Дина
– Ну что, по магазинам поведешь меня или передумала? Ты ж хотела, чтоб я сама себе подарок выбрала…
– Я помню, Дин. Пойдем, конечно. А когда?
– А давай прямо сегодня! Суббота же! Я Ксеньку с Димкой и Танькой оставлю, пусть покрутятся. А то взвалили на меня все, сели на шею и поехали. Я в люди уж сто лет не выходила, сижу дома клуша клушей. Или с коляской по двору брожу, как неприкаянная. Скучно.
– Хорошо, Дин! Договорились. Где встречаемся?
– А давай в центре. В том скверике у драмтеатра, помнишь? С фонтаном.
– Помню. Давай. Через полчаса выхожу.
Грустный какой у Майки голос. Убитый совсем. А может, не грустный и не убитый, а виноватый. Ну да, так оно и есть, скорее всего… Вот глупая! Наверняка себя преступницей чувствует по отношению к любимой подруге. Точно! Вчера же Димка опять поздно заявился! Значит, встречались где-то. Вчера встречались, а сегодня, стало быть, на Майку приступ виноватости напал. А как же? Тайно встречаться с мужем любимой подруги – это вам не просто так, это двойной грех получается. Прелюбодеяние плюс предательство. Дважды дрянь. Мучается, наверное, бедолага Майка. Изводится. Господи прости, забавно как…
Дина хмыкнула, промокнула полотенцем вымытые волосы, оглядела себя критически в зеркале. Да уж, рожа, конечно, та еще стала. Кожа на лице неухоженная, пористая, и стрижка отросла некрасивыми патлами. И килограммы лишние в глаза прут нагло – вон плечи какие круглые стали. Хотя она худой никогда не была, но все равно… Раньше она была очень, ну просто очень хорошенькой! У нее даже прозвище школьное было – Сладкая Булочка. А Майю Оглоблей звали. Она и была – оглобля. Длинная, сутулая, нищетой закомплексованная. Это теперь она стильную модель из себя корчит. И одевается так… с покушением на элегантность. Ни дать ни взять принцесса Диана, мать твою…
Так и есть. Вон, чешет по аллее – далеко видать. Костюмчик светлый брючный, красный топ, обувь без каблука. Ну вот как она рядом с ней смотреться будет? Жирным плохо одетым колобком? Еще и джинсы зачем-то напялила. И футболку обтягивающую. В них так пузо наружу лезет, ужасно некрасиво, наверное. И смешно. Черт, настроение испортилось… А эта мадам еще и улыбается…
– Ну что, Дин, пойдем? Давай сразу в торговый центр?
– Нет, не хочу! На фига он сдался, этот торговый центр…
– В смысле? Мы ж хотели…
– Да успеем! Давай лучше присядем где-нибудь, я пить хочу.
– Ну что ж, давай…
Ишь, как внимательно на нее посмотрела! Благодетельница. Подарок она хочет купить. Сейчас я устрою тебе подарок…
Уличное кафе, несмотря на субботний день, было полупустым. Клетчатые скатерти полоскались углами на сентябрьском ветру, пахло свежесваренным кофе и жарящейся на вертеле курицей гриль. Молоденькая девица за стойкой улыбнулась им дежурной ненавязчиво-сервисной улыбкой, протянула меню, уместившееся на одном листочке.
– Скажите, какой у вас сок есть? – так же дежурно вежливо улыбнулась ей Майя. Выслушав ответ, обернулась к Дине, спросила: – Ты какой будешь? Апельсиновый? Вишневый?
– Да ну… Давай лучше вина выпьем! А еще лучше – мартини!
– Ой, а я не хочу…
– Зато я хочу! Мне возьми! Двойной мартини со льдом! Я вон за тем столиком буду…
Послушно кивнув, Майя проводила ее глазами, вздернула коротким жестом плечи, улыбнулась виновато в спину. Дина могла голову на отсечение отдать, что она именно так и сделала. Как нашкодившая кошка. Ну погоди, то ли еще будет…
– Слушай, а как там твои судебные процессы идут? – огорошила она подругу неожиданным вопросом так, что дрогнула у той рука, держащая на весу стакан с вишневым соком, и несколько капель упали на скатерть, расплылись по ней кровавыми пятнами. – Что-то ты мне про это давно не рассказывала… Так и не признал Леня твоего Темку?
– Нет, не признал. Я ж тебе говорила, генетическая экспертиза была…
– Ну да. Говорила. Так алименты же тебе все равно присудили! Вот же странно, да? Ребенок не Ленин, а алименты Лене присудили… Как это так?
– Да долго рассказывать. Столько уже судов за эти четыре года прошло… Там казус такой юридический вышел, со сроками принятия законов. В общем, неинтересно все это. Не хочу я об этом…
– Слушай, Майк. А все-таки – чей у тебя Темка? От кого он?
Ой, ой, как же мы поморщились трагически, господи ты боже мой! Как мы страдаем от прямых и честных вопросов! Вы только посмотрите на нее! Нет, все-таки забавное это занятие – видеть другого насквозь, даже мысли его видеть! Он же, другой, не знает, что все его мысли перед тобою на блюдечке выложены. С голубой каемочкой. Сидишь, и видно тебе, как внутри у человека все поджаривается, скрючивается от неловкости ситуации, от чувства вины, от обмана – вот как у Майки сейчас… Пусть, пусть скрючивается. Пусть поджаривается. Она ж не догадывается даже, что Дина всю ее подноготную знает. Она подсуетилась в тот вечер, когда Леня Темку из роддома привез да их с Димкой на радостях в гости позвал. Как увидела, что Майка к Димке на балкон шмыгнула, так сразу на кухню и рванула – к форточке. Окно кухни тоже на балкон выходит. Если встать у этого окна, прислушаться, то каждое слово разобрать можно. Так она этот разговор и запомнила – слово в слово. И даже интонации запомнила.
– Дим… Ты скажи – ты меня не забыл? – спросила тогда Майка чуть заискивающе, чуть тревожно. Динка даже удивилась этой ее тревожности. Надо же, как боится, что Димка ее забыл… Это ее-то, Димка! Да он вчерашний день толком не помнит, не то что… А потом удивляться времени уже не было – совсем у них разговор интересный пошел…
– Да уж, забудешь тебя! А скажи, славно мы с тобой тогда оторвались, ага? Я и не знал, что ты такая… Заводная. Знал бы – точно женился! Слушай, а чего ты так срочно уехала вдруг? Я и не понял…
– А ты меня потерял?
– Потерял, конечно! Подумал – может, обидел чем… Я тебя ничем не обидел, Майка?
– Нет, Дима, не обидел. Тут… другое.
– Другое? Ленька, что ли, заревновал?
– Нет. Дима, я должна тебе сказать… Сказать…
– Чего сказать, Майка? Погоди, а что это с тобой? Ты реветь собралась, что ли?
– Нет, я не буду… Честное слово, не буду… А ты… меня любишь, Дим? Ну, хоть немного…
– А то! Люблю, конечно! А иначе чего б я с тобой… Нам же хорошо было, правда?
– Правда.
– Ну вот. Люблю, значит. Майк, а ты когда еще приедешь? Я бы и повторить все не прочь.
– Да я не в том смысле спросила, Дим! Я тебя совсем не так люблю… То есть и так тоже, конечно, но…
– Не понял, Майка. Чего ты от меня хочешь? Дрожишь вся…
– Дима, это твой ребенок…
– Погоди, не понял… Какой мой ребенок? Ты что говоришь? С чего ты взяла?
Ах, как хорошо Димка испугался тогда там, на балконе! Даже голос сел до легкой хрипоты, даже кашель напал истерически-нервный, будто он дымом сигаретным поперхнулся. Долго кашлял. В себя приходил. Новость переваривал. Трус. Он всегда был трусом, ее законный муж Димка. И за что его Майка так любит? Вот презирать его можно – это да. За никчемность. На него даже и обижаться-то как-то не пристало за эту его с Майкой измену! Подумаешь, драгоценность какая, Димкина супружеская верность! Чего с нее, новое платье купишь? Или колечко с брюликом? Интересно, как он теперь выкрутится. Держись, Майка…
– Ты совсем рехнулась, что ли? Чего ты несешь-то? На фига ты вообще это сказала?
– Дима, это твой ребенок! Я точно знаю, что он твой!
– Тихо! Не ори… С чего ты взяла, что он мой? Ну, погуляли, понятно… Но это еще не факт… Чего ты от меня хочешь вообще?
– Да ничего не хочу… Просто люблю тебя, и все… Я подумала, ты обязательно должен об этом знать.
– Да ничего я никому не должен! И вообще – не бери в голову. Тебе Ленька, что ли, предъявил чего?
– Да ничего он мне не предъявил! При чем тут Леня? Я же говорю – это твой сын, Дима!
– Ага! Ты давай еще выйди и всем об этом объяви! У него что, на лбу написано, чей он? Если ты меня любишь, как ты говоришь, то он обязательно моим должен быть? Ну, бабы… Одна морока от вас… Сделаешь на копейку, предъявят на рубль…
– Дима… Что ты говоришь…
– Что – Дима? И не выставляй на меня свои слезливые глазищи, поняла? Перестань реветь, а то Динка мигом ситуацию прочухает! Потом не отмоешься… Все, Майка. Вытирай слезы, пошли. И забудь эти свои… фантазии. Тоже, придумала – сына она от меня родила… Придет же такое в голову… Пойдем, Майка, а то неудобно уже становится…
Динка только хмыкнула тогда, отходя от кухонного окна. Вот зря он, между прочим, в отцовстве своем усомнился. Совершенно зря. Женщина всегда знает, кто отец ее ребенка. Может, на подсознательном уровне, но знает. Хотя… У Димки вообще природа такая – чисто мужицкая, трусоватая. Его даже и в постели с чужой бабой застанешь, он все равно скажет, что под одеялом Пушкина читал…
А Ленька, Ленька-то Гофман каков идиот! В каких дураках оказался! И так перед Майкой прогнется, и этак… Вон она – вышла с балкона, глаза мокрые, губы дрожат. И тут же он к ней подскочил, и глянул в глаза встревоженно. Так глянул – аж злой мороз по коже прошел. Димка вот ни разу так на нее не посмотрел… И чего она купилась тогда на внешнее Димкино обаяние? Знать бы наперед – не перед Майкой бы сейчас Леня прыгал. Никто ж и предполагать не мог, что он так круто поднимется, этот Ленька Гофман… Хоть бы словечком кому в школе про немецкого дядю обмолвился! Сидел себе на задней парте, тихушничал, а теперь – нате вам! Теперь от того Лени Гофмана одни очки остались. Да и те уже другие – оправа из дорогих, солидная такая, это сразу видно. Сейчас редко у кого такие престижные оправы увидишь. Да и сам он весь из себя такой – престижный. Прямо несет от него за версту запахом больших денег. Из того, из благополучного мира. Мужчина-кошелек. Мужчина-пропуск. Таких не любят, за таких держатся, ногтями за них цепляются… А вот любят таких как раз, как ее Димка! Обаятельных сексапильных балбесов. Ведь ясно же, что сволочи они бесполезные, а все равно любят! Как Майка, например. Прямо смотреть смешно, как она убивается. Из последних сил в руках себя держит. Пришлось даже поцеловать ее от души на прощание. Нет, и правда – от души! Жалеть – оно же всегда приятнее. И сочувствовать приятнее. А что сделаешь, милая? Люби не люби, а он мой муж, законный. И от ребенка твоего он, как видишь, шарахнулся…
Конечно, она тогда ничего такого Майке вслух не сказала. Расцеловала ее душевно, обняла за плечи, чувствуя, как дрожит бедная Майка под ее руками, как плющит и корчит ее, бедную, после того разговора с Димкой. Ничего, переморгается. Пусть свое место знает. А то место, которое она занять размечталась, уже давно ею, Диной, занято. Хотя, если уж честно, будь оно трижды проклято, это законное ее супружеское место. Век бы его не видать.
А потом Майка пропала на целых десять лет. Как уехали они с Леней да только родившимся Темкой, так и пропали. Ни разу больше в городе не появились. Слухи о них доходили разные – говорили, будто Ленина фирма процветает вовсю, будто они хотели дом большой строить, да потом передумали. Вроде как в Германию на жительство собрались, чтоб Темке хорошее образование дать. Новости от Майки в основном ее мать привозила – шастала в Питер частенько вместе со своим выводком. Отчего б и не шастать, если время да деньги есть. Вот ведь! Как говорится, кто был ничем, тот станет всем… Была уборщица, а стала богатого зятя теща. А тому что делать прикажете, кто раньше был этим – всем? Ничем теперь становиться, что ли? В уборщицы идти, чтоб с голоду не подохнуть? Да разве ее папа знал, разве мог такое предвидеть… Как только их с Димкой не перекрутило да не вытряхнуло за эти десять лет! Как будто с горки вниз после пинка скатились да лицом в сугроб. Противно, холодно, унизительно. Бедность – она всегда унизительна. Лучше бы Майка в этой ее бедности через десять лет и не появлялась, ей-богу. Но, видно, суждено ей было на ее горизонте вновь нарисоваться. Судьба у нее такая…
О Майкином приезде в город она узнала совсем случайно, кстати. Но как, как узнала! При каких обстоятельствах! Пришла к ней вечерком соседка Люська – чаю попить да языком почесать от безделья. Ну и посплетничать заодно. Про ее Димку. Видела, говорит, его вчера с какой-то бабой – высокая такая, говорит, красивая, одета по моде… Ее будто по голове тут же ударило! Прямо с ходу! Нет, не от ревности, конечно, еще чего… Сразу подумалось – уж не подружка ли это Майка в городе объявилась? Кинулась к телефону, набрала ее домашний номер, а она собственной персоной в трубку и заалекала… Тут вся картина перед ней и нарисовалась в красках. И задержки Димкины ежевечерние объяснение нашли, и работа по выходным… У Димки – работа по выходным! Смешно звучит, ей-богу. Даже в носу зачесалось от любопытного возбуждения – не заржавела у Майки к Димке любовь, стало быть! Очень, очень интересно! Вспыхнула пожаром, и десяти лет не продержавшись? И все это пролетело ветром в голове, и голос из нее полился в трубку радостно-возбужденный…
– Майка, привет! Ты в городе, что ли? А почему к нам не заходишь? И не стыдно тебе? Вот скажи – не стыдно?
– Здравствуй, Дина… – обалдело прорвался тогда Майкин голос сквозь ее бурную телефонную радость. – Да я ненадолго приехала, Дина… На недельку всего. Мне попрощаться надо было, мы с Леней в Германию уезжаем…
– Навсегда, что ли? А чего так?
– У нас дядя Хельмут умер, надо наследство принимать.
– Да ты что? Большое наследство-то?
– Не знаю. Леня этим занимается. Я не в курсе.
– Майка, так надо нам встретиться обязательно! Интересно же! Десять лет прошло… Давай завтра вечером?
– Нет, Дина. Я не могу завтра. Занята. Прости.
Именно так она с ней и говорила – деревянными короткими фразами. Тоже Буратино нашлась. Овечка виноватая. Знала бы ты, овечка, что ни в какую Германию ты с мужем не поедешь… Что, положив трубку, подруга твоя Дина тут же займется поисками твоего питерского адреса. Хотя чего его искать – вон Катька Ильина, их одноклассница, четыре года назад в Питер в командировку ездила, у вас и останавливалась… Рассказывала потом всем подряд, как Майка хорошо живет. И знала бы ты, что получит драгоценный твой Леня через пяток дней письмо, в котором все подробности о твоей греховной любви будут четко прописаны, по годам, по датам и по часам даже, и в котором раскроет ему глаза неизвестный доброжелатель на липовое его отцовство. Что задержишься ты здесь не на недельку всего, а на долгие теперь уже годы. Навсегда. Будешь ходить да от моего семейного пирога крохи отщипывать. И чувствовать себя передо мной виноватой. А что – пожила хорошей жизнью, и хватит с тебя. Десять лет – это много, это ужасно для тебя много, Майка… Сиди вот теперь и со мной дружи. А что тебе остается? Ты бы и рада не дружить при таких обстоятельствах, да я тебе не даю. Слабо тебе глаза на меня поднять да врезать всю правду-матку о том, что с Димкой тайком встречаешься. Слабо. Хоть и красивая ты, и стройная, и стрижка у тебя модельная… О! А стрижка – это мысль, кстати! Может, тебя вместо подарка на стрижку раскрутить? На модельную? В дорогом салоне?
– Майка! Не пойдем мы ни по каким магазинам! Я придумала себе подарок!
– Какой, Дин? – вздрогнув, удивленно подняла на нее глаза Майя.
– Давай меня подстрижем красиво! Как тебя! Вон там, на проспекте, я знаю, классный дорогой салон есть…
– Что ж, давай.
– А ты чего испугалась, Майка? Денег, что ли, жалко?
– Нет, Дина. Я не испугалась. Я задумалась просто.
– О чем?
– Да так… Сама не знаю, о чем…
