коммуналку, где когда-то жила мама, — проверить комнату, завещанную Василисе.
Екатерина Васильевна убирала постель и грустно улыбалась, вспоминая мать — упрямая! И Гриня такой же, копия бабушки.
Даже когда со здоровьем стало плохо, мама наотрез отказывалась переезжать в огромную квартиру дочери. Сколько раз Екатерина Васильевна говорила ей, что мужу неловко перед знакомыми. Ведь болтают — несчастная больная женщина умирает в коммуналке, дочь с зятем о ней забыли, а сами жируют, нехорошо это…
«Бог им судья, — невозмутимо отвечала мама. — На чужой роток не накинешь платок. Отсюда Васю моего унесли, и меня отсюда же унесут…»
Екатерина Васильевна раздвинула на день портьеры: Васеньку в честь папы назвали, это тоже незримой кровной ниточкой привязывало к деревенской племяннице.
Екатерина Васильевна вырулила с огороженной территории элитного жилого комплекса и повернула на Петроградскую сторону. В субботнее утро машин оказалось немного, она очень удачно попала в «зеленую волну» и без остановок доехала до улицы Максима Горького. Припарковалась и окинула знакомый с детства дом печальным взглядом: «Видишь, одна я осталась. Мамы, папы, Светланки — давно нет, а мы с тобой все коптим небо…»
Она прошла через высокую арку когда-то помпезного сталинского дома и вошла в угловой подъезд. Поднялась на древнем лифте — двери в нем не автоматические, нужно закрывать руками — на последний этаж. И озабоченно нахмурилась: люк на чердак снова открыт. Сколько раз звонила в ДЭЗ — бесполезно…
Подошла к нужной квартире, и сердце защемило — ничего не менялось, на двери по-прежнему пять разномастных звонков, под одним до сих пор наклеена бумажка с фамилией матери.
Екатерина Васильевна сморгнула невольные слезы: никогда уже, нажав на черную кнопочку, она не услышит за дверью маминого голоса: «Катюша, ты?»
Старый английский замок слушался плохо, она с трудом провернула ключ. Вошла в темный коридор и поморщилась: на пороге ближней комнаты тут же появилась соседка, одинокая, желчная старуха, сколько она матери крови попортила…
Екатерина Васильевна хмуро поздоровалась и быстро пошла по коридору, сделав вид, что не заметила намерения бывшей соседки пообщаться.
Вот уж с кем говорить не хотелось, в прошлый приезд старуха потребовала с Екатерины Васильевны «компенсацию за моральный ущерб». Якобы перед самой смертью мама слишком громко кричала по ночам, лишая ее сна, мол, до сих пор мучают головные боли…
Совести никакой у человека — ведь почти шесть лет прошло!
Екатерина Васильевна вошла в небольшую светлую комнату с двумя окнами, в ней царило запустение. Мамины вещи — одежду, постельное белье — она после сорокового дня унесла. Сняла шторы и скатерть, без них стали особенно бросаться в глаза дряхлость мебели, выгоревшие обои, трещины на потолке.
«Интересно, почему в нежилых помещениях такой спертый, мертвый воздух, дышать нечем?..»
Екатерина Васильевна распахнула окно. На облупившийся подоконник упал кусок стекольной замазки, она вздрогнула и грустно подумала: «Через год-другой придется делать капитальный ремонт. Те же стеклопакеты поставить. Обязательно заменить дверь. Новые обои поклеить, что-нибудь светлое, радостное, как мама любила. Васе обязательно понравится…»
Евгений Наумович плохо слышал американских партнеров, он думал о сыне. О старшем сыне, Кирилле, о существовании которого ни жена, ни дети даже не догадывались.
Будь это сценарий сериала, Евгений Наумович непременно одобрил бы: тайный внебрачный ребенок — всегда удачный ход. Он прибавляет драматизма. Но собственная жизнь — отнюдь не фильм. Здесь все идет не по сценарию. И назад не вернуться, не вырезать ненужные кадры, не забраковать неудачные эпизоды. Ничего не изменить, как бы ни хотелось.
Евгений Наумович страдальчески поморщился: каким же он был кретином! Конечно, в семнадцать лет это простительно. И все же, все же…
— Ты меня любишь? — робко спросила в то утро Ольга. — Мы теперь всегда будем вместе?
Он непонимающе таращил глаза, пытаясь понять, что происходит, где он и, главное, с кем. Голова трещала, язык едва ворочался в пересохшем рту, он с трудом сглотнул: интересно, что за гадость пил?
Холодный душ немного привел в чувство, он вспомнил — вчера они праздновали посвящение в студенты. Потом… дискотека. Потом… дешевое вино. Какая-то комната в общежитии — эта, выходит? — группа «Абба» на катушечном магнитофоне, и нравилась же, вот ведь напился…
Худенькую невзрачную девушку в собственной рубашке он не вспомнил, хоть плачь. Нет, что-то такое маячило в голове, но…
Он сел на подоконник и долго рассматривал новую знакомую. Зачем-то пригладил ладонью мокрые после душа волосы и осторожно спросил:
— Звать-то тебя как?
— Ты… тебя — Женей, я помню, а ты, значит, нет, — невнятно пролепетала девушка, отчаянно краснея, глаза ее мгновенно наполнились слезами.
— Извини, — пожал плечами он. — Я первый раз в жизни так напился. Если честно, и с девушкой спал первый раз, жаль, ни черта не помню…
Конечно, он не любил ее. Конечно, они никогда не будут вместе. Он утром даже не вспомнил ее имени, о чем разговор!
К счастью, они учились на разных факультетах и в университете пересекались редко. Неделю спустя он благополучно забыл о ней.
Через два месяца Ольга перехватила его в столовой и, пряча глаза, сообщила, что беременна.
Он испугался: стать отцом в семнадцать лет? Что скажут родители?! К тому же ему нравилась совсем другая девчонка.
Он начал уже сознательно избегать Ольгу. Перестал заходить к друзьям в общежитие. В столовую даже не заглядывал, предпочитая наскоро сжевать на перемене взятое из дома яблоко.
Потом случайно узнал: Ольга перевелась на заочное отделение и уехала домой, в Пикалево. Он обозвал себя подлецом, но был откровенно рад: для него все закончилось благополучно.
Ошибался!
Через год Ольга внезапно появилась в аудитории — вот-вот должна была начаться лекция — и попросила его выйти. А в коридоре протянула свидетельство о рождении Кирилла Евгеньевича Рокотова. И фотокарточку — похожий на лягушонка большеротый младенец беззубо улыбался ему, выдувая пузыри.
Евгений Наумович не сомневался — это его сын. Мелькнула паническая мысль: жизнь погублена, Ольга наверняка попытается заставить его жениться. А если узнает мама…
К тому же в те времена за аморальное поведение вполне могли отчислить из института.
Оказалось, Ольга приехала сдавать сессию. Она обожала ребенка и ничего от него не требовала. Просто ей казалось: он должен знать о сыне.
Евгений Наумович и сейчас помнил, как сгорал от стыда: в этой невзрачной, откровенно некрасивой девчонке столько благородства, а он… показал себя настоящей свиньей!
Ольга не требовала денег, она вообще ничего не требовала. Он сам предложил помогать хотя бы материально.
Ольга не стала отказываться, она зарабатывала весьма скромно, а на малыша требовалось все больше и больше.
На пятом курсе Евгений женился на Кате, он любил ее до сих пор и не жалел ни о чем. Перед свадьбой Евгений порвал единственную фотографию сына. Ту самую, где большеротый Кирилл пускал пузыри.
Он выбрасывал обрывки в мусорное ведро и угрюмо думал — кого же предал на этот раз. Маленького сына, которого не знал? Ольгу, никогда ему не нужную? Катеньку, ведь она имела право знать правду?
Екатерине Васильевне и в страшном сне не могло присниться: двадцать пять лет подряд муж ежемесячно отправлял деньги матери своего старшего сына. Первые годы — почтовыми переводами в Пикалево. Потом — лично в руки, четырнадцать лет назад Ольга с сыном переехали в Петербург.
Заработки Евгения Наумовича росли, одновременно росли и его выплаты Ольге. Старшему сыну давно исполнилось восемнадцать, но Евгений Наумович по-прежнему приносил деньги, ведь Ольга так и не вышла замуж, выходит, он сломал ей жизнь.
Евгений Наумович платил алименты аккуратно, не пропуская ни одного месяца. Отправлял переводы, даже когда жена четыре года подряд не работала, находилась в отпуске по уходу за детьми, и им жилось достаточно трудно.
Он чувствовал себя виноватым!
И несправедливо наказанным.
Он даже не помнил, как это произошло!
Алименты от Колядина поступали регулярно, но Ольга все равно не считала этот источник доходов надежным. Хорошо знала: вот узнает законная жена о внебрачном сыне и запретит давать на Кирилла деньги. И будет права, не так уж Женя виноват в той давней истории…
Сына Ольга обожала.
Нищеты смертельно боялась.
Слишком хорошо Ольга помнила первый, самый трудный год. Они с мамой тогда едва концы с концами сводили, а на ее руках — новорожденный сын. Хорошо, что она решилась встретиться с Женей, а ведь так трусила…
Полученные «алименты» Ольга старалась на повседневные нужды не тратить, почти все откладывала на банковский счет. Вначале копила на переезд в Питер, доплата за размен требовалась огромная. Теперь мечтала когда-нибудь купить Кириллу трехкомнатную квартиру.
«Соберется жениться, а я скажу: вот ключи от новой квартиры, это мой подарок к свадьбе. Представляешь, какой для Кирюши сюрприз?» — говорила она Евгению Наумовичу в его редкие посещения.
И выдавала сыну строго дозированные суммы на учебники, новые джинсы, поездку с классом в Павловск или на спортивную секцию.
Кирилл с раннего детства знал: лишних денег в доме нет. И с четырнадцати лет пытался подрабатывать, он не любил брать деньги у матери. Отлично знал: и без того все на него тратится.
Кирилл рос, и Евгений Наумович стал замечать: сын встречает его все более неприветливо. На безобидные, будничные вопросы об учебе, занятиях карате он отвечал резко, если не сказать — грубо. Смотрел на отца волком, как на врага, а иногда не выходил из своей комнаты даже поздороваться.
Евгений Наумович полагал: старший сын не может простить отцу нерешительности, он до сих пор не рискнул представить Кирилла законной жене, сестре и брату.
Кирилл знал о них!
От матери.
И ждал.
После каждого визита Евгений Наумович давал себе слово: все расскажу. Сегодня же! Катя поймет. И простит. Наверное. Он не предавал ее!
Ольга — случайный эпизод в его жизни. Даже — нечаянный эпизод. Но ребенок, плод легкомысленного поведения, ни в чем не виноват.
Да, он скажет Кате: это случилось до того, как мы познакомились. Это же правда! Он впервые увидел Катю, когда Кириллу исполнилось два года. И сразу же влюбился. Мгновенно. Никогда раньше не верил в любовь с первого взгляда, и вот…
Тысячи раз Евгений Наумович мысленно объяснялся с женой. Тысячи раз просыпался в поту, почему-то во сне его признание ничем хорошим не кончалось, оскорбленная Катя уходила. Тысячи раз обещал себе: вот сейчас, сейчас… но каждый раз в последний момент трусливо уходил от откровенного разговора.
Кирилл щелкнул пультом телевизора. По экрану бежали титры очередного сериала. И снова продюсер — Евгений Колядин.
Парень зло сжал губы. С остервенением переключил несколько каналов и помрачнел окончательно: на экране отец. Держал в руке статуэтку — премию за очередной сериал — и говорил в микрофон:
«Эту награду по праву должна разделить со мной моя супруга, Екатерина Васильевна. Если бы не ее терпение, ее понимание…»
Его жена безмятежно улыбалась в объектив. Она стояла рядом с Колядиным в элегантном вечернем платье, благополучная, ухоженная, на шее сверкало драгоценное колье.
Кирилл резко выключил телевизор. Юношу буквально трясло от злости: его мать всю жизнь считала копейки; по ночам перешивала блузки, отданные соседкой, — та слишком быстро толстела, — простенькие сережки носила столько, сколько помнил себя Кирилл, они были куплены еще бабушкой к совершеннолетию дочери…
А эта… женщина блистает рядом с Колядиным, вырядившимся в смокинг! И сама в одежде из самых дорогих магазинов города, это сразу видно!
Ну, чем, чем она лучше матери?
Кирилл в сердцах швырнул на пол диванную подушку. Вскочил, замахнулся на невидимого врага и вдруг рассмеялся: он вел себя как мальчишка. Но ему давно не четырнадцать!
Кирилл несколько раз глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Закрыл глаза, подняв руки в форме чаши, и присел. Уперся локтями под колени. Оторвал ноги от пола. И замер в позе «ворон».
Телефонный звонок вывел Кирилла из транса. Он бросил взгляд на определитель номера и раздраженно поморщился: Лариска! Никак не хочет понять, что они действительно разбежались. Звонит домой или на сотовый, «случайно» попадается ему на улице, поджидает после работы — зачем, на что эта смазливая дурочка надеется?
Трубку брать не хотелось, но…
«Хвост гуманнее отрубать сразу, чем отрезать по кусочку, — не помню, чьи это слова, но готов под ними подписаться…»
Кирилл неохотно снял трубку и, не слушая Ларискин лепет — какие билеты, какое кино, с чего она взяла, что ему нравится слушать во время просмотра фильма хруст попкорна и шелест фольги? — жестко сказал:
— Неужели не дошло еще? Мы расстались. Да, окончательно. Нет, ты мне просто не интересна. Совершенно. Пойми, меня буквально тошнит от твоего голоса и от твоего вида. Да и от нытья тоже!
Кирилл бросил трубку и жестко усмехнулся: наверное, он скотина. С другой стороны, он никогда не старался казаться лучше, чем есть. И прекрасно знал, что о нем болтают такие вот Лариски.
Да, он честолюбив и жесток, и что? Его это вполне устраивает. Единственный человек, с кем он покладист, мягок и даже нежен, — мама. Наверное, так и останется.
Еще говорят — к сожалению, говорили! — у него острый ум и незаурядные способности в области информационных технологий, жаль, после второго курса пришлось бросить институт.
Глупо, но… не мог Кирилл оставаться на иждивении матери! Хорош лось, он будет пять лет преспокойно сидеть за партой, а мама по-прежнему горбатиться на двух работах?
Нет, он просто обязан пахать! В их небольшой семье единственный мужчина — он, Кирилл, пора взрослеть.
В серьезную организацию без диплома не брали. Стать обычным работягой на стройке или пойти на завод Кирилл не захотел: что там заработаешь?
Несколько лет после армии он просидел в закутке на компьютерном рынке. Обнулял память подержанных мобильных телефонов. Менял индивидуальные номера. Полировал корпуса и печатал инструкции для пользователей. Короче, превращал подержанный мобильник в готовую к продаже новенькую фирменную трубку.
Работа Кириллу не нравилась — скучная! — но платили довольно прилично, и он мирился. Лишь недавно понял, что губит себя, все глубже увязая в житейском болоте, постепенно привыкая к простой растительной жизни.
Он снова стал подумывать об учебе.
И начал искать другую работу.
